слез, сказал резко:
чего плакать?
свете. Тогда по крайней мере не чувствуешь себя посторонней...
всегда может вывести ее из равновесия, вырвать признания, в которых она
после раскается. И как бы ни каялась, уж конечно, это ей не простится. Будет
только еще один повод для мучительства. Дженни в свой черед вгляделась в
него так пристально, точно и она совсем близорукая, и сказала быстро, очень
резко:
пошла прочь, но сразу обернулась, бросила в бешенстве:
кивая на воду, стали пронзительно выкрикивать одно и то же слово.
когда нехотя поглядели в ту сторону; каждый втайне упрекнул себя за
неуместное, неприличное легкомыслие - и однако, бросив первый взгляд, они
уже не могли оторваться: весело было смотреть, как неподалеку, на самом
виду, плывут, словно бы по воздуху, почти не касаясь воды, три огромных
кита, серебром сверкают в солнечных лучах, высоко выбрасывают белые
фонтаны... они мчались прямиком на юг, мощно, уверенно, точно быстроходные
катера, и никто не мог отвести глаз от этого великолепного зрелища, пока
исполины не скрылись вдали, и все словно омылись, не стало мыслей о смерти и
насилии.
потеряв равновесие, едва оба не полетели за борт. Закачались, затрепыхались
ошалело, но одолели растерянность и, целые и невредимые, спрыгнули на
палубу. Ни одна рука не протянулась помочь им, хотя поблизости стояли
человек десять. Никто и не шевельнулся. На опасность, которой подвергались
близнецы, смотрели не то чтобы равнодушно, а, пожалуй, даже с интересом:
упади они за борт, все приняли бы это как непостижимое нарушение законов
природы, но отнюдь не как бедствие. В самой глубине души каждый поневоле
соглашался с остальными, что за бортом - и чем глубже, тем лучше - для Рика
и Рэк самое подходящее место. Каждый бы возмутился, если бы его обвинили в
недостатке возвышенных чувств, какие полагается испытывать при виде малого
дитяти; но Рик и Рэк отщепенцы рода людского. Да, бесспорно, они отщепенцы и
давно это знают, они предпочитают быть сами по себе и отлично могут за себя
постоять. Итак, они вновь обрели равновесие, по-обезьяньи ловко и цепко
повисли на перилах и с криком и визгом продолжали развлекаться; развлечением
были и похороны человека, которого они убили (так им сказал, к величайшему
их восторгу, полоумный старик в кресле на колесах), и драка на нижней
палубе, и киты. Отличный выдался денек! Одно жалко - нельзя прокатиться
верхом на ките.
забыла о своем огорчении. Сейчас же подошел Дэвид, взял ее под руку.
Дэвид, лапочка, один раз в прекрасный солнечный день я купалась в бухте
Корпус Кристи, заплыла далеко, а когда возвращалась к берегу, смотрю,
навстречу целая стая дельфинов, они выскакивали из воды и опять ныряли и
показались мне огромными, как горы, я думала - умру от страха, а они
разделились и проплыли мимо меня дальше, в Мексиканский залив. И мне вдруг
стало ужасно хорошо, я подумала - это самая приятная минута в моей жизни!
ласково и чуточку поддразнивая.
нашего капитана, - спустя несколько часов заявил в баре герр Баумгартнер.
событий, что забыл об осторожности и рассудительности. Его мало трогало, что
там случится с католиками, плевать ему, какие они там представления
разыгрывают; но давно пора было кому-нибудь окоротить этого большевика, и,
если это сделали католики, все равно хорошо. - У них есть кой-что не хуже, -
прибавил казначей и удовлетворенно улыбнулся, глядя в первую за день кружку
пива. - Большевик, католики... Пускай их перебьют друг друга - чего лучше!
споров, рад был отслужить ежедневную мессу, а работу погрубее предоставлял
отцу Гарса, тот ею наслаждался; сейчас отец Карильо сидел за столиком
поодаль от стойки, с рюмкой хереса в руке, но нелепые слова казначея услышал
и счел нужным его поправить.
худшего пошиба, - мягко заметил он. - Вы путаете совсем разные вещи.
Заблуждаетесь, подобно многим. - Тут самообладание едва не изменило ему,
лицо гневно вспыхнуло, - И если вы хотите, чтобы другие уважали вашу
религию, какова бы она ни была, вам следует пристойнее отзываться о чужой
вере.
вытянулся.
прямой фигуре священника. - Прошу прощенья, сэр!
"отец" - и патер, словно не услыхав, вышел. Казначей весь побагровел,
казалось, лицо и шея его даже вспухли от прилива крови; все еще стоя, он
вылил пиво себе в глотку, точно в кухонную раковину.
мнения, чем о католической церкви: уж с этим-то смело можно не церемониться!
Конечно, одна из важнейших обязанностей судового казначея - соблюдать
вежливость равно со всеми пассажирами без исключения и без разбору, как бы
противны они ему ни были. Нелегкая задача, повседневное самопожертвование:
вот уже тридцать лет в каждом рейсе ему приходится одолевать и подавлять
обуревающее его жгучее желание раскроить башку по меньшей мере двум десяткам
человек - это всегда пассажиры и почти всегда мужчины. К женской половине
человечества он питает безмерное презрение, смешанное с толикой
благоразумного страха и совершенной неспособностью постичь помыслы этих особ
или справиться с их капризами; все эти чувства он скрывает, прикидываясь
снисходительно-добродушным, и личина эта обманывает или хотя бы успокаивает
почти всех женщин; ведь все они только того и хотят, чтоб им льстили, - он
давным-давно открыл для себя эту истину, и это очень упрощает дело... Итак,
казначей ни слова не сказал, только злобно глянул на Дэнни свиными глазками,
не стал заказывать вторую кружку пива, хотя с удовольствием предвкушал ее,
еще до половины не допив первую, и грузно затопал к выходу; брюхо его
переваливалось, зад колыхался, жирный затылок вздрагивал при каждом шаге.
кружкой махнул буфетчику: - Эй!
руками, сидел над непочатым пивом Арне Хансен. Теперь он обернулся к Дэнни,
лицо его выражало безмерное отчаяние.
он, словно больной медведь. - Я бы плюнул ему в рожу. Я бы его послал в ад,
который он сам же устроил. Ух, что за мерзость эта религия! Возьмите этих,
на нижней палубе. Они гнут спину и пресмыкаются, и отдают свои деньги попам,
и живут как шелудивые псы, всякий их пинает, а что им дают? Веревочку с
бусами, чтоб вертеть в руках, да кроху сухого хлеба на язык!..
речь на свой счет и смешался, но отчасти и возмутился.
угодно, если это не всерьез. Над религией можно и посмеяться, во всем на
свете найдется нечто забавное, без шуточек не проживешь, в нашей жизни куча
всякого такого, что если не спасаться шуткой, так и рехнуться недолго... но
во что-то все-таки верить надо! Дэнни с детства приучили до смерти бояться
Бородатого Старика в Небесах, грозного и опасного, который в конце концов
почти всех отправляет в ад. Конечно, есть еще и рай, но Дэнни что-то не
слыхал, чтоб хоть кто-нибудь туда отправился, уж во всяком случае, при нем и
в его краях такого не случалось. Его двоюродный брат, отъявленный хулиган,
верзила чуть не вдвое выше и старше Дэнни, однажды схватил его за руку и
прижег ладонь спичкой. Дэнни завопил, запрыгал от боли и стал лизать
обожженное место, а двоюродный братец заявил: "Вот, я только показал тебе,
каково это будет, с головы до пят и все время без роздыху, как только ты
помрешь и пойдешь в ад!" - "Ты сам пойдешь в ад!" - заорал в ответ Дэнни, но
легче ему от этого не стало. Еще долго терзался он страхом перед преисподней
- и, вспоминая об этом, всякий раз чувствовал себя круглым дураком. Потом он
это в себе одолел - и прекрасно, что-что, а вопросы веры ничуть его не
волнуют, и все-таки, вот чудно, безбожников он терпеть не может. А этот
малый разговаривает как завзятый безбожник. И вовсе не в шутку.
Херберт Фрэнк
Смит Кордвейнер
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак