маленькая Конча стояла и смотрела. Доктор остановился, надел очки и
прочитал:
любит развлекаться на дармовщинку - анархисты все такие. Надо бы ее верному
доктору вместо наркотиков прописать ей билет на праздник в честь капитана.
Осторожно отколол листок, взял его двумя пальцами и пошел в угол, к столу,
за которым испанцы пили кофе. Заговорил твердо, взвешивая каждое слово,
точно с пациентом, который, быть может, одержим манией убийства.
Советую изменить ваш образ действий и по возможности вести себя прилично -
хотя бы до конца плавания.
обращенных к нему жестких, застывших лиц, и ему показалось: на него
уставились глаза, которым вообще не место на человеческих лицах, будто
встретил взгляд хищного зверя, что затаился в логове или рыщет в джунглях,
готовый к прыжку, и жаждет крови; тот же взгляд он с ужасом подмечал прежде
у Рика и Рэк, только глаза, которые смотрели на него сейчас, были старше,
искушеннее в своей свирепой настороженности. Молча, не шевелясь, точно дикие
кошки из засады, уставились танцоры на доктора Шумана - и взяли верх. Он
невольно отвел глаза. Сказал сурово:
которого, кажется, кровь стыла в жилах. Доктор Шуман не оробел, но от такой
безнаказанной дерзости в нем поднялись досада и отвращение, и, пытаясь
отвлечься, он начал думать о так называемых радостях жизни, об увеселениях,
развлечениях и о тех, чья профессия - увеселять и развлекать; в кабаре или
пивную идешь, в общем-то, с чистым сердцем - приятно провести вечер:
послушать легкую музыку, поглядеть, как танцуют хорошенькие молодые девушки,
выпить немножко вина или пива, чокнуться через столик с женой... как же
случилось, что эта сторона жизни почти целиком отдана в руки вот таким
тварям, настоящей преступной шайке, которой заправляют самые что ни на есть
подонки преступного мира? И даже в спорте, в оздоровляющих играх на свежем
воздухе то же самое? Всюду хозяйничают те же негодяи, что наживаются на
наркотиках, на проституции, убийствах, на всевозможном жульничестве и
подделке. Под обманно сверкающей пленкой веселья скрываются зловонные
трясины гнусности и зла. Но до чего же скучна стала бы жизнь без музыки и
танцев, без выпивки и любовных приключений и всякого восторженного
неистовства. Нет, все-таки да благословит Бог шутов - разве не все мы
грешники?
вздумает вырядиться для представления, возьмет свои инструменты и примется
колдовским манером петь и плясать, трещать каблуками и щипать струны, он
пойдет на это смотреть; ему не устоять, его затянет, заворожит их музыка - и
не наплевать ли, кто они, в сущности, такие? Да и кто они, в сущности? За их
сущность он примет то, чем покажутся они в тот час: в них не больше
человеческого, чем в стае пестрых птиц, они только затем и нужны, чтобы он
мог повеселиться, на них глядя. Доктор Шуман всегда любил цирк, мюзик-холл,
кабаре, любой полутемный погребок, где для тебя приготовлено вдоволь
престранных развлечений. С годами он стал сдержаннее: профессия врача
обязывает к серьезности. Жена, женщина более суровая с виду, чем по
характеру, в часы, когда его одолевала усталость, нередко уговаривала:
"Пойдем, милый, посмотрим водевиль! Нам надо развлечься!" И она всегда была
права. Доктор Шуман признавался (впрочем, только себе одному): будь гиены
красивы и умей они петь и танцевать, он простил бы им, что они - гиены. Но
вот вопрос - простили бы они ему, что он - человек? А кстати, кто он такой,
чтобы брать на себя смелость даровать прощенье хотя бы и ничтожнейшему из
Божьих созданий? И правда, он-то кто такой? Condesa привлекла его тем, что
она - существо извращенное, заблудшее, пристрастившееся к наркотикам,
женщина, не признающая ни веры, ни закона, ни морали, - красива, капризна и,
уж конечно, заядлая лгунья. А как он пытается ей помочь? Подчинил ее своей
воле, засадил в клетку, не пускает к ней этих подозрительных студентов... и
ведь почти верил гнусным сплетням о них - сплетням, которые просачиваются,
точно грязь, во все разговоры на корабле; и помог он ей не теми средствами,
какими располагает врач, и не человеческим сочувствием, просто он
злоупотребил своей властью, воспользовался пороком, который больше всего
вредит пациентке, - ее пристрастием к наркотикам.
до этого часа в себе и не подозревал. Прежде он довольно лестно обманывался
на свой счет и не замечал этой дурной склонности к самообману; очень удобна
эта теория, будто человек совершает смертный грех только по своей воле, ибо
жажда искупить грехи бессмертна, как сама душа. И тот, кто творит зло,
ведает, что творит. Но тогда как же он, Шуман, так дурно поступил с
несчастной женщиной, ведь ему казалось, что он старается только помочь,
успокоить? Доктор ужаснулся, он поспешил отречься от этих мыслей, показалось
- собственный голос громко зазвучал в мозгу: "Нет-нет, я не причинил ей
вреда, я сделал, что мог, другого выхода не было. И отец Гарса подтверждает,
что я поступил правильно. Что я должен обращаться с нею сурово, таков долг
врача, когда больной неисправим... В противном случае вы некоторым образом,
и весьма опасным, поддадитесь ее обольщениям - вот как сказал отец Гарса".
ничто не утешит и не поддержит. Condesa - бремя на его совести, бремя,
которое он осужден нести до самой смерти. Доктор Шуман испустил тяжкий
вздох, в котором, однако, не было смирения и покорности.
всегда, один, и лицо у него было еще более унылое, чем обычно. - Как себя
сегодня чувствуете? - опрометчиво спросил доктор Шуман.
уж конечно, профессиональное внимание врача.
какое-то стесненье в груди.
прояснились: предстояла серьезная работа.
Накануне к нему, подбоченясь и шурша развевающимися юбками, подошла Лола.
Поглядела на него сверху вниз, улыбнулась и протянула раскрытую ладонь,
будто цыганка-гадалка.
выиграешь красивый кружевной веер, отвезешь домой своей немецкой
красотке-подружке!
лицо. Он отвернулся, зажмурился. Танцовщица наклонилась к нему, безжалостно
постучала по горбу жесткими пальцами.
повернулась и пошла к своим; они ждали поблизости, молча окружили ее, и вся
компания двинулась дальше, на ходу закуривая сигареты.
прощается.
ядовитые листки, которые метили в кого-то другого; сейчас он застыл на
месте, опять и опять перечитывая безжалостные слова; потом быстро глянул по
сторонам, сорвал гнусный клочок бумаги, скомкал, сунул в карман и отошел:
голова закинута, длинные руки, сцепленные за спиной, болтаются ниже колен;
тонкие, как спички, ноги благополучно вынесли его на палубу, здесь не было
свидетелей его унижения. Пассажиры, как бы ни были они различны между собою,
все как один неизменно старались обращаться с Глокеном получше, приветливо с
ним здоровались и раскланивались. И сейчас его тоже встречали
доброжелательно, улыбались ему, поднимая голову над чашкой утреннего
бульона, и при этом беглые взгляды без любопытства подмечали на его лице
застывшую неизменную гримасу боли и горя. Посмотрят на него, когда он
попадется на глаза, но не думают о нем и, едва он пройдет мимо, тотчас о нем
равнодушно забудут: ведь перед ними несчастье, которое им самим не грозит.
Горбуна не за что ненавидеть и нечего бояться, недуг его не заразен, злой
рок поразил его одного.
фрау Риттерсдорф. - Когда я на него смотрю, я чувствую себя счастливицей!
называли "загадочным", улыбнулась одним уголком губ, слегка сморщила нос и
наскоро записала в своей тетрадке в красном кожаном переплете:
закон, обязывающий всем детям с врожденными недостатками сразу же при их
появлении на свет или, во всяком случае, как только обнаружится, что они
неполноценны, даровать блаженство безболезненной смерти? Мне следует
серьезно это обдумать и прочитать все доводы в пользу такой меры. Никогда
еще не слышала сколько-нибудь веского довода против".
страниц.
следом, решительно остановилась перед нею и сказала отрывисто, без
предисловий, как человек, которого ждут дела поважнее:
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Перумов Ник
Смоленский Вадим
Прозоров Александр
Каргалов Вадим