поставить город в катастрофическое положение. Я не ошибаюсь?
и значительные ценности. Но, согласитесь; люди каждый день гасят пожары и
тем самым спасают человеческие жизни и ценности. Какие же были особые
причины, которые заставили журналистов дать вам имя "героя-чудотворца"?
Вчера утром, например, я прочел, что то, что вы сделали, должно вернуть
нам - предположим, существует такая необходимость - перу в мужество
английской нации. Не поймите меня превратно, мистер Хэббл. На вид вы
представляете хороший образец северянина-сангвиника. Для меня не было бы
неожиданным, если бы я узнал, что вы только что совершили самые
удивительные подвиги. Но я человек науки, я мыслитель, и восхитить меня
могут только серьезные, обоснованные факты. Я прочел эти удивительные
заявления о вас, мистер Хэббл, и задал себе вопрос; а каковы же факты?
Существуют ли какие-нибудь особые причины - и если да, то каковы они?
бы пожар разгорелся, весь город мог бы взлететь на воздух. Как я уже
сказал, я не считаю, что сделал что-то особенное. Ругайте газету, а не
меня.
пространно расписывать разумный и естественный поступок такого вот рода,
если здравомыслящий молодой рабочий должен быть вознесен до положения
национального героя, значит, пресса намерена морочить нам головы более чем
когда-либо. Подумайте только, сколько места в газетах уделяется вам,
сколько внимания! - Он наклонился вперед и впился глазами в Чарли, сверля
его до позвоночника. - А что вы думаете о своей ответственности? Я
подразумеваю ответственность человека, на котором временно сосредоточено
внимание значительного числа людей.
мистер Колвей-Петерсон встал во весь рост, который превышал рост Чарли на
целых не сколько дюймов. - Вы известны широкой публике. Она действительно
знает вас. Я - Колвей-Петерсон - неизвестен ей, она меня не знает. Однако
в течение тридцати лет я работаю на благо людей. Ради них днем и ночью я
тратил свое время на научно-политико-экономические исследования. Вы
погасили пожар и спасли несколько человеческих жизней. А я готов погасить
миллионы пожаров и спасти миллионы жизней, да, сэр, даже значительно
больше. Я способен погасить пожары, которые горят в человеческом теле
из-за нехватки жизненно важных витаминов. Жизни, которые я могу спасти,
это жизни тех, кто скоро может умереть от голодания, хотя все, что
необходимо им для поддержания здоровья, отличного здоровья, лежит забытым
у их ног. Я посвятил тридцать лет решению проблемы диетического питания.
Очень скоро мое имя станет в ряд с именами, и даже будет выше, таких
бессмертных ученых диетической науки, как Маккалам, Функ, Холст и Фролих,
Хесс, Стинбок, Голдбергер, Иване. Великие люди, да, великие люди! А вы,
мой друг, великий человек?
открытию чего? Нового витамина, - скажете вы Ничего подобного! - вдруг к
ужасу Чарли закричал он. - Не одного витамина, а _трех_! Трех! Подумайте,
мой друг, что это значит. И это не конец, ни а коем случае. Что сейчас
происходит в нашей стране? Мы живем, питаясь ввозимыми продуктами.
незамедлительно согласился.
безопасности, но ставят под угрозу и нашу жизнь. Мы разрушаем, отравляем
себя. Подумайте над этим минутку, мой юный друг. С этими словами он
отшатнулся от Чарли и принялся изучать узор на стене.
застал Чарли в тот момент, когда он лез к нему в карман, и вынес
обвинение:
острове. А мы платим за них громадные деньги, не так ли? Платим громадные
деньги за то, что нам предоставляют возможность воровать у себя
необходимые витамины. С равным успехом мы можем питаться соломой.
должны есть Англию, а не мороженую Новую Зеландию, консервированную Южную
Америку и весь этот канадский крахмал. Дайте мне власть, и через десять
лет наша страна будет сама себя обеспечивать, и население ее будет самым
здоровым в мире. Молоко, овощи, рыба, фрукты. Мы можем у себя разводить
коров, согласны? Мы в состоянии выращивать морковь, капусту, латук. Мы
можем ловить-рыбу. Мы можем выращивать плодовые деревья. Вот над чем днем
и ночью я думал тридцать лет. И я питался только тем, что создавал сам,
считая, что каждый человек должен сам себя кормить. И ничего со мной не
случилось, как видите. Здоров и бодр. А мне семьдесят два года.
странного джентльмена.
хорошенько на себя в зеркало. Обратите внимание на цвет лица, на отеки под
глазами, а вы еще совсем молодой, почти дитя.
Сегодня на вас - и я не знаю почему, должен признаться, - обращены глаза
общественного мнения. Эти глаза одновременно способны видеть всего лишь
несколько предметов или людей. Сейчас, благодаря "Дейли трибюн", они видят
одного вас. Лично я думаю - и полагаю, что вы тоже с этим согласны, - они
должны были бы видеть меня.
спасли несколько человек, но сейчас дела идут так, что ничего особенного
бы не случилось, если бы они и взлетели на воздух. А что могу сделать я? Я
способен спасти _всю страну_, спасти ее здоровье, ее кошелек, ее
самоуважение. Четыре года подряд, обращаясь в широкую печать, я старался,
чтобы меня услышали. Надо мной смеялись, как над сумасшедшим. Мне пришлось
терпеть оскорбления. На вас обращены глаза общественного мнения. Вас
слушают. Я прошу вас обратить эти глаза на меня, заставить слушать меня.
Если вы это сделаете, вы получите удовлетворение, зная, что вы
использовали всю эту идиотскую шумиху самым наилучшим образом. Только
скажите: я встретил человека, кто способен спасти страну. Это
Колвей-Петерсон. Слишком долго его не замечали, забывали о нем. Вот и все.
Не будем больше терять времени. Вот вам моя визитная карточка и несколько
статей. Всего доброго, молодой человек. Вы были очень внимательным
слушателем.
руке статьи, испытывая крайне странное смешение чувств.
Колвей-Петерсоне и описал его посещение. Хьюсон только рассмеялся:
Таких, как он, зануд - дюжины, и все они стараются обставить нас.
Тщеславие, мой друг, тщеславие. Они не хотят понять, что если они не
сделают действительно чего-нибудь умопомрачительного или из ряда вон
выходящего, для прессы они не существуют.
причины, которые не давали ему забыть эту встречу. Следующие несколько
дней, когда он особенно чувствовал себя не в своей тарелке, он вспоминал
высокого джентльмена, который, казалось, все еще продолжал сверлить его
маленькими пронзительными глазами.
коктейль-вечер, на который он получил накануне приглашение от богатой,
известной и властной дамы с лицом, похожим на голову чисто вымытого
попугая, - леди Каттерберд. У него не было ни малейшего желания еще раз
видеть ее, зато она была преисполнена решимости заполучить его к себе. К
тому же "Трибюн" была на ее стороне отчасти потому, что леди Каттерберд
была другом владельца газеты, и отчасти потому, что посещение ее вечера
было хорошей рекламой. Похоже было на то, что ее вечера были широко
известны. И Чарли поехал. Он надеялся там встретить победительницу
конкурса красоты, в то же время сознавая, что надежда эта была слишком
слабой: эта леди Каттерберд не очень-то восторгалась молодыми хорошенькими
женщинами.
размерами он не уступал аттертоновской публичной библиотеке, общественному
бассейну или "Управлению газа" и налоговой конторе. У дверей дома стояли
два молодых рослых швейцара в форме. Еще два были у начала величественной
лестницы и еще два наверху ее. Пройдя мимо них, посетитель попадал к
слугам, которым, казалось, здесь не было числа. Вечер устраивался на
втором этаже. Уже наверху лестницы было слышно, что веселье в разгаре,
стоило же пройти по широкому коридору поближе к залу и можно было
оглохнуть - крик и визг были просто невыносимыми. Чарли спросил себя,
почему все эти люди лондонского Вест-Энда не могут не кричать и не визжать
- и мужчины и все остальные.
Чарли, и он отдал ей за это должное.