счастливым.
зеркало, но уже их образы расплывались и исчезали, словно он смотрел в глубь
воды, на которую надвигалась тень. Чуть дольше слышались далекие звуки
музыки и аплодисменты. Потом пропало все. Он просто стоял в притихшей и
темной Зеленой Комнате, заточенный в Теперь. Может быть, он больше ничего не
увидит и не услышит. Призраки покинули его. Может быть, колея времени
отказалась искривляться ради него и осталась прямой и жесткой, а в таком
случае безразлично, когда это происходило - сто лет или сто веков назад.
него теперь осталось, - и медленно прочел: "Никогда те из нас, кому
посчастливилось присутствовать и в театре "Ройял", и затем в "Белом Олене",
не забудут этого вечера. Публика, в том числе почти все окрестные дворяне и
джентри, заполнила театр от партера до галереи и громкими рукоплесканиями
поощряла блестящую молодую актрису при всяком ее появлении и уходе. Более
восхитительной Виолы никому никогда не доводилось видеть - впрочем, об этом
ниже. После спектакля состоялся прием, устроенный Шекспировским обществом в
гостинице "Белый Олень", где автор имел честь произнести первую речь,
обращенную к главной гостье, чье сияющее лицо тогда еще не омрачила тень
близкого рокового конца. "Мисс Вильерс..." - сказал автор..."
более яркое, чем прежде, заполнило комнату. Но что это была за комната? Не
Зеленая Комната, хотя стены ее, обшитые темным деревом, были почти такие же.
Там стоял длинный стол, богатый и красивый, уставленный цветами и фруктами,
графинами и бутылками; в бокалах темнел портвейн и светло искрилось
шампанское. На ближней стороне стола было несколько свободных мест, и сквозь
эту брешь он увидел в центре сияющую Дженни с ее красными розами, чету
Ладлоу и Джулиана Напье. Справа и слева от них сидели терявшиеся в тени
дворяне, джентри и члены Шекспировского общества в чудовищных вечерних
туалетах сороковых годов прошлого века. Маленький Огастес Понсонби, слегка
подвыпивший и розовый, в накрахмаленной гофрированной манишке, стоял,
лучезарно улыбаясь, в восторге от того, что наконец-то настал час, которого
он ждал с таким нетерпением.
Бартон-Спа принести вам - и мистеру, и миссис Ладлоу, и всей труппе мистера
Ладлоу - нашу чувствительнейшую благодарность за то высокое наслаждение,
восторг, пищу для ума и духа, которые вы доставляли нам на протяжении этого
сезона, озаренного ослепительной гирляндой ваших спектаклей и, без сомнения,
самого достопамятного сезона Бартон-Спа за многие, многие годы.
выслушала вполне серьезно, хотя Чиверел сразу увидел, что она прекрасно
понимает, как комичен этот маленький человечек с его пышным красноречием.
больше, - пленяя взоры своим гением, вы представали нам в совершенных
образах удивительных созданий неистощимой фантазии нашего Бессмертного
Барда. Вы явили нам самый облик и подлинно чарующее одушевление Офелии,
Розалинды, Виолы. Трудно поверить, чтобы гений, обрученный с такой
молодостью и красотой, и дальше довольствовался пребыванием в стороне от...
э-э... глаз столичной публики...
мистер Понсонби.
продолжал с прежней важностью: - Я лишь хотел заметить... э-э... что мы,
члены Шекспировского общества, прекрасно сознаем, как благосклонна к нам
фортуна, и потому пользуемся этим случаем, чтобы выразить мисс Вильерс свое
уважение и чувствительнейшую благодарность. А теперь я прошу сэра Ромфорда
Тивертона предложить тост.
сверкнули глаза Дженни, когда она посмотрела на Джулиана Напье. Затем встал
с бокалом в руке сэр Ромфорд Тивертон, невообразимый старый щеголь,
украшенный бакенбардами и словно сошедший со страниц одного из мелких
теккереевских бурлесков.
удовольствием пведлагаю выпить здововье нашей пвелестной и талантливой
почетной гостьи мисс Дженни Вильевс и наших ставых двузей мистева и миссис
Ладлоу...
аплодировали стоя. Но их восклицания и аплодисменты доносились откуда-то
издалека и напоминали Чиверелу отголоски шумного ликования в стране
лилипутов, отчего вся сцена приобретала привкус печальной иронии.
полюбезнее.
речи, если, понятно, кто-то не напишет их для меня и я не выучу их наизусть.
Но я хочу сказать, что я очень признательна всем вам за помощь, благодаря
которой мой бенефис прошел с таким успехом, и за этот замечательный прием,
устроенный нам здесь. Я никогда не была счастливее в Театре, чем здесь, в
Бартон-Спа. Театр, как, я уверена, вы все знаете, - это не только блеск,
веселье и аплодисменты. Это тяжкий, порой надрывающий душу труд. И никогда
нам не удается сделать все, к чему мы стремимся, Театр - это сама жизнь,
заключенная в маленький золотой ларчик, и, как жизнь, он часто пугает, часто
внушает ужас, но он всегда удивителен. Все, что я могу сказать, кроме слов
благодарности, - это то, что я лишь одна из многих в труппе, в очень хорошей
труппе, и что я бесконечно обязана, больше, чем я могу выразить, мистеру и
миссис Ладлоу... - Все зааплодировали, но она продолжала стоять. - И нашему
блестящему премьеру мистеру Джулиану Напье. - И под звуки новых
аплодисментов она бросила Напье одну из своих красных роз, которую он
подхватил и поцеловал.
по-прежнему ясно видел Дженни, живую, как и секунду назад, но все прочие
вдруг словно сошли со старой пожелтевшей фотографии. Они не двигались, не
произносили ни звука. Давно минувшее мгновение внезапно замерло, время резко
остановилось; только сама Дженни была высвобождена из этого мгновения, этого
времени, и словно перешла в какое-то другое, таинственное измерение. Она
рассеянно поглядела в сторону Чиверела и промолвила, обращаясь прямо к нему,
тихо и доверчиво:
него был такой удрученный, такой тоскливый вид. Вокруг меня подняли столько
шума, а про него совсем забыли. А мне хотелось, чтобы он тоже был счастлив.
Ведь вы же понимаете?
кого не было, когда все это произошло в первый раз.
только подумать, хотя в точности не повторяется никогда...
закончила свою благодарственную речь словами:
труппы театра "Ройял" я еще раз благодарю вас. "Милостивые мои государи, вы
позаботились о том, чтобы актеров хорошо устроили"{11}.
остановленные в конце концов Огастесом Понсонби, который приказал мистеру
Ладлоу обратиться к присутствующим с речью.
поднялся с видом благороднейшего из римлян. Он явно был пьян, но его манеры
и слог прекрасно сочетались со спиртными напитками.
души. Вы, если продолжить цитату из "Гамлета", позаботились о нас не только
здесь, в этот славный час пышного празднества, но и в самом театре. Я вижу
вокруг себя множество знакомых лиц, и хоть я знаю, что вы мои повелители, а
я ваш покорный слуга, вы позволите мне обратиться к вам, как к своим
друзьям. - Шекспировское общество зааплодировало, а миссис Ладлоу
разразилась рыданиями, напоминающими извержение вулкана.
как антрепренер, и теперь, когда я оглядываюсь назад из этого быстротечного
тысяча восемьсот сорок шестого года...
степени неуместный, нелепый и все же повелительный и настойчивый.
беспорядками за границей, - увлеченно говорил Ладлоу, - года, когда можно
подумать, что Театр перестанет владеть вниманием публики, поглощенной и
обеспокоенной хлебными законами, чартистами, голодом в Ирландии, войнами в
Мексике и Индии...
Ладлоу оставался на месте, шевеля губами и жестикулируя, но он был уже не
более, чем тающий на глазах призрак; в следующий миг он исчез, а вместе с
ним исчезли и Дженни, и весь. банкет, все актеры и члены Шекспировского
общества, и осталась только Зеленая Комната с телефоном, который надрывался
на столе. Чиверел уставился на него в недоумении.
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Майер Стефани
Березин Федор