почетный секретарь Шекспировского общества Бартон-Спа..."_ Чиверел
по-прежнему смотрел на титульный лист.
видно, затем во тьме ниши медленно обрисовалась круглая фигура толстячка с
бакенбардами, который сидел, поглаживая высокую коричневую шляпу.
театрал, сэр.
нелепое привидение как нечто вполне естественное.
привидения несколько иначе. - Но Огастес Понсонби обращался, разумеется, не
к нему.
без сомнения, известный и вам, мистер Стоукс - смею надеяться, как вернейший
среди здешних поклонников талантливой труппы мистера Ладлоу.
который теперь тоже стал виден. Это был вылитый Альфред Лезерс в костюмной
роли.
сомнения, не раз случалось меня видеть.
Понсонби и в самом деле был счастлив, это чувствовалось. - Не представляю
себе, что бы труппа делала без вас - такая разносторонность, такая сила,
такая опытность!
Стоукс. - За сорок пять с лишним лет можно научиться выдерживать в вечер по
пяти действий да еще фарс в придачу...
а, мистер Стоукс? Ха-ха-ха! Я думаю, сэр, вам немало довелось повидать на
Театре...
молодости, мистер Понсонби, я играл с Эдмундом Кином, Чарлзом Кемблом,
Листоном, миссис Гловер, Фанни Келли...
восторге.
Стоукс своим густым баритоном. - Это было все, что имела публика, и мы
старались для нее изо всех сил. Никаких ваших панорам, диорам,
аполлониконов{6} и всего прочего тогда не было. Был _Театр_ - такой Театр,
каким ему подобает быть. А нынче они пойдут куда угодно. Жажда глупых
развлечений, мистер Понсонби. И всюду деньги, деньги, деньги. Поверьте мне,
сэр, Театр умирает; и хоть на мой век его, слава богу, хватит, не думаю,
чтобы он намного меня пережил. Старое вино выдохлось. И пьесы теперь уже не
те, и публика не та, и актеры не те. - И он испустил глубокий, тяжелый
вздох.
столь искушенного человека. Но все же сегодня я явился сюда именно затем,
чтобы сказать мистеру Ладлоу, что многие из нас, здешних любителей и
постоянных посетителей театра, хотели бы поздравить его с новым
приобретением труппы - мисс Дженни Вильерс. - Тут он принялся раскланиваться
и улыбаться, как маленький розовый китайский мандарин.
таким тоном, каким он, должно быть, говорил на сцене, изображая заговорщиков
(для полноты картины не хватало только черного плаща, перекинутого через
руку и закрывающего лицо до самых глаз). - Мисс Вильерс у нас всего
несколько недель, но мы все ею чрезвычайно довольны. Конечно, она еще
многому должна научиться, что вполне естественно. Я сам дал ей несколько
указаний. Непоседлива, это верно. Но тут настоящий талант, сэр, и
приятнейшая наружность, и в меру честолюбия - одним словом, у этой девушки
есть будущее, сэр. Разумеется, если есть будущее у Театра, в чем я
сомневаюсь.
репетирует. Да вот, кстати, и она сама!
Мягкий золотистый свет, не имевший источника, теперь залил большую часть
комнаты, и Чиверел вдруг заметил, что находится гораздо ближе к нему, чем
раньше, почти озарен им. Он по-прежнему ощущал пропасть во времени между
ними и собой, но ощущал не так сильно, как раньше. Каким-то образом вся
сцена вдруг очень приблизилась, словно края пропасти начали смыкаться.
такое время?
Огастеса Понсонби, одного из наших постояннейших зрителей...
благодарнейших почитателей вашего таланта, мисс Вильерс.
скромно отвечала Дженни. - Но, может быть, скоро... если мне повезет...
как раз должны работать. Просим нас извинить, мистер Понсонби.
- И они вышли.
неловкость. Дженни, бросив быстрый взгляд на двух других, первая нарушила
молчание:
выглядел очень красиво в черном широком галстуке, коричневом сюртуке и
бледно-желтых брюках - и сказал высокомерно:
общество, и в бенефис они берут по сотне мест...
кто гоняется только за билетами на бенефисы.
Дженни. - Что-нибудь случилось?
потерявшего последнюю надежду.
запинаясь, проговорил он. - Я, право, не хотел...
вниз. А я сам пройду с Дженни наши сцены. Мы затем сюда и пришли.
надвинулся на сутулого и поникшего режиссера. - Уж не хочешь ли ты сказать,
что я не в состоянии пройти с мисс Вильерс сцены, которые играл сотни раз?
Да как ты...
предотвратить ссору. Потом она улыбнулась Кеттлу. - Я знаю, как вы заняты,
мистер Кеттл... и я нарочно просила Джулиана...
Дженни посмотрела на него, и они остались вдвоем, за тридевять земель от
Кеттла, который резко отвернулся, чтобы не видеть, как они смотрят друг на
друга; теперь он был совсем недалеко от Чиверела - не только в пространстве,
но и во времени и в ощущении. И миг, когда Чиверел снова поглядел в запавшие
глаза Кеттла, вдруг удивительным образом остановил это утро, прошедшее сто
лет тому назад, и всю эту сцену, трое участников которой застыли, недвижные
и безмолвные, как фигуры на картинке в стереоскопе.
самом ли деле он произнес эти слова или просто мысленно обратился к Кеттлу.
- Любил безнадежно. Мечтал научить ее всему, что знал о сценическом
искусстве, а мне думается, ты был здесь тем человеком, который действительно
знал о нем немало; может быть, ты даже и учил ее, но никогда у тебя не было
шансов, никогда никакой надежды. Потолковать бы нам с тобой как следует,
Уолтер Кеттл. В тебе есть что-то от меня. Я точно знаю, каково тебе сейчас.
А скоро будет хуже, много хуже, бедняга! Ну, делать нечего, иди своим путем.
прошедшее утро потекло дальше, неся всех троих к предначертанному судьбой
концу.
- Я покину вас. Роли у вас есть.
нам понадобятся.
словно он унес какую-то часть его с собой, - тайна, в которую Чиверел никак
не мог проникнуть. Ибо ведь перед ним жизнь Дженни, это несомненно, и все
волшебство связано с нею. Тогда почему же Кеттл временами становится для
него так важен?