опоздал на свой праздник. Пропустил миг своего торжества. Его место занял
удачливый Мэр, добившийся расположения Дочери, благословения Патриарха.
тонкий металлический стебелек микрофона, и в воцарившейся тишине по всей
галерее раздался его знакомый, уверенный, чуть насмешливый, в меру
патетический голос.
преемственность власти, удобное и безболезненное перемещение с одного
берега, из одного политического периода, на другой берег, в новый
политический период. Мы назвали этот мост "Президентом", потому что у России
замечательный, великий Президент, сделавший нашу страну свободной, а нашу
Москву красивой и счастливой, как никогда. Уверен, в честь нашего Президента
назовут не только мосты, но и аэродромы, как в Нью-Йорке, и космодромы, и
вновь открытые планеты. Здоровья и благополучия нашему Президенту! - Он
поднял руки и громко ими захлопал, и все стали хлопать, оглядываясь по
сторонам, ожидая, когда сосед прекратит неистовые аплодисменты, не желая
оказаться первым.
Извлекли чашу, подсвечники, Евангелие. Умело запалили высокие витые свечи.
Раздули кадило с курящейся благоуханной струйкой. Приготовили кропило в виде
пушистой волосяной метелки. Патриарх читал молитву. Его голос благостно,
по-стариковски дрожал. Он говорил нараспев, вытягивая слова, словно в
жалобном и печальном песнопении. Взмахивал кадилом, развешивая вокруг
прозрачные благовонные струйки, к которым тянулись чутко вдыхающие носы.
Скрещивал длинные, как шпаги, свечи, умело держа на их окончаниях маленькие
огоньки. Его поклоны и воздыхания были обращены на стеклянную оранжерею с
деревьями, на темную реку с военным кораблем, на Крымский мост, по которому
мчались огни, сливались в сверкающий серп Садового кольца.
распев, Белосельцев видел, как дородный, облаченный в золотую парчу Патриарх
благословляет и освящает власть, ту, которая была ненавистна ему,
Белосельцеву. Он испытывал острую неприязнь к Патриарху, и когда тот начал
кропить и брызгать, макая кисть в серебряную чашу с водой, и прохладная
капля упала на лицо Белосельцева, поспешил отступить, платком отер щеку,
словно это была не вода, а уксус.
скоро вернется в Кремль. Сказал, что подойдет к окну и будет любоваться
салютом в честь открытия моста.
находилась клиническая больница. Адресовал аплодисменты выздоравливающему
Президенту.
ребристую перегородку. Бутылка взорвалась, брызнула пеной, и ловкие
служителя с совками и метелками убрали осколки.
микрофону, бархатным баритоном перекрывая фортепьяно.
разворачивается действо. Знал, что в этом пышном, многозвучном сценарии
тайно заключен другой, спрятанный, как стиснутая пружина.
реки, синий сумрак вечера, очертания города. Начинала звучать яростная,
сладострастная музыка. Под ее огненные ритмы из темноты приближался
вертолет. Щупал небо голубым прожектором, зажигал на реке ртутное плещущее
пятно, скользил по галерее слепящей секирой. Вертолет повис перед мостом,
раскрыв над собой серебристый зонтик винта, опираясь на голубой столб света.
И в этот свет, как в прозрачный колодец, по едва заметной мерцающей струне
стала спускаться обнаженная женщина. Спускаясь, она танцевала. Откидывалась
назад, расплескивая руки и роняя длинные волосы, и казалось, сейчас она
сорвется и блестящей каплей упадет в реку. Прижимала грудь к едва заметному
канату, вытягивала назад напряженную ногу, стремительно начинала вращаться,
и тогда казалась, что это бабочка, насаженная на голубую иглу, трепещет,
силится вспорхнуть и умчаться. Она повисала вниз головой, бессильно
свешивала руки, недвижная, с рассыпанными волосами. Вертолет приблизил ее к
галерее, так что отчетливо видны были молодая сильная грудь, темные соски,
черная ленточка лобка. Она обернулась к восхищенным зрителям смеющимся лицом
и стала танцевать в воздухе эротический танец. Отжималась от стальной нити
напряженным торсом, круглыми блестящими бедрами, резко поворачивалась
сияющим животом и выпуклой плещущей грудью. Кружилась вокруг сверкающей
вертикали, делала длинный пластичный шпагат, сворачивалась в живое колесо.
Она превращалась в гибкую змею, складывалась в крест, свивалась в вензель
под пламенную музыку. Послав воздушный поцелуй ликующей толпе, стала
удаляться в лучах прожектора, как небесный ангел, пролетающий над ночным
городом.
танцовщица, как на реке ударил орудийный выстрел. С военного корабля ввысь
полетели букеты салюта. На туманных высоких стеблях распускались лучистые
хризантемы, золотые шары, алые и фиолетовые тюльпаны. Все небо над рекой
превратилось в нарядную клумбу, которая осыпалась, роняла лепестки,
отражалась в воде разноцветными лентами, змеями, переливами. Корабль
салютовал, усыпанный гирляндами, плескался на радужной воде. Зрители
аплодировали, бурно приветствовали седого адмирала, который был горд за свое
детище, отвечая легкими сдержанными поклонами.
экран, как в нем уже вспыхнули лазерные лучи. Под разными углами
перекрещивались, превращались в месте встречи в ослепительные точки,
блуждали в синеве, охватывали небо серебристой мерцающей сетью, наполняли
летучим дождем. Из этой зыбкой сети, сквозь голубые серебристые струи
полетели птицы. Сотни голубей были выпущены с реки. Взмыли к мосту, влетали
в лазерные мельканья.
плясуньи, теперь был удовлетворен. Ибо голуби, как посланцы неба, являли
собой знамение одухотворенной Москвы, набрасывали на Мэра отсвет сил
небесных. Не успели гости обменяться впечатлениями по поводу ошеломляющего
зрелища, как зазвучал знаменитый американский блюз, напоминающий плавное
парение, медленные взлеты и сладостное планирование над туманной землей. И
под эту упоительную музыку из-под моста стало выплывать многоцветное диво,
словно огромный, текущий по волнам ковер, освещенный яркими прожекторами.
Самоходная баржа с сооруженной на палубе широкой площадкой выносила на
простор громадный портрет Президента, воссозданный из живых цветов. Не того,
обрюзгшего, фиолетового, словно ошпаренный баклажан, а молодого, крепкого,
налитого неукротимой волей, яростной непобедимостью, каким его запомнил мир
на танке, в дни триумфа. Цветы из лучших оранжерей, взлелеянные искусными
садоводами, умело расставленные портретистом, вспыхивали росой, переливались
всеми оттенками свежести. Казалось, на воде явлена живая икона, ниспосланная
с небес.
отца. Не удержалась, благодарно взяла Мэра за руку. Все восприняли это как
окончательный и необратимый знак примирения. Кончилось противостояние
всемогущего, но больного и теряющего силы властелина с яростным московским
властолюбцем, который почуял скорый конец владыки и прежде времени напал на
ослабевшего соперника. Это была ошибка, ставящая под угрозу мир и покой
государства. Теперь эта ошибка преодолевалась - в интересах страны, в
интересах властной преемственности, в интересах семейного клана
ослабевающего владыки, которому Мэр обещал покровительство и сохранение
привилегий.
на что мы способны. - Мэр вновь поднялся на возвышение, притянув к губам
стебелек микрофона, и по мере того, как он говорил, в стеклянной галерее
снова меркнул свет, и река с туманными очертаниями города становилась видней
и ближе. - Мы доказали, что умеем работать, умеем совершенствовать жизнь,
умеем превращать данное нам от Бога достояние, будь то Москва или сама
Россия, умеем превращать их в чудо света! - Последние слова он выдохнул с
эстрадной напыщенностью, сделав кому-то знак. Ударили сочные,
колокольно-гулкие аккорды Первого концерта для фортепьяно с оркестром
Чайковского. Снаружи, над рекой полыхнуло. Крымский мост озарился, словно от
берега к берегу пробежал быстрый росчерк золотого пера. Полукруги,
перевернутые арки, натянутые струны горели, как световод, в котором
пульсировала плазма. Вверх, в ночную синеву, исходило сияние, будто над
рекой распростерло крылья прилетевшее из небес диво. А внизу бессчетными
струями бежало золотое отражение.
мостом, под звуки фортепьяно, озарился храм Христа. Не белым, а
небесно-голубым, словно за рекой распустился волшебный цветок с огромной
золотой сердцевиной. Из чаши цветка исходили прозрачные дышащие лопасти.
Казалось, цветок растет на глазах, качается над городом. Изображение храма
пропало, и несколько секунд восхищенная публика в темноте внимала звукам
рояля.
светило. "Чертово колесо", усыпанное алмазами, блистая спицами, расплескивая
лучи, катилось над Москвой как колесница античного бога. И все зачарованно
Жюль Верн
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Русанов Владислав
Емилина Ника