человеку дохнуть нельзя!.. Нефть ваша, сталь ваша, алюминий ваш!.. А
русскому что, хрен собачий?.. Погодите, придет ваш черед! Скоро, мать вашу,
поймете, кто в России хозяин!
Его ненавидел министр. Пользовался от его щедрот, получал выгоды за услуги,
входил в долю невидимых глазу проектов, связанных с поставками в армию, с
распродажей военного имущества, с использованием военного транспорта и
авиации. Ненавидел Бернера глубинной упрятанной ненавистью, которая вдруг
после огня и снега, после водки и виски обнажилась, как ископаемый мамонт в
горе после оползня.
Откликнулся на ненависть ненавистью.
руководителях силовых министерств, в губернаторах, в этих косноязычных
деревенских мужиках Бернер видел угрозу своему благосостоянию. Своим банкам,
заграничным счетам, особнякам, влиянию на семью Президента, образу жизни и
стилю, с каким он обставлял жилища, руководил телеканалами и прессой.
Выстраивал сложную, непрерывно меняющуюся схему поведения, в которой эти
мужики, не ведая того, служили его интересам. Пополняли его богатство,
увеличивали его мощь, двигали вперед к победе. Эта мощь была столь велика,
столь замаскирована, что в момент; когда он двинет ее вперед, она, как
землетрясение, сметет в одночасье все это неповоротливое чванливое мужичье.
Срежет ослепительной бритвой, оставив одни кокарды и пустые пивные банки.
посмеивался, погружая губы в желтое пиво.
копешка сена. Стряхнул ее, тяжело поднялся и, закрывая наготу простыней,
пошатываясь, вышел. Туда, в узел связи, где среди батареи цветных телефонов
ждала его снятая трубка.
тишины, и снова рык.
волочилась за ним в кулаке. Его голое, на крепких кривых ногах тело казалось
приплюснутым, словно получило сверху удар.
черножопых!..
застегивая рубашек, влезали в кители. Порученец помогал министру управиться
с шинелью.
пиво, думая, знает ли о случившемся Вершацкий, друг и партнер, которого
ожидает пуля снайпера.
Глава двенадцатая
лопатки. И еще от чего-то, необъяснимого, как приближение звука. Открыл
глаза -- тусклый свет из лестничного окна освещал неопрятную стену, какие-то
процарапанные в штукатурке надписи, грязный потолок с пятном копоти и
прилипшим огарком спички. Взгляд его переместился ниже, на первый этаж, на
лестничную площадку с тремя затворенными, обитыми дверями.
видение, появилась женщина.
Женщина едва касалась порога и словно колыхалась, волновалась, как облако,
созданная из тумана, зыбкого света, воздушных потоков. Протяни к ней руку --
и встретишь пустоту, тронешь стену, а изображение женщины исчезнет.
звякнула, зазвучали шаги. Женщина вышла на лестничную площадку и смотрела на
Кудрявцева снизу вверх. Она была высока, с белым большим лицом, светлыми,
зачесанными на прямой пробор волосами. На плечи ее было накинуто осеннее,
неплотно застегнутое пальто. Кудрявцев, окончательно приходя в себя,
рассматривал ее плотные ноги, выступавший под пальто живот, крупную грудь.
Подтянул к себе автомат, не наводя ствол, спросил:
по-утреннему тусклый. Слабо прозвучал на промерзшей лестничной клетке.
но все больше превращалась в изумление. Появление женщины в замурованном
доме, с растяжками в подъездах, с недремлющими постами казалось
неправдоподобным. Только бестелесное существо могло пройти сквозь кирпичные
стены.
двадцать четыре часа выслали. А теперь вам тридцать минут на сборы. В воздух
из автоматов стреляли. А я в шкафу спряталась.
побили.
странное чувство, будто бы дом, который казался вымершим, случайно возникшим
на пути их бегства, на самом деле был приготовлен для них этой женщиной. Она
охраняла его, открыла им двери, впустила в минуту смертельной опасности.
ходить.
перенесенных мучений. Не удивился появлению женщины.
готовить. Все съедено. Ни хлеба, ни холодца!
Филю.
женщину.
простят нас хозяева. -- Он извинялся перед женщиной, хранительницей дома, в
чьи владения совершили вторжение.
и Мария Лукинична, пенсионеры. Простят они вас.
Ноздри его маленького носа втягивали воздух, подрагивали, словно он хотел
унюхать приближавшуюся опасность.
выглянул. Площадь туманилась, испарялась. Вяло тянулись дымы, чернели
обглоданные остовы броневиков, были разбросаны и вмазаны в снег бесформенные
обломки железа, клочья ветоши, грязные сальные брызги. Там, где снег не
растаял, по его белизне в разные стороны разбегались следы -- людей, собак,
автомобильных колес. Едва заметная тропка вела к дому, соединяла подъезд с
отдаленным, на спущенных колесах грузовиком.
огромный черный скелет, оставшийся от бригады. И при этом пунктирно, зорко
простреливал взглядом все направления, по секторам, определяя опасные зоны.
вслед за ним по ступеням. Втроем, по-разному вытянув шеи, наклонив головы,
слушали приближавшиеся голоса.
глубь лестничной клетки. Отступил в сумрак. Мог видеть освещенную
заснеженную площадь, оставаясь невидимым.
устойчивости ноги, поскальзывался на талом снегу Исмаил. Автомат на плече.
На шее пышный, похожий на бант шарф. Смоляные волосы тяжелыми космами
отброшены назад. Теперь, при утреннем свете, он еще больше напоминал актера,
игравшего в исторических фильмах благородных романтических героев. Кудрявцев
отметил это сходство и тут же испытал к нему острую ненависть. Вспомнил, как
он картинно стрелял через стол, пробивая наморщенный лоб солдата.
плечо автоматами. У одного из-за спины торчал гранатомет, заправленный
остроконечной гранатой. Они смеялись, жестикулировали, показывали на обломки
танков. Один из них поскользнулся, поехал по снегу, но другой сильной рукой
подхватил его на лету.
торопился немолодой "профессор" в длиннополом пальто, в невысокой
каракулевой папахе. Почему-то без оружия, должно быть, его пистолет был
по-прежнему засунут за пояс. Он что-то говорил, стараясь привлечь внимание
молодых, но те не оборачивались, что-то объясняли друг другу на пальцах.
Эриксон Стивен
Акунин Борис
Бажанов Олег
Вронский Константин
Контровский Владимир
Мацумото Сэйте