Чтение 32–й страницы книги ~Чеченский блюз~

стояли, заложив руки за спину, и смотрели на окна.

-- Под наши пули их выставили? -- не понимая, спросил Чиж. -- Крикните
им в трубу, товарищ капитан, чтобы легли, а мы по чеченцам врежем!

-- Погоди, -- сказал Кудрявцев, продолжая вглядываться в пленных,
надеясь узнать среди них солдат и офицеров своей роты. Но те, что окружали
комбрига, были незнакомы, прапорщики и солдаты из других батальонов и рот.

Вооруженные чеченцы прятались за спинами пленных. Там же укрывался
депутат со своим трехцветным флагом. И Исмаил, в чьих руках оказался желтый,
ярко отсвечивающий мегафон.

-- Эй, мужики! -- раздался бодрый голос Исмаила, пропитанный
металлическим хрустом и шелестом, словно был завернут в фольгу. -- Давайте
решим по-доброму!.. Выходи по одному, клади оружие на снег!.. Жизнь
гарантирую, клянусь Аллахом!.. Отправим вас домой с Красным Крестом!..
Депутат возьмет ваши письма, передаст родным, что вы живы!..

Он говорил, чуть коверкая по - кавказски слова, менял ударения. Но эти
неправильности могли быть результатом мембранных искажений. Желтый мегафон
был выставлен между головами двух пленных, и они, оглушенные резкими
звуками, отстраняли головы в разные стороны. Виднелся бронзовый лоб Исмаила,
его смоляные волосы.

-- Мы, воины чеченской армии, воюем только с вооруженными врагами!.. Вы
видели, что мы сделали с вашими танками, которые пришли давить наших детей и
женщин!.. Но безоружным мы сохраняем жизнь!.. Здесь находится командир вашей
бригады!.. Он хочет сказать, чтобы вы сдавались!

Исмаил опустил мегафон, стал за спиной комбрига и выставил перед его
лицом желтый пузырь. Руки комбрига оставались связанными. Нижнюю половину
лица заслонял мегафон, и Кудрявцев видел его растрепанные волосы и
заплывший, окруженный кровоподтеком глаз.

Кудрявцев старался понять, какая жестокая неумолимая логика соединяет
того комбрига, что вчера в натопленной генеральской палатке не вступился за
начальника штаба, предрекавшего разгром бригады, с этим, сегодняшним,
скрученным грубой веревкой. Тот, вчерашний, позволил разъяренному генералу
оскорбить офицера, не рискнул навлечь на себя начальственный гнев, искусился
на полковничье звание, на поездку в Москву, поступление в академию, подальше
от гиблых проселков, вонючих нужников, заляпанной грязью брони. Нынешний,
жестоко избитый, позорно потерявший бригаду, стоял среди врагов, слушая их
победные крики.

Комбриг молчал. Исмаил сзади толкнул его. От сильного толчка грузное
тело комбрига качнулось вперед. Он сипло закашлялся, задышал в микрофон:

-- Прошу назваться, кто, в каком составе находится в доме...

Он умолк, было слышно, как каркают вороны. А у Кудрявцева тоска и
бессилие. За что ему такое? Где тот бой, к которому его готовили? Объясняли
тактику обороны и наступления, виды вооружения, приемы борьбы. Где
долгожданный обещанный бой, в котором он проверит волю и разум, храбрость
офицера, использует мощь вверенного ему оружия, сокрушит организацию и волю
противника? Вместо этого боя -- не имеющее объяснения побоище, резня в
ночном палисаднике, сидение в холодном доме, подстреленный Филя, разорванный
гранатой "профессор" и комбриг, униженный, сломленный, уговаривающий
Кудрявцева сдаться.

Испытывая отчаяние, похожую на безумие тоску, Кудрявцев схватил
картонный рупор, прижал к губам, закричал воющим волчьим голосом:

-- Товарищ комбриг, это я!.. Командир первой роты капитан Кудрявцев!..
Выполняя данный вами приказ, занял оборону по блокированию железнодорожных
путей!.. Если вы, товарищ комбриг, стоя на костях погубленной вами бригады,
прикажете нам сдаться, то мы подорвем себя гранатами, но никогда не станем
рядом с вами, не дадим скрутить себе руки!.. Давай, товарищ комбриг,
приказывай!..

Он отбросил рупор и смотрел на пленных, на комбрига, на видневшиеся
автоматы и чеченские Шапочки, на черные, как у жеребца, рассыпанные волосы
Исмаила. Комбриг снова качнулся от удара. Сипло, со свистом прокричал:

-- Мочи их, Кудрявцев!.. Руби их, блядей, из всех стволов!..
Приказываю, капитан, мочи их!..

Мегафон убрали, а его открывшееся лицо дергалось, усики скакали над
раскрытым кричащим ртом. Нельзя было разобрать слов, только слышались
несвязные звуки.

Конвоиры били пленных, гнали их с площади, прятались за ними. В этом
клубке торопливых спотыкавшихся тел возникали красно-синие клочья флага,
желтизна мегафона. Кудрявцев, провожая своего командира, кричал ему вслед:

-- Товарищ комбриг!.. Слышишь меня, комбриг!..

Их уже не было видно. Туманились, испарялись снега. Лежал вблизи
иссеченный взрывом "профессор", а дальше зябко скорчился Филя.

"За что мне такое!" -- думал в тоске Кудрявцев.

Его зрачки не мигая смотрели на белую площадь с черными кляксами
следов. Подоконник, консервная банка с окурками, висящий в раме острый
осколок стекла, и за ним -- туманное пустое пространство, редкие крики
ворон.

Время сочилось по капле, и в этой белизне без признаков человеческих
жизней что-то совершалось, невидимое, неслышное. Зрачки, устремляясь в
белизну, чувствовали пульсацию света, полет световых корпускул, дрожание
воздушных молекул, реагирующих на это невидимое и неслышное.

Он увидел, как из палисадников выбежал мальчик в красной петушиной
шапочке. Легким скоком, бойко побежал на площадь, петляя, играя, неся под
мышкой какой-то матерчатый кулек. Он не боялся засевших в доме автоматчиков,
словно не знал о них. Был похож на резвого козлика.

Приблизился к дому, весело взглянул на окна, ловким движением метнул
кулек, как бросают мяч.

И пока кулек летел и с него на лету соскальзывала тряпица, мальчик
убегал, удалялся. Кудрявцев уже не следил за ним, а смотрел, как ударяется,
подскакивает что-то круглое, похожее на ржаную краюху. Краюха остановилась,
и Кудрявцев увидел и понял, что это голова комбрига обратилась лицом к дому,
встала на обрубок шеи. Усики топорщились над приоткрытым ртом. Глаза
стеклянно смотрели, и под одним темнел синяк. Волосы на голове слиплись,
торчали острыми косицами. Казалось, комбрига зарыли по шею, тело его было в
земле, а наружу выглядывала одна голова.

-- Товарищ комбриг... -- выговаривал беззвучно Кудрявцев. -- Как же
так, товарищ комбриг...

Сверху спустился, подошел к окну Таракан. Втроем они молча смотрели на
отрубленную голову комбрига.

Глава четырнадцатая

Пространство, открывавшееся взору Кудрявцева, состояло из треугольника,
протоптанного цепочками следов. Темные тропинки соединялись в вершинах, где
лежали труп "профессора", скрюченный, как стебелек, Филя и голова комбрига
на красном обрубке, щурившая из-под бровей влажные глаза. В этом
треугольнике подошвами пробежавших людей были проведены биссектрисы, высоты,
полудуги, разбегающиеся пунктиры. Сидя на холодных ступенях в глубине
лестничной клетки, Кудрявцев пытался разгадать теорему -- о секторах
обстрела, об отсутствии войск и о том, чья следующая смерть будет вброшена в
треугольник.

Чиж водил карандашом в помятой школьной тетрадке. Срисовывал этот
треугольник -- двух убитых и одну отсеченную голову-- и множество их
соединявших следов, будто кто-то беспокойный все не унимался, все бегал,
измерял расстояние шагами.

Из тумана, из-за железных заборов, из мокрых зимних садов снова
заговорил мегафон. Настойчиво, звучно, словно выпускали в сторону дома
жестяных полых птиц и они, посвистывая, летели. Со скрежетом ударялись о
дом, падали, как пустые консервные банки.

-- Предлагаем не стрелять!.. Предлагаем забрать убитых!.. Мы выпускаем
женщин!.. Не стреляйте!..

Кудрявцев приготовился к новому испытанию. Не к бою, а к мучительному
искушению, в котором ему опять предлагалось выстоять, которое он должен
преодолеть и отринуть.

Женщины появились небольшим табунком, все в черном. Двигались и при
этом плавно вращались, словно чаинки в чашке. Их маленький хоровод ок-

ружал вооруженных мужчин, и все так же, похожий на кусок сыра, желтел
мегафон, заслоняемый темными одеждами.

Здесь были молодые женщины в модных шубках, кожаных сапожках, в черных
платках, под которыми виднелись смуглые красивые лица с тонкими носами и
черными разведенными бровями. Была низкорослая тучная женщина в плохо
застегнутом неопрятном пальто, в траурном платке, наполовину закрывавшем
желтое, как печеное яблоко, лицо. Была совсем древняя, опиравшаяся на палку
старуха, едва передвигавшая ноги, обутые в валенки и калоши. С обеих сторон
ее поддерживали две девочки в ярких пальтишках, резвые и гибкие, как
козочки. Но и они были накрыты черными платками. Среди них метались
вооруженные чеченцы и Исмаил, лобастый, кудлатый, с мегафоном.

Кудрявцев подумал, что этот деятельный гривастый чеченец был
предводителем небольшого отряда, контролирующего окрестные улочки. Именно на
его участке располагался дом, в котором засел Кудрявцев. Чеченцы из других
отрядов были отвлечены на иных направлениях, отведены от площади. Исмаил со
своим малочисленным отрядом был ре в силах уничтожить дом.

-- Не стреляйте! -- взывал мегафон из центра хоровода. -- По женщинам
не стреляйте!

Женщины, взявшись за руки, медленно приближались. Останавливались,
поджидая отстающую, с трудом ковыляющую старуху. Снова шли.

Из глубины дома, сквозь амбразуру окна Кудрявцев видел это колготье,
окружающее желтую дыню мегафона. И вдруг испытал моментальную свирепую
ярость, желание стрелять и бить.

Траурные чеченские женщины, потерявшие одного из своих -- седоусого,