заостренные клинья, и со всех окрестных крыш, из распахнутых окон летели,
навешивались кудрявые дымные дуги, впивались в борта, в кабины, в башни,
разрывая в клочья тупую застывшую технику.
звучало "Аллах акбар!". С каждым выдохом и выкриком стоголовой толпы
становилось светлей и светлей. Взрывы выталкивали в небо слои света, и
площадь разгоралась, подымала огромные шевелящиеся своды. Посреди хоровода,
гибнущих людей, сгорающих наливни-ков и танков мерцала новогодняя елка,
сквозь дым виднелись хлопушки, раскрашенные барабаны и ДУДКИ.
В этой беде гибнет его рота, его бригада, истребляются его солдаты и
командиры, и он, безоружный, выброшенный на окраину площади, не в силах им
помочь. Стоит с расширенными, полными слез глазами, в которых выгорает
бытие, превращаясь в огонь, в свет, в ничто.
грузовики, вынеслась боевая машина пехоты. Помчалась вдоль площади по дуге,
скользя на виражах, крутя пулеметом, рассылая вокруг наугад долбящие
очереди. Стала прорываться в соседнюю улицу. И ей навстречу, освещенный, в
рост, не страшась пулемета, выступил гранатометчик, подбил ее точным ударом.
Из распахнутых взрывом дверей, как из шкафа, посыпались солдаты десанта.
Катались, оглушенные, по земле, вскакивали, бежали, а их расстреливали в
упор автоматчики, держа у животов дрожащие стволы.
подальше от ада, а, наоборот, в самый ад, в центр, в раскаленный фокус, где
расплавлялось само бытие и куда летели, раскаляя этот фокус, колючие звезды
гранат. Его засасывало в пустоту, в расплавленную дыру, и,
кто-то невидимый остановил его, вдавил обратно ударом жаркого воздуха,
бессловесно приказал: "Смотри!" И он остался, прижатый к стене, с
расширенными зрачками. Смотрел, как проносится у его лица горящая ветошь.
Погружались в окрестные проулки, куда набилась техника, стояли впритык
машины. Там вздымались багровые клубы, озарялись фасады и крыши, лопались
взрывы, словно город стиснул в своих объятиях бригаду, сдавил ее фасадами, и
пойманная бригада рвалась, тыкалась в стены, лопалась, не выдерживая
давления сжимавших ее объятий. В этом мартене, среди пузырей и стальной
слюны, слышались вой и стоны. Гибли экипажи, десант, растерянные командиры,
водители грузовиков. Оттуда, где они гибли, взлетела, как сорванная ветром
шляпа, башня "бээмпэ". Медленно, перевертываясь, пушкой падала в белый
протуберанец огня.
удерживал Кудрявцева у стены.
охваченные пламенем, бежали. Заплетаясь ногами, меняя направление бега,
поддерживали друг друга. Их пылающие комбинезоны и брюки казались
разбухшими, под тканью пузырилась и вскипала плоть. Сгорая на бегу, не могли
расцепиться. Упали, лежали в огне, продолжали шевелиться, и было неясно,
остаются ли они живыми или это натягиваются, вспучиваются их мертвые горящие
сухожилия.
брюках, с худым бородатым лицом. В руках чеченца был автомат. Пробегая, он
встретился с Кудрявцевьм взглядом, повел автоматом, направляя его к стене,
но не довел. Что-то хрипло, ненавидяще выкрикнул, продолжая бежать туда, где
выскакивали из люков танкисты и где требовались его пули, его автоматные
очереди, его черные злые глаза.
Спасаясь от смерти, лез по стволу человек. Рядом взорвался наливник, вверх
подлетел похожий на огромную цветную капусту клуб огня, пролился на елку, на
карабкающегося человека липким дождем, превращая дерево в белую свечу.
этом шлаке, в ядовитом пепле смолкали крики и вопли. Реже звучали очереди и
выстрелы пушек. Над площадью в клубах дыма, раздувая кострище, носилось
уродливое многокрылое существо, плевало сверху красной слюной, харкало белой
слизью, пялило во все стороны выпученные глазищи. Над гибнущей бригадой,
превращая ее гибель в чью-то победу и ликование, неслось неумолчное "Аллах
акбар!".
Оглядел площадь, где все ревело и пропадало в огне. Отдаленный край площади
был темен, там не летали трассы, не мчались раскаленные головешки гранат, а
стелился тяжелый слоистый дым. Туда, к этому дыму, прочь от побоища, побежал
Кудрявцев, чувствуя истребляющий страх, толкавший его в спину, пинавший в
крестец, извергая из его легких непрерывный бессловесный крик.
Глава пятая
аметистовых фонарей, бесшумных лакированных лимузинов, взбивавших улицу, как
пуховую перину, празднично текла новогодняя ночь. В ресторанном зале, обитом
темным мореным дубом, стояли столы под белыми скатертями. Горели в
серебряных подсвечниках свечи. Сочно, жарко пылал камин, выбрасывая на
кованый лист дымные угольки. Елка, убранная от под-ножья до стеклянной
хрупкой звезды, переливалась и вздрагивала, когда быстрые полуобнаженные
танцовщицы слишком близко проносились мимо нарядных, усыпанных стеклом и
блестками веток. Пахло смолой, сладким дымом, женскими духами. С ними
мешался дорогой табак, горячие, разносимые вдоль столов яства. Висел ровный
непрерывный гул голосов, звон стекла, звяк посуды. Играла лучистая яркая
музыка. В разноцветных пучках света танцевали молодые прелестные женщины.
Казалось, их обнаженные плечи, полуголые груди, стройные ноги проносятся в
снегопаде, попадая в зайчики света, отраженные от зеркального шара.
между елью и белым роялем с золотой геральдикой находился стол, за которым
главенствовал известный столичный банкир, влиятельный предприниматель Яков
Владимирович Бернер. Рекламы его банка высвечивались на огромных уличных
щитах. Вывески его корпорации сияли на крышах московских зданий, прожигая
синюю ночь своими неоновыми иероглифами.
губами на бледном. тщательно выбритом лице, сидел вполоборота на резном
стуле. Радостно, остро смотрел, как танцовщица в прозрачном трико поднимает
под прямым углом длинную сильную ногу. Его волновала ее голая подмышка,
гладкое обтянутое бедро. Хотелось поймать ее, крепко и больно сжать,
почувствовать, как бьется, трепещет в объятиях ее горячее влажное тело.
осматривал каждую балерину, как лошадь? Заглядывал ей в зубы, обмерял икры?
недовольно выставила нижнюю губу. Они были женаты полтора года, она была
беременная, на третьем месяце, ее живот туго обтягивала зеленоватая ткань
английского вечернего платья, и никто не замечал ее беременности. Но Бернер
чувствовал, как изменился в дурную сторону ее нрав, как часто она
раздражается и уже едва выносит запах пахучих соусов и рыбных блюд.
поверь, ни одну из них я не пытался оседлать. У меня есть ты, моя дорогая
лошадка!
случайно, подвернувшись под руку перед самым праздником, кто по праву
называться другом дома, кто из соображений полезности, находясь с Бернером в
деловых отношениях. Было произнесено несколько тостов, пили водку, виски,
итальянское вино, французское шампанское. Умягченные и благодушные,
разгоряченные напитками и музыкой, разговаривали, но так, чтобы их
непременно услышал хозяин стола, одарил улыбкой или одобрительным взглядом.
Бернер внутренне усмехался, не скупился на улыбки и взгляды.
российским императорским домом. "Августейшая", -- язвительно шепнула мужу
Марина. Княгиня была стара, кожа ее была сухой, словно сброшенная на песок
шкурка змеи. Волосы, седые, пышные, с голубоватым оттенком, напоминали
взбитые сливки. Губы, окруженные множеством морщинок, напоминали
пластинчатую изнанку гриба. На морщинистой, склеротической руке красовался
бледно-зеленый изумруд.
держась очень прямо, вытягивая из кружевного воротника черепашью шею. --
Очень много красивых, хорошо одетых людей. Такие светлые, жизнерадостные
лица. Вот что значит освободиться от большевистского гнета! И конечно, очень
много красивых отремонтированных особняков. Я, знаете, посетила особняк на
Полянке, принадлежавший до революции нашей семье. Меня поразило хорошее
содержание комнат. Даже медная люстра, которую я помню с детства, все еще
висит в прихожей.
шелестящую речь, -- не исключено, что скоро появится закон, по которому
собственность, отобранная в революцию, будет возвращена ее прежним
владельцам. Мои друзья-депутаты разрабатывают новый законопроект. Как знать,
может быть, вы скоро сможете вернуться в свое родовое гнездо!
глаза желтыми, как у совы, веками. Казалось, она вспоминает туманные образы
детства.
-- верно ли, что коли в России восстановят монархию, то монархистам пожалуют
титулы графов, князей и баронов? Можем мы с мужем рассчитывать?
похожие на край тарелки. -- Ваш замечательный муж столько делает для
восстановления русской монархии!
Березин Федор
Фазиль Искандер
Лукин Евгений
Лукьяненко Сергей
Смит Кордвейнер
Вронский Константин