переодеваться, я вся пропылилась. Обед скоро?
паяльника из висящей над столом розетки и стал собирать свое хозяйство в
большую коробку из-под сигар.
странно, она и в самом деле может оказаться полезной...
заняты другим. На его губах держался еще вкус этого шутливого поцелуя,
мимолетного прикосновения теплой упругой щеки, от которой пахло солнцем,
дорожной пылью и немного бензином. Этакий неугомонный чертенок... И ведь, в
сущности, хорошенькая - если приглядеться. А распущенность, которой она так
щеголяет, это наполовину напускное... как у всей этой послевоенной молодежи.
Во что бы то ни стало хотят выглядеть хуже, чем есть на самом деле. Но
странно, почему он не пригляделся раньше...
деле как-то использовать?
самом деле не заподозришь, а легенда насчет пропавшего папочки вполне
правдоподобна и многое объясняет. И более того! - Филипп щелкнул пальцами. -
Эта легенда рассчитана именно на немецкую сентиментальность! Они не смогут
не расчувствоваться, ты понимаешь? Черт побери, молоденькая
соотечественница, дочь солдата...
нравится...
на таких вещах...
мы ведь не ради личной выгоды. Нет, это ты зря, Мишель.
мысль неплохая... Надо только хорошо все взвесить. Тут ведь может оказаться
и так, что немцы затеяли это приглашение, чтобы выведать о нас... Справится
ли Астрид? Вдруг еще ляпнет что-нибудь. Ладно, придет Дино, посоветуемся.
Конечно, если бы ей удалось разыскать хотя бы одного из служивших с
Дитмаром...
назвать номер дивизии, - у этих бошей культ "фронтового товарищества", ты же
знаешь, все сослуживцы держатся друг друга. Тут только зацепить, найти хотя
бы одного человека, а дальше ниточка потянется...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
раз в это время вышли покурить на воздух и стояли на веранде, когда
надраенный до зеркального блеска "форд-8" подкатил к остерии и замер точно
напротив крыльца. Молодой светловолосый водитель выскочил из-за руля и
распахнул заднюю дверцу, откуда не спеша появился и ступил на землю высокий
немецкий офицерский сапог - такой же блестящий, как вся машина, - и следом
за сапогом выбрался его обладатель. Поднявшись на крыльцо, Кнобльмайер
сдержанно поздоровался, сказал что-то насчет жаркой погоды.
себя не в своей тарелке в присутствии итальянца и француза - постоял в
нерешительности, потом сцепил пальцы за спиной и принялся вышагивать по
веранде взад и вперед. На нем были бриджи офицерского покроя, сшитые из
тропикаля песочного цвета, того же материала пиджак с узенькой
черно-бело-красной ленточкой "Железного креста" в петлице, галстук бабочкой
и темно-зеленая тирольская шляпа с узкими полями, украшенная фазаньим
перышком.
ваш отец был в Нормандии летом сорок четвертого года?
а все географические названия в тексте вымарывала цензура. Дислокацию части
вы могли узнать из письма только в том случае, если оно было доставлено не
по почте. Понимаете? Это очень важная деталь. Ну, скажем, кто-то ехал в
отпуск - ваш отец мог попросить зайти, передать посылочку, письмо...
писать совершенно откровенно.
самые нелепые случайности - вдруг вы там же нарветесь на кого-нибудь, кто
служил в этой именно дивизии? Полковники, майоры - они все-таки больше на
виду, даже капитаны, - а лейтенанты на передовой менялись так часто, что
теперь уже никто и не вспомнит, действительно ли был там этот Штейнхауфен,
или такого в списках не значилось. Тем более что ни номера батальона, ни
даже номера полка вы не знаете, а дивизия - хозяйство обширное, там за
каждым не уследишь.
повидаетесь или спишетесь, чтобы расспросить о судьбе отца.
зайдет разговор о других колониях - постарайтесь запомнить, где они
расположены.
оглядела себя в зеркале, взялась было за губную помаду. - Черт! Совсем
забыла, что скромной германской девушке краситься не пристало... Слушайте,
Мишель, а если потихоньку записывать на салфетке?
сделать не умеете... Ну, я побежала. Благословите меня, падре! В самом деле,
я уже почти слышу голоса: "Ступай, дочь моя, тебя ждет великая миссия..."
Хоть я по некоторым параметрам явно не подхожу к роли Орлеанской
девственницы, сделаю что могу.
естественно. Пить, надеюсь, не будете?
старого рейнвейна...
простилась с Филиппом и Фалаччи и в сопровождении восторженно пыхтящего
Кнобльмайера направилась к машине. Отвыкнув от высоких стилетных каблуков,
она шла мелкими неуверенными шажками, покачивая шуршащими фалдами широкой
юбки из тафты, и мысли ее были так же нетверды. Собственно, она сваляла
дурака, согласившись ехать к этим мофам. Тоже, разведчица нашлась, так все
спокойно было в Монтевидео - черт ее понес...
веранде Филиппа, но Кнобльмайер уже распахнул перед ней дверцу, и она не
могла теперь позволить себе ни единого жеста, выпадавшего из роли.
что-то говорила, отвечала на какие-то вопросы, и страх овладевал ею все
сильнее. А вдруг это просто ловушка? Похищали же так нацисты своих
политических противников... вот и ее решили похитить, очень просто. Схватят,
бросят в подвал, будут стегать плеткой - "рассказывай, что это у вас тут за
экспедиция!" Она представила себе Кнобльмайера с плеткой, и тут ей стало
страшно до дурноты, она готова была уже крикнуть шоферу, чтобы тот
остановился немедленно, ей нужно выйти, - как вдруг страх так же внезапно
сменился стыдом. Не далее как вчера Филипп предсказывал именно это - что у
нее не хватит духу разыграть фридолинов, - и она обиделась, накричала на
него, заявила, что это просто непорядочно - подозревать в трусости человека
только потому, что он принадлежит к другому полу... И теперь так осрамиться?
Филипп и без того не принимает ее всерьез. Как и все остальные, впрочем.
Конечно! Единственный, кто ее принимал всерьез и кому она действительно была
нужна, - это Лагартиха, бедный, брошенный ею Лагартиха. А этим конспираторам
она не нужна нисколько. Впрочем, на тех двоих она не в претензии: Дино
каждую неделю получает нежные письма от своей женушки и так же регулярно
изменяет ей с любой более или менее смазливой девчонкой, а у Мишеля - кто бы
подумал! - есть какая-то аргентинка. От нее тоже пришло письмо. И какое!
Узкий жемчужно-серый конверт, стилизованный под готику почерк, весь какой-то
ломаный, с хвостами и росчерками, как на актах шестнадцатого века, -
противно взять в руки, так и представляешь себе эту претенциозную дуру. Но
почему Филипп? В Монтевидео, судя по всему, жил монах монахом, здесь и
подавно, - не евнух же он в самом деле! Непонятно, совершенно непонятно. Для
нее, в конце концов, это уже вопрос чести, но что делать? Еще и эта