при всей ее очевидной нелепости, тут я с Дино согласен. Но я все-таки еще не
улавливаю, при чем тут Астрид со своим аргентинцем?
каким-то образом использовать; спросил у Гренье - просто под видом
профессионального любопытства - можно ли познакомиться с этим Морено,
оригинальный, мол, тип, хорошо бы о нем что-то написать... Ну, он сказал,
что к самому старику не подобраться - человек он занятой и нашего брата
недолюбливает, - но есть один молодой аргентинец из политических эмигрантов,
который к Морено вхож; он, Гренье, хорошо знает подружку этого парня и вот с
ней-то может меня познакомить в любое время, благо она переспала уже чуть ли
не с половиной корреспондентского корпуса Монтевидео. Это он, положим,
соврал - я наводил справки. Но когда я вдобавок узнал, что эта бельгийка
владеет немецким и испанским, мне подумалось, что она может нам пригодиться
еще и по этой линии...
аргентинец...
аргентинцем, тот открывает нам дорогу к Морено.
ирландец может оказаться полезным. Дело в том, что... если вокруг
"командования" группируются аргентинские ультра, у него наверняка есть связь
с немецкой колонией и, возможно, какие-то сведения...
"кто попало"... Не знаю, парни, не знаю. Ручаться тут ни за что нельзя, это
ясно. Но, во всяком случае, продумать этот вариант не мешает...
ГЛАВА ВТОРАЯ
большой город южного полушария, встретил пассажиров холодным не по сезону
дождем. Выйдя из таможни, Полунин огляделся по сторонам: такси, как водится,
не было, на автобусной остановке мокла под зонтами терпеливая очередь; он
чертыхнулся вполголоса и, подняв воротник плаща, отправился пешком. На
авениде Уэрго удалось вскочить в троллейбус, идущий к площади Конституции.
всех сторон, он стоял, держась за кожаную петлю, и с отвращением чувствовал,
как по спине сбегает щекочущая струйка пота. И ведь это уже апрель, на улице
даже прохладно; страшно вспомнить, что тут делается в январе. Протиснувшись
к выходу на станции "Трибуналес", Полунин немного отдышался, постояв на
перроне, и поднялся наверх. После подземной парилки даже отравленный
тетраэтилом воздух центра казался чистым озоном. Ветер, впрочем, дул со
стороны сквера, так что в некотором количестве кислород и впрямь
присутствовал.
комнату у одного судового механика-шведа, старого холостяка и пьяницы. Если
не считать периодических загулов в промежутках между рейсами, Свенсон этот
был самым удобным из квартирных хозяев - отсутствовал по два-три месяца,
никогда не напоминал о плате; получив деньги, совал их в карман, не
пересчитав, и предлагал выпить.
Прошлой зимой они были в театре, потом он предложил зайти к нему выпить
кофе, а Свенсона угораздило вернуться из плавания в тот самый день, -
Полунин, уйдя из дому утром, этого еще не знал. Услышав их голоса в
прихожей, механик выдвинулся из своей комнаты, держась за притолоку,
одобрительно оглядел Дуняшу и, подмигнув Полунину, объявил заплетающимся
языком, что это отличная идея, черт побери, и что он - Свенсон - тоже пойдет
сейчас за девочкой. Дуняша ахнула и вылетела обратно на лестницу, Полунин
догнал ее этажом ниже, вот тут-то все и началось, "Грязный распутник! -
кричала она в слезах - Если ты сам предпочитаешь жить в борделе - в конце
концов, у всякого свой вкус, но как у тебя хватило бесстыдства привести сюда
меня?" Усадив ее наконец в такси - проводить себя она так и не позволила, -
Полунин вернулся с твердым намерением набить морду проклятому пьянице, но
Свенсон уже храпел на всю квартиру. А утром он пил "алка-зельцер", тихо
постанывал, держась за виски, и говорил умирающим голосом, что ничего не
помнит - пусть его утопят в луже, - но готов поверить всему, признать
собственное свинство и принести фрекен любые извинения. "Да на кой черт они
ей теперь нужны", - сказал Полунин. Больше приглашать к себе Дуняшу он не
отваживался.
и поскрипывающем лифте, неприязненно поглядывая на исцарапанные зеркала,
красный потертый плюш и облезлую позолоту проплывающих мимо решеток. Если
сама квартира и не оправдывала брошенного Дуняшей определения (по крайней
мере, в отсутствие Свенсона), то кабинка лифта выглядела и в самом деле
подозрительно. Почем знать - может, в этом доме и впрямь было одно из тех
заведений, которыми славился некогда "южноамериканский Париж"?
газ, телефон. Изучив штемпели, Полунин понял, что Свенсон за это время дома
не появлялся. Он с облегчением стащил мокрый плащ, прошел в ванную, зажег
утробно взревевший калефон и открыл краны, чтобы дать стечь ржавой воде. В
его комнате все было, как он оставил три месяца назад, - брошенные у двери
альпаргаты на веревочной подошве, пожелтевший номер "Критики" на койке,
заваленный радиодеталями стол в углу. Пахло пылью и запустением. Оставляя на
скрипучем паркете мокрые следы, он прошел через комнату, рванул настежь
набухшую дверь на балкон и сел в качалку, закрыв глаза Пять лет уже торчит
он в этой опостылевшей берлоге. А Свенсон, кажется, тридцать. Страшно
подумать...
дома ее не оказалось, и неизвестно было, когда вернется, - потом вышел
пообедать. Дождь тем временем перестал, потеплело, душная сырая мгла висела
над городом. Только в сквере перед Дворцом правосудия дышалось легче,
Полунин ослабил узел галстука, расстегнул воротничок. Вышагивая с
заложенными за спину руками по мокрым песчаным дорожкам под низко
разросшимися вязами, он снова и снова взвешивал в уме все "за" и "против"
неожиданного плана, который пришел ему в голову ночью, на пароходе. Жаль,
что не раньше, можно было бы посоветоваться с ребятами. Впрочем, вряд ли они
могли бы дать ему толковый совет именно в таком деле...
отдохнуть, поставив будильник на семь часов.
на улице Карлос Кальво. Уверенности, что сегодня удастся встретить
кого-нибудь из нужных людей, у него не было - в апреле клубный сезон только
начинается, к тому же воскресенье, канун рабочего дня. Наверху, впрочем,
слышалось какое-то веселье, и довольно шумное.
крашеными сединами и сморщенным шутовским личиком сатира на пенсии.
Маленький, тощий, но не по годам жизнелюбивый старец был завсегдатаем двух
самых популярных эмигрантских клубов - "Общества колонистов" в Бальестере и
этого, на Карлос Кальво (хотя оба враждовали непримиримо); без Коки, само
собой, не обходился в Буэнос-Айресе ни один русский бал - ни общевоинский,
ни морской, ни инвалидный. Особенно охотно посещал он скаутские балы, где
можно было приволокнуться за какой-нибудь "юной разведчицей". В колонии его
так и называли - "Кока Агеев, развратный старик"; сам он этой аттестацией
немало гордился и всячески старался оправдать ее в меру своих ограниченных
уже возможностей.
лица! Где это вы пропадали, мон шер?
меня не знаете.
ответил Кока, изысканно грассируя, - а имен не запоминаю. Помилуйте, я даже
любовниц своих называю невпопад! Но готов поклясться, лицо ваше мне знакомо.
сегодня водка?
благополучного возвращения, а от ужина увольте...
и, оглянувшись, подозвал официантку. Из-за закрытых дверей расположенной
рядом "красной гостиной" донесся взрыв хохота и аплодисменты. - Не знаете,
что там за торжество?
превосходительство генерал Хольмстов со своими боевыми соратниками.
его производство. Ну, и вообще. Так сказать, бойцы вспоминают минувшие дни.
- Людочка, мое почтение. Как насчет ужина?
головная боль с этими банкетами. Может, биф вам зажарить?
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Грабб Джеф
Посняков Андрей
Прозоров Александр