специализировавшемся на снаряжении для горнолыжников; а вот с зимним пальто
было труднее, продавцы недоуменно пожимали плечами, явно не понимая, о чем
идет речь. Выручила Основская - узнала через своих знакомых адрес портного,
который последнее время обшивал главным образом репатриантов. Выглядел пан
Лащук диковато, жил в недостроенном домике в одном из пригородов, клиентов
принимал босиком и объяснялся с ними на маловразумительном
русско-испанско-галицийском диалекте, но мастером оказался настоящим. За
одну неделю он соорудил Полунину отличное пальто на меху, - надев обновку,
тот сразу почувствовал себя как в печке.
Лащук, одергивая и оглаживая на нем свое произведение. - Зараз вы у нем хоть
на Сибир можете мандровать, я ж побачьте який вам мутон поставил, - он
отогнул полу и любовно погладил меховую подкладку, - ему двадцять рокив
гасту не будет...
книг, инструментов и прочего. Всего набралось движимого имущества на три
чемодана, и еще кое-что по мелочи, необходимое в пути, предстояло уложить в
объемистый трофейный портфель. Полунин, привыкший жить налегке, только диву
давался: откуда, черт побери, столько барахла? Входя теперь в комнату, он
всякий раз невольно поглядывал на сложенный в углу багаж - ничего себе,
скажут, явился мистер-твистер, еще бы и сундук с собой приволок...
сорвал очередной лист с висящего в передней красочного рекламного календаря,
подаренного Свенсону одним шипшандлером, где из месяца в месяц не спеша и со
знанием дела занималась стриптизом какая-то юная, но явно испорченная особа.
На апрельском листе, уже избавившись от пальто, жакета и блузки, эта
красотка готовилась расстегнуть "молнию" на юбке, и при этом многообещающе
поглядывала из-под скромно опущенных ресниц. Невольно заинтересовавшись,
Полунин отогнул еще несколько листов и, заглянув в будущее, только покрутил
головой.
занять их было нечем. Он бродил по улицам, прощаясь с городом, где как-никак
прошло почти десять лет жизни, вечера проводил обычно у Основской.
Возвращаясь домой, делал иногда небольшой крюк через площадь Либертад,
садился на низкую каменную скамью, еще теплую от дневного солнца, и
выкуривал сигарету-другую, поглядывая на забранную кованой узорной решеткой
стеклянную дверь знакомого подъезда, на окна пятого этажа. Два крайних были
иногда темны, иногда светились. Там шла какая-то чужая ему жизнь. Да и
вообще все вокруг было уже чужим, бесконечно отдалившимся, не имеющим к нему
больше никакого отношения. Сейчас трудно было поверить, что именно здесь был
их с Дуняшей дом, что через этот сквер она ходила, у этого бассейна
останавливалась и, обернувшись, махала ему рукой - он обычно провожал ее
взглядом, раскрыв окно.
безлюден, неподвижно чернели деревья, в зеркале бассейна отражались окна и
огни фонарей. Только тени, только призрачные голоса, - Полунин знал, что они
будут звучать для него еще долго, лишь с каждым годом глуше и призрачнее...
женщину, которая издали чем-то - походкой, манерой нести голову - показалась
ему похожей на Дуняшу. Он не сразу опомнился. И тут же, словно давно
собирался это сделать, подошел к ближайшей кассе и взял билет до Талара.
вагона, Полунин постоял на платформе, огляделся - ничто здесь не изменилось,
время словно обтекало поселок стороной, - и медленно побрел вдоль полотна,
по узкой тропке между краем балластной насыпи и бурыми колючими зарослями
пыльного, давно уже отцветшего чертополоха.
пересек пустой выгон, истоптанный копытами, в сухих навозных лепешках. За
второй изгородью шла узкая проселочная дорога, так хорошо ему знакомая, и
холм был уже недалеко - тот самый, с геодезической вышкой, на котором они
сидели тогда с Дуняшей. Год назад. Неужели только год? Ему казалось, что
прошла целая жизнь. "Девятый век у Северской земли стоит печаль о мире и
свободе..."
не раз перечитывал их в старой Дуняшиной тетради, где все было вперемежку -
Бунин, Клодель, Аполлинер, Пушкин, какие-то вовсе неизвестные ему
Поплавский, Цветаева. "И только ветер над зубцами стен взметает снег и
стонет на просторе..." Дойдя до холма, он поднялся по склону и сел у
подножия вышки, почувствовав вдруг непреодолимую усталость. Не нужно было
сюда приезжать. Глупо, сентиментально, ни к чему. Захотелось на прощанье
пощекотать нервы?
небо над степью, сухой растрескавшийся суглинок под ногами. Не было лишь
закатного солнца - оно в тот вечер прорвало вдруг плотную завесу туч у
самого горизонта, подожгло их снизу внезапным и неистовым пожаром, - и не
было рядом женщины, которая тогда смотрела не отрываясь на закат, глаза ее
были прищурены от бьющего в них огня, а лицо в этом странном тревожном
освещении казалось загорелым до медного цвета. И это действительно делало
"Евдокию-ханум" какой-то нерусской, похожей на одну из ее давних-давних
прародительниц, чьи юрты проделали невообразимо долгий путь, двигаясь за
монгольскими туменами через всю Азию - чтобы осесть в излучине Итиля, на
землях будущего Казанского царства. "О Днепр, о солнце, кто вас позовет..."
настоящего, если бы мы могли знать - как скажется на нашем завтра то, что
происходит сегодня! Наверное, за все последние десять лет жизни Полунина не
произошло в ней ничего более для него важного, чем тот случай три года
назад, когда он на свадьбе одного приятеля оказался за столом рядом с
черноволосой незнакомкой, которая сидела, скучающе подперев рукой щеку, и
рисовала что-то на бумажной салфетке. Он удивился, увидев на ее пальце
обручальное кольцо, - такой молоденькой она ему показалась в первый момент;
лишь потом, разговорившись с молчаливой соседкой, он понял, что ей уже за
двадцать. Тихо, неприметно, без "солнечного удара" вошла в его судьбу Дуняша
Новосильцева, - так тихо, что он даже не заметил, насколько это серьезно. И
не замечал до самого конца.
главная, может быть, черта Дуняшиной натуры: потребность быть необходимой.
Неоднократно, и задолго до того разговора в сентябре, когда они решили
подать документы, он предлагал узаконить их отношения. Предлагал, но не
требовал, и Дуняша всякий раз уклончиво сводила разговор на шутку. Потому и
уклонялась, возможно, что была достаточно проницательна, чтобы понять: у
него это было проявлением не столько любви, сколько порядочности, он просто
не хотел продолжать компрометировать ее незаконной связью. А самое главное -
она чувствовала, что занимает в его жизни случайное, второстепенное место.
даже не спросил номера ее телефона, и до зимы они больше нигде не
встречались. А девятого июля Димка Яновский пригласил его идти смотреть
парад по случаю Дня независимости - в чью-то квартиру, где с балкона второго
этажа якобы можно было увидеть прохождение войск не хуже, чем из
президентской ложи. От нечего делать Полунин пошел, сбор был назначен у
станции метро "Бульнес", и на место они явились целой компанией. Увидев
хозяйку квартиры, он узнал свою новую - и уже почти забытую - знакомую.
Впрочем, она оказалась лишь исполняющей обязанности, настоящие хозяева
уехали и попросили ее пожить здесь в их отсутствие. На балконе, куда
высыпали все любопытствующие, он опять увидел ее рядом и взял за плечи,
чтобы продвинуть на более удобное место перед собой, но руки убрать потом
забыл, и она, благо было тесно, с какой-то доверчивой готовностью прильнула
к нему всем телом. Так и простояли они весь парад, прижатые друг к другу,
оглохнув от рева танковых двигателей и ураганного свиста проносящихся низко
над крышами реактивных "метеоров"; желто-зеленые машины с солнечной эмблемой
на башнях шли внизу рота за ротой, сотрясая балкон и занавесив широкую
авениду синеватым дымком выхлопных газов, и этот слишком знакомый ему
перегар странно смешивался с ароматом ее блестящих черных волос. Думал ли он
за восемь лет до того, что когда-нибудь ему доведется нюхнуть выхлоп
"шермана" в столь неожиданной комбинации, - обычно этот приторно-едкий дымок
если и мешался, то чаще всего с другими продуктами сгорания: кордита, если в
боевом отсеке отказывала вентиляция, или тротила марки "ИГ-Фарбен", а то и
человеческой плоти...
окончилось, гости посидели за столом, попытались по российскому обыкновению
спеть хором и начали расходиться. Полунин ушел с последней группой, а на
углу отстал от попутчиков и, обойдя вокруг квартала, вернулся. "Мсье
Полунин! - воскликнула она скорее обрадованно, чем удивленно. - Вы
что-нибудь забыли?" - "Нет, вспомнил", - сказал он, прихлопнув за собою
дверь.
эпизода, не больше. Дело в том, что месяцем ранее, в начале июня, он
встретил снимок Дитмара в старом журнале, и все мысли его были заняты одним
- как лучше организовать поиск. Он сообщил о своем открытии Филиппу и Дино,
а сам - пока те готовили экспедицию - стал объезжать места расселения
послевоенных иммигрантов, русских и немцев, осторожно наводил справки,
завязывал на всякий случай знакомства. Первое время Дуняша живо
интересовалась его делами - ей он сказал, что собирает некоторые материалы
для одного этнографа из Европы, который в скором времени намерен приехать
сюда, - но постепенно прекратила расспросы. Полунин не придал этому
значения, был даже рад: врать было неловко, а сказать правду он не мог.
Уезжая из Буэнос-Айреса, он иногда неделями не вспоминал о своей
приятельнице, а вспомнив, бросал в почтовый ящик очередную открытку с видами
Мендосы или Тукумана. Однажды, будучи проездом в Санта-Фе, купил в лавке
сувениров забавную корзинку для рукоделия, сделанную из панциря армадила, и
остался очень доволен собой - шутка ли, такой изысканный знак внимания. Со
Панов Вадим
Перумов Ник
Аникина Наталья
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Шилова Юлия