Чтение 51–й страницы книги ~Обретенное время~

-- на кладбищенские статуи, распростертые на надгробьях.
Я был знаком с многочисленной родней иных своих знакомых, однако не предполагал,
что смогу отыскать меж ними какие-то общие черты; восхищаясь старым седовласым
отшельником, Легранденом, я нежданно обнаружил, -- можно сказать, я открыл с
удовлетворением зоолога, -- в плоскости щек конструкцию лица его юного
племянника Леонора де Камбремер, у которого, однако, в остальном с дядей не было
никакого сходства; к этой первой общей черте я добавил другую, не отмеченную
мной в Леоноре, затем другие, не имевшие ничего общего с теми, что
представлялись мне привычным обобщением его юного облика, так что у меня тотчас
получилась карикатура с него, обладавшая большей схожестью и глубиной, чем если
бы она была точна буквально; дядя его теперь предстал мне юным Камбремером,
забавы ради нарядившимся стариком, которым племянник и в действительности
когда-нибудь станет, -- итак, не только то, чем стали былые юноши, но и то, чем
станут сегодняшние, с глубокой силой запечатлело мне ощущение Времени.
Поскольку женские черты, заверявшие если и не юность, то хотя бы красоту, уже
пропали, женщины пытались сотворить из доставшегося им на долю лицо иное.
Переместив центр если не тяжести, то, по меньшей мере, перспективы лица,
составив черты вокруг него сообразно иному характеру, к пятидесяти годам они
принимались за новый род красоты, как берутся за новое ремесло, или как на
земле, на которой больше не растет виноград, выращивают свеклу. Среди новых
линий, ими понукаемая, расцветала вторая юность. Эти превращения, впрочем, не
подходили женщинам слишком прекрасным -- или слишком уродливым. Первые были
словно высечены четкими линиями в мраморе, там уже ничего нельзя было изменить,
и они осыпались, как статуи. Вторые, известные некоторым безобразием, всг-таки
имели над красавицами ряд преимуществ. Во-первых, одни они были по-прежнему
узнаваемы. Было известно, что в Париже не найдется второго подобного рта, и по
этому признаку я и опознавал их на этом утреннике, где не узнавал уже никого. К
тому же, на вид они даже и не старели. Старость есть что-то человеческое; они
были монстрами, и, казалось, "видоизменялись" не сильней, чем киты.
Иные женщины и мужчины, казалось, не старели, -- осанка их была по-прежнему
стройна, а лицо юно, как раньше. Но стоило по ходу разговора с ними приблизиться
к гладкой коже и тонким контурам лица вплотную, как оно представало нам в ином
свете; подобное происходит с поверхностью растений, каплями воды, крови, если мы
поместим их под микроскоп. Тогда я различал многочисленные сальные пятнышки на
коже, казавшейся мне гладкой, и во мне нарастало отвращение. Линии перед этим
увеличением не устояли. Линия носа ломалась вблизи, округлялась, наполнялась
теми же жирными кругами, что и всг лицо; а рядом прятались в мешки глаза,
разрушая сходство сегодняшнего лица с былым, -- которое, как казалось нам, мы
нашли. Так что касательно этих приглашенных, они были молоды издалека, и их
жизненный путь вырастал по мере приближения к лицу и возможности наблюдать его
различные планы; он зависел от наблюдателя, который должен был занять подходящее
место, чтобы бросать на эти лица только далекие взоры, уменьшающие предмет
подобно стеклу, подбираемому оптиком для дальнозоркого; для них старость, как
присутствие инфузорий в капле воды, была обусловлена не столько прогрессом лет,
сколь, с точки зрения обозревателя, коэффициентом масштаба.
Женщины стремились удержать что-то от своего неповторимого очарования, но
зачастую новое вещество лица на это уже не годилось. Страшно было представить,
сколько времени должно было истечь, прежде чем завершалась подобная революция в
геологии лица, прежде чем нашим глазам представала эрозия длины носа, огромные
наносы по краям щек -- абриса непроницаемых и неподатливых пластов.
Конечно, иные женщины были еще довольно узнаваемы, и лицо их сохранило былые
очертания, -- разве головы их, гармонируя с сезоном, увенчались пепельными
волосами, словно особым осенним украшением. Но другие ( мужчины особо )
претерпели столь основательную трансформацию, что отождествить их было
невозможно -- какая, к примеру, связь между брюнетом, помнится, прожигателем
жизни, и этим старым монахом, -- так что подобные баснословные метаморфозы
наводили мысль уже не на искусство актера, а на искусство некоторых чудесных
мимов, искусство которых представлено сегодня Фреголи307. Старуха едва не
ударялась в слезы, понимая, что туманная и меланхолическая улыбка, в которой
таилось ее очарование, никогда уже не залучится поверх гипсовой маски,
наложенной на нее старостью. Затем, неожиданно растеряв охоту к слезам и находя
более уместным смирение, она использовала новое лицо как театральную маску, на
этот раз -- чтобы вызывать смех. Но почти все женщины не давали себе передышки в
борьбе с годами и тянули к красоте ( удалявшейся, как садящееся солнце,
последними отблесками которого им страстно хотелось еще лучиться ) зеркало
своего лица. Дабы преуспеть в этом деле, некоторые пытались разгладить лицо,
расширить его белую поверхность, отрекаясь от пикантных, но безнадежных ямочек,
строптивости обреченной и уже наполовину обезоруженной улыбки; тогда как другие,
замечая безоговорочное исчезновение прекрасных своих черт, вынуждены были,
словно компенсируя искусством дикции потерю голоса, цепляться за надутые губки,
мягкий прищур, затуманенный взор, иногда за улыбку, -- впрочем, от
некоординированности мышц, не служивших им более, улыбаясь, они словно рыдали.
Впрочем, даже относительно мужчин, подвергшихся изменениям лишь легким и
незначительным ( седине в усах и т. п. ), чувствовалось, что изменение это было
не то чтобы полностью материальным. Они виднелись словно сквозь цветную дымку,
темное стекло, их облик был смутен, -- и в целом эта дымка показывала, что то,
что доступно нашему зрению "в натуральную величину", в действительности
находится от нас очень далеко, в удалении отличном, правда, от
пространственного, -- и из его глубин, как с другого берега, им так же трудно
узнать нас, как и нам их.
Быть может, одна г-жа де Форшвиль, налившись своего рода парафином, раздувшим ее
кожу, но воспрепятствовавшим трансформациям, походила на былую кокотку,
"заспиртованную" теперь навсегда. << Вы перепутали меня с матерью >>, -- сказала
мне Жильберта. Это правда. Впрочем, это было почти любезностью. Исходя из мысли,
что люди остались прежними, мы находим, что они постарели. Но если мы
отталкиваемся от того, что они стары, мы найдем, что они не так уж плохи. В
случае Одетты проблема заключалась не только в этом; ее облик, если был известен
ее возраст и мы готовились уже к встрече со старухой, казался более чудесным
вызовом, брошенным законам хронологии, чем устойчивость радия в материи. Если я
ее поначалу и не узнал, то вовсе не оттого, что она изменилась сильно: просто
она не изменилась вообще. Определив за этот час, что представляет из себя
слагаемое, прилагающееся к человеческому облику, сколько нужно вычесть, чтобы
они предстали мне прежними знакомцами, я теперь без труда производил подобные
подсчеты, и когда я добавил к былой Одетте сумму истекших лет, полученный мною
результат никоим образом не сочетался с особой, стоявшей передо мной, потому что
последняя слишком уж смахивала на былую. Какова была доля румян, краски? С ее
золочеными, плоско примятыми волосами -- слегка растрепанным шиньоном тяжелого
механического манекена, поверх удивленного незыблемого лица, лица тоже довольно
механического, -- на которые была нахлобучена плоская также соломенная шляпка,
она олицетворяла собой выставку 1878-го года ( на которой она тогда безусловно,
-- и особо, если бы была в теперешнем возрасте, -- была бы самым невероятным
чудом ), и мне казалось, что сейчас она выпалит свой куплетик рождественского
ревю; это воплощение выставки 1878-го было в достаточной степени свежо.
Подле нас прошел министр предбуланжистской308 эпохи, снова вошедший в кабинет,
-- он посылал дамам мерцающую и далекую улыбку, но, словно опутанный тысячью
прошлых связей, как маленький фантом, ведомый невидимой рукою, он несколько
усох, и, сменив материю, походил на собственное производное, исполненное в
пемзе. Этот бывший премьер, так хорошо принятый в Сен-Жерменском предместье,
привлекался некогда к суду по нескольким уголовным делам. Общество и народ его
презирали. Но оттого, что представители общества и народа обновляются, что этот
процесс затрагивает также страсти и даже воспоминания этих особей, никто об этом
теперь не помнил; его уважали. Так что, сколь бы ни велико было унижение, на
него, должно быть, легко решиться, если знаешь, что спустя несколько лет наши
погребенные грехи будут не более заметны, чем невидимая пыль, которая вызовет
улыбку смеющейся и цветущей природы. Со своим непродолжительным позором,
благодаря уравновешивающей игре времени, человек окажется меж двумя новыми
социальными слоями, испытывающими к нему только почтительность и преклонение; с
ними он может не считаться. Но только времени доверена эта работа; и в пору
лишений он был безутешен, потому что юная молочница из дома напротив слышала,
как толпа, грозя кулаками, кричала ему: "взяточник", покамест он забирался в
"воронок"; юная молочница, она не смотрит на вещи сообразуясь со временным
планом, она не ведает, что люди, которым кадит утренняя газета, некогда были
притчей во языцех, что человека, оказавшегося сейчас в тюрьме ( быть может --
вспомнив об этой юной молочнице, он не найдет смиренных слов, благодаря которым
он смог бы добиться прощения ), когда-нибудь будет чествовать прессой, его
дружбы будут искать герцогини. Подобным образом во времени растворяются семейные
ссоры. У принцессы де Германт присутствовала пара, муж и жена, у них было по
дяде, теперь уже покойных, -- последние как-то не удовольствовались взаимными
оскорблениями, и один из них, для пущего уничижения второго, послал ему в
качестве секундантов консьержа и дворецкого, рассудив, что светские люди были бы
для него слишком хороши. Но эти истории спали в газетах тридцатилетней давности,
и никто о них больше не знал. Так что салон принцессы де Германт был светел и
забывчив, он цвел, как мирное кладбище. Время не только разрушало старые
образования, оно творило новые союзы.
Вернемся, однако, к нашему политику: вопреки физическому изменению его существа,
столь же глубокому, как трансформация моральных представлений публики на его
счет, -- одним словом, несмотря на года, прошедшие с того времени, когда он был
председателем кабинета, он вошел в новый, получив портфель от его главы, -- так
благодаря театральному директору, доверяющему роль одной из своих старых, давно
уже ушедших со сцены подружек, способность которой проницательно войти в роль он
оценивает выше, чем способности молодых, -- тем более, что сложность ее
финансовой ситуации ему небезызвестна, -- актриса почти в восемьдесят
демонстрирует еще публике целость своего -- почти нетронутого -- таланта, равно
продолжение жизни, в которой, ко всеобщему удивлению, еще можно удостовериться
за несколько дней до смерти.
Г-жа де Форшвиль была столь прекрасна, что невозможно было относительно нее
сказать, что она омолодилась, скорее -- всеми своими карминными, рыжеватыми
оттенками -- она опять цвела. В сегодняшней зоологической выставке, выходя за
рамки обыкновенного воплощения универсальной выставки 1878-го, она была бы
ключевой достопримечательностью и гвоздем. Впрочем, мне слышалась не << я --