внимание, что от существа ничем не пахнет. Он, разумеется, не думал, что от
того, кому элиантом доверено накрывать на стол, будет вонять псиной, но все
же не ожидал, что от животного может не быть вообще никакого запаха даже на
расстоянии в несколько дюймов.
Последнее обстоятельство причинило Фрэнку определенные неудобства, ибо
вместо того, чтобы наброситься на еду и разом покончить с ней, как это
обычно делают вечно спешащие земляне, он должен был есть медленно и
аккуратно, крохотными кусочками, как подобает заботящемуся об изяществе
элианту. Блюд и напитков было около двух десятков, но каждое -- в очень
небольшом количестве; как истинные гурманы, элианты предпочитают не наесться
чем-то одним, а отведать всего понемногу. В сложной науке элиантской трапезы
Фрэнк сразу же доверился руководству Моррисона и благополучно избежал
конфузов. Шприцами, к примеру, наносились капли соуса на белые треугольники
явно мясного происхождения, а "подсвечники" с трубочками-пирожными были
наполнены вареньем. Некоторые блюда были до того странными, что Фрэнк
терялся в догадках относительно их природы; однако ни одно из них не
показалось ему невкусным. Очевидно, что хотя кулинария, как предмет
низменно-физиологический, и не считалась у элиантов формой искусства, но и в
этой области они достигли немалых высот.
разговор возобновился. Фрэнк упомянул о проекте перенесения культурного
наследия элиантов на земные компьютеры.
Хэндерган понял, что перевод опять не точен. --Впрочем, возражений у меня
тоже нет. Однако я ничего не могу сказать о позиции других; строго говоря, я
вообще не знаю, у кого вам надо получать разрешение на доступ к хранилищам и
архивам.
занимающиеся этими архивами?
что такое "фонд", потом понял и покачал головой: --Все записи сделаны на
кристаллах, которые могут храниться без повреждений в течение гигадней.
испугавшись, что одно лишь подозрение в способности элиантов к вандализму
Хаулион воспримет как оскорбление. --А как вы сами проникаете туда?
вашего разрешения. И все же мне странно... неужели моральное осуждение --
это единственная защита ваших прав? Как вы можете обходиться без полиции?
находятся...
во-первых, неудовлетворенность своим социальным и материальным положением,
во-вторых, секс и в-третьих, патологии мозга. Ничего этого у нас нет.
личными мотивами?
отношению к другим, но быть неизящным по отношению к себе -- это полный
абсурд. Да и потом, для гнева нет оснований. Вы по-прежнему мыслите
социальными категориями и расцениваете бойкот как утрату общественного
положения. Но у нас нет общества и нет общественного положения. Если вам не
понравилась книга, разве вы отправитесь убивать ее автора? Нет, вы просто
возьмете другую книгу. Такая возможность всегда есть. Всякий может найти тот
круг общения и те произведения искусства, которые ему нравятся; если с
кем-то не хочет общаться никто, значит, он и не нуждается в общении.
неустойчивой, способной рухнуть от руки первого же маньяка. Но, с другой
стороны, эта система просуществовала множество тысячелетий, а маньяки так и
не появились... Внезапная мысль ожгла сознание Фрэнка: но как же, в таком
случае, элианты должны относиться к землянам, к варварам, представляющим
потенциальную угрозу им и их культуре? Ведь у жителей Эксанвилля нет защиты
от этой угрозы!
защиты от ваших преступников, -- словно прочитал его мысли элиант. --Однако
вы заверили нас, что ваши службы безопасности гарантируют нас от подобных
проблем. Поскольку землян на Континенте немного, а ваша цивилизация в целом
заинтересована в контакте с нами, то у этих гарантий есть основания. Иначе
мы бы не позволили вам открыть здесь Миссию.
планете". Элиантам нет дела до деятельности землян за пределами их обитания.
Преступления против грумдруков их не волнуют. Возможно, они даже одобрили бы
их.
подал голос Моррисон, до сей поры в основном молча наблюдавший за беседой.
--Что вы будете делать, если одна из них высадится здесь без вашего
согласия?
Хаулион. Чувствовалось, что он цитирует земных дипломатов.
конфликты, -- Моррисон сделал неопределенный жест рукой. --Особенно когда
речь не о геноциде, а всего лишь о незначительном нарушении интересов.
возникнет конфликт с в а м и? -- Хаулион по-прежнему улыбался, но фиолетовые
глаза слегка прищурились.
планеты, -- холодно заметил элиант. Конкретизировать он, по всей видимости,
не собирался.
послушать?
зал, где лучше акустика. Там все трое вновь опустились в кресла; на этот раз
кресло Хаулиона стояло на овальной площадке в стороне от центра зала, и
места слушателей также, по-видимому, были выбраны не случайно. Айола
оказалась духовым инструментом, похожим на три флейты разных размеров,
соединенных изогнутой трубкой с мундштуком. Хаулион некоторое время держал
инструмент на отлете, полуприкрыв глаза, затем медленно поднес его к губам.
нарастающее томление, так что, когда айола наконец зазвучала, у него
вырвался вздох облегчения. Мелодия поначалу была удивительно чистой и
нежной; три флейты то пели в унисон, то переговаривались друг с другом. С
первых же тактов музыка захватила Фрэнка, обыкновенно почти не
соприкасавшегося с этим видом искусства. Он словно плыл по прозрачной
спокойной реке под бескрайним небом, чувствуя умиротворение и какую-то
светлую грусть. Вдруг на воду набежала рябь, потянуло холодным ветром: одна
из флейт подала диссонансную ноту тревоги. И вновь мелодия журчала и
переливалась, как прежде, но чувство тревоги не оставляло. Все чаще и чаще
то одна, то другая флейта делала пугающий намек, и Фрэнк ощущал, как растет
в нем безотчетный страх надвигающейся неминуемой беды. Хотелось озираться по
сторонам, чтобы, наконец, увидеть источник опасности и встретиться с ней
лицом к лицу; но горизонт был чист, река все так же струилась по равнине, и
это было невыносимее всего. И вот, когда страх достиг высшей точки, словно
раскат грома пронесся над равниной. Заклубились черные тучи, засверкали
молнии, речной поток вспенился. Перед мысленным взором Фрэнка, рассыпаясь
лавой, с ревом и гиканьем неслись на кривоногих лошадях черные всадники,
закутанные в шкуры, с окровавленными саблями и пылающими факелами. Черный
дым затянул небо, на улицах объятого пожаром города кипела жестокая битва.
Флейты перекрикивали друг друга. Теперь в их голосах звучали лязг оружия,
стоны агонии и вопли отчаяния, остервенелые крики бойцов, проклятья и мольбы
о пощаде. Затем на фоне всего этого где-то вдалеке возник тихий плач
ребенка.
последних израненых бойцов, все еще продолжавших смертельную схватку;
каждого из них изображала одна флейта. И вот один из воинов со стоном
бессильной ненависти повалился к ногам врага. Победитель запел торжествующую
песнь, но внезапно она оборвалась на полуслове: умирающий из последних сил
нанес ему удар мечом.
земле -- единственное живое существо среди этого торжества смерти и хаоса.
Даже вороны не кружили над полем битвы; лишь ветер гнал над пепелищем серые
клубы дыма. Третья флейта рыдала, а две другие тихо пели о тоске и
безнадежности, о тщете всех надежд, об утраченном навсегда и о милосердной
смерти, которая лишь одна кладет конец страданиям. Постепенно плач переходил