неизвестно еще, найдет или нет. В этот раз особенно он знает, что надо
ехать, и все-таки ехать боится. А тут еще ветер. Конечно, ветер не мажет
иметь никакого отношения ни к истории с Марией, ни к поездке в город, он
дует сам по себе, как дул, наверно, и в прошлом и в позапрошлом году, когда
у Кузьмы с Марией было все хорошо, и тем не менее Кузьма не может отделаться
от чувства, что одно с другим связано и ветер дует не зря. И то, что не было
билетов в общее вагоны, тоже, наверно, не так просто, что-нибудь вроде
предупреждения мол, если не дурак, то поймешь и никуда не поедешь.
заторопившись, идет к своему вагону, но перед тем как подняться,
оборачиваешься к вокзалу и думает: с чем же я приеду обратно? Как ни
удивительно, это помогает ему, будто он прочитал молитву и доверил свою
судьбу кому-то другому, а сам теперь может ничего не делать. Он стоит у окна
и смотрит, как за поездом сходятся друг с другом станционные постройки, и
ему странно думать, что еще утром он был дома. Кажется, это было
давным-давно. Он вздыхает. Скоро его мучения с деньгами кончатся - плохо ли,
хорошо ли, но кончатся: через два дня приедет ревизор, и тогда все решится.
Два дня - это немного. Он чувствует усталость, страшную усталость, которая
тем и страшна, что она не физическая - к физической он привык.
поездок. Она вертит в руках билет и несколько раз переводит взгляд с него на
Кузьму и обратно, будто Кузьма этот билет украл или подделал; в этот момент
она, пожалуй, искренне жалеет, что на билеты не наклеивают фотографии
пассажиров, а без фотографии доказать ничего нельзя.
до стеклянности чистом ковре его поношенные, изрядно запылившиеся в дороге
кирзовые сапоги сорок второго размера выглядят гусеницами трактора, на
котором заехали в цветник. Кузьма хочет оправдаться и виновато говорит.
и не желая с ним больше разговаривать, делает знак, чтобы он шел за ней.
отодвигает ее в сторону и, став у входа сбоку, так что Кузьму хорошо видно
вместе с его сапогами, фуфайкой и армейской сумкой, говорит виновато, совсем
как Кузьма перед этим говорил ей самой.
оправдываясь, заканчивает: - С билетом.
потом Кузьма разглядит, что он полковник.
выгибающимся брюшком испуганно повторяет, - Не может быть!
полковник недовольно качает головой и даже цокает языком. - Ведь мы же вас
просили.
напряжения смехом, с частыми звуками, совсем как мотор мотоцикла, работающий
на средних оборотах, и полковник, выданный этим смехом, теперь тоже
улыбается.
выглядывая из за двери. - Мне, правда, больше его некуда девать, все занято.
- Уходя, она уже и сама пытается шутить. - Но ом с билетом...
хочешь, устраивайся. Не робей, тут все свои.
присочинила, - подает вдруг голос человек, лежащий на второй нижней полке. -
Рядом с нами, в девятом, тоже трое. Туда она, однако же, не пошла.
просто не пойдет.
Ей удостоверения личности не нужны. И тебя она в первую же минуту
рассмотрела, что ты всего-навсего какой-то там директор радиостанции, -
человек в белой майке подмигивает полковнику.
радиовещанию и телевидению, - сухо поправляет Геннадий Иванович.
чего он не понимает. Он лежит в пижаме, пижамные брюки заправлены в носки,
роста он маленького, с красивым немужским лицом, на котором прежде всего
обращают на себя внимание большие, холодно глядящие глаза. Голову с гладко
зачесанными длинными волосами Геннадий Иванович поворачивает медленно, с
достоинством, а повернув, поправляет ее так, чтобы она сидела красиво.
вешалки с той стороны, где его полка, заняты, а повесить ее поверх дорогого
коричневого пальто не решился - не замарать бы пальто. Фуфайка вообще-то
чистая, но мало ли что - все-таки надеванная. Сумку он пристроил на
свободное местечко на полу у дверей - так что с сумкой все в порядке.
ногах, но Кузьма не знает, как она опускается; на всякий случай он дергает
ее вниз и, обернувшись, встречает насмешливые глаза Геннадия Ивановича.
держала полку. - Вот так. Техника, брат. А то ты мужик здоровый, чего
доброго, вагон перевернешь.
дверью, похожую на деревенские полати. Туда, в эту нишу, и заталкивает
Кузьма фуфайку, потому что его полка обтянута белым и положить на нее
фуфайку нельзя. Но, слава богу, место нашлось. Он чувствует, что стало
легче, теперь осталось пристроить куда-нибудь самого себя.
деревни? - спрашивает человек в белой майке.
исключения, черные, загорелые лица. Они всегда на воздухе.
- сначала на краешек, потом, поняв, что Геннадий Иванович заметил это,
устраивается удобней. Он сидит у двери, у окна сидит человек в белой майке,
между ними полковник. На другой полке - с подогнутыми в коленях ногами лежит
на спине Геннадий Иванович. Кузьма поднимает на него глаза и сразу отводит
их: Геннадий Иванович внимательно рассматривает его. Потом Кузьме кажется,
что Геннадий Иванович смотрит на него не переставая, но он размышляет, что
смотреть не переставая тот не может, а значит, это ему только кажется -
такие у него глаза. Видно, он уже давно начальник, думает Кузьма, а сам по
себе человек не сильно добрый. Голос у него слабый, голосом он взять не
может, вот и научился брать глазами, чтобы люди его глаз боялись.
белой майке с трудом произносит непривычное для себя слово.
бывает, но в этом году по двенадцать центнеров пшеницы на круг взяли.
деревня живет.
Геннадий Иванович. - Когда нет своего, берет ссуду у государства, когда надо
расплачиваться, снова берет ссуду. И так до тех пор, пока государству ничего
не остается, как плюнуть на эти долги и аннулировать их.
в белой майке. - Сами знаете.
начинается уборка? - спрашивает он.
случае, когда у вас горит план в конце года, а деревне в это время делать
почти нечего - почему она не посылает своих людей, чтобы помочь вам, как вы
помогали ей? На равноправных началах, как хорошие соседи.
говорит Геннадий Иванович. - Дело не в этом. Как-то раз один туберкулезный
больной сделал мне очень интересное признание. Я, говорит, если бы захотел,
давно бы вылечился, но мне нет интереса быть здоровым. Не понимаете? Я тоже
сначала не понял. Он объяснил: четыре, пять месяцев в году он находится в
больнице, на полном государственном обеспечении, или в санатории, где они
ловят рыбку, гуляют по роще, а государство выплачивает ему все сто процентов
заработка. Лечат его бесплатно, питание, конечно, самое лучшее, квартиру в
первую очередь - все блага, все привилегии как больному. А он возвращается
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Маккефри Энн
Каргалов Вадим