Чтение 6–й страницы книги ~Квартиронка~

- А может быть, это огорчит и еще кого-нибудь? Тебя, например? Ну,конечно! Ведь так? Ты влюблена в него? Проклятье!

Последнее слово он прошипел в ярости: он, видимо, бесился и страдал страдал от жгучей ревности.

- Ах, сударь! - воскликнула Аврора. - Что вы говорите! Я влюблена?Ведь я только бедная рабыня! Увы!

И смысл ее слов и ее тон больно задели меня. Однако я надеялся, чтоэто лишь уловка любви, хитрость, которую я охотно прощал ей. На Гайараее слова произвели приятное впечатление, и голос его сразу смягчился иповеселел.

- Ты - рабыня, красавица Аврора? Нет, в моих глазах ты королева! Рабыня? Ты сама виновата, что осталась невольницей. Тебе известно, кто может дать тебе свободу. Может и хочет - хочет, Аврора!

- Пожалуйста, не говорите об этом, господин Гайар! Я уже сказала вам,что не могу слушать такие разговоры. Повторяю: не могу и не хочу!

Твердость ее голоса обрадовала меня.

- Что ты, прелестная Аврора! - взмолился Гайар. - Не сердись на меня!Я не могу иначе! Я не могу не думать о твоем счастье. Ты будешь свободна, перестанешь быть рабыней капризной хозяйки...

- Мсье Гайар, - воскликнула Аврора, прерывая его, - не говорите так омадемуазель Эжени! Это неправда, она вовсе не капризна. Что, если бы онауслыхала...

- Проклятье! - закричал Гайар, снова переходя на угрожающий тон. Пускай слышит! Какое мне дело до нее? Все считают, что я ухаживаю заней. Ха-ха-ха! И пусть себе считают! Дурачье! Скоро они узнают, что этосовсем не так. Ха-ха-ха! Они думают, что я езжу сюда ради нее.Ха-ха-ха!.. Нет, Аврора, любимая моя, я приезжаю не ради нее, а ради тебя - тебя, Аврора, моя любовь, моя...

- Мсье Гайар, повторяю вам...

- Дорогая Аврора, скажи, что ты полюбишь меня, скажи только одно слово! Скажи - и ты не будешь больше рабыней! Ты будешь так же свободна,как твоя госпожа. У тебя будет все: платья, драгоценности, развлечения все, что пожелаешь! Мой дом будет весь к твоим услугам, ты будешь распоряжаться в нем, как хозяйка, как если бы ты была моей женой...

- Довольно, сударь! Перестаньте! Вы оскорбляете меня! Я вас больше неслушаю!

Голос ее звучал решительно и возмущенно. Ура!

- Что ты, дорогая моя, любимая Аврора! Не уходи! Выслушай меня!..

- Я вас не слушаю, сударь. Я все расскажу мадемуазель Эжени...

- Скажи мне хоть слово, хоть одно слово любви! Один поцелуй, Аврора!На коленях молю тебя!..

Я услышал, как он упал на колени, а затем шум борьбы и громкое, возмущенное восклицание Авроры.

Тут я решил, что пришло время действовать, и в два прыжка очутился вкомнате, посреди которой стоял на коленях пылкий кавалер. Он крепко держал девушку за руки и пытался привлечь к себе. Аврора же, стараясь вырваться - а она была довольно сильна, - быстро тащила за собой по коврусвоего страстного обожателя. Вид у него был уморительный.

Когда я вошел, он не видел меня и узнал о моем присутствии по громкому смеху, который я не мог бы сдержать даже под страхом смерти. Я продолжал хохотать и после того, как он отпустил свою жертву и вскочил наноги; я смеялся так громко, что не расслышал ругательств и угроз, которыми он осыпал меня в ответ.

- Что вам здесь надо? - были первые слова, которые я разобрал. - Чтовам здесь надо?

- Ну, а мне незачем спрашивать вас об этом, мсье Гайар. Я и сам вижу,что вам надо. Ха-ха-ха!

- Я спрашиваю вас, - повторил он еще более злобно, - что вам здесьнадо?

- Мне ничего не надо, мсье, - ответил я все так же насмешливо, - вернее, мое дело не похоже на ваше.

Мой намек, казалось, привел его в ярость.

- В таком случае, чем скорей вы уберетесь отсюда, тем лучше! - закричал он, свирепо сдвинув брови.

- Лучше для кого? - спросил я.

- Для вас! - ответил он.

Я уже начал терять терпение, хотя держал себя в руках.

- Сударь, - сказал я, подходя к нему вплотную, - я впервые слышу, чтодом мадемуазель Безансон принадлежит Доминику Гайару. Если бы это былотак, я гораздо меньше уважал бы святость этого крова. Вы же совсем неуважаете его. Вы оскорбили эту молодую девушку, эту молодую леди, таккак она достойна этого звания не меньше, чем самая знатная особа в вашейстране, Я был свидетелем вашего низкого поведения и слышал ваши гнусныепредложения...

Гайар вздрогнул, но не сказал ни слова. Я продолжал:

- Вы не джентльмен, сударь, и недостойны встретиться со мной, какравный, с оружием в руках. Хозяйки этого дома сейчас нет. Вы здесь такойже гость, как и я. Так вот, даю вам слово, что, если вы не уберетесь отсюда через десять секунд, я отстегаю вас хлыстом!

Я говорил решительно и хладнокровно.

Гайар видел, что я не шучу и готов сдержать свое слово.

- Вы мне дорого за это заплатите! - прошипел он. - И увидите, что внашей стране нет места шпионам.

- Вон!

- А вы, достойный образец добродетельной квартеронки, - добавил он,бросая злобный взгляд на Аврору, - помните: наступит день, когда вы будете менее щепетильны. Тогда у вас не будет такого любезного защитника.

- Еще слово - и...

Я поднял хлыст, но Гайар не стал дожидаться удара и, поспешно юркнувв дверь, спустился с веранды. Я вышел за ним, желая убедиться, что онушел. Дойдя до конца веранды, я посмотрел в сад. Поднявшийся вдруг птичий гомон указывал, что кто-то пробирается сквозь кустарник.

Тем не менее я подождал, пока не открылись ворота. Вскоре над оградойпоказалась голова человека, идущего по дороге. Я сразу узнал уличенногособлазнителя.

Но стоило мне отвернуться от него и направиться в гостиную, как я ужезабыл о его существовании.

Глава XXV. ЧАС БЛАЖЕНСТВА

Всегда приятно, если кто-нибудь выражает вам благодарность, но во стократ приятнее читать ее в глазах любимой и слышать из любимых уст!

Когда я входил в комнату, сердце мое трепетало от радостного волнения. Аврора бросилась благодарить меня в самых трогательных и пылких выражениях. И не успел я ответить ей, не успел протянуть руку, чтобы удержать ее, как она подбежала и упала передо мной на колени. Она благодарила меня от всего сердца.

- Встаньте, дорогая Аврора! - воскликнул я и, взяв ее за руку, подвелк дивану. - Мой поступок того не стоит. Всякий на моем месте сделал быто же самое.

- Ах, мсье, далеко не всякий! Вы не знаете этой страны. Кто станетздесь защищать бедную невольницу? Понятия о рыцарской чести, которымитут так чванятся, не распространяются на нас. Мы, презираемое всеми племя, стоим вне законов чести и покровительства. Ах, благородный чужестранец! Вы даже не подозреваете, чем я вам обязана!

- Не называйте меня чужестранцем, Аврора! Правда, нам редко удавалосьпоговорить, но мы так давно знаем друг друга, что вы не должны считатьменя чужим. Я хотел бы, чтобы вы относились ко мне, как к близкому человеку.

- Близкому? Я не понимаю вас, сударь! - Ее большие карие глаза смотрели на меня с немым вопросом,

- Да, близкому... Я хочу сказать, Аврора, что вы не должны остерегаться меня, что вы можете быть искренни со мной и считать меня своимдругом, братом.

- Что вы, сударь! Вас - моим братом? Вы белый, вы джентльмен, знатный, образованный! А я... О Боже! Кто я? Рабыня... Рабыня, которую каждый готов обидеть. Боже, Боже, за что ты послал мне такую тяжкую долю! И она закрыла лицо руками.

- Аврора! - воскликнул я; ее отчаяние давало мне надежду. - Аврора,выслушайте меня. Выслушайте вашего друга, вашего...

Она отняла руки от лица и подняла голову. Ее полные слез глаза пристально посмотрели в мои, и я снова прочел в них вопрос.

В эту минуту у меня мелькнула мысль: "Долго ли мы будем одни? Нам могут помешать. И мне не представится другого случая объясниться с ней.Мне нельзя терять ни минуты. Я должен сейчас же сказать ей все".

- Аврора, - начал я, - мы в первый раз остались наедине. Я страстнождал этой встречи. Я должен сказать вам несколько слов - только вам одной.

- Мне одной, сударь? О чем?

- Аврора, я вас люблю!

- Меня? Ах, сударь, это невозможно!

- Не только возможно, Аврора, - это правда. Выслушайте меня. Я полюбил вас с первого взгляда, даже еще раньше, потому что вы жили в моемсердце еще до того, как я осознал, что видел вас... С той минуты я полюбил вас чистой и горячей любовью, а не той низменной страстью, какую вытолько что отвергли. Это чувство безраздельно владеет моим сердцем. Днеми ночью я думаю только о вас, Аврора! Я вижу вас во сне и целый деньхраню в душе ваш образ. Не думайте, что любовь моя холодна, потому что ясейчас так трезво говорю с вами. Я должен держать себя в руках. Я пришелк вам с твердым, обдуманным намерением, вот почему я могу спокойно говорить о своей любви. Я уже сказал вам, Аврора, что люблю вас. И повторяю:я вас люблю всем сердцем, всей душой!

- Вы любите меня? Ах, бедная девушка!

Ее последние слова прозвучали так странно, что я невольно замолчал.Казалось, что это горестное восклицание относится не к ней, а к кому-тодругому.

- Аврора, - продолжал я, - я все сказал вам. Я был чистосердечен.Будьте и вы откровенны со мной. Скажите, вы любите меня?

Я задал бы этот вопрос с большей тревогой, если бы не был уже наполовину уверен в ответе.

Мы сидели рядом на низком диване. Я не успел еще договорить, как почувствовал, что ее легкие пальчики коснулись моей руки и нежно сжали ее.Когда я замолчал, ее головка опустилась ко мне на грудь, и она прошептала:

- Я тоже... с первого взгляда!

Мои руки обвились вокруг ее стана, и несколько минут мы сидели молча.Истинная любовь не нуждается в объяснениях. Горячий поцелуй, глубокийвзгляд, нежное пожатие руки или объятие понятны без слов. Долгое времямы обменивались лишь бессвязными восклицаниями. Мы были слишком счастливы, чтобы говорить. Мы молчали - говорили наши сердца.

Однако сейчас было не время и не место слепо отдаваться радостям любви, и вскоре осторожность заставила меня прийти в себя.

Надо было о многом условиться и обсудить дальнейшие планы, чтобы упрочить наше только что расцветшее счастье. Мы знали, какая пропасть разделяет нас сейчас. Мы понимали, что нам предстоит долгий и тернистыйпуть, прежде чем мы достигнем вершины счастья. Несмотря на минутное блаженство, будущее наше было темно и полно опасностей. Тревожные мысливскоре развеяли наши сладкие грезы.

Аврора теперь не боялась моей любви. Она никогда бы не заподозриламеня в обмане. Она не сомневалась, что я хочу жениться на ней. Любовь иблагодарность внушили ей полное доверие ко мне, и мы говорили с такойоткровенностью, какая возникает лишь после многолетней дружбы. Но надобыло торопиться. Каждую минуту нас могли прервать. Мы не знали, когдаснова встретимся. Приходилось быть очень краткими.

Я объяснил Авроре мое положение: через несколько дней я должен получить деньги, которых, надеюсь, хватит, чтобы осуществить мое намерение.Какое намерение? Выкупить мою невесту!

- А тогда, - закончил я, - нам остается только обвенчаться, Аврора!

- Увы! - ответила она со вздохом. - Даже будь я свободна, мы не моглибы обвенчаться здесь. Разве вы не знаете, что жестокий закон преследуетнас, даже когда считается, что мы свободны?

Я отрицательно покачал головой.

- Мы не можем с вами пожениться, - продолжала она печально, - если выне поклянетесь, что в ваших жилах тоже течет африканская кровь.

Трудно поверить, что такой закон существует в христианской стране.

- Не думайте об этом, Аврора, - сказал я, стараясь утешить ее. - Мненичего не стоит дать такую клятву. Я возьму золотую шпильку из ваших волос, проколю эту голубую жилку на вашей прекрасной руке, выпью каплю вашей крови и дам нужную клятву!

Аврора улыбнулась, но через минуту ее лицо снова омрачилось.

- Полно, дорогая Аврора! Прогоните ваши грустные мысли! Зачем намвенчаться именно здесь? Мы можем уехать в другое место. Есть другиестраны, такие же прекрасные, как Луизиана, и церкви, такие же красивые,как собор Архангела Гавриила, где мы можем обвенчаться. Мы уедем на север, в Англию, во Францию - все равно куда. Пусть это вас не тревожит!

- Меня тревожит не это.

- А что же, дорогая?

- Ах, я боюсь...

- Не бойтесь, скажите мне.

- Что вам не удастся...

- Что не удастся, Аврора?

- Стать моим хозяином... купить меня!..

И бедняжка опустила голову, словно стыдясь своего положения. Горячиеслезы брызнули у нее из глаз.

- Почему вы так думаете?

- Потому что уже многие пытались меня купить. Они давали много денег,гораздо больше, чем вы предполагаете, но из этого ничего не вышло: им непродали меня. Ах, как я была благодарна мадемуазель Эжени! Она всегдабыла моей защитницей. Она не хотела расставаться со мной. Как я быласчастлива тогда! Но теперь... теперь совсем другое дело. Теперь как разнаоборот.

- Ну, так я дам еще больше. Я отдам все мое состояние. Этого, наверно, хватит. Раньше вас хотели купить с дурными целями, такими, как у Гайара. Ваша хозяйка знала об этом и потому не соглашалась.

- Это правда. Но она откажет и вам. Я так боюсь!

- Нет, я во всем сознаюсь мадемуазель Эжени. Я скажу ей, что у менясамые честные намерения. Я вымолю у нее согласие. И я уверен, что онамне не откажет. Если она мне благодарна...

- Ax, - воскликнула Аврора, прерывая меня, - она вам очень благодарна, вы даже не знаете, как благодарна! И все же она никогда не согласится, никогда! Вы не знаете всего... Увы, увы!

Из глаз ее снова брызнули слезы, она склонилась на диван, и густыекудри скрыли от меня ее лицо.

Ее слова озадачили меня, и я уже хотел просить у нее объяснения, когда услышал шум подъезжающей коляски. Я бросился к открытому окну ивзглянул поверх апельсиновой рощи. Над деревьями показалась голова, и яузнал кучера мадемуазель Безансон. Коляска подъехала к воротам.

Я был так взволнован, что не хотел встречаться с ней, и, наспех попрощавшись с Авророй, вышел из комнаты. С веранды я увидел, что если пойду по главной аллее, то могу столкнуться с мадемуазель Эжени. Я знал,что к конюшне можно пройти через боковую калитку и оттуда есть дорога влес. Таким образом, я мог добраться до Бринджерса кружным путем. Спустившись с веранды, я прошел через эту калитку и направился к конюшне.

Глава XXVI. НЕГРИТЯНСКИЙ ПОСЕЛОК

Вскоре я вошел в конюшню, где моя лошадь приветствовала меня радостным ржаньем. Сципиона там небыло.

"Он, наверно, занят, - подумал я. - Должно быть, встречает свою госпожу. Не беда, я не буду его звать. Лошадь оседлана, я сам взнуздаю ее.Жаль только, что Сципион не получит обычной мелочи на чай". Взнуздав лошадь, я вывел ее за ворота и вскочил в седло.

Дорога, которую я выбрал, вела в негритянский поселок, а затем черезполя в густой кипарисовый лес. Там ее пересекала тропинка, которая сновавыходила к береговой дороге. Я много раз ездил по этой тропинке и хорошоее знал.

Негритянский поселок находился примерно в двухстах ярдах от господского дома: пятьдесят или шестьдесят небольших чистеньких хижин стояло пообе стороны широкой дороги. Все хижины были как две капли воды похожиодна на другую, и перед каждой из них росла большая магнолия или красивое китайское дерево с густой кроной и душистыми цветами. В тени этихдеревьев множество негритят с утра до вечера возились в пыли. Они быливсех возрастов, от крошечных ползунков до голенастых подростков, и всевозможных оттенков - от светлокожих квартеронов до черных бамбара, накоже которых, как острили американцы, "даже уголь оставляет светлые пятна". Если не считать толстого слоя пыли, ничто не прикрывало их наготу,ибо они целый день бегали голышом. Эти черные и желтые пострелята с утрадо вечера копошились перед хижинами, играя стеблями сахарного тростника,арбузными корками и кукурузными кочерыжками, такие же счастливые и беззаботные, как какой-нибудь маленький лорд в своей увешанной коврамидетской, среди дорогих заграничных игрушек.

В негритянском поселке вам бросаются в глаза воткнутые перед многимихижинами высокие шесты или крепкие стебли тростника, на которых насаженыгромадные пустые желтые тыквы с пробитой сбоку дырой.

Это домики красных стрижей, самой красивой породы американских ласточек, которых очень любят здешние негры, как когда-то любили их краснокожие обитатели этих мест.

Вы увидите, что на стенах хижин висят гирляндами длинные связки зеленого и красного стручкового перца, а кое-где и пучки сухих лекарственныхтрав, которыми пользуется "негритянская медицина". Их повесила сюда какая-нибудь тетушка Феба, или тетушка Клеопатра, или бабушка Филис; а привиде восхитительного кушанья, которое может изготовить любая из них,взяв описанные выше красные и зеленые стручки и сдобрив их разными пахучими травами, растущими в маленьком огороде возле хижины, у самого тонкого гурмана потекут слюнки.

На стенах некоторых хижин вы увидите и шкуры представителей животногоцарства: кролика, енота, опоссума или серебристой лисы, иногда мускуснойкрысы и даже болотной дикой кошки, или рыси. Хозяин хижины, на которойсушится шкура рыси, становится героем дня, ибо рысь - самый редкийзверь, встречающийся теперь на берегах Миссисипи. Вы не увидите здесьшкур кугуара и лани; хотя эти животные и водятся в ближних лесах, но онинедоступны для негритянского охотника, которому запрещено пользоватьсяогнестрельным оружием. Более мелких животных, о которых мы говорили,можно изловить и без ружья, и шкуры, висящие около хижин, - это трофеимногих ночных охот, добыча, принесенная каким-нибудь Цезарем, Сципионом,Ганнибалом или Помпеем. Слыша в негритянском поселке все эти имена, выможете вообразить себя в древнем Риме или Карфагене.

Однако этим носителям громких имен никогда не доверяют такого опасного оружия, как карабин. Своими успехами на охоте они обязаны толькособственной ловкости; оружием им служат лишь палка да топор, а вместогончей собаки - простая дворняжка. Многочисленные представители этой породы валяются в пыли вместе с негритянскими ребятишками и, видимо,чувствуют себя не менее счастливыми, чем они. Охотничьи трофеи развешанына стенах домов не для украшения. Нет, их повесили просушить, а потомзаменят другими, а эти отнесут на продажу. В воскресенье, когда дядя Сизили Зип, дядя Хэнни или Помп в праздничной одежде отправятся в город,каждый из них захватит с собой сверток со шкурками. Они зайдут потолковать к лавочнику, а тот выложит им пик12 за мускусную крысу, бит (испанский реал) за енота и четвертак за лису или "кошку", после чего четыре дяди-охотника обменяют полученные монеты на всякого рода гостинцы длячетырех оставшихся дома тетушек; эти "излишества" служат дополнением кобычному рациону риса со свининой, который получают негры на плантации.

Такова нехитрая экономика негритянского поселка.

Войдя в негритянскую деревню (негритянский поселок при крупной плантации можно вполне назвать деревней), вы можете сами наблюдать эти мелкие подробности ее жизни. Они видны и невооруженному глазу.

Вы увидите также стоящий на отшибе дом надсмотрщика. В поместье Безансонов он находился на краю поселка, фасадом к проезжей дороге.

Дом был, конечно, совсем в другом роде, с претензией на архитектуру:двухэтажный, с жалюзи на окнах и с верандой.

Невысокая ограда оберегала его от вторжения негритянских ребятишек,однако страх перед ременной плетью делал эту предосторожность совершенноизлишней.

Когда я подъехал к поселку, мне сразу бросилось в глаза его своеобразие; дом надсмотрщика, возвышавшийся над маленькими лачугами, казалось,сторожил и оберегал их, словно наседка выводок цыплят.

Большие красные ласточки стрелой носились взад и вперед, на минутузамирали у входа в свои домики-тыквы и с веселым щебетом - туить-туить-туить - улетали прочь. Весь поселок был наполнен ароматом китайскихдеревьев и магнолий, который далеко разносился вокруг.

Подъехав еще ближе, я услышал смутный гул голосов, мужских, женских идетских, с характерными для негритянской речи интонациями. Я заранеепредставлял себе уже не раз виденную мной картину: мужчины и женщины заняты разными домашними делами; одни, сидя перед своими хижинами в тенидеревьев, отдыхают после полевых работ (в этот час они уже окончены)или, собравшись кучками, весело болтают между собой; другие чинят у порога рыболовные сети или силки, с помощью которых надеются поймать"большую кошку" или выловить в тихой заводи буйвол-рыбу; кое-кто из мужчин колет дрова, вытаскивая их из общей большой поленницы, а длинноногиеподростки относят их в хижины, где черные тетушки готовят вечернюю трапезу.

Эта патриархальная картина навела меня на размышления о кое-какихпреимуществах единовластия в деревне, если не в образе рабовладельца, тов духе Раппа13 и социальных экономистов.

"Вот как при таком патриархальном строе можно обходиться без сложногогосударственного аппарата, - говорил я себе. - Как это просто и мило ивполне достигает цели!"

Да, конечно. Но я проглядел одно обстоятельство - - несовершенствочеловеческой природы: проглядел возможность, даже вероятность, увы, чащевсего неизбежность превращения патриарха в деспота.

Но что это? Громкий голос... вернее, крик.

Крик радости? Нет, напротив, в нем слышится страдание. Болезненныйстон, крик смертельной муки. Другие долетавшие до меня голоса звучаливзволнованно, даже зловеще и не были похожи на обычный деревенский гомон.

Снова раздался этот крик смертельной муки, еще громче и протяжней. Онслышался из негритянского поселка. В чем дело?

Я пришпорил свою лошадь и галопом поскакал в деревню.

Глава XXVII. ДЬЯВОЛЬСКИЙ ДУШ

Через несколько секунд я выехал на широкую дорогу между двумя рядамихижин и, натянув поводья, осмотрелся вокруг.

Зрелище, которое я увидел, мигом развеяло мои мечты о патриархальнойидиллии. Передо мной была картина тирании и пыток - сцена из трагическойжизни рабов.

На самом краю поселка, в стороне от дома надсмотрщика, за оградойвиднелось большое здание - сахароварня. Внутри ограды стоял огромный насос высотой в десять футов с водоотливом на верхнем конце. Насос снабжалводой сахароварню, куда вода стекала по узкому желобу. Под насосом былустроен помост высотой в два-три фута, чтобы человек, качающий воду, могдостать до его ручки.

Я сразу обратил внимание на этот помост, так как мужчины обступилиего плотным кольцом, а женщины и дети, столпившись вдоль ограды, смотрели туда же.

Все собравшиеся казались мрачными и подавленными, их лица выражалижалость и испуг. Я слышал ропот, короткие восклицания и всхлипывания,свидетельствующие об общем сочувствии кому-то, кто страдает. Я видел сурово сдвинутые брови, говорившие о жажде мести. Но таких было немного; убольшинства лица выражали лишь ужас и покорность.

Нетрудно было догадаться, что услышанный мною крик раздавался средитех, кто стоял вокруг насоса, и, взглянув туда, я сразу понял, в чем дело. Здесь наказывали кого-то из рабов.

Сбившиеся в кучу люди заслоняли от меня несчастного раба, но я увиделнад их головами обнаженного по пояс негра Габриэля, стоявшего на площадке и изо всех сил качавшего воду.

Габриэль был высокий и очень сильный негр-бамбара; на плечах у негобыло выжжено клеймо - королевская лилия. Этот человек свирепого вида отличался, как мне говорили, жестоким и грубым нравом; его боялись нетолько негры, но даже белые, которым приходилось иметь с ним дело. Сейчас наказывали не его - наоборот, он, видимо, служил орудием пытки.

Да, это наказание было настоящей пыткой, я хорошо знал его.

Желоб, проводящий воду, был отодвинут; жертва стояла под насосом, натом месте, куда падала струя воды. Несчастного крепко привязали ккольям, так что он не мог пошевелиться, и струя непрерывно лилась ему натемя.

"И это пытка?" - спросите вы. Вы, может быть, не верите? Вы думаете,что это вовсе не так мучительно? Просто купанье, холодный душ - и ничегобольше!

Вы правы. Первые полминуты это просто холодный душ, но дальше... Поверьте, струя расплавленного свинца или частые удары обухом по головепричиняют не больше страданий, чем эта непрерывно падающая струя холодной воды. Это невыносимая пытка, жестокое истязание! Недаром его прозвали дьявольским душем!

Но вот снова раздался крик смертельной муки, от которого кровь застыла у меня в жилах.

Как я уже говорил, сначала я не видел жертвы этой пытки. Но когда яподъехал ближе, негры поспешно расступились, как будто хотели сделатьменя свидетелем происходящего. Все они знали меня и, наверно, заметили,что я от души сочувствую их обездоленному народу.

Тут мне открылась ужасная сцена; увидев ее, я вздрогнул. Пытали высокого, очень темного негра. Рядом с ним стояли, обнявшись, пожилая мулатка и молоденькая девушка - мать и дочь - и горько рыдали. Я слышал ихкрики и причитания, несмотря на громкий плеск воды и отделявшее меня отних расстояние. Я узнал их с первого взгляда: это были малютка Хлоя и еемать!

Я быстро перевел глаза на несчастную жертву. Струя воды падала ему наголову и плотной завесой закрывала лицо, но по большим, торчащим, каккрылья, ушам я сразу узнал, кто он. Это был Сципион.

И снова я услышал крик смертельной муки, такой скорбный и долгий,словно он вырвался из глубины его души.

Я не стал дожидаться, чтобы он замолк. Меня отделяла от страдальцадощатая ограда. Ну так что ж? Ни минуты не раздумывая, я повернул лошадь, чтобы дать ей разбег, пришпорил ее, и она, как птица, перелетелачерез ограду. Не останавливаясь и не слезая с лошади, я подскакал к помосту, поднял хлыст и со всего размаха ударил Габриэля по обнаженнойспине. Негр завопил, бросил ручку насоса, словно она была из раскаленного железа, и, спрыгнув с помоста, с воем бросился к своей хижине.

В толпе негров послышались одобрительные возгласы; но моя лошадь,разгоряченная неожиданным прыжком, храпела и рвалась вперед, так чтопрошло несколько минут, прежде чем я успокоил ее. Тут я заметил, чтонегры внезапно притихли и ропот одобрения сменила зловещая тишина. Я услышал, как те, что стояли ближе, бормотали, чтобы я поостерегся, какбудто опасаясь за меня. Кто-то крикнул:

- Ларкин, Ларкин! Берегитесь, масса! Он идет сюда!

Тут за моей спиной послышалось отвратительное ругательство. Я обернулся. Да, это был надсмотрщик.

Он только что вышел из задних дверей своего дома; все это время оннаблюдал за пыткой из своего окна.

Мне до сих пор не приходилось встречаться с ним. Ко мне приближалсячеловек с грубым и жестоким лицом, франтовато, но безвкусно одетый, стяжелым бичом в руке. Он весь побелел от ярости и, по-видимому, собирался напасть на меня. При мне не было другого оружия, кроме тонкого хлыста, но я приготовился к защите. Он бежал, выкрикивая страшные проклятия.Поравнявшись с моей лошадью, он остановился и проревел:

- Как ты смеешь, черт тебя дери, совать нос в мои дела? Кто ты такой,будь ты проклят?! Разве ты...

Вдруг он разом оборвал свой крик и уставился на меня. Я смотрел нанего с таким же удивлением, так как узнал в нем моего противника на пароходе. Это был герой с охотничьим ножом! В то же мгновение и он узналменя. Он остолбенел от неожиданности, но тут же пришел в себя.

- Провались ты к дьяволу! - закричал он, приходя в еще большее бешенство. - Так это ты? К черту бич! У меня есть для тебя кое-что получше!

С этими словами он выхватил из кармана пистолет и взвел курок, целясьмне в грудь.

Я был верхом, и лошадь моя не стояла на месте, иначе он, наверно,сразу выстрелил бы в меня; но когда пистолет блеснул в его руке, лошадьвзвилась на дыбы и прикрыла меня своим телом.

Как я сказал, у меня не было никакого оружия, кроме хлыста. Ксчастью, это был крепкий хлыст с тяжелой кованой рукояткой. Я быстро перевернул его в руке и, когда передние копыта моей лошади вновь коснулисьземли, глубоко вонзил ей шпоры в бока; она сделала громадный скачок вперед. Теперь я оказался прямо против моего противника; когда лошадь прыгнула, он отступил назад и не успел снова прицелиться. Прежде чем он навел на меня пистолет, я изо всей силы ударил его рукояткой хлыста по голове, и он, согнувшись, свалился на землю. Падая, он спустил курок, нопуля, к счастью, вонзилась в землю между копытами моей лошади, никого незадев. А пистолет отлетел в сторону и упал недалеко от него.

Поистине мне повезло: я вовремя пришпорил лошадь, а она сделала точный прыжок. Если бы я промахнулся, мне не удалось бы снова его ударить.Пистолет был двуствольный, притом позже оказалось, что у Ларкина есть ивторой такой же.