Чтение 4–й страницы книги ~В чужих не стрелять~

- Дальше.

- Дальше, когда я узнал, что ты отказал Глебову... - Тиргин замолчал.

- Понятно. Дальше ты напустил на меня Лизу.

- Я не напустил! Я просто поговорил с ней. Она ведь умная барышня и... - Тиргин замялся.

- Что "и"?

- Ну, Лизу нельзя, как ты выражаешься, "напустить". Она все делает как сама считает нужным.

- Ладно, допустим.

- Ты должен мне верить.

- А ты - объяснить, почему от дела отказался Трояновский.

Тиргин усмехнулся:

- Арсений... Неужели ты думаешь, я стал бы это скрывать? Клянусь, понятия не имею. Что-то повлияло на него, но что, не знаю.

- Это-то - работая с ним без малого двенадцать лет?

- Ну и что? Ты не знаешь его скрытности. Это просто чудовище какое-то, сфинкс. Если он захочет, из него крохи не выцарапаешь. На том и держится, мне ли тебе объяснять...

Пластов медлил, изучая Тиргина.

- Хорошо. Будем пока считать, я тебе верю. Пока. И запомни, если я узнаю, что повлияло на Трояновского, это очень может помочь Глебову. Впрочем... - Усмехнулся. - Впрочем, я забыл, ты здесь не помощник.

- Арсений, это ты совершенно напрасно. Клянусь, если я что-то выясню...

- Не выяснишь, не клянись. Карьера для тебя дороже.

- При чем тут карьера?

- При том. Да и, ты прав, Трояновский кремень, каких мало.

- Так ты... взялся за это дело?

- Взялся, взялся.

- Что, официально?

- Да, официально.

Расплатившись, Пластов вышел из кафе. Уже на улице Тиргин догнал его:

- Запомни, Арсений... Я не строю из себя подвижника, но...

- Но?

- Если что, я к твоим услугам. - Поймав насмешливый взгляд Пластова, добавил: - В известных пределах, конечно. Ты слышишь?

- Слышу, - буркнул Пластов. Он посмотрел вслед затерявшемуся среди прохожих Тиргину и повернулся: сегодня нужно было обязательно увидеть еще одного человека.

Этим человеком был директор-распорядитель завода Гервер.

В кабинете Гервер показал Пластову на кресло, сам же, отвернувшись, встал у окна. Сказал скрипучим голосом:

- Вы знаете, господин Пластов, у меня есть любимая поговорка. Мне неинтересно, что вы делали. Для меня важно знать, что практически дала ваша деятельность, каков ее итог? Так вот, итог деятельности нашей фирмы весьма печален. Полный провал, уничтожение всего, чему мы отдали большую часть жизни. Лучшую ее часть. Понимаете, тут и моя вина, я недоглядел. Я ведь директор-распорядитель, моя задача - вникать в каждую мелочь. А упустил из виду я именно мелочь... А ведь видел, видел... Чувствовал: лето, жара, на заводе полно нефти. Надо было организовать людей, рассредоточить горючее, убрать прессшпан. Все думал: завтра, послезавтра, через два дня. Вот и дождался. К тому же я поссорился с Глебовым... Вам это что-нибудь говорит? С тем самым Глебовым, с которым я проработал бок о бок больше десяти лет.

- И... это произошло из-за пожара?

- Да, из-за пожара. Из-за того, что Николай Николаевич... хм, будем говорить так: не очень корректно использовал сложившуюся на заводе обстановку. Простите, господин Пластов, я не хотел бы больше касаться этой темы, но... Но некоторые мои представления подверглись пересмотру. Боже мой, боже мой. У нас были заказы, на заводе подобрался отменный коллектив специалистов, мы были готовы расширять производство, строить новый цех... А, что говорить. Мы смело брались за все новое. Мы дерзали. Чего стоила одна наша испытательная станция! А генератор Вологдина? - Гервер щелкнул пальцами. - Всего этого теперь нет.

Пластов сделал вид, что впервые слышит о генераторе:

- Простите мою неосведомленность, но... Было бы любопытно знать, что это такое? Этот самый генератор... Вологдина, вы сказали?

Гервер будто не замечал его, глядя в одну точку. Пожал плечами:

- Что это такое... Как неспециалисту вам трудно будет понять.

- И все-таки? Что это, генератор УМО?

- При чем тут УМО... УМО - это так, семечки. Вы можете себе представить, что такое тридцатикратная прибыль?

- Ну... если сделаю усилие.

- В процентах это будет три тысячи процентов чистой прибыли. Представляете? Три тысячи!

- Да, цифра внушительная. Что... ее должен был принести этот генератор?

- Уже принес! Уже! Принес бы, если бы не пожар!

- Как я понимаю, этот... генератор Вологдина сгорел?

- Сгорел? Да, к черту весь сгорел, к черту! Остался один кожух! От обмотки, ротора, статора - ничего, ни крупинки! Все превратилось в прах!

Пластов попытался понять, что означают все эти разноречивые сведения о некоем генераторе Вологдина. Мелькнуло: Гервер единственный, кто сказал ему об этом генераторе прямо. Субботин и Вологдин хотели скрыть сам факт существования генератора, Глебов же пытался всячески этот факт замазать. Возможно, этот таинственный генератор никак не связан с пожаром, но для него, да и для любого адвоката, исчезновение некоего ценного изобретения при пожаре могло бы стать важной деталью при защите.

Расставшись с Гервером, Пластов решил отложить беседу с Вологдиным до завтра и поехал домой. В квартире, на кухне, нашел заботливо приготовленный ужин и придавленную сахарницей записку:

"Арсений Дмитриевич! Несмотря на то что Вы запретили мне убирать, воспользовалась оставленным мне ключом и вошла. Господи, до чего Вы довели квартиру! Когда убирала, непрерывно звонил телефон. Помня Вашу просьбу, не снимала трубку. Правильно? Поешьте, надеюсь, мои "ежики" вам понравятся. Ваша А. П.

P. S. Насчет же каких-то там "долгов" забудьте. Мы ведь с Вами старые друзья и добрые соседи, так ведь? А. П.".

Прочитав записку, причем с особой теплотой - последнюю строчку, Пластов принялся за "ежики". Закончить ужин он не успел - раздался звонок в дверь. Это был Хржанович.

После того как усталый ученик плюхнулся на стул, Пластов прежде всего заставил его доесть все, что осталось в кастрюле, и налил чаю.

- Ну что? Ушел от смерти?

- Арсений Дмитриевич, какая там смерть, все было тихо. Только вот... - Хржанович с досадой цокнул языком. - Узнать я почти ничего не узнал. Собака была убита при непонятных обстоятельствах. Дворник утверждает, что три или четыре ночи перед пожаром она лаяла без причин. Он выходил к будке - там никого не было. На ночь же с субботы на воскресенье он нашел ее с размозженной головой. Вот и все.

- Узнал, кому принадлежит пустырь около завода?

- Я опросил нескольких жителей дома, а также окрестных дворников. По их словам, пустырь принадлежит городским властям. Когда в четвертом участке Нарвской части я попросил показать прикрепительную, чиновник дать мне ее отказался, хотя тоже уверял, что пустырь - собственность города. Далее, жена Ермилова объяснила, что муж ушел с завода, получив более выгодное предложение, теперь он служит на какой-то ферме. Обещал выслать ей адрес.

- Обещал - в письме?

- Нет, перед тем как уехать. Писем она от него не получала, получила только денежный перевод - двадцать рублей.

- Давно?

- Около недели назад.

- Что ж, хоть что-то... - Пластов задумался. - Вот что, Вадим, придется тебе заняться поисками Ермилова вплотную. Бывший сторож нам очень нужен.

В спальне, уже раздевшись и накрывшись одеялом, Пластов услышал телефонный звонок. Снял трубку.

- Пластов слушает.

Голос был тихим, как ему показалось, говорили шепотом:

- Арсений Дмитриевич, простите, что звоню так поздно... Это Лиза Глебова, вы помните?

- Да, Лиза, конечно, слушаю вас... Что-нибудь случилось?

- Я вам звонила днем, но вас не было... Я помню, вы предупреждали, никто не должен знать... Сейчас у телефона никого нет, поэтому я звоню...

- Что случилось?

- Сегодня у папы был один человек... Отец его не принял... Так вот, этот человек обязательно хочет со мной встретиться... Как я поняла, это из-за отца... Сейчас нет времени объяснять... Я хотела спросить, нужно ли мне встречаться с этим человеком?

- Прежде всего, что это за человек?

- По-моему, журналист. Фамилию не помню, то ли Киреев, то ли Корчеев... Он оставил визитную карточку, но она лежит у отца.

Не хватало еще журналиста, подумал Пластов. В трубку же сказал:

- Очень хорошо, Лиза, что вы мне позвонили. Ничего пока не предпринимайте, завтра мы должны обязательно встретиться. Вы можете?

- Могу. Когда?

- Лучше пораньше, скажем, часов в одиннадцать утра. Вас устраивает?

- Устраивает, я встаю рано. А где?

- В каком-нибудь известном нам обоим и неприметном месте. Какое кафе в центре вы знаете?

- Ну... я не очень их знаю. На Владимирском, по-моему есть "Коломбина"? Ой, сюда идут...

- Понимаю. Значит - завтра в одиннадцать в "Коломбине". Да, если удастся, попробуйте заглянуть в визитную карточку. Мне хотелось бы знать фамилию журналиста.

- Хорошо... Всего доброго, извините...

Уже засыпая, Пластов все думал: что могло быть нужно журналисту от владельца сгоревшего завода?

Утром, проводив с напутствиями Хржановича, Пластов, прежде чем выйти из дому, позвонил в контору Глебова. Трубку снял секретарь; адвокат попросил передать главе фирмы, что пока помощь ему не нужна, все идет так, как и должно идти. Перед тем как повесить трубку, поинтересовался, будет ли сегодня инженер Вологдин, ему нужно с ним встретиться? Услышал, что его просьбу обязательно передадут Вологдину. Условившись с секретарем, что они свяжутся днем, Пластов уже без десяти одиннадцать был в "Коломбине".

Войдя в кафе, Лиза сразу же увидела его, улыбнулась, стала пробираться между столиками. Одета она была по современней моде - идти мешала узкая, не доходящая до щиколоток юбка-троттер. Пластов помог сесть; присев, девушка нахмурилась. Кажется, еще не решила, как себя с ним вести. Он посмотрел ей в глаза, подумал: знает ли он сам, как вести себя?

Лиза по-детски покачала головой:

- Вы не сердитесь?

- Почему я должен сердиться?

- Вытащила вас утром, наверняка у вас много дел. А вчера - разбудила ночью?

- И правильно сделали. Я адвокат, взявшись за какое-то дело, я уже не принадлежу себе.

- Но... Может быть, то, из-за чего я вам позвонила, и не относится к делу?

- Сейчас увидим. Прежде всего - вы узнали фамилию журналиста?

Покраснела, открыла сумочку, достала визитку.

- Представляете, эту визитную карточку отец выкинул утром в мусорную корзину. Я его караулила, ну и... потом пришлось копаться в мусоре. Вы не волнуйтесь, она чистая, там была только бумага.

Взял из рук Лизы визитную карточку. "Петр Константинович Коршакеев. Журналист". Домашний адрес и телефон, без указания места работы. В какой-то определенной редакции не служит, свободное перо. Попытался вспомнить, слышал ли раньше эту фамилию. Кажется, в газетах ему встречалось что-то похожее, но не так часто. Наконец вспомнил: это фельетонист. Точно, он читал один или два фельетона Коршакеева. Плохо. Если этот фельетонист попытается узнать что-то о Глебове, хуже нельзя и придумать. Значит, все неспроста, и появление журналиста в том числе. Мало того, что кто-то твердо решил отнять у Глебова страховку, на владельца завода организуется наступление. Планомерное и продуманное, с подключением прессы.

- Лиза, буду говорить, предполагая самое худшее, так что сделайте на это скидку. Видите ли, моя задача - убедить суд, что ваш отец к постигшему завод несчастью не имеет никакого отношения. Для успеха здесь очень важно отношение к событиям общественного мнения, говоря общими словами, незапятнанная репутация вашего отца, его чистое имя. Пока в деловых кругах дело так и обстояло, ваш отец пользовался полный доверием. Это было моим козырем.

- Почему "пока"?

- Потому что до сегодняшнего дня в газетах появлялись только сообщения о пожаре, без всяких комментариев. Появление же этого Коршакеева наводит на очень плохие мысли. Даже бесстрастные сообщения вызвали вокруг фамилии Глебова шум, теперь же представьте: завтра или послезавтра в одной из газет появится статья, всего лишь с намеком на то, что ваш отец поджег завод с целью получить страховку? Представляете?

- Но... Папу ведь все знают?

- Знают десятки людей, очень ограниченный круг. Деловой мир, родственники, знакомые. После же фельетона уже не десятки, а тысячи людей будут повторять одну фразу: а, это тот Глебов, который поджег завод? - Увидев, как Лиза побледнела, поднял руку: - Уверен, ваш отец ни в чем не виноват. Но вы не знаете, какая это страшная вещь - пресса.

Лиза вдруг сморщилась, стукнула кулаком по столу:

- И что?.. Всего этого хотел он? Этот мерзавец?

- Лиза, успокойтесь. Я же сказал, все это случится лишь в одном случае, если мы будем предполагать самое худшее. Главное сейчас - узнать, что хотел от отца этот Коршакеев.

Расставшись с Лизой, он позвонил в контору Глебова и услышал, что Валентин Петрович Вологдин будет весь день у себя. Если господину Пластову удобно, он просил бы навестить его по адресу: Съезженская, дом девятнадцать, квартира двадцать восемь.

Квартира, в которую Вологдин впустил Пластова, явно была снята с учетом экономии средств. Прихожая была небольшой, кухня крохотной; в одной из двух комнат, судя по видневшемуся застеленному дивану, Вологдин спал, в другой, куда вместе с хозяином вошел Пластов, работал.

Стол был завален книгами, журналами, чертежами, в небольшой закуток между столом и стеной втиснута развернутая к свету чертежная доска. На стене в этой комнате висел круглый медный барометр. Пропустив адвоката, Вологдин, как показалось Пластову, не очень любезно кивнул на один из двух свободных стульев. Подождал, пока гость сядет, занял второй стул, тряхнул головой. Кажется, подумал Пластов, разговора сегодня может не получиться, по крайней мере откровенного разговора, ради которого он пришел. К тому же неясно, с чего лучше начать, может быть, лучше сразу взять быка за рога?

- Валентин Петрович, я хотел бы поговорить начистоту.

Вологдин удивленно огляделся, помедлив, кивнул, будто не понимая:

- Слушаю? Вы все о том же? О пожаре?

- Нет, не о пожаре.

- Простите, о чем же? По-моему, вряд ли у нас могут быть другие темы. Или я ошибаюсь?

- Валентин Петрович, если вам не трудно, расскажите о вашем высокочастотном генераторе.

- О чем?

- О высокочастотном генераторе. Ради бога, простите, но вынужден добавить: том самом, который сгорел. И существование которого вы пытались скрыть от меня - вместе с Василием Васильевичем Субботиным.

Некоторое время Вологдин смотрел на Пластова, будто не понимая, о чем тот говорит. Неожиданно лицо инженера потемнело, он сказал тихо и как-то по-особому убежденно:

- Милостивый государь, какое вам дело до моего высокочастотного генератора? Не трогайте этого. Не нужно.

В тишине маятник отсчитывал время; казалось, оба они сейчас заняты только тем, что внимательно слушают тиканье часов. Наконец Вологдин сказал устало:

- Ради бога, простите. Я просто не выдержал. Я не могу больше, понимаете, - не могу.

В полной тишине встал, подошел к окну. Тронул один из чертежей, спросил глухо:

- Знаете, сколько вариантов проекта я сделал?

- Сколько?

Вологдин долго стоял молча, будто пытаясь вспомнить.

- Свыше ста. Я чертил ночами, переделывал, откладывал - и чертил снова. Засыпал - и опять вскакивал, если что-то приходило в голову. Ведь все приходило не сразу... Совмещенный корпус... Гибкий вал... Шелковая изоляция... Поймите, - Вологдин повернулся, его глубоко запавшие глаза мучительно сощурились. - Поймите, последние месяцы, когда я наконец приблизился к окончательному решению, во мне вдруг все перевернулось. Все, вы понимаете? Вы должны это понять, я вижу, должны понять... Наконец-то я поверил в себя. Я стал другим человеком, совсем другим. Все вокруг ожило. Я создал этот генератор. Не знаю, что это было, наитие, озарение, что-то другое, но я его создал! Создал. Он стоял на испытательном стенде. Стоял - живой, теплый, без единого изъяна, понимаете? Несколько дней я вообще не подпускал к нему никого. И сам его не трогал - только смотрел! Вы понимаете это?

- Понимаю, - сказал Пластов. Инженер выпрямился, вздохнул:

- Ну вот. А потом я уехал - ненадолго, всего на четыре дня... Я хотел остыть, так бывает. Чтобы потом вернуться к тому, что я создал. Но когда вернулся, ничего уже не было. Ничего. Все сгорело. Генератор, которому было столько отдано, превратился в груду железа.

Рассеянно потрогал бумаги, улыбнулся через силу:

- Впрочем, простите. Может быть, вы чего-то хотите? Чаю? У меня есть чай. Правда, я заварю?

- Нет, нет, Валентин Петрович. Спасибо.

- Н-ну... Пожалуйста. - Инженер пожал плечами, подошел к барометру. - Как хотите. А то... - Задумался. - Пустота. Понимаете, теперь внутри, во мне, осталась только пустота. Я пустой, совсем пустой, понимаете? Если бы еще был завод... Я постарался бы пересилить себя... Попробовал бы что-то сделать... И... Не знаю, загадывать трудно, но если бы повезло, может быть, я бы его восстановил...

- Генератор?

- Да, генератор, хотя... Все уже не то. Нет уже того порыва. Но, повторяю, я постарался бы себя пересилить. Но теперь ведь нет и завода, так что - бессмысленно. Все. - Повернулся. - Собственно, Арсений Дмитриевич, наверное, бессмысленно и то, что я вам это говорю?

Пластов вдруг поймал себя на мысли, что нарочно медлит, подбирая точные слова.

- Все это далеко не бессмысленно. Пропажа вашего генератора и стоящая передо мной цель... Передо мной, как адвокатом, эти два предмета могут быть связаны.

- Не понимаю.

- Простите, ведь вы заинтересованы, чтобы Глебов получил страховку?

- Н-ну... В общем, конечно. Если Глебов ее получит... Я с ним не говорил на эту тему... Но не исключено, что он купит новый завод.

- Ну да. И вы сможете снова заняться... своим генератором?

- Не знаю. Что об этом говорить. Во-первых, глупо только говорить. Во-вторых, признаюсь, сейчас просто не хочется. Я всегда сторонился нечистоплотности в делах. А это, по-моему, как раз весьма сомнительная история.

- Подождите, Валентин Петрович. Может быть, вы и правы. Но... Вы сказали, что когда-то не верили, сможете ли что-то сделать в науке. Но ведь я тоже, когда взялся защищать интересы Глебова, не верил, что смогу чего-то добиться. Я и сейчас в это не верю. Но ваш генератор... Понимаете, когда к плохо налаженной противопожарной охране добавляются улики вроде сторожа и нефти, о чем мы уже говорили... то надежды, что страховка будет выплачена, почти нет. Но генератор... Простите, генератор меняет дело. Существенно меняет.

- Не понимаю, при чем тут мой генератор?

- При том, что он... вернее, его пропажа, может стать очень веским доводом. Веским - в нашу пользу. На суде... Кстати, хоть что-то от этого генератора сохранилось? Он ведь сгорел не до конца?

- Практически сохранились лишь останки и обгоревший кожух.

- Говорю это к тому, что очень неплохо было бы представить эти самые останки в суд как вещественные улики. Понимаете, одно дело - объяснять судьям что-то на словах и совсем другое - показать. Он большой?

- Около метра в длину. В высоту - сантиметров семьдесят.

- Отлично... Простите, может быть, это звучит бестактно, но наверняка вид обгоревшего прибора будет эффектен. Все-таки - где они, эти останки?

- Честное слово, мне неприятно обо всем этом говорить.

- Понимаю, Валентин Петрович, очень хорошо понимаю. Еще раз простите, но так уж получается, что сейчас наши интересы противоположны. Они что, эти останки, на заводе? На этом... стенде?

- Видите ли, я приехал в Петербург во вторник, когда все было кончено. Но... Субботин, успевший к месту пожара одним из первых, как только все потушили, сразу кинулся к испытательному стенду. И... несмотря на то, что от генератора остались обломки, тут же перевез все, что осталось, к себе.

- Куда именно "к себе"? Домой?

- Он поместил станину и кожух во дворе, в сарае. Объяснил, что не мог мириться с пропажей. Я его отлично понимаю - Василий Васильевич хотел сохранить хоть что-то. Хотя... Ясно, что обгоревший кожух не представляет никакой ценности.

- Это очень хорошо. Извините еще раз, Валентин Петрович, но других слов у меня пока просто нет. Экспонат для суда прекрасный. А... Что, собственно, представлял из себя этот генератор? Откуда возникла сама его идея?