Чтение 20–й страницы книги ~Прах и пепел~

Долгожданную акцию наконец осуществили. Шарока только удивило, как грубо заметали следы. Советская версия, будто убийца - "одно из лиц ближайшего окружения Троцкого", рассчитана на внутреннее употребление. Но в кармане Меркадера нашли письмо о том, что Троцкий поручил ему поехать в Москву и убить Сталина. Такое поручение Меркадер не пожелал выполнять и был вынужден убить самого Троцкого. В Мексике смертной казни нет, самое большое наказание - двадцать лет тюрьмы, это наказание Меркадер получил бы при любой версии, так что можно было бы придумать что-нибудь поумнее. Впрочем, Эйтингону версия безразлична. Он выполнил задание Сталина и тем избег судьбы своего предшественника Шпигельгласа - сохранил себе жизнь.

Много позже узнал Шарок, что Эйтингон и Каридад восемь месяцев отсиживались на Кубе и в Калифорнии и вернулись в Москву через Китай в мае сорок первого года. Участники операции были щедро награждены высшими орденами, а Меркадеру секретным постановлением Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Советского Союза.

Опять Казанский вокзал, на башне часы со знаками Зодиака, опять Каланчевская площадь, машины, трамваи, пассажиры с мешками и чемоданами, ларьки и киоски, суета и толчея. Нет только айсора - чистильщика сапог, и будки его нет.

Того чувства страха и униженности, которое испытывал Саша три года назад, приехав сюда после ссылки, сейчас не было. Спросят документы, пожалуйста, он в Москве транзитом, тран-зи-том, понятно? Вот билет. Грамотные? Читайте!

Обидно только, что маму не повидает. Поедешь к ней, заметят, начнут потом ее таскать, они, суки, все могут. А звонить - только расстраивать. Был в Калинине, потом в Уфе, теперь Рязань, почему, зачем? Позвонит ей из Рязани - нашел лучшую работу и к тебе ближе.

А в институт поедет. Обязаны выдать свидетельство об окончании института. Вот она, зачетная книжка, все предметы сданы, и отметки проставлены - отличник, только дипломный проект не защитил. А тем, кто не защитил диплом, выдают свидетельство об окончании теоретического курса. Некоторые ребята-москвичи нарочно не защищали дипломного проекта, чтобы после института не загнали на периферию, оставались в Москве и на работу устраивались: специалист хоть и не дипломированный, но с законченным инженерным образованием.

Зачем ему такое свидетельство, Саша не знал. В учреждение он работать не пойдет, там анкеты, отделы кадров. Опять шоферить? Для этого свидетельство не нужно. Самое лучшее - на танцах халтурить. Но нет Глеба, нет Семена. И Рязань - не Уфа, рядом Москва, научились, наверно, фокстротам. Надо искать что-то другое. В Уфе ему попадались ребята вроде него, перекати-поле, пробавлялись в разных экспедициях, подбирают туда с бора по сосенке, начальство далеко и "органы" далеко. Изыскания по строительству шоссейных дорог, например, чем плохо? Учился он на автодорожном, были у них курсы: "Шоссейные дороги", "Мосты", и геодезия была, и топография. Может ходить с теодолитом! Тогда свидетельство ему понадобится. А главное - _положено_! А положено, отдай!

На улице, в трамвае он вглядывался в лица людей. Обычная московская толпа, усталые, озабоченные, хмурые люди, настороженные и неприветливые. И почему-то неожиданно чужие. Впрочем, сам он здесь чужой, отлучили его от Москвы.

И знакомая Бахметьевская улица, и институт, где он проучился четыре года, были чужими. Семь лет тут не был, а никакого волнения не испытал, ничего не дрогнуло в сердце. Помнил только, как его исключали, топтали, терзали, издевались, стены, двери, лестницы, коридоры были отвратительны, и из столовой доносится все тот же противный запах прокисшей капусты. Зря пришел - опять видеть эти морды, просить, доказывать, унижаться. Нет, унижаться он не будет! А что положено, потребует.

Своего факультета Саша не нашел, преобразовали в отдельный институт, перевели на Ленинградское Шоссе.

В дирекции на Сашину зачетную книжку даже не посмотрели.

- Идите в архив, пусть найдут ваше личное дело.

Архив по-прежнему в полуподвале, в тесном и плохо освещенном помещении. За столом, стиснутым шкафами, сидел желчного вида высохший старик архивариус - потертый пиджак, черные нарукавники. Под глазами набрякшие мешки, и глаза такие же тусклые, как и лампочка, висевшая под потолком.

Саша изложил свое дело. Поступил в институт в тридцатом году, в начале тридцать четвертого года окончил теоретический курс, вот его зачетная книжка, все предметы сданы, дипломную практику не проходил, диплома не защищал, просит выдать ему свидетельство. Дирекция требует справку из архива.

Старик, опустив голову, слушал Сашу.

- Почему не защищали дипломный проект?

Он шепелявил, зубов, что ли, не хватает или вставная челюсть не держится.

- Уехал из Москвы по семейным обстоятельствам.

- А почему шесть лет не обращались за свидетельством?

- Надобности не было. И в Москву ни разу не приезжал.

- Дайте вашу зачетную книжку.

Старик перелистал зачетную книжку, тяжело, опираясь обеими руками на стол, поднялся и пошел к дальним шкафам, выдвинул узкий ящик, долго перебирал карточки, нашел наконец нужную, вернулся, сел, прочитал, посмотрел на Сашу, снова прочитал, протянул Саше.

Так, карточка его. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения - все правильно, год поступления в институт - тоже правильно. Причина выбытия: "Как осужденный за антисоветскую, контрреволюционную деятельность".

Теперь старик смотрел не на стол, а на Сашу, и во взгляде его появилось что-то живое, сдержанно-заинтересованное, как показалось Саше, даже чуть насмешливое, мол, вот какие у тебя,

оказывается,

"семейные обстоятельства".

- Ну и что? - с вызовом спросил Саша.

- То есть... - не понял архивариус.

- Свидетельство выдают всем не защитившим диплом, независимо от причин, по которым они его не защитили.

Старик отвел от него взгляд, опять долго молчал...

- Выдаю не я, а дирекция. Туда я должен передать учетную карточку.

- Давайте, за этим я и пришел.

- На руки это не выдается, из дирекции за ней пришлют. - Он пожевал губами и добавил: - Мне уже трудно отсюда подниматься на третий этаж.

И, опять глядя на стол и не поднимая головы, сказал:

- Здесь указана причина вашего исключения.

- Это лишает меня права на получение свидетельства?!

- Директор... - начал старик и замолчал, затем повторил: - Директор будет думать не о _вашем_ праве, а о _своем_ праве. Вероятно, будет консультироваться, прежде чем выдаст вам такой документ.

Намек ясен. Директор передаст это в спецотдел, те позвонят в НКВД. Вот, мол, явился такой-то, ходит тут, требует. И старик ставит перед ним ясный вопрос: понимает ли Саша, чем все может обернуться? Неужели в этом подвале, в этих мерзких казенных стенах он все же встретил человека?

- Вы в Москве живете? - спросил архивариус.

- У меня минус. В больших городах меня не прописывают.

- Я помню вашу историю, - сказал старик, - это было еще при Глинской, при Криворучко, вашим деканом был тогда, кажется, Янсон или этот... Лозгачев. - Он повернулся к Саше, и на лице его опять появилось что-то живое, сдержанно-заинтересованное и насмешливое. - Все оказались врагами народа, понимаете, какое дело, врагами народа оказались. А вы говорите - имею право.

Он опять уткнулся взглядом в стол.

- Когда вы должны уехать?

- Сегодня.

- Паспорт у вас есть?

- Есть.

- Покажите.

Перелистал паспорт, вернул Саше. Потом положил в папку Сашину карточку, зачетную книжку, опять, опираясь на стол, встал.

- Пойдемте.

Они поднялись на третий этаж в дирекцию. Старик шел медленно, держался за перила, подолгу стоял на каждой лестничной площадке. Саша хотел поддержать его под локоть, но старик отстранился.

Наконец добрались.

- Подождите тут.

Архивариус вошел в комнату, где висела табличка: "Отдел кадров".

Скамейки ни одной. Саша прохаживался по знакомому коридору, в конце на гипсовом пьедестале бюст Ленина, обрамленный красными знаменами, на стенках лозунги, доска приказов, институтская многотиражка, разные объявления...

Десять лет назад пришел он сюда впервые - сдал документы в приемную комиссию. Десять лет! Сейчас ему двадцать девять, тогда было девятнадцать. Вдалбливали им в голову тупые сталинские формулировки, главным учебником была книга Сталина "Вопросы ленинизма", они ее вызубривали наизусть - за ошибку можно было вылететь из комсомола. Уже наступили новые, иные времена: "железных мальчиков" революции сменили аккуратные "райкомовские мальчики" - послушные чиновники, бездушные исполнители.

Любопытные вещи сообщил ему архивариус. То, что Глинскую, Янсона и Криворучко должны были посадить, это ясно. Но Лозгачеву, карьеристу и приспособленцу, и тому влепили 58-ю статью! Больше всего Саше было жалко Янсона, его любили студенты, добрый, порядочный человек, сын латышского крестьянина, батрачил, пошел в революцию, на гражданскую войну, потом получил высшее образование, один из тех миллионов людей, кого революция подняла из низов, приобщила к культуре. Когда кто-нибудь проваливал сессию, Янсон вызывал его к себе в кабинет "поговорить по душам".

- Страна о вас заботится, бесплатно учит, - и вставлял свое любимое: - дает возможность _выбиться_ в люди, а вы этого не цените.

Чистый был человек.

Из отдела кадров архивариус прошел к директору. Саша посмотрел на часы. В отделе кадров старик пробыл ровно час, интересно, сколько пробудет у директора?

У директора архивариус пробыл полтора часа, долго же они ломают голову, а может быть, "консультируются" с кем положено. Выскакивала секретарша, входили какие-то люди, выходили, впрочем, могли являться к директору и не по его делу, а архивариус сидит в приемной и дожидается.

Он появился, посмотрел на Сашу, ничего не сказал, опять направился в отдел кадров. Что-то исправляли или уточняли, подумал Саша, глядя, как старик снова возвращается к директору.

Саша терпеливо ждал. Получится - хорошо, не получится - черт с ними! Значит, номер не удался. Жил без свидетельства, еще проживет.

Наконец старик вышел, протянул Саше зачетную книжку:

- Так, это ваше.

Протянул бланк:

- И это ваше.

Свидетельство настоящее, отпечатанное в типографии. Сатина фамилия, имя, отчество, даты поступления и окончания, предметы и оценки были, как положено, вписаны черной тушью. Но в самом конце, после фразы "Дипломный проект не защитил", стояло: "Ввиду его ареста".

- Это все, что я мог для вас сделать.

Безусловно, приписку об аресте приказал сделать директор. Плевать! Согнет бланк в этом месте, приписка со временем сотрется.

Саша с благодарностью смотрел на старика.

- Спасибо вам большое, скажите мне на прощание, как вас зовут?

- А зачем? Будьте здоровы, всего вам хорошего.

Повернулся и стал спускаться по лестнице.

Саша вышел из института. Отсюда на вокзал, а там в Рязань. Что ждет его в Рязани? В институте повезло, может, и в Рязани повезет?

Итак, своими маршалами и генералами Сталин мог быть доволен: исполнительные, послушные, в политику не лезут, из его разговора с Василевским поняли, что ему известна подноготная каждого.

Не совсем ясны действия Германии. Разместила свои войска в Румынии и в Финляндии, подписала с Японией и Италией "Пакт трех". Япония стала военным союзником Германии, а у СССР в случае войны на западе появится второй фронт на востоке.

В ответ на запрос Молотова Риббентроп предложил Советскому Союзу присоединиться к "Пакту трех", превратить его в "Пакт четырех". Однако это втягивало Советский Союз в военный конфликт с Англией и США, к чему СССР не был готов. Решено было начать длительные дипломатические переговоры, чтобы выиграть время.

12 ноября Молотов приехал в Берлин, дважды встречался с Гитлером. Гитлер в длинных речах заверял, что в ближайшее время Англия будет разбита, Германии и Советскому Союзу вместе с Японией и Италией предстоит разделить британское наследство. Попытки Молотова заговорить о германских войсках в Финляндии и Румынии, о черноморских проливах, о положении на Балканах Гитлер отводил, не слушал, по-прежнему разглагольствуя о глобальном разделе мира.

Беседы с Гитлером ничего не дали. Провожая Молотова, Риббентроп сказал:

- Основной вопрос заключается в том, готов ли Советский Союз сотрудничать с нами в деле ликвидации Британской империи. Все остальное является абсолютно незначительным.

Надо было реагировать на эти слова. И опять было решено тянуть с ответом, а тем временем самостоятельно урегулировать отношения с Японией. Япония готовилась к броску на Индонезию, Малайзию, Сингапур, Бирму, естественно, ей нужно обезопасить себя со стороны СССР.

13 апреля 1941 года в Москве между СССР и Японией был заключен пакт о нейтралитете. Сталин торжествовал. Опять ОН показал Гитлеру, что разгадал его замысел. Некоторые шаги Гитлер предпринимает, проверяя ЕГО реакцию. Этакая игра в шахматы, где фигуры - народы и страны. И каждый его ответный ход наверняка вызывает у Гитлера восхищение: достойный соперник, достойный союзник.

Когда подписавший договор японский министр иностранных дел Мацуока уезжал из Москвы, поезд на Ярославском вокзале был задержан. Провожать Мацуоку прибыл сам Сталин. Случай единственный в истории советского государства. До этого Сталин никогда не встречал и не провожал иностранных представителей. На перроне Сталин положил руку на плечо Шуленбургу и, обращаясь к Мацуоке, торжественно произнес: "Мы должны оставаться друзьями и сделать для этого все". И германскому военному атташе Кребсу, пожав руку, сказал сердечно: "Мы остаемся друзьями".

После этих церемоний поезд тронулся, и Мацуока, сидя в своем салон-вагоне, мог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию, о которой Сталин, несмотря на свою мощную разведку, ничего, видимо, не знал и ни о чем не догадывался. Будучи перед подписанием договора в Берлине, Мацуока встретился с Гитлером, и тот ему объявил: "Через несколько месяцев с СССР как с великой державой будет покончено". Когда же Мацуока информировал Риббентропа о возможном заключении пакта с СССР, никаких возражений Риббентроп не высказал. Значит, Гитлеру не нужен союзник против СССР, надеется с ним справиться сам.

Вспоминал Мацуока также свой визит к начальнику штаба Красной Армии генералу Жукову. Просьба о таком визите была неожиданна для советской стороны, но Мацуока счел этот визит необходимым. Неужели Сталин и Молотов не осведомлены о предстоящем германском нападении? Прожженные политики могли разыграть перед ним любой спектакль. Жукова будет легче разгадать. О чем может думать начальник Генштаба накануне войны? Естественно, только о войне. Как потом Мацуока докладывал в Токио, перед ним предстал солдат, неумело, по приказу свыше, пытался быть любезным, признался, что никогда не был за границей, но много читал о Германии, Италии и Англии, примитивно рассуждал о том, что страну легче узнать не по книгам, а при личном посещении. Но известно ли Жукову о предстоящем нападении Германии, Мацуока так и не понял.

Сталин был доволен подписанием пакта с Японией: у Советского Союза второго фронта нет, а у Германии есть - Англия. И пока Гитлер с ней не справится, он на СССР не нападет. Конечно, если не давать ему повода, если укреплять их с Гитлером доверие и симпатию. Для этого он должен делать политику сам, как официальный глава государства. В начале мая Сталин возглавил правительство, стал Председателем Совета Народных Комиссаров. Молотов остался наркомом иностранных дел.

Как и прежде, Сталин не верил ни одному сообщению о готовящемся нападении Германии на Советский Союз - все это мелкие, пешечные ходы на шахматной доске. Даже тугодум Молотов и тот сказал на заседании Политбюро:

- На разведчиков полагаться нельзя. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Провокаторов там и тут не счесть.

Правильно сказал. Половина наших зарубежных агентов перевербована и сообщает то, что нужно их хозяевам. Не случайно многие отказываются возвращаться и переходят на сторону врагов.

Однако не только разведчики, но и командиры наших войск сообщают о концентрации немецких частей на новой границе СССР, о непрерывном движении к ней эшелонов с танками, артиллерией, машинами и оружием, о нарушениях границы, о постоянных полетах немецких разведывательных самолетов в глубь советской территории. Многие командиры выражают недоумение: почему им запрещено отражать эти провокации? Даже Жуков посмел обратиться к НЕМУ с таким вопросом.

Сделав Жукову за это нагоняй, Сталин все же как глава правительства в личном послании Гитлеру написал, что концентрация немецких войск на советской границе ЕГО удивляет, создается впечатление, что Германия собирается воевать с Советским Союзом. На это Гитлер тоже в личном письме Сталину незамедлительно, и как он подчеркнул, _доверительно_ написал, что сведения у господина Сталина верные, в Польше действительно сосредоточены крупные воинские соединения, но они не направлены против Советского Союза, он, Гитлер, будет строго соблюдать заключенный пакт, в чем ручается своей честью главы государства. Причина же в том, что территория Германии подвергается сильным английским бомбардировкам, хорошо наблюдается англичанами с воздуха, поэтому он и вынужден был отвести войска на восток. Он, Гитлер, надеется, что эта информация не пойдет дальше Сталина.

Ответ искренний, дружеский, убедительный и, главное, соответствует ЕГО убеждению в том, что нельзя доверять разведчикам.

Однако приехавшего из Берлина в Москву советского посла Деканозова пригласил к себе германский посол Шуленбург и за обедом в присутствии советника посольства Хильгера сказал:

- Господин посол, может быть, этого не было в истории дипломатии, но я собираюсь передать вам государственную тайну номер один. Известите господина Молотова, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение: двадцать второго июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией.

Доложили об этом Сталину. На заседании Политбюро Сталин сказал:

- Будем считать, что дезинформация уже на уровне послов.

Члены Политбюро согласились, что дезинформация действительно пошла на уровне послов.

Теперь сообщения разведки и донесения командиров приграничных частей вызывали у Сталина только раздражение.

Советский разведчик в Японии Рихард Зорге, по кличке "Рамзай", передал в Москву фотокопию телеграммы Риббентропа германскому послу, где было сказано, что нападение Германии на СССР запланировано на вторую половину июня.

О том же через своего посла предупредил Сталина Черчилль.

11 июня сотрудник германского посольства в Москве Герхард Кегель донес, что из Берлина получен приказ уничтожить секретные документы посольства и приготовиться к эвакуации в недельный срок.

12 июня советский разведчик в Швейцарии Радо предупредил: "Нападение произойдет на рассвете в воскресенье 22 июня".

Однако 14 июня в газетах и по радио советскому народу было официально сообщено: "Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы".

15 июня из Японии от Зорге была получена новая телеграмма: "Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня".

В тот же день к Сталину явились Тимошенко и Жуков и вручили пачку последних донесений о предстоящем нападении Гитлера.

Сталин их бегло перелистал, небрежно бросил на стол, показал на другую папку:

- Вся эта галиматья мне уже доложена. Более того, сегодня один наш мудак, который в Японии обзавелся заводиками и публичными домами, соизволил даже сообщить дату германского нападения - двадцать второго июня. Прикажете ему верить? Идите и занимайтесь своим делом. И строго запретите вашим подчиненным паниковать. Вот командующий Западным военным округом Павлов присылает уже третью телеграмму: "Разрешите занять полевые укрепления вдоль госграницы". Вам не кажется, что генерал Павлов хочет спровоцировать войну?

Решился ответить Жуков:

- Товарищ Сталин, у нас нет оснований подозревать генерала Павлова. Проверенный человек. Конечно, осторожный, предусмотрительный.

- Под предлогом осторожности можно хорошо послужить врагу, - перебил его Сталин, - если Павлов позволит себе любое самовольное действие, вы за это ответите головой. "Предусмотрительный"! Павлов предусмотрительный, а правительство и Центральный Комитет партии не предусмотрительны?

- Тимошенко и Жуков молчали.

- Так вот, - сурово проговорил Сталин, - категорически запретите Павлову даже посылать такие телеграммы. Объясните ему, если он не понимает: выдвижение войск может только спровоцировать немцев.

16 июня поступило сообщение секретной агентуры из Германии:

"В Дрездене состоялось совещание 2500 лиц, назначенных возглавлять различные ведомства на оккупированной советской территории". И назывались фамилии будущих бургомистров Москвы, Петербурга, Киева, Минска, Тифлиса.

Сталин приказал вызвать к нему наркома госбезопасности Меркулова и начальника разведуправления Фитина. Те приехали в Кремль через несколько минут. Сталин не пригласил их сесть, и они стояли у двери.

Прохаживаясь по кабинету, не называя Фитина ни по имени, ни по фамилии, Сталин сказал:

- Начальник разведки, доложите, что за источники это сообщают, их надежность и какие у них есть возможности для получения таких секретных сведений.

Фитин подробно рассказал о каждом агенте.

Выслушав, Сталин долго ходил по кабинету, потом сказал:

- Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?

Подошел к столу, наклонился, снова перечитал донесение, что-то написал на нем и передал его Фитину:

- Идите, еще раз все перепроверьте и все доложите мне.

Выйдя из кабинета Сталина, Меркулов и Фитин прочитали резолюцию Сталина:

"Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к е... матери. Это не источник, а дезинформатор".

Меркулову и Фитину не пришлось ни перепроверять, ни посылать кого-то к такой-то матери.

21 июня границу перешел немецкий солдат Альфред Лисков и заявил, что немецкая армия начнет наступление завтра в четыре часа утра. Артиллерия заняла огневые позиции, танки и пехота - исходное положение для наступления.

Об этом доложили Сталину. Он приказал Тимошенко, Жукову и Ватутину немедленно явиться к нему. Они явились. В кабинете за столом уже сидели члены Политбюро.

- А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? - спросил Сталин.

- Нет, - уверенно ответил Тимошенко, - мы считаем, что перебежчик говорит правду.

- Что же будем делать? - спросил Сталин.

Жуков зачитал проект директивы о приведении всех войск на границе в полную боевую готовность и решительном отражении любого нападения.

Сталин перебил его:

- Преждевременно давать такую директиву. Будем пытаться все уладить мирным путем. Наши войска не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Военные ушли готовить новую директиву. Члены Политбюро уже под утро разошлись по домам. Сталин уехал на дачу.

Разбудил Сталина стук в дверь.

- Товарищ Сталин, генерал армии Жуков просит вас по неотложному делу к телефону.

Сталин взял трубку.

- Слушаю.

- Товарищ Сталин, - доложил Жуков, - только что немецкие самолеты бомбили Минск, Киев, Вильнюс, Брест, Севастополь и другие города.

Сталин молчал.

- Вы меня поняли, товарищ Сталин?

Сталин не отвечал.

- Товарищ Сталин, вы меня поняли? - опять переспросил Жуков. - Вы меня слышите, товарищ Сталин? Алло, алло! Товарищ Сталин, ответьте, пожалуйста, вы меня слышите?

Глухим, осипшим голосом Сталин наконец произнес:

- Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Передайте Поскребышеву, пусть явятся все члены Политбюро.

Так в четыре часа утра 22 июня сорок первого года Германия напала на Советский Союз, который не был готов к войне и потерял в ней двадцать семь миллионов своих сынов и дочерей.

Бледный, невыспавшийся, Сталин вошел в свой кремлевский кабинет. Члены Политбюро уже ждали его. Выглядят спокойными, притворяются. Мол, пока товарищ Сталин с нами, все образуется. Пусть притворяются, что они еще умеют делать?