Чтение 11–й страницы книги ~Должность во вселенной~

...Для нас различимый мир значителен и весом, а неразличимо однородная среда - ничто. На самом деле все наоборот: различимое есть малые, не крупнее ряби на поверхности океана, возмущения-флюктуации в очень плотной упругой среде. По представлениям Дирака и Гейзенберга - ядерной плотности.

...Теперь сообщу вам рецепт, как одним простым процессом, вздохом, сотворить Вселенную. Как известно, библейский бог с одной только нашей Землей провозился немало: сначала сотворил небо и землю, отделил свет от тьмы, воду от тверди, моря от суши, создал твари всякие, и траву, и светило дневное, светило для ночи... и так уморился, что весь седьмой день отдыхал. Старик суетился зря. Только необходимо подчеркнуть, что отдельную планету, даже звезду или галактику,- так нельзя,- а вот Вселенную целиком, запросто. Разумеется, речь идет о Вселенском Вздохе огромных масштабов и немыслимого напора, который мы наблюдаем в MB. Его можно сравнить со взрывом по скорости и напору - но разница в том, что взрыв - событие кратчайшее, а Вселенская пульсация-вздох длится все время существования мира. Конец ее - конец времен. Но самое замечательное все-таки то, что этот простейший процесс породил все сложное, включая уникальных нас.

Итак, поехали. Вдох, выдох, йоговская пранаяма с раскачкой в масштабах Мира. Начнем с экстремальной стадии охвата и напора: пошло растекание от какого-то центра в Меняющейся Вселенной - хоть в нашей, хоть и в той, что в Шаре. Растекание идет радиально, напор, скорость и сечение потока растут... И вот в каких-то местах достигнут и превзойден критерий Рейнольдса. Он, как вы знаете, довольно зыбок: где и какие возникнут образы турбуленции, зависит от местных инициирующих флюктуации. Во всяком случае, нарушилась устойчивость-однородность в самых крупных масштабах, пошли пульсации, струи-волны, вытянутые всяк по своему времени, а в них вихрения, да и сами струи закручиваются друг около дружки. Все это первичные наметки будущих скопищ звездных вихрей - но звезд еще нет, до звезд надо дожить.

Напор Выдоха между тем растет. 'Но, поскольку и он - малое возмущение среды, скорость света в порождаемых им потоках превзойдена быть не может. Естественно, энергия расходуется на дальнейшее турбулентное дробление и ветвление их. Разделение - в терминах Валерьяна Вениаминовича. При этом отдельные струйки галактической турбуленции теперь играют роль несущих потоков. В тех из них, где сочетание скорости и сечения выполняет "норму" Рейнольдса, возникают свои бурлящие и вихрящиеся "ядра": где одно, где пара вьющихся друг около друга, а где и больше. При дальнейшем возрастании напора Вселенского Выдоха они уплотняются. Эти образы, понятно, несравнимо мельче галактических, даже деталей галактик - это протозвезды, двойные и тройные сочетания их, протопланетные системы.

Остальные же струи галактической турбуленции, где критерий Рейнольдса не выполнился, неотличимы от первичного потока между ними - остаются "пустотой".

...И так по мере роста напора реализуется ступень за ступенью Вселенская турбуленция-творенция. Никто не создает звезд - они сами уплотняются, закручиваются в огненные шары в своих струях незримого времени-действия. Никто не создает и планет, никто не отделяет на них твердь от вод и свет от тьмы. Все это просто проявления турбуленции - самовыделения мира веществ из "пустоты" - и разделения-дифференциации всего на стадии максимального напора, наибольшей выразительности. Так все дробится до некоего предела, меньше которого уже нельзя, строение материи не позволяет.

Думаю, вы догадались до какого: до квантового, когда турбулентно-вихревые образы, несомые мельчайшими струйками времени, состоят из считанных квантов h. Эти образы - атомы, молекулы, атомные ядра, элементарные частицы; поэтому им и свойственна дискретность. В принципе же, разницы между галактическим вихрем, атмосферным циклоном и орбитой электрона в атоме нет. Природа всего одна - турбуленция.

Из протокола обсуждения:

В. В. Пец. Я не согласен с вами в одном существенном пункте, Варфоломей Дормидонтович: что все делает только напор Вселенской Пульсации. Общую картину - да, но не все. Давайте не забывать, что материя-- действие. Самореализация первичная. А она одинаково свойственна и Метапульсации, и галактическим струям, и звездным, и планетным... вплоть до атомных. Поэтому так во Вселенной все и выразительно. Мертвая субстанция так не смогла бы.

Корнев. Вы что же, Вэ-Вэ, стоите на ущербных позициях первичности жизни во Вселенной? Ай-ай-ай, почтенный ученый, крупный руководитель... тц-тц!

Пец. А Вселенная, между прочим, ни у кого разрешения не спрашивала, какой ей быть. В том числе и у руководящих работников.

Васюк-Басистов. Ваша гипотеза, Варфоломей Дормидонтович, помимо прочего объясняет и происхождение вихревого и вращательного движения во Вселенной. Гипотеза Первичного Взрыва перед этим пасует, после него все должно разлетаться прямо-Х линейно.

Мендельзон, скептик и эрудит. По-моему, ничего нового, весьма напоминает теорию вихрей Рене Декарта. Я вот только не ухватил, на какой стадии у вас возникают атомы, их ядра - вещество?

Любарский (обаятельно улыбаясь; трубки под потолком . лаборатории озаряют его, острый нос и лоснящуюся лысину). Ну как же, Борис Борисыч, это очевидно - на самой крайней. Не забывайте, что вся энергия турбулентных образов происходит из одного источника, из потока времени. Другой в мире нет. Стало быть, чтобы дошло до предельного бурления-дробления - на то, что мы воспринимаем как тела с кристалликами, волокнами, молекулами, доменами, атомами, ионами... короче, как вещества,- надобны наибольший напор и наибольшая энергия. Что бывает далеко не всюду, не всегда - поэтому многие галактики в MB не дозревают до вещественных звездо-планетных стадий.

Корнев. То есть, Дормидонтыч, вещество, по-вашему,- вроде барашков пены, которые украшают гребни самых крупных волн на море?

Любарский. Да. Только квантовой пены.

Корнев. Да вы смутьян, доцент, карбонарий! Это что же вы с атомами-то сделали?! Сколько веков, от Изи Ньютона, все процессы объясняют через Сцепления и Расщепления атомов и Первичных Частиц... а вы о них - как о пене, как о дискрентных мелких подробностях мировых процессов. Да вас за это на костер!

Любарский (полъщенно потупясъ). Так уж прямо и на костер!..

Мендельзон (вынув сигару из уст и утратив невозмутимость). Но постойте... если атомы последними образуются, то при спаде напора времени они первыми должны и распадаться?

Любарский.. Ну, а разве это не так, Борис Борисович? Из всех знаемых нами материальных объектов атомные ядра единственные, которые просто так, за здорово живешь, распадаются. Даже делятся. Ни планеты, ни кристаллы этого не делают. А атомы раз! - и нет. Лопаются, как пузырьки пены на воде.

Пец. А ваша мысль, Варфоломей Дормидонтович, что речь турбулентна и подчинена критерию Рейнольдса, имеет в "Чхандогьи-упанищаде" такое обобщение: Вселенная есть речь Брахмо.

Любарский. То есть миры - звуки в дыхании Брахмо?

Васюк-Басистов. Применительно к живому вообще критерий Рейнольдса можно отождествить с явлением пороговости. Допороговое раздражение не ощущается и не действует, а запороговое...

Корнев (грустно доит нос). И выходит у вас, ребята, что никакой принципиальной разницы между простой болтовней или сонным всхрапом и творением миров - нету?.. Но ведь, если на то пошло, можно унизиться и дальше: истечение газов с сопутствующими звуками у нас возможно не только через рот. И тоже бывает когда тихо, когда громко...

Любарский (мягко, но настойчиво). Александр Иванович, не увлекайтесь, прошу вас.

Толчея идей, смятение чувств и мыслей от них - тоже турбуленция.

Пена оседает - суть остается.

III

Несколько дней спустя Зискинд представил, наконец, научно-техническому совету Института долго вынашиваемый и долго всеми ожидаемый проект Шаргорода - седьмой и окончательный проект башни. Исполнение всех предыдущих было скомкано, спутано, незавершено - от "давай-давай", от проблем грузопотока и хозрасчета и, главное, от незнания физических масштабов Шара. Поэтому всегда всплывало, с одной стороны, непредусмотренное, а с другой - запроектированное напрасно. Теперь, когда узнали об MB, вроде и наступило время рассердиться и замахнуться на сверхпроект, который бы решил с запасом насущные проблемы и давал перспективы развития.

Вряд ли, впрочем, только насущность вдохновляла Юрия Акимовича на проектирование Шаргорода с постоянным населением в 110 тысяч человек при среднем ускорении времени 600 (год за полдня). Он был художник - а для всякого художника, строит ли он здания, сочиняет симфонии или пишет картины, его работа есть способ дальнейшего постижения жизни и человека. И конечно, Зискинда, видевшего, как работа в НПВ влияет на людей, меняет представления о мире и себе, не мог не занимать вопрос: а что, если они останутся жить в Шаре оседло, поколениями? Насколько люди изменятся сами, шкала их ценностей, взгляды на жизнь? Что рухнет, что уцелеет, что возникнет?

Архитектурно-конструкторское бюро под его началом трудилось над проектом земной месяц (три рабочих года) и на славу.

В это утро участники НТС усаживались не напротив экранов в новом зале координатора, а расставили свои стулья поодаль от боковой стены, на которой архитекторы крепили саженные листы ватмана и метровые фотографии компоновочных моделей. Зискинд был в черном парадном костюме, при галстуке, тщательно выбрит; даже в блеске его очков чудилось нечто горнее. Он стал с указкой у листов. Рядом, несколько превосходя главного архитектора всеми размерами, .высилась хорошо освещенная модель из пенопласта. Она напоминала складывающуюся подзорную трубу, поставленную на окуляр. Возле нее сидел оператор.

- В данном проекте,- начал Юрий Акимович глуховатым от волнения голосом,- мы ставили себе задачей показать возможность длительного, устойчивого, ненапряженного функционирования в Шаре исследовательско-промышленного и житейского комплекса с числом обитателей до ста десяти тысяч человек. Города собственно. Он располагается - пока на бумаге - в диапазоне высот от нуля до шестисот или, при полной растяжке башни, восьмисот метров и в диапазоне ускорений времени от единицы до двух тысяч. При этом мы стремились учесть весь опыт работ и жизни в НПВ...

И опыт был учтен и охвачен, возможность показана. Ах, как он был охвачен, как она была показана!.. Стержнем Шаргорода, его коммуникационным стволом осталась нынешняя, только доведенная до шестисот метров, башня. От нее, начиная со ста пятидесяти метров (а не от земли, как прежде) отслаивались кольцевые ярусы: каждый предыдущий поддерживал последующие растопыренными пальцами бетонных консолей, каждый добавлял в поперечник сооружения свои две сотни метров, и, главное, каждое кольцо посредством уже проверенного зубчато-червячного механизма могло передвигаться вверх-вниз относительно соседнего на свои сорок метров. В сумме и получалось в необходимых случаях наращивание высоты до восьмисот метров.

Ярусы-кольца имели по тридцать этажей - и чего в них только не было! Жилые квартиры и общежития, бассейны и спортзалы, мастерские и лаборатории, библиотеки и видеосалоны, бытовые предприятия, магазины, кафе, поликлиники, родильный дом, ясли и детсадики. Были кольцевые бульвары с велодорожками, спиральные подъемы и спуски, эскалаторы и лифты, оранжереи, где под лампами дневного света гидропонным или обычным способом ускоренно выращивались ягоды, фрукты, овощи; два стадиона - один закрытый, другой на вольном воздухе, водонапорная трасса с накопительным шаром наверху, вычислительные комплексы, автоматические прачечные, аэрарии. Короче, были запроектированы все условия, позволяющие людям в Шаргороде плодотворно и с удовольствием проводить в условиях НПВ месяцы, годы, а если пожелают, то и всю жизнь.

На самом верху находился "мозг города" - информационный и координирующий центр, начиненный ЭВМ и телеэлектроникой. Здесь же в самом центре крыши расположили "энергетическое сердце": АЭС с урано-плутониевым циклом самообогащения и идеально замкнутой циркуляцией теплоносителя. Мощность станции была умеренной - 80 мегаватт, но с учетом местоположения реально получались многие гигаватты.

Благодаря обилию энергий и замкнутым регенеративным циклам, Шаргород приобретал независимость космического корабля. Все пищевые и бытовые отходы, сточные воды перерабатывались, поступали удобрениями, комбикормами и очищенной водой на воспроизводство запасов пищи. Система вентиляции и кондиционирования очищала, увлажняла, в необходимых случаях обогащала кислородом воздух. Словом, для жизненно важных веществ получался замкнутый, мало зависящий от внешней среды кругооборот.

Но и проблема общения Шаргорода с планетой, доставки людей и грузов также была решена с блеском. Магистрали извне, включая и железнодорожную ветку, сходились, скручиваясь в спираль, под основание башни. Оттуда автоматические подъемники, ленточные эскалаторы, лифты, повинуясь сигналам координатора, распределяли грузы по ярусам, по складам, по магазинам, несли вверх и разделяли по слоям потоки людей. (Бугаев, командир грузопотока, даже руки потер, пробормотал: "Вот, давно бы так-то!") Но венцом разрешения проблем доставки было не это, а новаторское применение наиболее соответствующего ритмам НПВ транспорта - авиации. Двухсотметровая внешняя полоса на крыше, которая вся имела километровый радиус, представляла кольцевой аэродром, способный принимать пассажирские и грузовые самолеты всех типов, кроме сверхзвуковых. С учетом ускоренного времени (и возможности поднять аэродром в еще более ускоренное) пропускная способность здесь оказывалась намного большей, чем у крупнейших аэропортов мира: десятки тысяч самолетов в сутки! В случае опасности так можно было быстро эвакуировать весь Шаргород.

Комплекс в равной мере годился и для постоянного жительства, и для временного обитания тех, кому требовалось поэксплуатировать НПВ и ускоренное время. На отдельном листе Зискинд подал, как блюдо, рациональные "маршруты жизни" в Шаргороде. Сначала человек поселялся в верхних ярусах, что позволяло неспешно, с экономией времени освоиться со спецификой быта и работ, осмотреться. Затем спуск - в комфортабельное жилье на 5-м ярусе, в лаборатории, КБ, мастерские, читальные залы 4-го и 3-го; отдых и развлечения на 2-м, приобретение нужных вещей на 1 -м... Для командированных предполагался в среднем шестимесячный срок проживания в Шаргороде, что соответствовало семи-восьми часам нулевого времени: можно отлучиться из дому на обычный рабочий день, выполнить в НПВ рассчитанную на полгода работу, вечером вернуться и поужинать в кругу близких..

Оператор в нужные моменты нажимал кнопочки на пульте: модель удлинялась или складывалась, от внутренних подсветок в кольцевых ярусах ее загорались окна этажей, освещались разрезы. По рукам членов совета ходили красиво переплетенные экземпляры проектной записки, в которой излагались расчеты материалов, денег, затрат труда (с числами, проводившими в оторопь), варианты перехода от нынешней башни к Шаргороду. Зискинд, дирижируя указкой, умело пудрил мозги.

...И, вполне возможно, запудрил бы, если бы перед ним сидела партийно-государственная комиссия - из тех, что одобрили проекты поворота северных рек, превращение Волги и Днепра в многокаскадные море-болота или сооружения самых крупных АЭС около самых крупных городов; люди, вознесшиеся на показухе, державшиеся посредством нее и более всего уважавшие в проектах помпезную, масштабную, возвеличивающую их показуху. Они утвердили бы и египетские пирамиды. Но сейчас Юрия Акимовича слушали те, кого все это касалось непосредственно.

Частные решения в проекте командирам понравились, не могли не понравиться. Бугаев приветствовал вихревой вход. Люся Малюта даже зарумянилась, увидев, что координатор в Шаргороде будет выше всех: правильно, только там ему и место! Но... по мере вникания складывалось общее впечатление - и оно было таково: да, в далекой перспективе (до которой в Шаре еще надо суметь дожить) проект действительно решает все проблемы строительства, работы и жизни в НПВ; но в ближнем плане он куда больше добавит проблем и дел, нежели решит.

- Все,- сказал Зискинд.- Прошу задавать вопросы. Сидевшие по сторонам сотрудники его АКБ впились ожидающими взглядами в лица членов НТС. Однако лица эти не выражали особого воодушевления.

- А что это у вас ВПП, взлетно-посадочная полоса аэродрома на крыше вроде наклонена внутрь? - Командир вертолетчиков Иванов подошел к модели, закинул руку, провел ею.- Или мне кажется?

- Нет, не кажется. С учетом кольцевой конфигурации и несколько искривленного тяготения так и должно быть. Самолетам придется заходить на посадку на вираже. И взлетать так же...- Зискинд выставил перед грудью ладонь и, поворачиваясь, показал, как должны прибывать в Шаргород самолеты.

- Гм!..- сделал Иванов и вернулся на место. Поднялся Шурик Иерихонский - долговязый длинноволосый брюнет с мрачноватым лицом. Он не был членом совета, просто сейчас дежурил в координаторе и все слышал; а задавать вопросы не возбранялось никому.

- Юрий Акимович,- забасил он,- если помните, я в свое время сочинил диаграмму нашей башни в эквивалентных площадях, с учетом ускорения времени. Получилась расширяющаяся труба, которой местный фольклор присвоил название "иерихонской". Понимаете, понятие эквивалента применимо не только к площадям. Ваши сто десять тысяч жителей Шаргорода при среднем ускорении времени шестьсот равнозначны шестидесяти шести миллионам людей в земных условиях, населению довольно крупной страны. Так ведь?

- Да,- кивнул главный архитектор. Иерихонский смотрел с вопросом, ждал, не скажет ли Зискинд что-нибудь еще; не дождался, пожал плечами, сел.

- А... зачем? - подал голос Бугаев.- Зачем такой город в Шаре? Что там будут делать сто десять тысяч людей, они же шестьдесят шесть миллионов в эквиваленте?

- То же, что и нынче: исследовать, испытывать, разрабатывать. Общий принцип: максимум информации в минимуме материала.

Многие выжидательно посматривали на Пеца и Корнева: в сущности, они должны задать тон обсуждению. Но те оба молчали, потому что в умах и главного инженера, и директора главенствовал один мотив: MB. Меняющаяся Вселенная. Мимолетная, Мерцающая, Событийная... О ней, когда заказывали проект, не знали. "И она игнорирована там,- думал Корнев.- Обыкновенно, как во всех земных начинаниях, даже самых крупных, игнорируют космичность нашего бытия. То, что мы на маленьком шарике-планете мотаемся вокруг горячей звезды и мчим вместе с нею черт знает куда со страшной скоростью. Окажись вдруг, что Земля плоская и стоит на трех китах, у земных архитекторов не изменилась бы ни одна линия в чертежах. А у нас можно ли так?.."

Александру Ивановичу в общем-то, нравился проект. Он был созвучен его натуре своим размахом, лихой экстраполяцией того, как можно раскочегарить дела в Шаре на основе достигнутого. Он понял и то, что Зискинд рассказал, и то, о чем тот предпочел умолчать. Но... в сущности, и от проекта, от сегодняшнего доклада Корнев ждал-надеялся, что подскажется ему некая идея, как лучше, глубже внедриться в MB, забрезжит что-то от увиденного и услышанного, заискрит... Нет, ничего не забрезжило и не заискрило. Да, разумеется, и на крыше Шаргорода была стартовая площадка с аэростатными кабинами, станция зарядки баллонов, лебедки - странно, если бы этого не было! Но все это не то, не то, не то!..

А Валерьян Вениаминович и вовсе чувствовал себя неловко, избегал встречаться взглядом с Зискиндом. Ведь это он, если и не инициировал, то во всяком случае понукал главного архитектора проекта Шаргорода - и чтоб на всю катушку, на полный разворот возможностей. Более того, это он, Пец, в своей "тронной речи" высказал великий тезис, что именно неоднородное пространство-время нормально во Вселенной, а следовательно, и жизнь в нем. Вот Юрий Акимович и разворачивает - в соответствии с его, Пеца, идеями и понуканиями - картину нормального бытия в Шаргороде. Ну, ясно, что бросать все и приниматься за реализацию проекта - невозможно в любых случаях; но если до открытия MB можно было хоть рассматривать это как перспективу, намечать пути перехода, то теперь... проект просто надо топить. Удушить подушками. Хорошо еще, что он пока на бумаге, не в бетоне. Нельзя дать этой "ереси" завладеть мыслями, пока не разобрались с MB.

"Не с MB,- поправил себя Валерьян Вениаминович,- а с местом в ней всех наших работ и дел, нас самих. Как ни мало мы в нее пока проникли, но увидели что-то такое... Как тогда Александр-то Иванович воскликнул: "Если все так страшно просто, так ведь это же просто страшно!" А еще этот доклад Любарского о турбуленции... Проект Зискинда всем хорош, кроме одного: он построен - как и почти все в нашей жизни - на абсолютизации человеческой выгоды, человеческого счастья. Что хорошо и выгодно людям, то хорошо вообще. Вот с этим как раз и надо разобраться..."

- Максимум информации в минимуме материала...- повторил, поднимаясь с блокнотом в руке, начплана Документгура.- То есть потребуются работники высокой квалификации, так, Юрий Акимович? А я вот что прикинул. Пусть в вашем Шаргороде половина - гости, командированные, а половина, так сказать, долгожители. Контингент первых сменяется примерно трижды в сутки - и прежде, чем снова забраться в Шар на полгода, люди эти хоть несколько дней проведут на земле. Многие и вовсе не вернутся. Для долгожителей, как ни странно, получается похоже: современный горожанин ежегодно покидает свой город на несколько недель. То есть как бы люди ни были привязаны к Шаргороду и НПВ, по земному счету они куда больше времени проживут не там. А это значит, что для загрузки Шаргорода стотысячным населением надо иметь в штате несколько миллионов работников высокой квалификации. Не объясните ли, где их взять? - И он сел.

- И как доставлять в наши места ежесуточно от трехсот до четырехсот тысяч человек? - снова включился Бугаев.- Да столько же вывозить? Нет, ввод в башню у вас прекрасный и все это пропустит - но Катагань?! Ведь это, я извиняюсь, побольше,, чем осиливает Москва посредством восьми вокзалов, четырех мощнейших аэропортов и десятка автостанций. А, Юрий Акимович?

- Послушайте! - Зискинд начал терять терпение.- Я же говорил, что мы исследовали и доказывали возможность. Ваши вопросы выходят за пределы обсуждения проекта. В принципе, можно перепроектировать и Катагань.

- Ну, ясно,- сказала Люся,- товарищи нулевой месяц занимались в свое удовольствие 'архитектурной фантастикой. Я так и предчувствовала.

- Нет, почему же, здесь есть выход, и я не понимаю, почему вы, Юра, темните,- сказал Корнев.- Атомное горючее регенерируется, стоки и отходы тоже... а демографические процессы в Шаргороде разве нельзя пустить на замкнутый цикл? Есть родовспомогательное отделение, ясли, детсады, школы... Нет проблем для организации техникумов и институтов - и при среднем ускорении 600 те миллионы специалистов, которые волнуют нашего начплана, можно наплодить, вырастить и обучить за земные месяцы..

- Ну, знаете, товарищи! - нервно воскликнул Альтер Абрамович.- Так мы договоримся...

- И опять вопрос: куда потом эти миллионы деть? - не унимался Документгура.- Как в те же несколько месяцев обеспечить их жильем и работой?

- Никуда не девать,- вел свое Корнев,- в Шаре идеальные условия регуляции населения. Чем старше обитатели, тем их перемещать на жительство выше, где жизнь летит все быстрее... И так до крематория при АЭС на крыше. С выдачей пепла на оранжереи. Пятое поколение, десятое, ...надцатое - а далее людям Шаргорода и вовсе покажется диким, ненужным появляться на земле, в однородном мире, где все будто застыло, никакого движения мысли, где живы и здоровы друзья и родичи их прапрапрапра... и так далее. - бабушек и дедов. Какой интерес с ними общаться?! Ведь так, Юрий Акимович?

- В конкретных аспектах не совсем,- ответил главный архитектор.- Но в целом... логика освоения НПВ неизбежно приводит нас к нужде в людях, для которых Шар - нормальная среда обитания, а мир вне его пустыня. Уверен, что вы, Александр Иванович, понимаете это не хуже меня.

- .Да нет, бодяга какая-то! - главприборист Буров замотал головой, будто отгоняя мух.- Это же социально непредсказуемая ситуация. Они ведь после десятого поколения, а то и раньше, станут на нас смотреть, как на троглодитов!

- Н-да, действительно, Людмила Сергеевна, вы правы,- сказал начплана.- Сады Семирамиды. Нулевой месяц работы АКБ! - Он взялся за голову.- Тут распекаешь людей за потерянные часы...

- Это называется оторваться от жизни,- сказал Бугаев.- И людей за собой повели, Юрий Акимович!

- Не я ли говорила вам, Валерьян Вениаминович,- торжествующе повернулась к директору Люся,- что не следует так высоко помещать архитекторов. Ведь это действительно не проектирование, а научное рвачество какое-то: сотворить на чужих спинах роскошный проект - а там хоть трава не расти!

Это уже был перебор. Сотрудники АКБ возмущенно зашумели. Зискинд выпрямил спину, закинул голову, несколько секунд рассматривал собравшихся - будто впервые увидел.

- Если угодно знать,- сказал он, чеканя звенящим голосом слова,- если угодно знать, то данный проект сохранит свою непреходящую научно-художественную ценность независимо от того, хватит ли у вас таланта его понять и смелости и умения его реализовать! - Он дал знак помощникам снимать листы, затем бросил в аудиторию последнее слово: - Дел-ляги!..

Юрий Акимович никогда не ругался, не умел, но интонации, - с какими он произнес это слово, соответствовали, по крайней мере, трехэтажному мату.

Так тоже не следовало говорить. Теперь завелся и Корнев. Он встал, держась за спинку стула:

- Юра, вы. считаете, что вы один у нас умеющий и любящий творить,- а другие так, исполнители, на подхвате? Мы здесь все такие, каждый при своем деле. Иные в Шаре и не удерживаются. И если дела у нас идут трудно, то не из-за отсутствия творческой инициативы, а может, скорее, из-за ее избытка. И еще из-за того, что вот такие, как вы, милый "катаганский Корбюзье", считают, что их идеи должны немедленно подхватывать и реализовать другие. Вам не кажется, что это не по-товарищески?

Затем и Пец поднял руку. Все стихли.

- Я согласен с Юрием Акимовичем, что проект Шаргорода будет иметь непреходящую ценность, ибо он не только квалифицированно, но и талантливо исполнен. Мне лично особенно понравилось решение ввода и въезда и, само собой, регенеративный цикл, автономная энергетика. Думаю также, что все мы должны быть благодарны разработчикам за то, что они показали нам полную и далекую перспективу нормального развития работ в Шаре. Не знаю, как другие, но я лично ее плохо представлял...- Он помолчал, взглянул на Бурова.- Лично меня не очень пугает встреча' с представителями десятого или даже двадцатого поколения шаргородцев. Во-первых, как вы знаете, среди нынешних тенденций развития есть и идущие под девизом "Вперед, к троглодитам, вперед, к обезьянам!" - у определенной части молодежи. Они могут проявиться и в Шаре, так что это еще бабушка надвое сказала, кто на кого как будет смотреть. (Оживление. Зискинд глядел на Валерьяна Вениаминовича с теплой надеждой). Во-вторых, в любом случае интересно бы встретиться и поговорить. Но дело не в том. Я подчеркнул, что это перспектива нормального развития: на основе нынешнего уровня знаний, представлений и идей. Но все вы знаете, что такого развития у нас ни одного дня здесь не было, нет и не предвидится - все время новые открытия, факты и идеи отменяют, перечеркивают предшествующие им проекты и начинания. И не только те, что на бумаге, но и воплощенные. А сейчас, когда мы обнаружили над своими головами в Шаре Меняющуюся Вселенную,- Пец указал рукой,- было бы крайне наивно полагать, что оттуда ничего такого к нам не придет и не изменит...- Он снова помолчал, взглянул в упор на Зискинда.- Так что, если бы у нас было два Шара, я был бы целиком "за", чтобы в одном из них построить ваш Шаргород. Юрий Акимович. Но поскольку он один, то связывать этим проектом - пусть даже усеченным! - себе руки и головы, вкладывать в него силы и средства, лишать себя возможности исследовать; маневра... это, поймите, нереально. Кроме того полагаю, вам стоит подумать над упреками и недоумениями, которые здесь высказаны,- независимо от формы их выражения.

Последний и, пожалуй, самый чувствительный удар нанес Зискинду пилот Иванов. Когда совещание кончилось и все потянулись к выходу из координатора, он встал возле модели, выставил перед грудью ладонь, повернулся вокруг оси, изображая вираж, сделал губами: "Бжж-ж-ж..." - потом недоуменно поднял богатырские плечи почти к ушам. Все так и покатились. Юрий Акимович не произносил "Бжж-ж..." - просто показал; тем не менее именно это "Бжж-ж..." с соответствующим жестом и поворотом долго потом служило предметом веселья в Шаре.

Столь сокрушительного разгрома Зискинд не ждал и перенести не мог. Самым неприятным было, что его не поняли и не поддержали Пец и Корнев, люди, которых он ставил наравне с собой.

В последующие два дня Юрий Акимович развил бурную деятельность: побывал на площадках, во всех бригадах монтажников и отделочников, разрешил - даже с походцем на будущее - их вопросы, недоумения, претензии. Он вникал и в другое: часами просиживал в кинозале лаборатории Любарского, где прокручивали первые ленты о Меняющейся Вселенной, разок поднялся с Варфоломеем Дормидонтовичем в аэростатной кабине, рассматривал в телескоп и на экранах колышущуюся сизую муть, которая порождала, а затем вбирала в себя галактические вихри и звездные фейерверки; прочел рукопись гипотезы Любарского и долго ходил задумчивый. А утром 27 апреля явился к директору и положил на стол заявление: "Ввиду расхождения во взглядах на развитие работ в Шаре, из-за чего был отвергнут мой последний, самый серьезный проект, не считаю возможным продолжать здесь работу. Прошу с 3 мая перевести меня на прежнюю должность заместителя главного архитектора города Катагани. Письмо главного архитектора с просьбой о переводе прилагаю".

Пец был неприятно поражен:

- Послушайте, Юра, это мальчишество. Поклевали вас на совете, вы и обиделись.

- Это не мальчишество, и я не обиделся,- возразил тот.

- Так зачем уходить? Ваш проект не отвергнут начисто. Я ведь говорил, что мне нравятся циклы регенерации, энергетика, вихревой ввод... Там куча интересных решений, дойдет дело и до них, дайте срок!

- Не дойдет дело до них, Валерьян Вениаминович, не будете вы ни АЭС наверху строить, ни зону реконструировать. И вообще, архитектор - во всяком случае такой, как я,- вам теперь ни к чему.

- Это почему? - поднял брови Пец.

- Потому что... видите ли, я в самом деле, увлекшись проектом, оторвался от нашей быстротекущей жизни, много проглядел, а теперь наверстывал. Особенно мне хотелось понять, почему даже люди, напиравшие на то, что жизнь в неоднородном пространстве-времени нормальна и естественна, а обычная лишь частный случай ее... почему они отвернулись от проекта, который это и выражал? Другие - ладно, но вы, Валерьян Вениаминович, вы!..- В голосе архитектора на миг прорвалась долго сдерживаемая обида; но он овладел собой.- Впрочем, все правильно. Это нам казалось, что мы осваиваем Шар для ускоренных испытаний, исследований и разработок. На самом же деле мы карабкались вверх, чтобы увидеть и понять эти...- Юрий Акимович мотнул головой к потолку,- звезды-шутихи и галактики-шутихи. До проектов ли теперь! Теперь башня лишь бетонная кочка, с которой можно, поднявшись на цыпочки, заглядывать в MB. Кому важна форма кочки? Держит - и ладно. Предрекаю вам, что скоро лаборатория MB подчинит себе все.

- Ну, это вряд ли - хотя новая, и особенно такая область исследований потребует изрядно времени и сил. Но какие масштабы открываются, Юра. какие перспективы! Вы ведь знакомы с нашей спецификой: наперед предсказать все трудно, но... может и так повернуться, что Шаргорода вашего окажется мало.

- Это масштабы не для архитектора,- Зискинд встал.- А перспективы... вам, конечно, виднее, Валерьян Вениаминович, советовать не дерзаю - но мне от этих перспектив почему-то сильно не по себе.

И Корнев был поражен, узнав, что Зискинд увольняется, примчался в его кабинет в АКБ:

- Юра, что вы затеяли, верить ли слухам? О другом я бы подумал, что мало зашибает, стал бы совращать прибавками... но вы же человек идеи, я знаю. В чем дело? Неужели выволочка на НТС так вас сразила?

- Александр Иванович, только не пытайтесь на меня влиять,- поднял руки архитектор.- Вы правы, я человек идеи - и ухожу по идейным соображениям.

- Я и не пытаюсь, просто мне как-то грустно, тревожно:Юрий Зискинд, один из основателей и столпов нашего дела, бросает его... Что же тогда прочно в этом мире? Поделитесь вашими идейными соображениями - может, и я проникнусь и уйду.

- Вы не уйдете, Саша, вам незачем уходить: все идет по-вашему.

- По-моему, вот как! А если бы шло не по-моему, я бы уволился?

- Александр Иванович,- Зискинд передвинул стул, сел напротив главного инженера,- мы с вами одного поля ягоды: мастера дела, любители крупного интересного дела, рыцари дела, можно сказать. Давайте напрямую: если бы вашим занятием было проектирование и строительство, разве вы не сочинили бы сверхпроект типа Шаргорода?

- М-м... не знаю.

- Не хотите согласиться, потому что ваше дело не проекты, а Шар и башня: гнать все вверх, осваивать, подчинить своей мысли и воле как можно больше. Валерьяна Вениаминовича судить не берусь, у него цель может быть обширнее, с креном в познание,- но у вас, Саша, именно такая. И мой совет (вы его не примете, но хоть запомните): не стремитесь туда, в ядро, в MB. Гоните вовсю прикладные исследования, осваивайте Шар... но к мерцающим галактикам вам лучше не соваться. Как и мне.

- Почему?!

- Да и потому... не знаю, смогу ли передать чувства, какие вчера испытал, когда видел на экранах и в натуре эти светлячки - и вдруг понял, что они такие миры, как и наш! - Юрий Акимович заволновался, говорил сбивчиво.- И... чирк - и нет, растворился в темноте. Понимаете, это знание не для нас!

- Вот тебе на! А для кого?

- Ну... может быть, для тех, из Шаргорода, из десятого поколения. А то и из сто десятого.

- А нам что же, почву для них унавоживать? Нет, хватит. Они сидели друг напротив друга - два южанина, два крепких парня, знающих и любящих жизнь.

- И эта гипотеза Любарского,- продолжал Зискинд,- жизнь, мир - турбуленция, вихрение на потоке времени... и все?

- Юра, разве это первая гипотеза о происхождении миров?

- Нет, все прежние были не то: там через химию, излучения, поля, частицы... сложно. И всегда оставалась приятная уму лазейка. что оно, может, и правильно, но правильно в том смысле, чтобы выучить, сдать экзамен, получать стипендию - а к жизни мало касаемо. Планеты и звезды одно, а мы, люди,- совсем другое. А здесь выходит, что все одно: и галактики, и атомы, и человек. Теперь ему не отвертеться.

- Ну, Юра, знаете!.. А надо отвертеться? Надо вилять, прятать голову в песок от факта, что мы - материя, что мир наш конечен, смертен? По-моему, это немужественно. И вы, получается, уходите... или, прямо сказать, даете тягу - от возможного разоблачения иллюзий? Пусть серьезных, но ведь все-таки заблуждений - так, Юра?

- Мне нравится моя жизнь, Саша,- помолчав, тихо сказал Зискинд,- такая, как есть, со всеми ее иллюзиями. В этой жизни с иллюзиями я занимаю неплохое место. И вы тоже. Неизвестно, каково это место на самом деле, в жизни без иллюзий. И ваше - тоже. Вы напрасно храбритесь. Хотел бы ошибиться, но боюсь, это знание больно вас ударит.

- Возможно, и ударит,- согласился Корнев.- Но альтернатива-то какая? Дожить до пенсии, до хорошей пенсии, а потом ходить на рыбалку... и все?

Архитектор молчал.

Александр Иванович посидел еще несколько секунд, подоил нос, поднялся с широкой американской улыбкой, в которой на этот раз не было веселья:

- Нет, Юрий Акимыч, видно, не одного мы поля ягоды. А жаль, очень жаль!

Но ему не было очень жаль.

Начкадрами настаивал перед директором, что по законам перевод Зискинда можно оттянуть на недели, а с учетом его важного положения и на месяцы.

Но Валерьян Вениаминович вспомнил, как он выдворял из Шара нежелательных работников, и посовестился. Насильно мил не будешь. Да и чувствовал он в этой истории какую-то свою вину: не смог сопрячь одно с другим, MB с Шаргородом, уступил обстоятельствам, стихии... дал слабину.

И два дня спустя Юрий Акимович покинул институт. На прощание он подарил хорошую идею: есть Министерство строительных материалов и конструкций, которое много отдало бы, чтобы узнать в течение года (а лучше бы раньше), как их новые материалы и конструкции поведут себя в сооружениях лет через двадцать - пятьдесят - сто... Корнев, услышав, чуть не подпрыгнул: и как прежде не сообразил! Наилучшее решение строительных проблем: министерство не только обеспечивает материалами и конструкциями, но и специалистов-разработчиков пришлет, денег даст, если надо. "Юра, и теперь, когда рутинные дела посредством вашей идеи будут решены, когда развяжутся руки для творчества, вы?!" - "Александр Иванович, пусть они развяжутся у кого-то другого",- ответил тот.

Толчея идей, толчея людей; кто-то приходит, кто-то уходит... турбуленция.

ГЛАВА 16 ГОРА И МАГОМЕТЫ

Грешить, злодействовать, а равно и делать добро или совершать подвиги надо без натуги. А если с натугой - то лучше не надо.

К. Прутков-инженер. Мысль ‘ 77.

Войдя этим майским утром в приемную, Корнев заметил, как Нюся при виде его быстро задвинула ящик стола и выпрямилась.

- Та-а-ак! - зловеще протянул Александр Иванович, приближаясь к секретарше; та покраснела.- Читаем художественную литературу в рабочее время. Ну-ка? Про любовь, конечно?

- И вовсе не художественную и не про любовь,- Нюся открыла ящик, выложила книгу.- Не до любви.

- А!.. "Теория электронно-дырочного перехода в полупроводниках". Понимаю, вы ведь у нас вечерница. Ну, это можно и не прятать, Нюсенька, читайте открыто, разрешаю не в ущерб делам. Повышение квалификации сотрудников надо поощрять. Когда экзамен?

- Сегодня.

- Кровавая штука эта "теория перехода", как же, помню. Дважды сам срезался, пока сдал... а уж сколько я потом на ней невинных студенческих душ загубил - и не счесть! - День только начинался, настроение у Корнева было отличное, Нюся ему нравилась - он придвинул стул, сел возле.- Пользуйтесь случаем, Нюсенька, лучшего консультанта вы в Шаре не сыщете. Над чем вы корпели?

- Да вот...- Оживившаяся секретарша раскрыла учебник из закладке.- Это электрическое поле в барьере - не пойму, откуда оно там берется без тока?

- А... ну, эго просто: по одну сторону барьера высокая концентрация свободных электронов, по другую - "дырок". В своих зонах они электрически уравновешены с ионами, поля нет. Но концентрация свободных носителей заряда не может оборваться резко - вот они и проникают за барьер, диффундируют... ну, вроде как запах, понимаете?-Нюся старательно тряхнула кудряшками.-А проникнув, становятся скоплениями зарядов: электроны - отрицательного, "дырки" - положительного. Между ними и поле... Здесь, главное, надо уметь пользоваться этим соотношением,- главный инженер отчеркнул ногтем в книге формулу "nX p==const",-означающем... что?

- Что произведение концентраций электронов и "дырок" в каждом участке полупроводника постоянно,- отрапортовала та.

- Истинно. Из него все и вытекает...- Александр Иванович вдруг с особым вниманием взглянул на это соотношение.- Похоже на соотношение Пеца, на его закон сохранения материи-действия, скажите, пожалуйста!

- А почему это поле меняется от внешнего напряжения? - спросила Нюся.- То расширяется, то сужается?

- Это не поле меняется, а барьер сопротивлений. Барьер! - Корнев поднял палец.- Это запомните, Нюся, на этом часто горят. Когда к переходу приложено напряжение в "прямом направлении", толщина барьера уменьшается, когда в "обратном" - увеличивается, и весьма сильно... Постой, а ведь и в самом деле,- он сбился с тона,- при одной полярности барьер растягивается от напряжения, а при другой... уменьшается! Вот это да! Ой-ой! Как это я раньше-то не усек?..- Он глядел на секретаршу расширившимися глазами.- Вон она, идея-то! Где Вэ-Вэ?

- В координаторе,- Нюся смотрела на него с большим интересом.

- В координаторе...- в забытьи бормотал Корнев, поднимаясь со стула; он побледнел.- И соотношения похожи. У нас ведь тоже барьер, переходный слой с полями... Нюся, вы - гений!

Он взял голову секретарши в ладони, крепко чмокнул ее в губы, выбежал из приемной. Нюся сидела, ничего не понимающая и счастливая, все еще чувствуя горячие губы Корнева и уколы от его щетинок.

Валерьян Вениаминович, сидя на повернутом спинкой вперед стуле перед экранной стеной, предавался необходимому по утрам занятию - вживался в образ башни. Все знали, что в эти минуты его отвлекать не следует.

- Вэ-Вэ! - услышал он вдруг голос и почувствовал на плече руку Корнева - и по жесту этому, по обращению, позволительному только с глазу на глаз, да и то не всегда, понял, что главный инженер в необычном состоянии.- Вэ-Вэ, кончайте смотреть на экраны, смотрите лучше на меня: я нашел! Та-ак...- Корнев огляделся.- Давайте-ка сюда! - Потащил директора и его стул к столу, за которым трудился над программами старший оператор Иерихонский.- Шурик Григорьевич, кыш отсюда! Чистую бумагу оставь.- Тот исчез. Они сели к столу, Александр Иванович нацелился авторучкой на лист: - Значит, так...- Но передумал: - Нет, сначала вы, Валерьян Вениаминович: изложите-ка мне вкратце, но внятно суть вашей теории электрического поля в переходном слое Шара. Я читал, помню, но лучше, если вы освежите. Прежде всего - существование этого поля вытекает из вашего знаменитого соотношения, что произведение числа квантов на их величины в равных геометрических объемах постоянно?

- Вытекает.

- Вот и в полупроводниках вытекает! Из "рХ n==const"!- Корнев смачно потер ладони.- Ну, объясняйте, я весь внимание.

Пецу очень хотелось объяснить ему не это, а неуместность, даже скандальность такого поведения на виду у сотрудников. Но - облик Александра Ивановича дышал уверенностью, довольством собой, какой-то счастливой озаренностью; видимо, он и вправду что-то нашел. И Валерьян Вениаминович придвинул лист бумаги, принялся чертить на нем графики, писать символы - объяснять. Сначала сухо, с оттенком вынужденности, но постепенно увлекся: нетривиальный вывод, что в неоднородном пространстве-времени появляется без внешних зарядов (от знаменателя формулы), электрическое поле, был, как мы отмечали, его тайной гордостью.

- Та-ак!..- нетерпеливо приговаривал Корнев, ђрзая на стуле.- Ага, значит, чем круче градиент, изменение величин квантов с высотой, тем сильнее поле. Вот и в полупроводниковом переходе - чем резче меняется концентрация примесей, тем сильнее напряженность...

- И что же? - не выдержал Пец.