Чтение 7–й страницы книги ~Должность во вселенной~

Корнев сидел на топчане, прикрыв ноги в трусах простыней. Услышав последнее, он потемнел лицом, встал:

- Кто это, интересно, такие сплетни распускает? Найти бы... это ж дезорганизатор, паникер. Что за чепуха, девушки! Что - мы с Валерьяном Вениаминовичем попали из милости начальства на свои посты? По блату? Тех, кто так выбился в большие, снять не штука. Но мы... мы оказались руководителями здесь в силу естественных причин. Снять нас - значит нарушить естественный ход событий в Шаре. Это никаким комиссиям не по силам. Так что выкиньте это из головы.

Вид у него, несмотря на простыню, был внушительный. Девчата притихли.

Когда через полчаса Александр Иванович вернулся на кольцевой нарост, он выглядел вполне прилично для главного инженера;

если в одежде и оставались кое-какие изъяны, то их вполне компенсировала спокойная собранность и уверенность руководителя. По мере того, как он опускался с этажа на этаж, к нему подходили бригадиры, мастера, инженеры, сообщали о ходе работ, напирая, как водится, на недостатки, неполадки, помехи смежников - начальство существует не для того, чтобы его радовать. Корнев вникал, советовал, разрешал одно, запрещал другое, подписывал на ходу кое-какие бумаги - и не подавал виду, что доволен, как растут, образуются будто сами по себе в громаднейшем многоэтажном кольце ячейки будущих лабораторий, мастерских, стендовых залов. Еще вчера ничего здесь не было, шутка ли! И незачем показывать удовлетворение, потом будем радоваться и умиляться: какие молодцы! - а сейчас пусть царит атмосфера деловой озабоченности.

Шагая вниз, Александр Иванович не отказывал себе и в удовольствии полюбоваться милой его сердцу балетной, гармоничной какой-то ладностью движений работающих в НПВ; даже останавливался понаблюдать время от времени. Отступал ли человек, чтобы принять в гнезда опускаемую краном часть стены, завинчивал ли гайки, налегал ли на дрель, подтягивал ли сварочный кабель - во всех действиях была упругая сбалансированность, спокойная, степенная гибкость. "Ну как рыбы в воде, а! Знают НПВ уже не умом, а телом".

Да, пожалуй, так: работники чувствовали неоднородное пространство вокруг себя, как воду, были уверенными пловцами в переменчивом море материи. Эта сбалансированность, чувство пространства как упругой среды сохранялись у них, и когда они возвращались в однородный мир, сохранялись радовавшей глаз грацией и собранностью: по ним и в городе можно было отличить работавших в Шаре. "Великолепное все-таки существо человек! - думал на ходу Корнев.- Вот связь и координацию с трудом подгоняем к НПВ, электротехнику всю приходится на постоянный ток переиначивать. А человека переделывать не надо: присмотрелся, повертелся - и работает!"

На последнем этаже кольца, на "днище", где собирали и отлаживали подъемный механизм, Корнев столкнулся с референтом Синицей.

- А где?..- спросил главный инженер.

- На той стороне. Они вникают сами.

- И как?

- Они склоняются войти в положение.

- Что же ты их одних покинул? Они ведь непривычны. Не дай бог свернут свою превосходительную шейку... другого ж пришлют.

В просторном помещении с оконными проемами без рам вокруг Авдотьина сгрудились монтажники и наладчики. Судя по лицу зампреда, не он им доказывал, а они ему.

- А то шо ж я: утром ушел и утром пришел! - говорил один, трогая темным пальцем костюм Федора Федоровича.- Буду дома крутиться весь день как неприкаянный, жинке мешать. И думаю я там все время про эти кванты, как так получается?.. Оно мне надо! Перед сынишкой и то неудобно, ему в школе вон сколько задают. Работать надо с утра до вечера.

- Конечно,- поддержал другой работник,- так все привыкли: утром на работу, вечером с работы. Пусть нам задают, чтобы выходило на полный день. Оно и заработок, и дело хорошо движется.

- А иначе нужно десять смен в сутки,- вмешался третий. инженер, судя по виду.- Масса людей, обезличка, не с кого качество спросить.

- Все это так,- подал голос Авдотьин.- Но ведь вам придется находиться здесь фактически по многу дней - в отрыве от внешнего мира, без семьи, без удобств...

- О!..- загомонили работники.- Это мы сами все обеспечим Наш девиз: о себе не позаботишься, никто не позаботится!

- А шо касается семьи, дорогой товарищ,- снова вступил тот. с темными пальцами и зычным голосом,- то наш режим работы сказывается благотворно на семейных отношениях. Оч-чень благотворно! Во-первых, заработок - как у прохвессора. Во-вторых. жены, как известно, ценят нас не только за заработок...- Он конфиденциально склонился к зампреду.- Я не буду называть фамилий, но есть тут у нас один товарищ в летах... так ведь у него до драмы доходило. Раз, слышь, в неделю - и все, и привет. А жена молодая, и, естественно, он в ней не уверен. Мы с ним рядом живем...

- Э, да будет тебе, балаболка, будет! - Пожилой дядя. на которого стали посматривать, побагровел, отошел.

Корнев, наблюдавший сцену от дверей, узнал: бригадир Никонов - тот, что выкладывал кривую трубу и хотел уволиться. Не уволился, вошел во вкус, стремится повыше. А насчет жены сам. чудак. раззвонил, теперь обижается.

- Нет, я, боже избавь, не хочу сказать, что там что-то такое имело место,- продолжал зычный.- Но - не уверен человек в такой ситуации: подозрения, ревность, сцены... что было, то было. Оно ж через забор слышно. А теперь - каждый вечер человек возвращается, будто из долгой командировки... и как, слышь, молодожен! И все в порядке, окрепла семья.

Он выразительно согнул руку в локте. Работяги ржали. Зампред молодо блестел глазами.

- Валя, там действительно все в порядке,- негромко сказал референту Александр Иванович,- моего участия не требуется. Они сами все докажут - рабочий же класс!.. Мы разминулись.

И он вернулся в осевую башню, зашагал снова вниз с этажа на этаж (хотя здесь уже ходили лифты) - принимал парад дел. работ. результатов в Шаре.

III

В пустом выгнутом дугой зале на 90-м этаже, в котором к конференции откроется научная библиотека, Корнев увидел Ястребова. Тот шел вдоль внешней стены, приседал, распрямлялся, иногда что-то поднимал над головой. В местах, где это "что-то" издавало вой или писк, бригадир делал на стене пометки мелом.

- Герман Иваныч! - изумился Корнев.- Ты уже здесь, выспался?

- Это в честь чего я буду днем высыпаться, нежиться? - Тот подходил, обнажая в улыбке стальные зубы, щурил калмыковатые глаза.- Догадались тоже: не разбудив, в автобусы и по домам... Это себе дороже в будний день отсыпаться, на то ночь есть. Отдохнул, помылся - и сюда.

- А команда твоя?

- Одни спят, а те, что поумнее, вон.- Он указал в дальний конец зала, где трое рабочих - все "ястребы" - собирали трубчатые конструкции.- Стеллажи строим для библиотеки. Юрий Акимович дал наряд.

- Чем это ты пищишь?

- Да вот,- Ястребов показал прибор в корпусе от транзисторного приемника,- сделать я его сделал, а еще не назвал. Ну... вроде миноискателя. Обнаруживаю сильные неоднородности около стен. Здесь стеллажи придется отдалять от стены, чтобы книжки не выскакивали сами. А то и барышня какая может с лесенки загреметь.

- Покажи-ка...- Корнев взял, осмотрел, снаружи ничего примечательного не увидел, крутнул ногтем винт на задней панели.

- Открывать не надо, Александр Ива, я вам так скажу. Там две стандартные платы с генераторами промежуточной частоты, общий выход на динамик. Как сильно неоднородное место, так у ближнего к нему триода частота сдвигается. Получаются биения, они поют и воют - предупреждают.

"Конечно, сдвиг частот, биения... как просто! Это же универсальный индикатор неоднородностей. На микросхемах сделать, на руку надеть - работу облегчит, безопасность увеличит. И я не сообразил. Тогда, в Овечьем ущелье, смекнул, а потом и не вспомнил... надо же! Все текучка заедает". Корнев с уважением взглянул на мастера:

- Золотой ты мужик, Герман Иваныч, что голова, что руки... Премию получишь. А приборчик я у тебя одолжу на часок, надо кое-кого носом потыкать...

Потыкать носом в самодельный индикатор Ястребова следовало начальника лаборатории специальных приборов Бурова; эпитет "специальные" как раз и подразумевал приборы, использующие в измерениях и индикации свойства НПВ. Александр Иванович был не бюрократ какой-нибудь, чтобы вызывать начлаба Бурова к себе в кабинет, отрывать от дел,- он сам, не расплескивая созревшее чувство, направился к нему в лабораторию на 20-й уровень.

Начлаб Буров, цветущей внешности молодой инженер с широкими щеками и пышной шевелюрой, был на месте. Он сидел, отклонив стул на задние ножки, чтобы удобней было держать ноги на столе, и чертил схему в блокноте, положенном на левое, красиво обтянутое джинсами бедро. При виде главного он убрал ноги со стола, встал. В глубине комнаты инженер и две лаборантки что-то паяли.

Тыкал его Александр Иванович носом основательно и с многих позиций. Сейчас он не помнил, испытанное при виде приборчика чувство досады, что сам не сообразил: мало ли что он не сообразил, на нем институт, а этот щекастый лоботряс только на приборах сидит.

- А где приборы?! Где система привода и ориентации в Шаре? Вертолеты мотаются по произвольным маршрутам, перерасходуют горючее, высаживаются на площадки, как на полярную льдину! Где ограничители скорости? Где контрольные таймеры? Где реле неоднородностей?..

- Понимаете, Александр Иванович,- красивым грудным голосом сказал Буров,- нет общей идеи. А без нее...

- Да что идея, у вас здесь масса идей и эффектов: и тебе аккумуляция зарядов, сдвиги частот и фаз, и биения, и барометрический закон, и гравитационные искажения!" А спектральные сдвиги, а интерференция от разного хода времени... Море разливанное, самая вкуснятина для разработчика приборов. Давайте прямо, Витя: если вам не по душе или не по силам сделать так, чтобы мы могли в НПВ видеть, слышать, измерять и отсчитывать все не хуже, чем в обычном мире,- скажите. Мы найдем вам занятие по силам и по душе. Вот штатная должность помощника коменданта у нас пустует, в охран-отряде есть вакансии... пожалуйста, не стесняйтесь!

В это время очень кстати (или очень некстати, с чьей позиции смотреть) в комнату на голоса заглянул Зискинд; его АКБ находилось в на том же этаже. При виде Корнева живое лицо Юрия Акимовича выразило замешательство, он, похоже было, даже поколебался: не захлопнуть ли дверь? Но - вошел, вслушался, включился, начал долбать Бурова со своих позиций: до сих пор нет способа точного измерения размеров и дистанций в НПВ - визуальные методы - врут, метром не всюду приложишься. Приходится завышать запас прочности, а это лишний расход материалов, лишняя работа, грузопоток...

Словом, взбутетененный, воспитанный, осунувшийся за эти четверть часа. Буров на полусогнутых проводил главного инженера и главного архитектора по коридору, обещая немедленно переориентироваться на быстрейшее, всестороннейшее, прецезионнейшее конструирование нужных приборов.

- Вот и чудно,- мирно сказал ему на прощанье Корнев,- а после смены загляните в канцелярию, распишитесь там в приказе - напротив пункта, в котором вам будет объявлен выговор.

- Алекса-а-андр Иванович! - огорченно взревел начлаб, развел руками.- Ну, вы, ей-богу...

- Ничего, Витя, увольняют после третьего выговора, а у вас это только первый. Так что все еще впереди.

Буров удалился. Настала очередь Зискинда.

- Юрий Акимович,- произнес Корнев голосом почти таким же грудным и глубоким, как у Бурова,- если я ошибаюсь, поправьте меня, но мне кажется, что вы не рады меня видеть. Более того, мне кажется, что вас устроило бы, если бы я не заметил тот изъянец в стене осевой башни размером восемь на десять метров и не напомнил вам о нем!

- Александр Иванович, не надо так шутить,- Зискинд приложил руку к сердцу.- Вы не представляете, как я переживал!.. Но кто ж знал, что вы заберетесь на крышу? Мы ведь с вами договаривались...

- Мы не нарушили договоренность...- Главный инженер бегло объяснил, что они устроили на крыше.- Но и это не все, Юра! Сколько у вас человек в АКБ?

- Вы же видите, Александр Иванович!

Они уже находились в архитектурно-конструкторском бюро, в зале двухэтажной высоты, стены которого были сплошь увешаны чертежами, рисунками, таблицами. Два ряда кульманов уходили в перспективу. Людей в зале было маловато: трое за чертежными досками и один в люльке у большого настенного рисунка.

- Вы мне не показывайте, я не о смене спрашиваю. Сколько у вас всего сотрудников?

- Сто двенадцать.

- Вот, пожалуйста! А на монтажных площадках я не встретил ни одного. А вы знаете, что отделочники на 54-м уровне в недоумении: где что настилать, как облицовывать? А что на 36-м вместо рифленых прутьев пустили в арматуру гладкие, тоже не знаете? Может, вы не знаете, что это ухудшит качество сцепления бетона с решеткой?.. Это знаете? Так почему в такие вещи должен вникать главный инженер? От кульмана оторваться боитесь!..

И пошло, и пошло.

Зискинд отбивался подходящими к случаю репликами, соглашался, обещал - но в темных глазах его блестел какой-то упрек. Наконец он не выдержал:

- Ну и аспид же вы, Александр Иванович!

Это было сказано с такой горечью, что Корнев опешил:

- Здрасьте, это почему я аспид?!

- Ну а кто? Этой ночью мы с вами исполнили такое дело. Вместе замышляли, рассчитывали, организовывали. И было родство душ у нас, чувство локтя, как в бою. А теперь все забыто, и вы меня драите, как Витю. Александр Иванович на секунду сконфузился: да, верно, забыл. Забыл, потому что после того дела вложил всего себя в еще одно - не проще и нелегче.

- Ах, Юра,- он взял архитектора за локоть,- мы с вами провернем еще не одно сильное дело, не раз испытаем родство душ, боевое товарищество. А по площадкам наверху - прошвырнитесь!

Когда Корнев опустился в приемную, было семьдесят шесть с минутами.

Место Нины Николаевны, окончившей свой день, заняла другая секретарша - Нюсенька, девятнадцатилетняя девушка с кудряшками, нежным цветом лица и пышноватыми формами. При виде главного инженера серые глаза ее заблестели.

Корнев взял сводку за последние часы, папку с накопившимися бумагами, велел сразу предупредить о появлении Пеца и направился к себе.

- Хорошо, Александр Иванович,- сказала вслед ему Нюся: голос ее содержал гораздо больше интонаций, чем того требовала фраза.

Кабинет у главного инженера был точно такой, как и у директора,- вплоть до стопки постельного белья на диване у глухой стены. Здесь было чисто, прохладно, неуютно. Александр Иванович некоторое время стоял посредине, осматривался - отвык. Как-то само собой у них с Валерьяном Вениаминовичем распределилось, что тот больше ведал нижними уровнями башни, зоной и внешними делами, а он - верхом; верхними же уровнями из кабинета не поуправляешь.

Он сел в кресло, откинулся, потянулся. Вникать в бумаги не хотелось. Вид Нюсеньки почему-то напомнил тот разговор наверху о молодой жене бригадира Никонова с моралью о благотворном влиянии Шара на укрепление семьи. И Толюня так стремился домой, едва с крыши не сиганул... У кого укрепляет, а у кого и не очень. Он тоже не прочь провести сегодня вечер и ночь дома - но не выйдет. Не потому что дела, не раб он делам; просто у Зинки норма: если начала сердиться, то раньше, чем через три дня, не кончит. Он был дома вчера (неужто вчера?.. как месяц назад). Она уже тогда дулась на него, дулась артистически выразительно и утонченно... Из-за чего бишь? Нет, вспомнить теперь невозможно. Объяснять ей в таком настроении, .что у них разный счет времени и событий, было безнадежно. Дочка чувствовала отчужденность между родителями, капризничала, не хотела идти спать к себе, хотела с мамой. Он тоже рассчитывал спать с мамой. Но когда наконец остались одни, взаимопонимания не получилось. С Зинкой это всегда было сложно, слишком она была какой-то... нравственно-взыскательной, что ли: надо без фальши показывать, что любишь, что жить без нее не можешь. А он, в общем-то, мог. Да и очень уж вымотался за предыдущий бесконечный день, чтобы еще дома, в постели, играть роль. Так и проспали врозь.

"Еще пару дней показываться не стоит, только настроение испорчу. Пару нулевых дней, ого!.. Да ну, проблема: вот возьму и с Нюсенькой закручу - не отрываясь, так сказать, от служения обществу. Нет, с ней не стоит, она целочка, для нее все будет слишком серьезно. Вообще сожительствовать с секретаршей пошло - занятие для неуверенных в себе бюрократов. Созвонюсь-ка я лучше с... Э, да что это я! - спохватился Корнев.- Нашел о чем думать в рабочее время. Вот оно, тлетворное влияние отдельных кабинетов!"

Александр Иванович придвинул бумаги. Сводка... ну, он знает больше, чем в ней написано; отложил. Аннотированная программа завтрашней конференции - просмотрел бегло, подсчитал число докладов и сообщений, прочел фамилии авторов; приезжие тоже будут излагать свои взгляды на НПВ... Давайте, ребята, давайте! Дальше пошли письма.

Минхимпром предлагает исследовать на высоких уровнях НПВ старение полимерных материалов... сотни названий и марок, сулят большие деньги - заманчиво, дело нехлопотное и прибыльное. Минсельхоз пробивает организацию лаборатории ускоренной селекции растений не ниже чем на 50-м уровне... Деньги, правда, обещают скромные, всего шесть миллионов, но, пожалуй, надо согласиться: хлеб все кушаем.

Запросы о возможности получения отчетов, о направлении на стажировку, о перспективах применения НПВ для нужд той или иной техники, такой и разэтакой промышленности; заявки, рацпредложения, проспекты.

Прочитав и разнообразно пометив все резолюциями, Корнев снова с удовольствием откинулся в кресле. Черт, здорово! Башня росла не только вверх, она, как диковинное дерево, распускала корни и внизу, по всей стране. Древо познания... познания - чего? Всего. Там разберемся, главное не сбавлять темп. Он вспомнил услышанный наверху слушок, что его и Пеца за нарушения могут сместить, брезгливо передернул губами: что за вздор! Как это Ломоносов говорил? "Меня от Академии уволить невозможно - разве что Академию от меня". А здесь и так нельзя: ни его, Корнева, от Шара, ни Шар от него. Потому что это он сам выплескивается в глубины НПВ, к ядру Шара, волной идей и дел, материалов и приборов, даже этой горой бетона - башней. "Как раскочегарили за три месяца, а!"

Это была минута самолюбования. Александру Ивановичу она заменяла час отдыха.

ГЛАВА 12 ВЕЛИКИЙ ПОРОСЯЧИЙ БУМ

Социальное изобретение: дуэль на фоторужьях. Секунданты отмеряют дистанцию, противники сходятся, поднимая фоторужья и наводя резкость, по команде щелкают затворами. Потом проявляют пленки, печатают снимки. У кого вышло лучше, тот и победил.

- Как, и это все?!

- Нет. Потом победитель бьет побежденному морду - до мослов.

Из Бюллетеня НТР.

Когда Валерьян Вениаминович возвращался в Шар, навстречу его машине промчался съехавший со спирали самосвал; из ковша расплескивалось что-то темное. Шлейф запаха, что распространялся за самосвалом, не оставлял сомнений. "Да что у нас там - в самом деле где-то свинарник?!"

Вверх директор поднимался полный решимости все выяснить и прекратить. На 3-м уровне он завернул в плановый отдел, вызвал по инвертору Зискинда:

- Юра, я просил вас узнать, откуда источаются свиные запахи. Выяснили?

- У нас здесь ничего такого нет. Валерьян Вениаминович. И не пахнет. Это снизу тянет, ведь около башни конвективный поток воздуха. Там что-то такое...

Пец вызвал координаторный зал, Люсю Малюту:

- Людмила Сергеевна, посмотрите внимательно' не видны ли где на нижних экранах свиньи?

- В каком смысле. Валерьян Вениаминович? - ошеломленно спросила та. - В самом прямом.

Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:

- Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?..

- Благодарю! - Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к телефону, набрал номер выпускных ворот зоны.- Несколько минут назад вы выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как оформлен выезд?

Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.

- Сичас...- ответили из пропускной замедленным басом.-

Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору ‘ 455 между отделом освоения института и колхозом "Заря". Машина колхоза.

- А?..- с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец. но спохватился, положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил директору, что творится в его институте.

- Договор 455,- сказал он приблизившемуся начплана.- С колхозом "Заря". Дайте мне этот договор.

Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте Валерьян Вениаминович листал его, читал - и клокотал от негодования. Оказывается, уже две недели неподалеку от его кабинета, на 13-м уровне второго слоя выкармливают три десятка свиней. "Ну, погодите мне!" Он взглянул на визы, чтобы определить, к кому отнести, это "Ну, погоди",- подписи были неразборчивы; это еще подогрело чувства. "Шарага!.. Ничего не было и нет: ни института, ни исследований, ни башни... началось с шараги и развивается, как шарага!" На свой этаж Валерьян Вениаминович влетел, мечтая, на кого бы обрушить гнев.

Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и сейчас легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из лифта появился директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить, заспешила, открыла дверь в кабинет главного инженера - тот читал, наклонив голову, замешкалась на секунду: как ловчее сказать? - выпалила:

- Александр Иванович, Вэ-Вэ на горизонте! Она явно не учла скорости, с какой может перемещаться разъяренный директор.

- Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! - рявкнул Пец, входя в приемную.- А во-вторых, что это за "Вэ-Вэ"?! Главный инженер - так Александр Иванович, а директор - так "Вэ-Вэ"?! Пылесос так можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..

- Простите, Валерьян Вениаминович,- пискнула Нюся, глядя в пол; она сразу сделалась пунцовой.- Я никогда больше не буду так вас называть, Валерьян Вениаминович.

Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.

- Ну,- сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть,- ну, ну... чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у пылесосов, ни у чего нет. Вот "АИ" есть сорт вина, его Пушкин воспевал - значит, меня так нельзя. А вас можно...

Он мягко ввел директора в его кабинет.

- Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у нас людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич Документгура, и Виктор Владимирович Стремпе из отдела освоения, и ваш антитезка Вениамин Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и еще, и еще... а никого так не называют. По фамилии, по имени-отчеству, по должности. А вам народом дарованы всего две буквы - и ясно. о ком речь. Да если хотите, "Вэ-Вэ" - это больше, чем "ваше величество"!

- Уж пря-амо! - по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол дивана, вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев.- Король, куда там!

- Не нравится "Вэ-Вэ", так имейте в виду, что вас еще называют "папа Пец". Чем плохо?

- Не король, так папа - час от часу не легче. Вот, не угодно ли ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами "королевстве"? - Валерьян Вениаминович протянул Корневу договор ‘ 455.

Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул, ухватил себя за нос: "Ну, черти, ну, откололи!.." - поднял глаза на Пеца:

- Ни слова больше об этом. Валерьян Вениаминович, беру дело на себя, все выясню и ликвидирую. Надо же! - Он снова щедро улыбнулся.- И это вас так расстроило?

Тот стоял, сунув руки в карманы Пиджака, глядел исподлобья.

- Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне. И еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я такого не ждал: в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на расправу сановному ревизору... Уж не буду говорить: руководителя, руководителей все предают,- но своего товарища, пожилого человека...

- ...и к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк Твен,- дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая, что его сантиментами не проймешь.- Не надо таких слов, Валерьян Вениаминович. Много бы вам помогло, если бы я сидел рядом и отбрехивался. А наверху мы тем временем такую систему сгрохали!.. И тоже хватало трудных минут.- Он смягчил тон.- А улыбаюсь я не тому: просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с вами не встречались?

- В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так сказать, а ля натюрель, суток пять.

- Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился сильнее, больше рад вам, чем вы мне.

- Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не спешил сократить разлуку! - Пец все не успокаивался.- Хоть бы в неловкое положение не ставили меня.

- А чем я вас поставил в неловкое положение?

- Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова - Васюка. И в одном приказе, соседними пунктами... Это ведь прямо для газетного фельетона. Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут воспринять хладнокровно - но такой анекдотец каждому западет в душу. Теперь ревизор повезет его в Москву... Нет, я догадываюсь, что вами двигало, когда вы составляли приказ: "чувство юмора пронизало меня от головы до пят",- как писал чтимый вами Марк Твен...

- Так ведь в этих делах, Валерьян Вениаминович, если без юмора - запьешь...

- ...но сможет ли ваш Анатолий Андреевич отнестись с должным юмором к тому, как у него будут теперь вычитать переплату?

- У Толюни?! - Корнев, посерьезнел, встал.- Как хотите, Валерьян Вениаминович, этому не бывать. Нельзя. Он, конечно, и слова не скажет, но... именно потому, что не скажет, нельзя! Другим горлохватам и не такое сходит с рук, а Толюне... нет, этого я не дам. Пусть лучше у меня вычитают, мой грех.

- О наших с вами зарплатах можно не беспокоиться. За злоупотребления нам, вероятно, такие начеты оформят - надолго запомним. А с Васюком...- Пец вспомнил худое мальчишеское лицо, глаза, глядящие на мир с затаенным удивлением, вздохнул: нельзя у него вычитать, стыдно.- Ладно, придумаем что-нибудь. Хорошо,- он сел на диван.- Что вы там наблюдали?

- "Мерцания" и тьму, тьму и "мерцания" - и ничего на просвет.- Главный инженер тоже сел, сунул руки между коленей.

- То есть проблема размеров Шара остается открытой? Саша, но ведь это скандал,- озаботился Пец,- не знать физических размеров объекта, в котором работаем, строим, исполняем заказы! Какова же цена остальным нашим наблюдениям? Что мы сообщим на конференции? От вашего и моего имени идут два доклада, оба на пленарных заседаниях. Ну, второй, который сделаете вы, о прикладных исследованиях, сомнений не вызывает, там все наглядно и ясно... А вот в первом - "Физика Шара", которым мне открывать конференцию,- там многое остается сомнительным, шатким: размеры, объем, непрозрачность, искривленная гравитация, "мерцания" эти... - Можете смело говорить, что внутренний радиус Шара не менее тысяч километров.

- Так уж и тысяч! С чего вы взяли?

- Хотя бы с того, что к "мерцаниям" мы приблизились во времени, на предельной высоте они иной раз затягиваются на десятки секунд, но не в пространстве. Их угловые размеры почти такие, как и при наблюдении с крыши. Это значит, что закон убывания кванта h сохраняется далеко в глубь Шара.

- Ага... это весомо. И в телескоп ничего не углядели сквозь Шар - ни сети, ни облака?

- Ничего.

- Так, может, Борис Борисович Мендельзон прав: внутри что-то есть?

- Если есть, то оно удовлетворяет противоречивым условиям: с одной стороны, не пропускает сквозь себя лучи света и радиоволны, а с другой - не отражает и не рассеивает их. Ни тела, ни туман, ни газы так себя не ведут.

- Справедливо. Ну, а "мерцания" эти - что они, по-вашему?

- Они бывают ближе, бывают дальше. Те, что ближе, существуют дольше, дальние мелькают быстрее. В бинокль видны некоторые подробности. Но и эти подробности - тоже мерцания, искорки...

- А как это вы различили, какие ближе, какие дальше? - придирчиво склонил голову Пец.

- По яркости и угловым размерам.

- Так ведь они неодинаковые все!.. Впрочем, можно статистически усреднить, верно, для оценок годится. Но что же они?.. Слушайте, может, это какая-то ионизация? В высотах разреженный воздух, а он, как известно, легко ионизируется, если есть электрическое поле, а?

- Я думал над этим. Валерьян Вениаминович. По части ионизации атмосферы я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так выглядят свечения от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то вроде полярных сияний, а не светлячки-вибрионы.

- Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ - все не так!

- Ну, можно подпустить насчет ионизации,- согласился Корнев.

- Подпустить...- с отвращением повторил Пец.- Вот видите, как вы... Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что подостовернее, включим в ваш - как наблюдательные феномены, без академического округления. А?

- Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете.- Корнев даже раскинул руки.- Меня шпыняете за легкомыслие, а сами... Неужели непонятно, что дать эти загадки и факты просто как феномены, без истолкования в свете вашей теории НПВ - значит, упустить теоретическую инициативу! Или вы полагаете, что если мы воздержимся от комментариев, то и другие последуют нашему благородному примеру, будут помалкивать до выяснения истины? Как не так, не та нынче наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они не несли, будут ходить в умных, в знающих - а мы в унылых практиках, которых надо просвещать и опекать... Вот,- он подошел к столу директора, взял там текст аннотированной программы конференции, вернулся к дивану,- смотрите: на первом пленарном сразу после вас выступает академик Абрамеев из Института философии с докладом "Общефилософские и гносеологические аспекты исследования неоднородного пространства-времени". Сей старец послезавтра впервые окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам; у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это дело. Но доклад-то - его! А звание - академик. А философия, как известно, руководительница наук. И что выходит?

- Ага,- сказал Пец,- действительно. В таком аспекте я не рассматривал.

- Вот видите.- воодушевился Корнев.- И вообще вы для своего возраста и положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в Шар корреспондентов. Шуганули тех деятелей катаганской литературы и искусств - зачем, спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько комнат повыше? Пусть бы себе творили, а заодно присматривались к нашим делам. Уверен, что у многих они вытеснили бы их прежние замыслы... Ведь это паблисити! А без паблисити, как известно, нет просперити.

- А надо?

- Что - надо?