Чтение 8–й страницы книги ~Должность во вселенной~

- Да просперити это самое.

- Ну вот, пожалуйста! - Александр Иванович снова развел руками: толкуй, мол, с ним,- и отошел.

- В детстве и юности,- задумчиво молвил Пец,- мне немало крови попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить, ассоциируется с популярным в южных городах еврейским ругательством...

- А, в самом деле! - оживился Корнев.- То-то она мне сразу показалась какой-то знакомой.

- ...А я мальчишкой и жил в таком городе. Да и позже - вот даже жена моя Юлия Алексеевна застеснялась перейти на нее, осталась на своей. Хотя, между нами говоря, Шморгун - тоже не бог весть что... И вот я мечтал: ну, погодите, вы все, которые не Пецы! Я вырасту большим и вас превзойду.

- Ну?

- Все.

- Назидаете? - Корнев забрал нос в ладонь.- Вместо того, чтобы прийти ко взаимопониманию со своим главным инженером, так вы ему басенку из своего детства с моралью в подтексте? Я о том, что нам это ничего не составляет, а для дела польза. И ученым так можно потрафлять: кому диссертацию надо скорее написать, кому опыт или расчет в темпе для заявки, для закрепления приоритета - пажал-те к нам на высокие уровни. Мы же станем отцами-благодетелями ученого мира, вся их взмыленная гонка будет работать на нас!

Пец с удовольствием смотрел на него, улыбался.

- Ну вот, он улыбается с оттенком превосходства! Нет, я вас, Валерьян Вениаминович, до сих пор не пойму: то ли вы действительно гений и обретаетесь на высотах мысли, мне, серому, недоступных,- то ли у вас просто унылый коровий рассудок? Такой, знаете, жвачный: чав-чав...

Это было сказано не без расчета завести Пеца. Но тот только рассмеялся, откинув голову:

- А может, и вправду такой!.. Хорошо, Саша, насчет доклада вы меня убедили. Подпустим.

...И они говорили обо всем - то всерьез, то подтрунивая друг над другом; оба ценили остроумие - вино на пиру разумной жизни. В кабинет заглядывала Нюся, делала озабоченное лицо: в приемной накопились ходоки и бумаги. Но директор или главный инженер взмахом руки отсылали ее обратно. Время от времени призывно вспыхивал экран инвертора - и снова то Пец, то Корнев, кому было ближе, отключали его.

Деловые темы мало-помалу исчерпались, разговор как-то нечаянно снова свернул к фамилиям. "Но между прочим, Валерьян Вениаминович,- сказал Корнев,- так и вышло: вы выросли и превзошли не-Пецев. Так что мораль не совсем та... И, кстати, это типично".- "Что типично?" - не понял Пец. "А это самое. Вы замечали, что на досках почета процент гадких, неблагоуханных фамилий явно превосходит долю таких фамилий в жизни?" - "М-м... нет".- "Ну! Глядишь на иную доску и думаешь: если бы какой-то писатель в своей книге наградил передовиков такими фамилиями, его бы в два счета обвинили в очернении действительности. И тебе Пузичко, и Жаба, и Гнилозуб рядом с Гнилосыром, и Лопух, и Верблюд, и Вышкварок... глаза разбегаются. Так что это общий стимул. Валерьян Вениаминович, не только у вас: доказать всяким там не-Жабам, не-Пецам, не-Лопухам, что они - ого-го!.." - "Хм, вполне возможно",- благодушно кивнул директор. "Поэтому надо считать несомненным благом для науки, что судьба одарила вас такой фамилией. А то, глядишь, и не имели бы мы до сих пор теории неоднородного пространства-времени".

- Ну уж прямо и не имели бы!..- растерянно сказал Валерьян Вениаминович, поняв, что попал впросак. Настроился было на ответную шпильку, но - взглянул на довольное лицо Корнева, спохватился.- Александр Иванович, а вам не кажется, что мы сейчас бессовестно треплемся? Будто и не на работе.

- Мне это давно кажется, Валерьян Вениаминович,- со вздохом ответил тот, слезая со стола,- только не хотелось кончать. Ну, да вы правы.

Он ушел. Валерьян Вениаминович несколько минут сидел, покачивая левой ногой, закинутой на правую, покойно улыбался и ни о чем не думал. Ему было хорошо.

Вопреки опасениям (или надеждам?.. скажем так: полунадеждам, полу опасениям) Валерьяна Вениаминовича ничего из ряда вон выходящего в этот день в Шаре более не случилось - ни в части идей-замыслов-проектов, ни в части трудовых свершений, ни даже происшествий. Не случилось по самой прозаической причине: вскоре после полудня (по земному времени) общий порыв действий, забрасывавший людей, приборы, машины и материалы на верхотуру, начал иссякать.

Первыми опустели самые высокие, "подкрышные" уровни: где из-за перебоев с материалами (даже с водой, которую не так-то просто гнать на полкилометра ввысь без накопительных резервуаров), где из-за усталости работников. Затем замерли работы на кольце-лифте... И так этаж за этажом, уровень за уровнем гасли в сумерках Шара окна в лабораториях, мастерских, залах, осветительные трубки и прожекторы на площадках. Люди сдавали на проходной свои ЧЛВ, доставали из карманов остановившиеся часы, заводили их, ставили стрелки на обычное время - и выходили в апрельский слепяще-яркий день.

Земля брала свое.

Только в зоне работа продолжалась вечером и ночью при свете иллюминационных мачт, да по спирали мотались машины, доставляли на перевалочные площадки повыше всякие грузы - на завтра.

Историю возникновения и исполнения договора ‘ 455, который вошел в анналы Шара под названием "Великий поросячий контракт", Корнев изложил на очередном НТСе, научно-техническом совещании следующим утром 7 апреля. Александр Иванович питал слабость к тому, чтобы живописать сообщения,- но здесь ему не пришлось и стараться.

...Отдел освоения, где возник и внедрился в жизнь Шара этот замечательный контракт, имел обязанностью занимать вновь отстроенные помещения башни какими-нибудь пробными, как правило, непродолжительными делами - с непременной загрузкой электрической сети, водопровода, канализации, вентиляции, внутренних (но не внешних!) грузовых путей. Это делалось, чтобы новые участки вживились в напряженно действующий цельный организм башни, и координатор далее учитывал их существование. Обычно освоители организовывали на новых пространствах бытовки, перемещали туда раздаточные инструментов и приборов, службы оперативного ремонта - и все получалось мило.

Но старший инженер этого отдела Вася Шпортько был сыном председателя колхоза "Заря" Давыда Никитича Шпортько и часто навещал родителя. В одну такую встречу в марте отец поделился с сыном заботой: горит колхоз с мясопоставками, с прошлого года должны, а сдать нечего. Пьяница-зоотехник запустил ферму, поморил свиней, а те, что остались, такие - хоть зайцев ими гоняй. Сын подумал, сказал: "Батя, все будет. Сделаем. Готовь корма",- и объяснил что к чему. Конечно, предложи такое Давыду Никитичу, пожилому солидному человеку, члену бюро райкома, хоть сам профессор Пец, он бы не поверил, отмахался руками. Сыну же он не то что поверил, а - доверился.

И сын провернул. В общей суете никто в содержание договора (где, понятно, не говорилось лобово о производстве в Шаре свинины, а трактовался некий "животноводческий эксперимент, во исполнение которого..." - и т. д.; договор составлял сам Вася) особенно не вникал. Подмахнул его и начальник отдела освоения Стремпе, и замначплана, и Зискинд, оказавшийся в эти часы главой института. Дальше все пошло, как по маслу: пропуска, накладные, рассчитанный машинами координатора график поставок... (Валерьян Вениаминович потом вспомнил, что в день начала исполнения "контракта" 22 марта он, подъезжая к Шару, обогнал грузовик, из которого несся задорный поросячий визг, и подумал: "В столовую, наверное?" - хотя, если здраво рассудить, кто в столовой станет возиться с живыми поросятами?)

Необходимая оснастка: стойла, корыта, поильники, сточные желоба - вместе с жизнерадостными кабанчиками и опекавшей их свинаркой были доставлены на 13-й уровень второго слоя; там как раз захлебнулись работы, оборудовать бытовки не имело смысла. Затем колхоз, строго выдерживая график, начал гнать в Шар машины с кормами; сначала со снятым молоком, творогом, простоквашей, с капустными и свекольными жмыхами, затем - уже в самосвалах - с замесами отрубей, пареной картошкой, свеклой, кукурузой, силосом... Всего за эти дни перевезли более девяноста тонн. Свинарки сменялись, уезжая и приезжая теми же машинами. Поросят откармливали закрытым способом, в помещении им было тепло, светло и благоуханно - работал кондиционер. Они росли, разбухали на глазах, водители и свинарки только ахали.

Все бы, наверное, окончилось благополучно и не узнало бы руководство НИИ об этом деле, если бы не забилась канализация. Случилось это на завершающей стадии, когда взрослые хряки стали, с одной стороны, очень много жрать, а с другой - степень усвоения ими пищи понизилась. "Эти десятки тонн кормов - должны же они во что-то превратиться",- философски заметил Корнев. Трубы сливов не были рассчитаны на такой поток, захлебнулись - и далее все, как полагается в неоднородном пространстве-времени, стало развиваться ускоренно. Водителям вместе со свинарками (для которых эта история вообще была сильным переживанием) пришлось в темпе грузить навоз на самосвалы, которыми привозили корм. И сам Вася Шпортько, перепуганный таким поворотом событий, закатав рукава кремовой нейлоновой сорочки, кидал совковой лопатой в кузов неблагоуханный продукт. За этим занятием и застал их главный инженер... (Он же, скажем, забегая наперед, по своей склонности к людям с инициативой отстоял инженера Васю, хотя крови его жаждали и Пец, и оскорбленный в лучших чувствах Зискинд, и все работники сектора грузопотока. "В конце концов, это действительно можно рассматривать как животноводческий эксперимент, хоть и не совсем удачный".)

Совещание, по обычаю, происходило в координаторам зале, напротив экранной стены. Здесь в креслах и за столами расположились все тузы, воротилы, элита Шара: Пец, Корнев, Зискинд, кибернетик Люся, начплана Документгура Василий Васильевич (в редакции Корнева: Василиск Васильевич; в нем и в самом деле что-то такое было), глава мятежного отдела контактных исследований Бор Борыч Мендельзон, начотдела освоения Стремпе (который сейчас подавленно молчал), невозмутимый полковник Волков - шеф "эркашников", начснаба Приятель, командир грузопотока Бугаев, главэнергетик Оглоблин, главприборист Буров, командир вертолетчиков Иванов, могучий мужчина... и даже руководитель высотной исследовательской группы Васюк-Басистов - посвежевший, отутюженный и поправившийся после проведенных в лоне семьи двадцати нормальных часов. Протокол вела Нина Николаевна.

По первоначальному замыслу это были действительно НТСы, на которые полагалось выносить только принципиальные вопросы и идеи. Но поскольку это был единственный случай, когда собирались все - прежде раз в неделю, теперь раз в два-три дня,- то наличествовали и взаимные попреки, и объяснения "почему не смог", и сваливание с больной головы на здоровую, и заключение коалиций, и снятие стружки... все двадцать четыре удовольствия. "Парад-алле" по определению Корнева.

- ...Сегодня последний день откорма,- заканчивал свое "научное" сообщение главный инженер,- свиньи достигли товарного веса. Договор 455 нами выполнен, колхоз "Заря" сможет ликвидировать недоимку. У меня все.

- Девяносто тонн...- тяжело молвил Бугаев.- Мы, как проклятые, вылизываем грузопоток, чтобы протиснуть наверх каждый лишний центнер. А тут отруби, жмыхи, самосвалы с навозом!..

- Ситуация, как в гоголевском Миргороде,- поддала кибернетик Люся.

- Нет, Людмила Сергеевна, не как в гоголевском Миргороде,- поглядел на нее Бугаев.- В том Миргороде не было координационно-вычислительного центра с телевизионным контролем. График-то для поставок-то по договору-то ваши машины рассчитали!

- На то они и машины, Вениамин Валерьянович.

- Это понятно. Но вот для чего над этими машинами вы?! То, что машины здесь умеют мыслить, я знаю.

Это было уже слишком. Лицо Малюты пошло красными пятнами.

- Пожа-алуйста, товарищ Бугаев,- запела она,- займите вы мое место. Охотно уступлю. Может, в координаторе вы, наконец. найдете себя. А я погляжу, как вы справитесь с нашей все возрастающей неразберихой!

Пец постучал карандашом по столу:

- Товарищи, не отвлекайтесь. Нам надо заново обдумать ситуацию. Дело вот в чем: увлекшись описанием "поросячьего бума", Александр Иванович забыл сказать о главном, о результатах своих и Анатолия Андреевича вчерашних исследований. Главное же то, что радиус Шара,- или даже точнее - толщина неоднородного слоя в нем,- не менее тысячи километров...

- Ну, вам-то я об этом доложил,- пробормотал Корнев.

- Что это значит? Если до сих пор мы сдерживали себя в проектах и замыслах, ожидая, что вот-вот выйдем в зону однородности, исчерпаем НПВ, то после их аэростатной разведки ясно, что Шар ни по объему пространства в глубине, ни по ускорению времени нам пределов не ставит. Насколько мы внедримся в него и освоим НПВ, зависит единственно от наших стремлений, технических возможностей и, главное, от глубочайшей продуманности всего в комплексе. Вот я и хотел бы для начала услышать ваши суждения о пределах возможного во вверенных вам службах. Ситуация была новой. Все замолчали. Коротко взмахнул рукой Зискинд. Пец кивнул ему.

- Собственно, в своем проекте Шаргорода мы интуитивно таким и руководствовались. Поэтому я смогу сейчас обосновать, что мы внедримся в Шар - для более-менее постоянной работы и обитания - не выше тысячи метров...

- Только-то?! - повернул к нему голову Корнев.

- Да. Смотрите: на пятистах метрах, где кончается ныне осевая башня, ускорение времени сто пятьдесят. На восьмистах метрах оно превосходит три тысячи: три тысячелетия за год. То есть выше этой отметки за год мы охватываем почти все историческое время человечества - от египетских пирамид до наших дней. Ясно, что при стационарном строительстве это за пределами долговечности строительных материалов. Далеко! Поэтому Шаргород мы проектируем не стационарным, а по принципу нашего кольца-лифта, или, если шире, по принципу телескопической антенны, которая, когда надо, складывается, а когда надо, вытягивается. Так можно будет дотягиваться - временами, импульсами - до высоты в километр. В основном же мы ориентируемся на отметку в 730 метров, но с распространением вширь. Вот на эти числа и стоит равняться.

- Семьсот тридцать метров, ускорение две тысячи - тоже...- освоитель Стремпе, наконец, обрел дар речи, закрутил лысой головой.- Как там все заселить, освоить? Ведь это же пять-шесть лет за сутки, чтоб вы мне все так были здоровы!.. Нужно максимально уменьшать зависимость от земли, от низа. Замкнутые циклы какие-то, а? Вот как с этими свиньями можно было бы... В самом деле: им корма везли - а помои и объедки из нашей столовой (в таком же количестве, если не большем!) вывозили и канализировали. И свиней. Валерьян Вениаминович, теперь вывозить не стоит, раз уж они здесь, а закупить у колхоза, пустим на мясо для борщей. Нет, серьезно!..

Оживление присутствующих. Главэнергетик Оглоблин приложил руку к сердцу:

- Слушайте, кончайте вы о свиньях. С души воротит!

- Нет, почему - здоровая идея! А навоз на оранжереи!..- поддал кто-то.

- Замкнутые циклы в нашем проекте, конечно, будут,- невозмутимо пообещал главный архитектор.

- Не знаю, что и когда будет,- подал голос командир грузопотока,- но если исходить из реальности, то, с точки зрения низа, доставки и вывоза, мы уже сейчас на пределе возможного. И вот-вот окажемся за пределом. Товарищи милые, ведь все, что есть в башне и будет, приходит с земли и возвращается туда же! Как сказано в древнем первоисточнике, "земля еси и в землю отыдеши". Это в высотах все быстро и просторно, а у нас внизу - медленно и тесно. Мы используем все мыслимые способы подачи грузов, от лифтов до вертолетов... вот канатную дорогу скоро пустим от пристани прямо на средние уровни. И что? - он оглядел сидевших с неким мрачным торжеством.- Грузопоток на пределе, малейшие колебания его чреваты срывами - а башня вверху и наполовину не загружена. Думаю, что Юрию Акимовичу, чем рваться в выси, подобно лебедю из басни, надо скорее выдать и реализовать проект "вороночного входа", который он давно обещает.

Пец с беспокойством почувствовал, что разговор от нерешенного общего опять скатывается к нерешенным частностям,- и только хотел поправить, как Люся-кибернетик все окончательно испортила.

- Ну, знаете, Вениамин Валерьянович,- ввинтилась она,- если вы всерьез считаете, что грузопоток на пределе, то вы, простите, созрели для снятия! У вас масса неиспользованных возможностей - и история со свиньями прямое тому подтверждение.

И пошло, и поехало. "Опять!.." - взялся теперь за голову главэнергетик Оглоблин. "Прошу вас, Людмила Сергеевна, займите вы мое место. Научите меня, темного, как надо, просветите!.." - сделал жест рукой Бугаев - и было ясно, что он не уступает место и не собирается учиться, а лишь дает достойную отповедь математической нахалке. "Да вы начните управлять потоком не на въезде в зону, а раньше: на шоссе, на пристани, на вертодроме,- не отступала та,- вдвое его усилите!" - "Вот даже как! Интересно!.." - "Да что грузы,- сказал начплана,- людей не хватает для полной загрузки. И неоткуда взять..." - "Скорости движения надо увеличивать,- вступил приборист Буров,- лифтов, грузовиков, вертолетов - всего! А то перестраховываются, глядеть тошно".- "А ты нам радиопривод сделал? - подавил его могучим видом и рыком пилот Иванов.- Сделай, тогда будем летать быстро и по коротким маршрутам. А без надежного привода в НПВ если быстро, то прямо в открытый гроб. Летишь на зеленое, а вблизи оно, оказывается, красное!.."

- А я вот ничего не понимаю,- прозвучал среди общего шума голос Васюка-Басистова, прозвучал с такими наивными интонациями, что все обратились в его сторону: чувствовалось, что действительно человек ничего не понимает.- Почему надо все выше, быстрее, больше, мощнее? С самого начала "давай-давай", все время "давай-давай"... Что нам жжет пятки? Ведь если и не выкладываться на пределе возможностей, все равно в НПВ выходит очень прилично. Ну, неполная загрузка, ну, вместо теоретического ускорения в тысячу раз будет практическое в сто... но ведь все-таки в сто раз! Вспомните, недавно мы осваивали уровни "10", "20", "40" - и радовались: как здорово!..

- Если на то пошло, можно вспомнить, как еще полгода назад мир вообще обходился без НПВ,- подал реплику Корнев.

- Тоже верно,- взглянул на него Васюк.- А теперь сплошной зарез и аврал... какое-то судорожное стремление выложиться, выгадать и урвать. Может, мне кто-нибудь объяснить: в чем смысл жизни?

Все запереглядывались: вот нашел, где выяснять про смысл жизни - на производственном совещании. Даже Бугаев, который только что стенал от тягот, смотрел на Анатолия Андреевича с сомнением. Нина Николаевна негромко спросила: "Это писать в протокол?" Около нее захмыкали.

- Смысл жизни, молодой человек,- начплана Документгура, лысый, умудренный и морщинистый, строго взглянул на Толюню поверх очков,- в том, чтобы дожить до пенсии. До хорошей пенсии.

- А когда дожил, то в чем? - не унимался тот.

- Ходить на рыбалку.

- И все?

- И все. Нина Николаевна, протоколировать это необязательно. Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости "подоил" нос.

- Нет,- сказал он,- не поняли вы. Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял - и сейчас все объясню...- Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился.- Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну, представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки-троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву - чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду... Ну, о чем говорить: каменный век, без камня - как без рук! Работа тяжелая - перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся - и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче... но разве они утешились этим? - Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул.- Как не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы - пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество - от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ - сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом... а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток - и никаких проблем.

- Н-да...- вздохнул Бугаев,- вон, оказывается, кто виноват. Не буду я, граждане, ставить канатную дорогу, а выпишу у Альтера Абрамовича шкуру и каменный топор и пойду раскрою череп тому умнику с палкой. Чтоб и другим было неповадно.

- Вениамин Валерьяныч,- подал голос Зискинд,- вы опоздали ровно на миллион лет!

Пец смотрел на сотрудников: одни слушали с удовольствием, другие с вежливой скукой,- но у всех, за исключением разве Васюка, отношение к этому явно было как к интермедии, к забавной передышке между спорами о важных делах, ради которых и собрались. Да и сам Корнев выдал эссе о троглодитах не из склонности к философии, а более от богатства своей артистической натуры. "Образ башни, образ башни...- завертелся в уме Валерьяна Вениаминовича прежний мотив.- Каждый видит только свое, озабочен своим, а все вместе они - живая, лезущая в небеса Шара башня. Даже распри их - лишь различия в том, что объединяет всех как само собой разумеющееся: на стремлении расти, осваивать открывающиеся в НПВ возможности. И они будут делать все, чтобы подниматься и распространяться в Шаре. С упреками и претензиями друг к другу, с деловыми разногласиями, а возможно, и неделовым подсиживанием... но будут!"

И - как вчера у этой экранной стены - холодок какой-то чувствуемой истины повеял на директора. Но уловить и перевести ее в слова он опять не смог - потому что совещание вернулось к серьезным вопросам. Следующим пунктом была грызня из-за перемещений на высокие уровни. В протоколе это называется деликатнее, но суть была именно такая: неоднородное пространство-время делили, как в других НИИ делят новые площади (площадя), штатные единицы и дефицитное оборудование. И как в других институтах выцарапанный у руководства, отвоеванный у других отделов электронный микроскоп (или комната с вытяжным шкафом, полставки старшего механика, т. п.) были не просто микроскоп, комната, полмеханика, а признание заслуг и важности работ, утверждение престижа отдела,- так и здесь это измерялось в отвоеванных, вырванных числах уровня или высот в метрах.

Все стремились вверх, все стремились к быстрым крупным делам.

ГЛАВА 13 РАЗГАДКА "МЕРЦАНИЙ"

Вперед, вперед - и пусть мелькают, как верстовые столбы, остолбенелые преподаватели!

Плакат ГАИ.

Хроника Шара. 1)В этот день закончили отделку и оборудование на четырех последних этажах башни гостиницы-профилактория на тысячу мест; ее так и назвали "Под крышей". 2) Дирекция и координационно-вычислительное хозяйство Люси Малюты переселились на 20-й уровень. 3) В освободившемся помещении на уровне "7,5" развернули еще одну столовую самообслуживания, а на 10-м и 16-м уровнях открыли буфеты. 4) Закончили монтажные и наладочные работы в 12-этажном кольцевом здании-лифте; под вечер опробовали подъем его до 55-го уровня и обратный спуск: все кончилось благополучно. 5) Автоматизировали - по тем наметкам Корнева и Васюка - телескопные наблюдения в аэростатной кабине; Анатолий Андреевич со своим помощником Панкратовым поднялся в ней на предельную высоту, сделал неплохие снимки "мерцаний" различных типов.

...Нельзя не отметить, что ударная и результативная работа в этот день проходила под знаком того, что в следующий в Шаре должна состояться Всесоюзная научная конференция. Именно делегатам ее надлежало заселить на семь условных суток новенькую, с иголочки гостиницу. Для них, в первую очередь, предназначались новые буфеты и столовая. Подъемы и спуски кольцевого здания-лифта должны были проиллюстрировать одну из тем доклада Зискинда, а снимки "мерцаний" Васюк-Басистов готовил для доклада Пеца.

Показуха - душа нашего общества, пошлая хвастливая душонка. Для нее выделяют то, что не всегда дадут для дела. Разумеется, по велению Страшнова в столовые и буфеты к этому событию были завезены лакомые дефицитные продукты: от сарделек и сухой колбасы- до осетрины и крабов (академики ж будут!). Стараниями Альтера Абрамовича и Корнева часть продуктов пошла в поощрение хорошим работникам.

Тот же опытный завснаб Приятель пробил "под конференцию" многие заявки, которые иначе не удовлетворяли: на японскую видеоаппаратуру, ультразвуковые электродрели, лазерные сверхточные локаторы, итальянские унитазы с музыкальным, мажорно-бравурным спуском воды. Корнев его за это обнимал и обещал премировать.

Итак, в следующий долгий, бесконечно долгий день 8 апреля на десятом уровне башни началась (в 105.00 по времени уровня) и кончилась (в 190.00) Первая всесоюзная конференция по проблемам НПВ. На нее съехались более тысячи специалистов - и уверенность их в знании предмета сильно поколебалась, пока они приближались к Шару, шли в зоне и поднимались наверх.

В пригласительных билетах, высланных заранее, все были предупреждены, что опоздание к своей проходной на пять минут чревато пропуском пленарного заседания первого условного дня (8а-апреля), опоздание на час-потерей двух первых дней (8а и 8б) работы конференции; приглашения опоздавших на два часа аннулируются за ненадобностью. В 10.25 земли (104 часа 10 минут десятого уровня) накапливающихся у зоны делегатов начали регистрировать, пропускать, комплектовать в группы и доставлять с сопровождающими наверх. Все заметные места в коридорах и вестибюлях украшали плакаты: "Товарищи делегаты. Ни шагу без сопровождающих, если не хотите заблудиться в пространстве и во времени!", "Товарищи делегаты! Помните, что показания ваших ЧЛВ соответствуют хронометражу конференции, только если вы строго соблюдаете ее программу!", "Товарищи делегаты! Произвольно переходя с уровня на уровень, вы рискуете не только пропустить интересующие вас доклады, но и остаться без еды и ночлега!".

Корнева у входа в конференц-зал встретила большая группа оживленно толкующих приезжих.

- Александр Иванович,- остановил его один, широколицый брюнет неопределенной национальности,- разрешите наши недоумения.

- Слушаю вас,- сказал Александр Иванович тоном радушного хозяина; он был парадно одет, выбрит, подстрижен и испытывал симпатию ко всем.- Что другое, а недоумение разрешить легко. Итак?

- Вот в программе стоят числа: 8а апреля, 8б ... и так до "д". Это значит, что мы будем здесь находиться в командировке пять суток, так?

- Да.

- И все это сегодня, 8 апреля?

- Точно.

- Но... кто же нам оплатит суточные за пять дней?

- И гостиничные,- вступил второй.- Ведь квитанции нам выпишут за восьмое от "а" до "дэ"!

- Наша бухгалтерия такие штуки не пропустит,- сказал первый.- Для нее эта ваша программа - филькина грамота.

- Люди-то в большинстве на пять дней командировочки выписали,- заговорил третий, явный москвич: лысый, курносый, в очках и с широкой бородой, похожей на перевернутую шевелюру,- а, Александр Иваныч? Ну и отметь нам убытие тринадцатым апреля. Загодя, а? По человечеству, едренать. Денек у вас, четыре в Катагани. Апрель, юг, южаночки... Так сказать, сегодня ты, а завтра я.

Остальные глядели на главного инженера с ожиданием. Корнев захватил нос ладонью, смотрел задумчиво; его симпатии поувяли. Есть люди, для которых - чем бы они ни занимались: наукой, хлебопашеством, политикой, литературой, все равно - главное создать атмосферу пошлости; в этом их самоутверждение. "Надо же - нарваться на таких... Ну, хорошо".

- Загодя? - простецки улыбнулся он лысому.- Ну что ж, едренать, как говорится, значицца, эт можна... Давайте ваши командировочки.

Человек пять протянули ему командировочные удостоверения; но лысый москвичек, свойский, интеллигентно двигающий науки с матерком и смефуечками, воздержался - тон Корнева его насторожил.

- Вот что, друзья,- миролюбиво продолжал главный инженер,- вы волею судеб и нашими стараниями попали в Шар, в НПВ, в мир, о котором не могли мечтать ни Лобачевский, ни Эйнштейн. Даже если бы вас командировали на другие планеты, вы не увидели бы там то, что у нас. И вместо того, чтобы радоваться, что с вас за это не берут деньги, так вы еще с такими запросами!.. Валентин Осипович,- подозвал он стоявшего неподалеку референта Синицу и, когда тот подошел, вручил ему командировочные бумажки,- этим пятерым отметьте убытие немедленно, с указанием часа, заберите у них приглашения...- Он повернулся к делегатам.- И чтоб духу . вашего здесь не было! Езжайте туда, где с суточными и квартирными все в порядке. Если бы мы здесь так копеечничали, заботились только о том, чтобы вырвать все, что положено, а при случае урвать и что не положено,- ничего этого не было бы.

- Да не-ет...- все пятеро протянули руки за удостоверениями,- не надо. Мы же только выяснить. Извините!..

Референт смотрел на Корнева вопросительно. Лысый отступил на шаг, отвернулся.

- Ладно,- сказал Александр Иванович,- раздайте,- и пошел в зал.

- Как он смеет с нами так разговаривать,- произнес позади злой голос,- он же даже не кандидат наук!

Корнев не обернулся.

И забурлила разливанным морем слов, засверкала фактами, заискрилась догадками и идеями, заблистала обобщениями и теориями конференция. Отгремел, вызвав смятение умов и массу вопросов, пленарный доклад Пеца "Физика Шара"; Валерьян Вениаминович тряхнул стариной, даже о "белых пятнах" в исследованиях НПВ говорил по-профессорски уверенно и непреложно. Доклад Корнева в следующий условный день многие по-студенчески конспектировали; ловили каждое слово, просили: "Не так быстро, пожалуйста!"

Потом пошли секции. Сшибались лбами противоположные мнения, вспыхивали острые споры. Иные оппоненты добивали один другого и в порядке обсуждения, и в порядке ответа на обсуждение. и в коридорах, и после, когда, поднявшись после трудного "условного дня" в гостиницу "Под крышей", располагались ко сну.

На четвертый условный день У апреля на секции краевых явлений шарахнул потрясающий, возмутительный по общему смыслу докладище "К вопросу о пучкообразном схождении гравитационных линий вблизи Шара" Борис Борисович Мендельзон, глава отдела упомянутых явлений в НИИ НПВ. Возмутительность его почуяли еще по аннотации в программе - аудитория была переполнена. Александр Иванович тоже пришел, устроился позади, но был узнан и перетянут в рабочий президиум.

- Известно, что любые тела, находящиеся в поле тяготения Земли, от самолетов до Луны, нарушают сферическую однородность этого поля,- выдавал с кафедры в притихшую публику приземистый полный мужчина с обрюзгшим лицом, мягким носом и массивным лбом, переходящим в широкую лысину; в целом он походил на Уинстона Черчилля времен Антанты.- По величине искажения, зная расстояние между телом и центом Земли, можно определить массу искажающего объекта. Таким способом, например, определяют массу Луны по образуемой ею в океане приливной волне...

Корнев слушал и не слушал (общий смысл и цель доклада ему были известны, "пучкообразное схождение" там между прочим, в продолжение затаенной борьбы), смотрел на докладчика с лирическим чувством. Перед ним была история Шара, молодость Шара, самое начало. Бор Борыч Мендельзон, вместе с которым они лихо накатали в Таращанске особое мнение, тем предсказав это явление, искажение земного тяготения Шаром... Бор Борыч, который тотчас развил эту идею в предположение о центральном теле в Шаре и выразил его вторым особым мнением... Бор Борыч Мендельзон, который затем перешел из Катаганского университета в НИИ НПВ, организовал отдел исследований места контакта Шара с землей, выдал с сотрудниками массу статей и надменно уклонялся от низменной прикладной деятельности - до тех пор, пока не разъяснятся все принципиальные недоумения. Это было предметом его стычек с Александром Ивановичем, а Пец, напротив, его поддерживал. Бор Борыч Мендельзон, которого природа наградила крепким характером и неказистой внешностью; из нее он сотворил интересный, хоть и несколько одиозный облик - под Черчилля; даже курит сигары, три в день. "Ну-ну, Бор Борыч, давай..."

- Шар тоже создает ощутимую приливную волну, гравитационную выпуклость. Поскольку, в отличие от Луны, он неподвижен, эту выпуклость мы воспринимаем статически, как "бугор" в эпицентре,- хотя, к сведению приезжих делегатов, зона контакта Шара с планетой - поле бывшего аэродрома, реальной деформации местности здесь нет. Это можно истолковать лишь так, что внутри Шара находится вещественное ядро - тело весьма значительной массы...

"Ну, конечно, как втемяшилось тогда в его лысую башку это "центральное тело", так на том и стоит! Воистину черчиллевская консервативность, внешность обязывает..."

- Определение массы тела,- невозмутимо рокотал Мендельзон,- несколько затруднительно в силу того, становящегося уже скандальным, обстоятельства, что мы не имеем достоверных сведений о физической геометрии Шара и, в частности, не знаем расстояния до его центра. Во время подготовки этого доклада у нас в ходу была полученная Александром Ивановичем Корневым (полупоклон в его сторону; "Ага,- подумал Корнев, отвечая наклонением головы,- сейчас по нас выдаст!") и Анатолием Андреевичем Васюком-Басистовым...- докладчик нашел в третьем ряду Толюню, сделал полупоклон и ему,- вертолетная оценка радиуса Шара: несколько сотен километров. По этой величине и по картине искажений поля мы подсчитали (жест в сторону листа с графиками и формулами на доске), что масса центрального тела в Шаре составляет три-пять миллиардов тонн. (Шум в аудитории).

- Так мы считали еще позавчера,- переждав шум. Продолжал Бор Борыч.- Но тем временем Александр Иванович (полупоклон) и Анатолий Андреевич (полупоклон) поднялись вверх на аэростатах и, вернувшись, снабдили нас новой оценкой радиуса Шара, на порядок больше своей же предыдущей: тысячи километров... (Шум в аудитории с оттенком веселья. Корнев почувствовал себя в президиуме неуютно. Васюк взирал на докладчика с сонной невозмутимостью). Соответственно и массу тела в Шаре мы должны теперь оценивать в 12-15 миллиардов тонн.

- Пучкообразное схождение линий гравитации к центру Шара не может не склонять нас к мысли, что тело внутри - плотное. Локальная масса. Не облако. Оно должно иметь размеры порядка километров... Дополнительный довод в пользу вещественного ядра - непрозрачность Шара: до сих пор центральную область не удалось ни просветить, ни различить сквозь нее внешние объекты.

- Наличию такой массы в Шаре на первый взгляд противоречит кажущаяся безынерционность его при наблюдениях извне. Еще в первых наблюдениях Александром Ивановичем Корневым (полупоклон) было замечено, как легко он смещается под воздействием атмосферных зарядов и полей проводимости...

Корнев насторожился: предстояло самое щекотливое место в докладе, интересно, как Бор Борыч здесь выпутается? Мендельзон тоже повел в его сторону глазами:

- Но нам следует помнить, что эти наблюдения и их интерпретация ущербны именно тем, что они первые - то есть относятся ко времени, когда мы не знали величины реального объема Шара. Точнее сказать, знали ее еще меньше, чем сейчас, и полагали малой. Теперь эти наблюдения можно перетолковать иначе: под воздействием электрических полей легко смещаются, ерзают самые внешние, действительно безынерционные, пустые слои Шара. Внутренние же, наиболее обширные области его это не затрагивало...

"Ну, знаете!" - Корнев даже растерялся. Он, первым проникший в Шар в Овечьем ущелье, видевший, как Шар танцевал вместе с темным ядром в грозу под тучами... более того, он, переместивший Шар оттуда к Катагани,- наконец, сверх того, он, поднимавшийся позавчера в аэростатной кабине к ядру,- сейчас чувствовал бессилие доводов типа "наблюдал", "находился", "видел" перед бульдозерной логикой Мендельзона. "А для тех, кто там не были и ничего не видел, она и вовсе неотразима... Постой, может, все-таки что-то есть, оно и мерцает? И непрозрачность эта... Но масса в десятки миллиардов тонн?.. Чушь!"

- И кстати, раз уж зашла речь об электрических полях и зарядах,- завершал докладчик свои построения,- то не могу не заметить, что мы излишне увлеклись теорией Валерьяна Вениаминовича Пеца (несомненно, замечательной), особенно тем ее положением, что НПВ может порождать электрическое поле в силу факта" своей неоднородности. Настолько увлеклись, что упускаем из виду обычное классическое толкование: раз в Шаре есть заряд, то должно быть и заряженное тело... Все. Прошу задавать вопросы. Он мог бы и не просить.

- Как вы объясните, что "тело" в Шаре не падает на землю?

- И как удалось тело столь огромной массы транспортировать в воздухе из предгорий сюда?

- Да еще придерживать сверху сетями, чтобы оно не улетело! Бор Борыч поворачивался к каждому спрашивающему всем туловищем, как медведь. Поднял руку:

- Обсуждение этих вопросов может завести вас весьма далеко. Но если вы настаиваете... мы знаем немало тел, которые различным образом преодолевают тяготение: птицы, летательные аппараты, ракеты, спутники...

Тут не выдержал и Корнев:

- Борис Борисович, если вы полагаете, что там,- он указал вверх,- парит космический корабль, то так и скажите!

- И этот корабль первой посадочной площадкой выбрал город Таращанск...- подал кто-то реплику.

- Я же предупреждал, что обсуждение вопроса заведет нас далеко! - отбивался Мендельзон.- Докажите вы мне, что там ничего нет!

- Одну минуту,- поднялся Васюк-Басистов,- я сформулирую суть разногласий. Речь не о том, что там ничего нет: физическое пространство само по себе есть нечто и весьма плотное нечто. Речь о большом теле, искажающем тяготение. Раз оно искажает, то подчиняется законам тяготения, так? А раз подчиняется, то, будучи неподвижным относительно Земли, должно на нее... на нас, собственно,- упасть. А раз не падает - значит, обладает возможностью игнорировать тяготение. Неважно, как мы назовем эту компенсацию: антигравитацией, антиинерцией или еще как-то,- важно, что притяжение Земли на это ваше, Борис Борисович, гипотетическое тело воздействовать не должно. А раз так, то и гравитационного прилива вблизи Шара быть не должно. Однако, с одной стороны, оно наличествует, а с другой - ничего сверху не падает. Значит, все не так и дело не в том,- и он сел.

Толюня тоже умел водить бульдозер.

Последний вопрос задал Корнев:

- Борис Борисыч, если я правильно понял, вы считаете, что Шар здесь, а его ядро с "массивным телом" - все еще там, в Овечьем ущелье? (Общее веселье).

- А почему бы и нет, Александр Иванович? - невозмутимо ответил Мендельзон, дождавшись тишины.- Пока оценка физических размеров Шара оставалась в пределах сотен километров, это было проблематично. А теперь... что такое двести километров до ущелья в сравнении с измерянными вами в Шаре тысячами! На это и Корнев не нашел, что ответить.

III

Поздним вечером того же дня двое - Валерьян Вениаминович и его саратовский знакомец Варфоломей Дормидонтович Любарский, доцент кафедры астрофизики СГУ и делегат закончившейся конференции,- баловались на квартире Пеца чайком. Баловались всласть, по-волжски. На столе высился никелированный самовар, стояли чайники с разными заварками: хошь цейлонский, хошь индийский, хошь грузинский "Экстра" Батумской фабрики, хошь китайский зеленый... блюда с приготовленными Юлией Алексеевной закусками: бутерброды с кетой, с острым сыром, с икрой, пирожки, булочки; банки с вареньем (малиновое, смородиновое, вишневое, ежевичное - все изготовления опять-таки Юлии Алексеевны). Словом, шло не чаепитие, а чаевный загул. Склонность почаевничать возникла у Валерьяна Вениаминовича в Средней Азии, укрепилась в Саратове. Она же - помимо сходства научных интересов и житейских взглядов - сблизила его с доцентом Любарским.

Сейчас они сидели друг напротив друга: Пец в теннисной сетке, сквозь крупные ячейки которой на груди выбивались седые волосы, Варфоломей Дормидонтович в пижамной куртке - блаженствовали. Хозяйка, наготовив им всего впрок, ушла в свою комнату читать. Пили, как подобает любителям, не из стаканов, а из пиал хорошей вместимости. Лица у обоих были розовые. Любарский был лет на десять моложе Пеца, но жизнь его тоже изрядно укатала, наградив и обширной лысиной, и обилием морщин - резких и преимущественно вертикальных - на удлиненном лице, и вставными зубами. - Ну, Валерьян Вениаминович дорогой,- размягченно говорил доцент,- сражен, пленен и очарован. Я и, когда ехал, ожидал необычного, но действительность, как говорится, все превзошла: полный триумф идеи вашей. Просто блистательный триумф!

- Триумф-то триумф, - Пец поставил чашку под самовар,- да только идеи ли? А если б не Шар - как обернулось бы с идеей, с теорией? Вы же помните, как ее принимали?

- Ну как же, как же! - Варфоломей Дормидонтович осанисто выпрямил спину, изменил выражение лица, пророкотал авторитетным баском: - Ваша теория, Валерьян Вениаминович, отстоит от нужд современной физики гораздо дальше, нежели общая теория относительности от нужд практической механики.

- Шокин Иван Иванович,- с удовольствием узнал Пец. - Как он там?

- Кланяться велел, кафедру вашу занимает... А это? - Любарский снова преобразился и заговорил манерно, высоким голосом: - "Ваш закон сохранения материи-действия, Валерьян Вениаминович, возможно и фундаментален, но он куда более фундаментален, чем это необходимо естественным наукам..."

- Анна Пантелеевна с кафедры философии.

- Она нынче в Москве... Да что таить, Валерьян Вениаминович, я и сам тогда очень косвенно смотрел на вашу теорию. Особенно это электрическое поле смущало меня - от знаменателя.

Астрофизик подвинул свою пиалу к самовару, наполнил кипятком, посмотрел на чайники: "Ахну-ка я теперь зелененького!" - долил заварки погуще.

- С вами чаевничать, Варфоломей Дормидонтович,- сказал Пец, сочиняя себе смесь цейлонского с грузинским,- сплошная радость сердца. Кто нынче так скажет: ахну-ка я чайку! Как говаривал незабвенный Паниковский: "Таких людей уже нет и скоро совсем не будет".

- Ну почему? - возразил доцент.- Сейчас в ходу и более энергичные глаголы. Например, дербалызнуть.

- Так то не про чай. Кстати, если желаете...

- Нет, что вы, кто же смешивает то и другое! Некоторое время благодушествовали молча.