Чтение 10–й страницы книги ~Должность во вселенной~

Первым не выдержал Пец.

- Э, нет,- сказал он,-,так работать нельзя. Александр Иванович, выключите, пожалуйста.

Корнев щелкнул тумблером преобразователя Бурова. Мир онемел - и будто несколько отдалился от кабины.

- Все это эффектно и впечатляет,- сухо продолжал директор,- но двигаться в эту сторону, полагаю, не стоит. И без "музыки сфер" обстановка располагает к самогипнозу и обалдению. Мы академические исследователи, давайте помнить об этом. Наука под ритмы и завывания не делается. Давайте выполнять намеченную программу наблюдений. Пункт первый - поиск объектов для съемки. Приступайте, пожалуйста.

У Любарского нашлось бы что возразить Пецу в защиту эмоций, познания мира посредством их - поэтического, художественного, музыкального. Да и Корневу не понравилось распоряжение директора. Но было не до споров: обстановка близка к боевой, Пец - командир.

- Есть, капитан! - только и выразил свое отношение Александр Иванович, включил систему слежения.

Варфоломей же Дормидонтович и вовсе без слов влип в окуляр телескопа: теперь он был глаз высшей квалификации. Работа пошла. Главный инженер по экранам рентгеновского диапазона обнаруживал перспективные "мерцания", подгонял к ним перекрестие искателя; моторчики привода, завывая на повышенных оборотах, поворачивали белый ствол телескопа с пришпиленным к нему астрофизиком, пока тот не произносил: "Нет, не то. Далеко, неразборчиво. Ищите еще!" Кабину слегка покачивало. Корнев нашаривал в ядре новое ближнее "мерцание".

- Вас не укачало, доцент? - сердито спросил он минут через двадцать.

Наконец Любарский сказал сдавленным голосом: "Ага, есть. Вроде годится. Веду!" Александр Иванович запустил видеокамеру.

Эту запись потом просматривали много раз - краткую, на девятьсот кадров, историю о том, как в глубине ядра рождаются, живут и умирают миры. Без телескопа это выглядело малым световым вихриком, рассеченным перекрестием на четыре дольки: Объектив выделил центральную часть его: бурлящий ком, в котором клубились, меняли формы, делаясь все четче и выразительней, светлые струи. Из самых ярких (остальные расплылись в ничто) свились волокна около колышущихся сгустков. В некоторых выделился сияющий овал-центр. Прочие волокна завились вокруг него рукавами. Так образовалось дозвездное тело Галактики. И - в какой-то трудноуловимый миг размытое туманное свечение в ядре ее и в серединах рукавов начало свертываться в яркие игольчатые штрихи, разделенные тьмой. Это образовались и набирали накал звезды!

"Миг творения! - упивался зрелищем Любарский; сейчас и без динамиков в его душе звучал орган, какие-то хоры вели мелодии без слов.- Поток и турбуленция, звезды - турбулентные ядра в струях материи-действия. Творенция-турбуленция, ха!.. Как просто. Но нет, не так все просто: эта искрящаяся гармоничная четкость, избыточная первичная живость - ведь в потоках жидкости картины турбуленции слабее, размытее, хаотичнее. Да, первичная избыточность - вот слово. От избытка действия возникают миры!"

" Звезды-штрихи высасывают туманное свечение окрест. Теперь весь быстро вращающийся вихрь состоит из них. Ядро Галактики набухает голубым вибрирующим светом. Рукава загибаются около него все более полого, касательно - и вот сомкнулись в сверкающий эллипс. Звездные штрихи меняют оттенки и яркость - эти переливы распространяются по эллиптической Галактике согласованной дрожью. Видно: она целое, главный образ Вселенной.

Что-то ослабело, спало в пространстве - галактический эллипс опять раскручивается в вихрь. Рукава его расходятся, раскидываю г во вращении своем звездные ошметья - в них по краям тела галактики звездные пунктиры накаляются, вспыхивают сверхновыми. а те расплываются в туманные блики. Они сливаются в волокна и струи теряющей выразительные формы субстанции. Процесс захватывает центральные области - все прощально вспыхивает, тает, растворяется во тьме.

Галактика жила восемнадцать секунд. Звезды в ней - от четырех до четырнадцати секунд.

А в двух соседних с ней вихрях звезды так и не возникли: эти вселенские образы прожили свой многомиллиарднолетний век круговертями сверкающего тумана.

Вверху воцарилась Ночь. Кабина возвращалась вниз.

- Все, как у нас,- задумчиво молвил Любарский, отстегиваясь от кресла-люльки.

Пец вопросительно глянул на него.

- Я о тех двух соседних,- пояснил доцент.- В обычном небе из многих миллионов наблюдаемых галактических туманностей только десятка два на снимках расщепляются на звезды. Мы объясняем это так, что те, в которых звезд не различаем, слишком далеки. Но после увиденного здесь я склонен подозревать, что и в тех галактиках - если не во всех, то во многих - звезд нет. Мы полагаем звезды главными образами Вселенной потому, что считаем главным проявлением материи вещество. Но теперь мы видим, что это не так.

- Крамольный вы, однако, человек, Бармалеич! - молвил Корнев.

- Здесь станешь...

Кабина, колыхая аэростатами, ползла вниз. Вселенная в ядре Шара съеживалась, тускнела. Говорить не хотелось. Под стать увиденному были бы слова и фразы, доступные гениям, их испепеляющие сердца глаголы. Откуда взять такие им - обыкновенным, поистрепавшим речь в быту, на лекциях и совещаниях? Но и отмалчиваться не стоило: заниматься-то этим делом им, уж какие есть.

- Смешение и разделение,- задумчиво сказал Пец,- разделение и смешение. Два акта в вечной драме материи-действия. Разделение - выделение образов из однородного... то есть для нас пустого - пространства. Выделившееся усиливает выразительность свою: четкость границ, яркость, плотность... Так до максимума, за которым начинается спад, смешение, распад, растворение в однородной среде. Возвращение в небытие - если нашу жизнь считать бытием... У этих процессов много подробностей, маскирующих суть, но она всюду одна: разделение - смешение. Все, что имеет начало, имеет и конец. Одно без другого не бывает. Снова замолчали. Корнев хмыкнул, подоил нос:

- Бармалеич, прокамлайте теперь вы что-нибудь. - Если позволите, Саша, я продолжу вместо него,- мягко и в то же время как-то величественно произнес директор.- Варфоломей Дормидонтович уже "прокамлал": сказал слова, которые, хоть их и было всего три, перевешивают все, что мы с вами сказали и скажем: "Поток и турбуленция в нем". Вы, безусловно, герой дня сегодня, Варфоломей Дормидонтович, поздравляю вас. Это многообещающая идея, и даю вам задание исследовать ее. Там есть четкий критерий Рейнольдса для начала бурления - выжмите из него все. Доклад через пять дней. Но пока вы не погрузились в гидродинамику, подкину вам еще информацию. В стихах. Вот первая:

При наступлении Дня из непроявленного все проявленное возникает, При наступлении Ночи оно исчезает в том, что непроявленным именуют.

Имеется в виду День Брамы и Ночь Брамы, стадии в цикле миропроявления. Вторая:

Вначале существа не проявляются. Они проявляются в середине. И растворяются они в исходе...

Обе цитаты из "Бхагаватгиты", "Божественной песни" в древнеиндийском эпосе "Махабхарата". Ему более трех тысяч лет. "Существа" - в смысле "все сущее".

- Вы хотите сказать,- оживился астрофизик,- что этими словами описано миропроявление как вскипание турбуленции в потоке материи-времени?

-.И даже в соответствии с критерием Рейнольдса, Варфоломей Дормидонтович! Ведь и по нему турбуленция возникает в потоках не сразу, а когда они наберут напор и скорость. В какой-то из предшествующих цивилизаций это понимали.

- Занятно.

Корнев только переводил глаза с одного на другого. Наконец не выдержал:

- Ну, наговорили!.. Нет, граждане, как хотите, но я с вами сюда больше подниматься не буду. Это ж потом не уснешь. И вещества - то есть тела, то есть мы с вами! - ничего во вселенских процессах не значат, и вообще существует только мировое пространство да смешение-разделение в виде турбуленции... Ну и ну!

Варфоломей Дормидонтович поглядел на главного инженера - кажется, первый и последний раз в жизни - с сожалением и превосходством:

- А слабенек, оказывается, наш главный на философскую мысль, жидковат. Чем вы, собственно, огорчены и недовольны?

- Послушайте! - В глазах Александра Ивановича действительно были возмущение и растерянность.- Но если все так страшно просто... ведь это же и просто страшно!

Для зевак (коих всегда много толпилось около зоны) многочасовое путешествие троих исследователей к ядру. выглядело так: колечко голубовато-белых баллонов с рафинадно блестящей пирамидкой внутри скакнуло к темной сердцевине Шара, ринулось вниз, повисло на миг между тьмой и башней, опять рванулось вверх - и почти сразу шлепнулось на "наконечник", на крышу башни. "Ух, черт! - подумал не один.- Авария! Никто, поди, и не уцелел..."

Для Васюка-Басистова и Германа Ивановича, дежуривших на крыше, впечатление было не столь сильным, хотя первый откат кабины и зависание ее посредине их обеспокоили. Тем приятней им было увидеть выпрыгнувшего из пирамидки, едва она коснулась крыши, Корнева и затем приставить лесенку для директора и Любарского.

- Ну,- сказал главный инженер, беря сигарету из протянутой Толюней пачки и прикуривая ее от протянутой механиком зажигалки, - вот ты, Ястреб точной механики, технический Кондор, Орел смекалки, работающий от идеи...- Тот от комплиментов скалил стальные зубы, щурил калмыковатые глаза.- Давай как обычно: не надо чертежей, скажите, что эта хреновина должна делать. Сообщаю: она должна приближаться к ядру и входить в него. Желательно, не отрываясь от башни.

- Так вот же кабина и аэростаты, Александр Ива...- указал на сооружение механик.- Вместе строили. Вы же только оттуда, что вам еще?

- Мы не оттуда, мы с высоты два километра, на какой еще держат баллоны. А далее - пустота, космос, звезды, галактики. Вот к ним бы и надо!

- Какие звезды, ну что вы такое говорите! - Герман Иванович обиделся, не понимая, чего это главный вздумал над ними шутить.- Светлячки, мерцания - разве ж звезды такие! Что я, звезд не видел!

Х - Ну вот, не верит...- Александр Иванович повернулся к Васюку.- А ты, Толюнчик, веришь?

- Верю,- флегматично отозвался тот.

- Так ну?..

- Идею надо.

Корнев махнул рукой и направился к люку, размышляя, что вот есть в его распоряжении и разнообразнейшая техника, и средства, и умелые работники, и неограниченное время, которое тоже деньги... а без идеи все это выглядит так, что лучше бы ничего не было! Он испытывал сейчас что-то подобное мукам неразделенной любви.

И Валерьян Вениаминович спустился вниз, в прозу. В приемной Нина Николаевна вручила ему стопку листов с типографским текстом:

- Верстка вашей статьи для сборника, просят скорее вычитать и вернуть.

- Это уж как водится,- буркнул директор, забирая бумаги. В кабинете он разложил листы на столе, вооружился ручкой, начал читать. Это был его доклад на конференции, состоявшейся страшно давно, будто в другую геологическую эру - еще до открытия MB. "Что ж, кое-что придется исправить",- подумал Пец. И - глаза его зацепились за последний абзац на последнем листе, за свои заключительные слова, произнесенные неделю назад перед большой аудиторией: "Неоднородное пространство-время в Шаре изучено нами еще не до конца. Не совсем ясен, например, закон уменьшения кванта h в глубинной области; соответственно шатки оценки ширины промежуточного слоя. Не в полном объеме исследовано еще и наблюдаемое в ядре Шара явление (по-видимому, атмосферно-ионизационной природы) "мерцаний" - быстро меняющихся короткоживущих свечений вихревой и штриховой конфигураций. Познание вышеуказанных явлений и их закономерностей несомненно усилит наше понимание физики неоднородных пространств и обогатит практику".

Сначала у Валерьяна Вениаминовича запылали щеки. По мере чтения жар от них перекинулся на лоб, уши, подбородок, даже на шею. Скоро вся неприкрытая сединами часть головы приобрела отменный багрово-свекольный оттенок. Лишь один раз в жизни ему было так стыдно, как сейчас: в Самарканде, когда встретил Юлю в сквере - после развода... Со страниц собственной статьи на Пеца глянула самодовольная физиономия ученого-мещанина, физиономия, которую он так ненавидел и которой боялся у других: с лоском фальшивой эрудиции и снисходительного разумения всего. Положитесь, мол, на мой авторитет, граждане, я все знаю-понимаю... Ну, правда, некоторые незначительные вещи "не в полном объеме", "не до конца", "не совсем". Вот пока еще не разобрался с такой малостью, как "мерцания"... Но это все пустяки, граждане, третьестепенные детали в картине мира, которую я разумею и преподаю другим; будучи разгаданы, они займут надлежащее место в ней. Волноваться не из-за чего, граждане, ваше дело меня обеспечивать, возвышать и хорошо оплачивать.

Неприятно было обнаружить в себе самодовольную ограниченность человека, который, зная лишь чуть больше других, уверен и убеждает прочих, что постигнул все. "А ведь конспектировали многие..." - сатанея, подумал Пец.

Он собрал оттиски и, бормоча с яростью: "Подпустить! Подпустить!?" - разорвал их пополам, потом еще и еще.

ГЛАВА 15

ОДА ТУРБУЛЕНЦИИ И ПОСЛЕДНИЙ ПРОЕКТ ЗИСКИНДА

Наша дружба переросла в любовь, как социализм сейчас перерастает в коммунизм.

Из заявления о разводе.

...Более трети века, с самого начала работы в фантастике, автора упрекают, что он излишне научен. Слишком обстоятельно излагает нужные для понимания проблемы сведения. Излишне добросовестен в обосновании идей. И так далее.

Само то, что добросовестным можно быть излишне, определенным образом характеризует нашу фантастику. Упреки участились в последние годы, когда жанр этот, как мухи зеркало, засидели гуманитарии. Вот уж у них-то ничего не бывает слишком, за исключением разве одного: вторичности.

Автор не однажды объяснялся на этот счет с редакторами и рецензентами. Сейчас считает нужным объясниться публично.

Представим себе дерево, скажем - клен. После созревания на нем семян, соткнутых семядольками двух лопастей, и при малейшем дуновении ветра рассеивает их; и летят, красиво вращаясь, тысячи, десятки тысяч пропеллерчиков - чем дальше, тем лучше. Подавляющая часть их падает на асфальт, на мусор, на камни - пропадает без толку. Несколько попадает и на благоприятную почву. Но чтобы здесь проросло деревцо, мало почвы - надо, чтобы и семя было хорошим, плодотворным.

А поскольку неясно, какой пропеллерчик куда упадет, надо, чтобы, все семена были плодотворны, несли заряд будущей жизни.

Заменим дерево автором (в компании с издателями, разумеется), многие тысячи семян тиражом его книги, почвы - равно и благоприятные, и неблагоприятные - читателями... Дальше должно быть ясно.

Да, увы, в большинстве случаев мы сеем на камень. Читатели ждут от книг развлекухи, в крайнем случае - ответа на злободневные вопросы (т. н. "жизненной правды"), а иное не приемлют. Поэтому, если отвлечься от коммерции (а от нее надо отвлечься), книги выпускают большими .тиражами -ради того единственного экземпляра, который попадет к читателю - почве; он примет новую идею, совпадающую с тем, что сам чувствовал и думал. Тогда она прорастет.

Для этого и бывают в книгах идеи-семена. Чем больше - тем лучше, чем обоснованней - тем лучше. Обоснование суть удобрение. Х

Знать бы того читателя, прямо ему и послал бы, а остальное можно и не издавать. Но как угадаешь? Вот и переводим леса на бумагу.

По одному читателю-почве на идею - и цивилизация будет продолжаться. Не станет таких читателей или не станет авторов с идеями - все под откос. Ни кино, ни телевидение, ни иные игры в гляделки книжный интимный механизм оплодотворения идеями не заменят.

...Автор это к тому, что излагаемые ниже размышления Варфоломея Дормидонтовича Любарского, на заданную Пецем тему, смесь гидродинамики и богоискательства, в сюжетную канву романа, в общем-то, не очень вплетаются. Их можно было бы и не давать. Даже, пожалуй, ловчее не давать, выигрышнее. Ну, подумаешь: объяснение тайн мироздания - сложно-простых недетективных тайн... что они супротив трупа в запертой изнутри комнате!

Но ради того единственного читателя - дадим. Прочие же все, если им этот раздел покажется скучным и трудным, могут пропустить его без ущерба для своего пищеварения.

(Но, кстати, о пищеварении и о других процессах нашего организма, кои идут когда хорошо, когда худо; да и не только о биологических.

Чтение и обдумывание некоторых мест "Оды турбуленции" - автор убедился в этом на опыте - помогает самоисцелению от недугов. Уравновешивает. Улучшает житейскую стратегию и тактику, сиречь поведение. Так что смотрите.)

Заметки В. Д. Любарского к докладу "Наблюдаемый мир как многоступенчатая турбуленция в потоках времени". (Назначение заметок научное, но от одиночества и неуюта Варфоломей Дормидонтович заносил на эти листки и посторонние мысли, свое житейское.)

"Почему издревле любят слушать журчанье ручья? Какой смысл в этих меняющихся звуках, веселых и печальных, звонких и глухих, сложных и простых, повторяющихся и новых?.. Наверное, тот, что ручей сообщает нам - полнее всех слов - главную истину о мире и о жизни. Имя этой истины - турбуленция.

...Кипенье струй, их сердцевин. Бурленье в "ядре потока", как это именуют в гидродинамике. Множество струй и потоков во Вселенском океане материи-действия, кои сами порождены крупномасштабной турбуленцией и которые без кипения-бурления-вихрения в них и обнаружить невозможно".

Академические сведения о турбуленции (только сведения, наукой это не назовешь). Слово "turbulentia" по-латыни означает "бурный", "вихревой" (отсюда "турбина"), "беспорядочный". Большинство реальных потоков жидкости и газа, включая атмосферу, несут в себе турбулентную сердцевину; бывают турбулентны и целиком.

Переход ламинарного (плавного) потока субстанции, имеющей определенную вязкость "мю", в турбулентный происходит при увеличении его скорости v или возрастании сечения S - то есть так или иначе при возрастании явления потока. Характеризуют переход знаменитым, уважаемым даже В. В. Пецем (а на мой взгляд все-таки изрядно дутым) критерием Рейнольдса, или числом Рейнольдса:

Re=vS/(мю)= const.

Дутость его в том, что даже в экспериментальных потоках, текущих в трубах или каналах заданного сечения, эта величина далеко не "const", она меняется от двух до семидесяти тысяч. Было бы интересно, если бы моим коллегам-гидродинамикам с такой определенностью отвешивали и отмеривали то, что они покупают в магазинах!.. А для вольных потоков типа струй в реке, ветров в атмосфере или там Гольфстрима, Куросиво Re и вовсе неизвестно. Да и попробуй определи у таких потоков сечение или усредни их скорость.

Так что это не формула, а скорее образ: в потоке при некотором напоре и размерах возникает неустойчивость - бурление-волнение-вихрение. А когда поток ослабевает, все постепенно успокаивается, возвращается к плавности-однородности - в ламинар. Еще не все. Для начала турбуленции (и для образа ее) важна инициирующая флюктуация - какое-то случайное событие-возмущение. Например, если кинуть в гладкий поток камешек, турбуленция начнется при Re=2300; если не кинуть - оттянется до Re= 60 000. Если тот же камешек не кинуть, а осторожно внести, тоже затянется. Если камень крупный - за ним пойдут крупные волны, если маленький - мелкие, и т. п.

...Это можно наблюдать на водосливных плотинах: переваливает через бетонную стенку во всю ее ширь тугая, насквозь прозрачная зеленая полоса - а ударившись о поддон, сразу делается пенистой, шумной, серой, в зыби и водоворотах; совсем другая вода.

Или на берегу моря: идет красивая гладкая волна, а как коснулась галечного дна - запенилась, забурлила...

"Не образумлюсь, виноват". А виноват я в том же, что и Чацкий, смысле: горе от ума... Прибыло решение ВАКа о лишении меня по ходатайству СГУ звания доцента. И как быстро-то! Бумаги о присвоении мне такого звания лежали в комиссии целый год. А здесь в неполные две недели - чик! - и готово. А еще говорят, что в ВАКе сидят бюрократы.

Теперь я сам подскажу Александру Ивановичу, который любит именовать меня доцентом (подозреваю, что более под влиянием фильма "Джентльмены удачи"), уточнение: доцент-расстрига.

Но продолжим о турбуленции. Что существенного удается выжать-обобщить из всех источников? Какую квинтэссенцию?

...что полного математического описания турбулентных процессов нет и не предвидится: все они сложны, как... как сама природа. Теории описывают простенькие частные проявления турбуленции: гармонические волнения - нарастающие, убывающие, интерферирующие - и вихри.

О последних стоит подробнее:

- центральная часть, "ядро" вихря, вращается по закону твердого тела, как целое;

- за пределами ядра скорость вихря убывает пропорционально квадрату расстояния;

- вихревые трубки во взаимодействии завиваются друг около друга; тонкие, естественно, обвивают те, что толще, мощнее.

(Все это так и просится на аналогию с... но не спеши.)

...что при всем богатстве образов турбуленция не есть хаос - сложные, но устойчиво повторяющиеся картины пульсаций, колебаний, вихрений.

При этом опять выпирают замечательные свойства турбулентного "ядра" в потоке:

- во-первых, при нарастании скорости потока "ядро" стягивается, уплотняется; картина бурлений в нем становится более упорядоченной, периодической; а при уменьшении напора наоборот - "ядро" разбухает, рыхлеет, расплывается;

- во-вторых, запас турбулентной энергии в "ядре" пропорционален квадрату скорости потока.

Это опять ассоциируется с... но молчание, молчание! ...что - и это, пожалуй, самое важное - крупномасштабная турбуленция многоступенчата, и энергия в ней распределяется также многоступенчато:

- наиболее крупные пульсации (волны-струи) получают энергию от несущего потока; когда напор и сечения в них достигают критерия Рейнольдса, то в этих струях возникают свои зоны турбуленции - то есть первичные струи-волны сами оказываются для них несущими ламинарными потоками, питают вторичные ядра и вихри бурления своей энергией;

- самые выразительные и крупные пульсации в этом волнении оказываются несущими гладкими потоками для еще меньших зон турбулентного кипения третьего порядка... и так далее;

- и все это древовидно ветвится во времени и пространстве, дробится на заметные образы в "однородной" среде - до некоего предела. До какого?!

...что, наконец, в информационном смысле взаимоотношения между потоком и турбуленцией таковы, как, например, между магнитной лентой памяти и записанной на ней информацией. А содержание информации, как я отмечал, зависит от вида первичных возмущений потока. Они подобны генам в актах зачатия.

Но последнего я, пожалуй, в докладе не скажу - побьют.

Турбуленция в живом, турбуленция посредством живого... управляемая турбуленция. Это тоже тема. Возьмем, к примеру, духовую музыку: если дуть в мундштук валторны (трубы, кларнета) слегка, без напряжения,- никакого звука не будет. Шипение, сипение - ламинар. А поднаддать дыханием да соответственно сжать губы, да нажать нужный клапан - и пошел музыкальный звук! Да-да: иначе сдвинуть губы, надавить иную клавишу - будет иной звук... но музыка пошла, прежде всего, потому, что превзойден критерий Рейнольдса. И все выпеваемые дыханием звуки-ноты инициированы определенной флюктуацией-затравкой: движением губ, клавишей, клапаном.

Да и не только духовая музыка, а смычковая: скрипки, виолончели, контрабасы! Если вести смычком по струнам легко и слабо, звука нет; так же, если струны слабо натянуты. Ускорил движение смычка, нажал на струны - полился чарующий звук...

Черт побери, а ведь и речь наша - турбуленция! Спокойное дыхание тихо, ибо ламинарно. Что мы говорим и как - это от инициирующих движений гортани и языка. Но сама речь, голос - от того, что дыхание перешло за критическое число Рейнольдса.

Какое, однако, богатое явление!

...Да и храп наш во сне, милостивые государи, от него же. Ведь не зря сей звук исторгается из носоглоток спящих не в начале выдоха, а самой сильной части его, при достаточном напоре.

Впрочем, это уже неуправляемая турбуленция. Но главное - на размытость числа Re от 2000 до 60 000 не следует негодовать ни мне, ни теоретикам-гидродинамистам и аэродинамистам. Это дар божий для нас, в этой размытости содержатся все наши возможности управлять образами турбуленции. Вот так и получается вся "творенция-турбуленция". Не творение - великий созидательный акт, а именно творенция. Ничего особенного в ней нет.

21 апреля. Подъемы в MB, наблюдения MB становятся нашим бытом. Сегодня поднимались с Валерьяном Вениаминовичем. Наблюдали и сняли замечательное зрелище: разрушение Галактики от внедрения ее в переходный слой, в барьер неоднородностей. Она была спиральная, возникла в юго-восточной части Шара, развилась до звезд - и все время своей эволюции будто падала на нас. Было страшновато. В переходный слой Галактика внедрилась всем ядром - оно разорвалось на клочья звездных скоплений. Дождь звезд падал на нас, как праздничный фейерверк... Но в возросшей неоднородности пространства и они все размохрились в светящиеся кисточки, расплылись в туман, в ничто.

Картина уникальная: не просто кончина звездной системы в результате старения, ослабления напора ее времени-потока, а - катастрофическая гибель ее. Зрелище для богов, цепенящее душу. И снова я смотрел, будто подсматривал, задавал себе вопрос: имеем ли мы, смертные, право видеть это? Не приличней ли нам заблуждаться-самообольщаться, нежели познавать такие истины?

...Ибо мир сей велик и страшен. Он велик и прекрасен. Велик и добр. Велик и беспощаден. И его краса, ужасность, беспощадность и доброта пропорциональны его величию.

А оно - бесконечно.

Немного покалякали об этом с В. В. на спуске. Начали с академических выводов:

- что в неоднородном пространстве миры-цельности существовать не могут;

- что поэтому переходный слой надежно защищает нас от неожиданностей, например, от того, что из MB сюда выскочит звезда;

- и что в глубинах ядра микроквантовое пространство-время однородно...

Но потом съехали на лирику. Валерьян Вениаминович декламировал космогонический гимн из "Ригведы": "Без дуновения само собой дышало Единое - великая тьма, сокрытая тьмою..." - и перебивал сам себя:

- Знали древние об этом первичном Дыхании Вселенной, порождающем миры и поглощающем их. А, Варфоломей Дормидонтович!..

Я тоже декламировал из Киплинга: "И Тамплисон взглянул вперед и увидал в ночи звезды, замученной в аду, кровавые лучи. И Тамплисон взглянул назад, и увидал сквозь бред звезды, замученной в аду, молочно-белый свет..." А на мой вопрос-сомнение (вправе ли?) В. В. ответил вроде бы невпопад:

- Когда Будду спрашивали, конечен или бесконечен мир,- он вместо ответа погружался в созерцательное молчание. Это было красноречивее всех слов. Так и нам надо.

По существу верно. Величие мира - не тема для умствований. В словесах легко заблудиться. Делаем, -что можем, вот и все.

Но как мы, двое пожилых и сложных, были близки там друг к другу! Поистине, подлинная близость возможна только перед ликом Вечности.

А с турбуленцией - и натягивать особенно не надо, искать детальные соответствия. После того, что мы увидели в MB, как все различимые образы ("проявленное") возникают в стремительном полете из пустого пространства, а затем растворяются в нем же,- нам от этого процесса и деться некуда. И не надо.

Надо лишь преобразовать мысленно (и теоретически) все потоки из обычных трехмерных в четырехмерные, текущие по времени,- а себя, как наблюдателей, отождествить с ним.

А сейчас, милостивые государи, я весь во власти неуправляемой турбуленции. И почему, интересно, так бывает: когда вникаешь в идею, то вживаешься в нее и тем, чем надо и чем не надо? В бронхах скребет, щиплет и колет, температура за 38€, глаза слезятся, нос и того хуже. Хрипло, шкварчу и кашляю. Прохватило на апрельских сквознячках, когда, разгоряченный вышел из башни и прогуливался у реки с открытой шеей. Сижу на бюллетене, Юлия Алексеевна, спасибо ей, отпаивает меня чаем с малиной и медом; Вэ-Вэ вечером по своей рецептуре добавляет в этот чай вина или коньяку.

Сижу, стало быть, на бюллетене и мудрствую.

Ведь что есть данная болезнь (а вероятно, и не только данная!), как не переход в турбулентное состояние моего организма от внешней зловредной флюктуации в виде сквозняка? Из здорового спокойного состояния организма, кое мы не ценим и не замечаем, ибо оно есть ламинар? Сколько сразу мелких, вздорных, неприятных изменений - в легких, носоглотке, во всем теле... Откуда что и взялось! Сколько ощущений, переживаний. Апчхи!.. Аррряяяпчьх!.. Чем не духовая музыка!

Нет, богатое явление.

И недаром, видимо, индусы лечат больных тем, что перво-наперво перестают их кормить - так снижая напор жизненных сил, напор праны. Болезни суть избыточность здоровья.

И еще одно родство турбуленции и болезней: начинается легко и внезапно - тянутся, сходят на нет долго и трудно.

И еще, и еще: добро ламинарно, зло - турбулентно. Мы обычно рассматриваем борьбу добра и зла на равных. И с неизвестным исходом, как в футболе. Но это потому, что мы не знаем, насколько всеобъемлюще и мощно то неразличимо прозрачное, ясное Добро, что держит, несет, обволакивает и пропитывает наш мир. Верующие догадываются об этом - и называют его Бог.

...Именно поэтому не следует платить злом за зло, отвечать ударом на удар, мстить: лучший способ борьбы с турбуленцией... отсутствие борьбы. Ненасилие. Тогда она сникнет, растворится в ламинарном Первичном Добре.

Но это я, пожалуй, также приберегу для себя.

Из доклада В. Д. Любарского на семинаре: - Мир пространственно четырехмерен. Время - тоже пространство. Только по этому - четвертому - направлению мы движемся-существуем. Разбегание галактик, заметное в обычной Вселенной по "красному смещению", как раз и подтверждает, что направление времени не всюду одинаково: существование дальних миров в своем времени мы видим как их движение в пространстве. По-видимому, и в нашей Вселенной, как и в MB, это разбегание породил Вселенский Вздох. Наивной механистической интерпретацией его является гипотеза Вселенского Взрыва - попытка утвердить первичность "тел" в материи. Ибо мы сами тела.

Между тем, разбегание галактик допускает простой вывод: чем они дальше от нас, тем их время ортогональной к нашему. То есть по своему направлению времени все миры мчат-существуют - наращиваются спереди, сникают сзади - с наибольшей возможной скоростью, со скоростью света. Обычное относительное движение тел, кое мы видим, его часть их движения-существования в своем индивидуальном для каждого тела времени, а если проще, то в своих несущих струях. Тела в них - турбулентные ядра.

Больше того, сам факт наличия предельной скорости может быть понят только в теории плотных сред и применительно к малым возмущениям в них. В самом деле, ведь эта скорость, которая нам, малым, кажется чудовищно огромной,- триста тысяч километров в секунду! - во вселенских... да что, даже в межзвездных - масштабах просто мизер. А остальные, кои меньше ее, так и вовсе. Что ж громадная и могучая Вселенная с этим так сплоховала? А то и сплоховала, что в ней это скорость распространения малых возмущений в плотной упругой среде - ни они сами, ни скорость их для нее существенной роли не играют. Не то что для нас. И кстати, эти знаменитые лорентцевские, приписываемые Эйнштейну, множители "1-V^2/с^2", от коих в теории относительности укорачиваются стержни, удлиняется время и растут массы - поражающие наше воображение эффекты! - вы всегда встретите в учебниках по газовой и гидродинамике при описании движения потоков и малых возмущений в них. Только под "с" там разумеют скорость звука в газах и жидкостях, а не света в "пустоте".

...По своему направлению движения-существования мы воспринимаем только себя: в одну сторону памятью, в другую, в будущее,- воображением-прогнозированием, уверенностью в продолжении себя и дальнейшем бытии. Для восприятия прочего мира остаются три измерения. Естественно, что в текущих рядом с нами струях времени мы в силу синхронности процессов видим не их и не пенно бурлящие дорожки-сердцевины в них, а некие трехмерные образы в "пустоте". Это еще та пустота.