Чтение 2–й страницы книги ~Сент-романские воды~

Ему бы следовало знать, что слава про этот родник пошла в мрачные времена папизма. И хоть ключ окрестили именем святого Ронана, я никогда не поверю, чтобы этот добрый человек отвечал за такой источник. Мне говорили знающие люди, что он вовсе и не католик был, а просто талдей, или халдей, или вроде того. А не выпить ли вам еще чашечку чаю, мастер Фрэнси? С кусочком бисквита? Я его пеку на домашнем масле, а не на остатках кухонного жира, как все то, что продают внизу у кондитера. У него в печенье больше дохлых блох, чем тмину. Нечего сказать, кондитер! Пусть мне дадут на пенни ржаной муки, да еще на пенни патоки, да два-три зернышка тмина, и я напеку сластей получше тех, что выходят из его печи.

- Ничуть не сомневаюсь, миссис Додз, - согласился постоялец. - Дивлюсь только, как удалось обосноваться здесь чужим людям, когда тут есть такая давнишняя и хорошо известная гостиница, как ваша. Все дело, вероятно, в минеральной воде. Но как случилось, хозяйка, что об этой воде вдруг заговорили?

- Не знаю, сэр. Вода считалась у нас никуда не годной, разве что какие-нибудь бедняки купали в ней золотушного ребенка, когда у них не было на что купить солей. Но миледи Пенелопа Пенфезер захворала какой-то особенной болезнью, какой до нее никто на свете не хворал, и ее надо было лечить по-особенному, как еще никого не лечили. Что ж, оно, пожалуй, и правильно. Сами знаете, ей ума не занимать, и у нее в поместье Уинди Уэй, том самом, что ее светлости угодно называть Воздушным замком, гостят все эдинбургские умники. У каждого из них свое умение - один сочиняет стихи и рассказы, не хуже чем Роб Берне или Аллен Рэмзи. Другие лазают по горам и долам и расколачивают молотком камушки, словно они спятили с ума, мостивши дорогу, - говорят, будто им хочется узнать, как мир сотворен! Есть среди них и такие, что бренчат на всяческих скрипках и гитарах. А несколько несчастных рисовальщиков торчат по окрестным утесам, взгромоздившись на верхушку как вороны: вашим делом занимаются, мастер Фрэнси. Потом еще те, что побывали в чужих краях или говорят, будто побывали, а это, сами знаете, все одно. Да еще разные девицы, неряхи длиннохвостые они щеголяют разными глупостями, которые надоело проделывать самой миледи, точь-в-точь как ее вертлявые служанки, что донашивают ее платья. И вот после счастливого, по их словам, выздоровления ее светлости вся эта перелетная стая отправилась однажды вниз и расселась у родника. Там они пообедали на голой земле, словно цыгане какие, и тут начались песни и романсы во славу источника, как они величают наш ручеек, и в честь леди Пенелопы Пенфезер. Наконец они порешили выпить всем кругом по полному стакану воды из ключа, от чего, говорят, со многими по дороге домой приключилась изрядная беда. Все это называлось у них пикником, будь они неладны! Так под дудку ее светлости закрутилась вся эта карусель, и каких только лихих плясок не отхватывали они с тех пор! Потому что затем налетели туда каменщики и кондитеры, проповедники и актеры, епископальники и методисты, шуты и скрипачи, паписты и пирожники, доктора и аптекари, да еще, конечно, лавочники, что торгуют разной чепухой и мишурой и ломят за нее тройную цену. И стал расти новый поселок у источника, и зачах добрый старый Сент-Ронан, где порядочные люди умели радоваться и веселиться задолго до того, как народились эти шуты и в их безмозглых головах завелись такие дурацкие причуды.

- А что сказал на все это ваш хозяин, сент-ронанский лэрд? - спросил Тиррел.

- О каком это моем хозяине вы спрашиваете, мастер Фрэнси? Сент-ронанский лэрд мне вовсе не хозяин, вы это и сами должны бы помнить. Нет уж, слава богу! Мег Додз сама себе и хозяйка и хозяин. Хватит того, что дверь у меня открыта даже в троицу и в Мартынов день, мастер Фрэнси. Ведь у почтенного мастера Байндлуза, помощника шерифа, в его кабинетике, в одном из отделений письменного стола, лежит старый кожаный кошель - там найдется и грамота, и инвеститура, и судебное извещение вдобавок, все точка в точку. Справьтесь, коли хотите.

- Я совсем забыл, - сказал Тиррел, - что гостиница принадлежит вам. Зато я помню, что у вас есть земли в округе.

- Может быть, да, а может быть, и нет - ответила Мег. - А если да - так что с того? Вам, кажется, хотелось узнать, что же сказал на все эти нововведения наш лэрд, дед которого был когда-то хозяином моего отца? Лэрд кинулся на деньги, как петух на крыжовник, и сдал в аренду весь этот славный луг у источника, тот, что зовется Сент-Уэлхолм. Был это, пожалуй, лучший кусок земли во всех его владениях. И эту землю он отдал, чтобы ее кромсали, и крошили, и ковыряли, как только вздумается Джоку Эшлеру - он каменщик, но теперь вздумал называться архитектором. В новом мире и слова новые - лишняя забота для старых людей вроде меня. Стыд и срам молодому лэрду, что он пустил отцовское наследие по ветру, а оно, похоже, так и будет. И горько мне это видеть, хоть и не моя печаль, что станется с ним и с его имуществом.

- А поместьем владеет все тот же Моубрей? - спросил мистер Тиррел. - Тот старый джентльмен, с которым я еще повздорил...

- Из-за того, что стреляли куропаток на Спринг-велхедской пустоши? - договорила Мег. - Ох, сынок! Славный мистер Байндлуз ловко вызволил вас тогда. Нет, нет, в поместье сидит теперь не старик, а его сын, Джон Моубрей. А тот уж лет шесть-семь как спит крепким сном у сент-ронанской церкви.

- И он не оставил других детей, - спросил Тиррел дрогнувшим голосом, - кроме теперешнего лэрда?

- Другого сына он не оставил, - ответила Мег. - И этого за глаза довольно. Разве что нашелся бы у него сынок получше этого...

- Значит, кроме этого сына, после него детей не осталось? переспросил Тиррел.

- Да нет, - сказала Мег, - есть еще дочка, мисс Клара, она ведет хозяйство лэрда, если можно назвать это хозяйством. Он сам ведь больше пропадает внизу у источника, так что им в Шоуз-касле много варить не приходится.

- Мисс Клара, наверно, очень скучает в отсутствие брата? - спросил приезжий.

- Вовсе нет! Он часто берет ее с собой, и она носится взад и вперед вместе с разодетыми в пух и прах болтунами, которые туда съезжаются, здоровается с ними за руку и не отстает от них в танцах и потехах. Я думаю, беды с нею не приключится, но стыдно все-таки дочери ее отца водиться со всяким сбродом, со студентами-медиками, учениками стряпчих, разъезжими купцами и прочей дрянью, что понаехала к источнику.

- Вы слишком строги, миссис Додз, - возразил постоялец. - Мисс Клара, наверно, так ведет себя, что достойна всяческой свободы.

- Я не собираюсь говорить ничего дурного о ее поведении, - заявила хозяйка, - и, насколько я знаю, нет для этого никаких поводов, мастер Фрэнси. Мне только больше нравится, когда масть к масти подбирается. Никогда я не досадовала, если здешние помещики в былые годы устраивали балы в моем домишке. Съезжались они сюда - старики в каретах, запряженных длиннохвостыми вороными конями, бравые кавалеры - на своих охотничьих лошадях, порядочные дамы садились позади своих муженьков, а девушки-хохотушки - на мохнатых пони. Вот было веселье! Ну и что с того? Бывали и крестьянские балы. Тут приходили крепыши фермерские сынки в новешеньких синих чулках и замшевых штанах. Эти сборища проходили прилично: ведь люди все были свои, все знали друг друга. На одном балу фермер плясал в одной паре с фермерской дочкой, на другом - кавалер со знатной дамой. Подчас иной джентльмен из Килнакелти-клуба пройдется по кругу со мною, потехи ради, а я, бывало, так смеюсь, что мне не под силу браниться. И, право, никогда я не спорила против таких простых увеселений, хотя мне, бывало, потом за неделю уборки не управиться с беспорядком.

- Однако, хозяюшка, - заметил Тиррел, - следовать вашим правилам довольно трудно для приезжих вроде меня как найти себе пару на таких семейных вечерах?

- Ну, мастер Фрэнси, об этом беспокоиться нечего, - хитро подмигнув, ответила хозяйка. - Парень без девушки не останется, как ни верти. А на худой конец, лучше уж потрудиться и поискать себе пару на один вечер, чем связываться с кем-нибудь, от кого назавтра не знаешь как отделаться.

- А так иногда случается? - спросил приезжий.

- Случается ли? Это среди публики у источника? - воскликнула хозяйка. - Да прошлый сезон еще к концу не пришел, как молодого сэра Бинго Бинкса - паренька из Англии в красном мундире, того, что завел себе целую почтовую карету и сам в ней за кучера, - уже изловила Рэчел Бонниригг, долговязая дочка старой леди Лаупенгерт. Они дотанцевались вдвоем до того, что о них стали говорить больше чем следовало. Мальчишка и рад бы на попятный, да старуха взялась за него ретиво, и с помощью консисторского суда и еще чего-то девушка быстро стала сиятельной леди Бинкс, несмотря на всю неохоту сэра Бинго. Сейчас он не решается везти ее к своим в Англию, и они так и сидят круглый год здесь на водах - вот до чего могут воды довести!

- И Клара - я хотел сказать: мисс Моубрей - встречается с такими дамами? - спросил Тиррел с плохо скрытым беспокойством.

- Что она может поделать, бедное создание! - сказала хозяйка. - Ей приходится водиться с теми, с кем водится брат, ведь она от него зависит, ясное дело. Но, впрочем, мне и самой кое-что сделать следует, пока не стемнело, дел хватает. Заболталась я с вами, мастер Фрэнси.

Мег решительно зашагала прочь, и молодой человек вскоре услышал, как она громким, звучным голосом отчитывает своих служанок.

Тиррел с минуту посидел в раздумье, потом взял шляпу и вышел. Сначала он заглянул в конюшню: конь, насторожив уши, приветствовал его тихим дружеским ржаньем, которым лошади всегда встречают появление любящего и любимого друга. Убедившись, что для его верного товарища сделано все надлежащее, Тиррел воспользовался долгими, медлительными сумерками и посетил старый замок - дорога к нему и ранее была самой приятной его вечерней прогулкой. Пока хватало света, он оставался там, любуясь видом, который мы пытались описать в первой главе. Он снова погрузился в свои думы, и тускнеющие краски лежавшей перед ним местности напомнили ему угасающий цвет жизни, когда юность и надежда уже перестают золотить ее.

Потом он быстрым шагом вернулся в гостиницу. Прогулка и легкий ужин, состоявший из гренков с сыром и домашнего эля, настроили его мысли на более веселый или по крайней мере на более спокойный лад. И в синюю спальню, которой он все-таки удостоился, Тиррел вошел в качестве если и не совсем счастливого, то все-таки довольного жильца. Глава 3 СОСТАВ МИНИСТЕРСТВА

Правительство любому строю нужно:

Царица есть у пчел, вожак у ланей

Власть консулам вручали в древнем Риме

В Афинах власть была в руках архонтов...

Мы, сударь, учредили комитет.

"Хроника Сент-Ронанских вод"

На следующий день Фрэнсис Тиррел окончательно обосновался в комнатах, где квартировал раньше, и объявил, что намерен прожить здесь еще несколько дней. Старик, издавна отправлявший в Сент-Ронане должность посыльного, доставил его дорожный сундук и удочки, а также письмо к Мег, написанное на прошлой неделе, в котором Тиррел просил ее приготовиться к приезду доброго знакомого. Мег весьма благосклонно приняла изрядно запоздалое извещение. Она заявила, что "это очень любезно со стороны мастера Тирла" и что "Джон Хислоп хоть и не так уж проворен, но зато надежнее всякой ихней почты, даже самой спешной". С удовлетворением отметила она также, что в багаже ее постояльца не оказалось футляра с ружьем.

- Ведь эта самая стрельба уже раз довела до беды и его и меня: окрестные лэрды подняли крик, будто я устраивала в своем доме приют для браконьеров и стрелков по чужой дичи! А как было помешать двум отчаянным мальчишкам забираться на чужие поля? Они бродили по самому краю соседской земли, где им позволили охотиться, - им было не до межевых столбов, когда куропатка взлетела.

Следующие несколько дней Тиррел вел такой тихий и замкнутый образ жизни, что Мег, будучи сама весьма беспокойным и суетливым созданием, стала сердиться - он задавал ей куда меньше хлопот, чем она ожидала. Крайнее безразличие и равнодушие постояльца ко всему на свете внушало ей чувство, какое испытывает, вероятно, умелый наездник, оседлавший слишком смирного скакуна и досадующий, зачем он почти не чувствует коня под собою? Гуляя по окрестным лесам и холмам, Тиррел выбирал самые глухие и уединенные места. Часто удочка его просто оставалась дома или служила только предлогом для того, чтобы не спеша брести вдоль какого-нибудь ручейка. Успехи же его в рыбной ловле были так слабы, что Мег уверяла, будто волынщик из Пиблза успеет наловить полную корзинку форелей, пока мастер Фрэнси выудит полдесятка. В конце концов Тиррелу ради спокойствия хозяйки и спасения своей репутации пришлось изловить крупного лосося.

Рисование (или "малевание", как называла это занятие Мег) подвигалось тоже очень медленно. Правда, вернувшись с прогулки, постоялец часто показывал хозяйке наброски, которые обычно заканчивал дома, но она расценивала их очень невысоко.

- Что проку, - говаривала она, - в клочках бумаги, на которых что-то намазано черным и белым! И по-вашему, мастер Фрэнси, это кусты, деревья и утесы? Неужели вы не можете рисовать зеленым, голубым и желтым, как другие? Так не проживешь! Вам бы натянуть большой кусок холста, как делает Дик Тинто, да рисовать людей. Им на себя куда приятней глядеть, чем на разные утесы над рекой. Я бы даже не возражала, если бы приходил кто-нибудь с источника и сидел бы тут, чтобы вы делали с него портрет. Они, поди, и не так еще время тратят, а вы уж наверняка заработали бы на этом по гинее с души. Дик-то получал и по две, да он уж наловчился и руку набил - ведь пока ходить научишься, сначала и ползать доведется.

В ответ на такие уговоры Тиррел уверял Мег, что рисунки, которым он посвящает свое время, нынче в большой цене и художник подчас получает за них больше, чем за портреты или пейзажи в красках. Он прибавил, что рисунками часто иллюстрируют известные поэтические произведения, и дал понять, что и сам занимается такого рода работой.

О великих достоинствах своего жильца как художника Мег поспешила объявить Нелли Троттер - рыбной торговке, чья тележка служила единственным нейтральным средством сообщения между Старым городком и Сент-Ронанскими водами. Мег благоволила к Нелли Троттер, потому что та на своем пути к новому поселку проезжала мимо гостиницы и хозяйка всегда могла забрать у нее лучшую рыбу. По правде сказать, матушку Додз так раздражали и даже расстраивали известия о разных личностях, достигших высокой степени в области науки и искусства и каждодневно прибывавших в отель, что она была вне себя от радости, когда ей представилась счастливая возможность побить противника его же оружием. И поэтому она трубила, как могла, о талантах своего постояльца, - Мне надо выбрать самое лучшее, Нелли, что только есть в твоей тележке, - если мы столкуемся, конечно. Ведь я все это беру для самого лучшего живописца. Твои красавцы и красавицы ничего бы не пожалели, лишь бы поглядеть, что он рисует. Проведет три прямых да три косых черточки и сразу получает пригоршню золота. И он вовсе не какой-нибудь неблагодарный бездельник вроде Дика Тинто: тот положил в карман мои двадцать пять шиллингов, да и отправился вниз пропивать деньги в ихнем распрекрасном отеле. Нет, он скромный, тихий юноша знает, где ему лучше, и живет себе спокойно в старом пристанище. Вот как! Передай им все это и послушай, что они скажут.

- Ну, сударыня, это я наперед знаю, нечего мне зря и ноги топтать, - ответила Нелли Троттер. - Они скажут, что вы старая дура, да и я тоже. И что мы, пожалуй, знаем толк в курином бульоне или в печеной рыбе, но во все остальное нам совать нос нечего.

- Чтоб они сказали такое, наглецы, негодяи! - закричала Мег. - Да я тридцать лет веду свое хозяйство! Пусть только попробуют сказать мне это в лицо! У меня слова не пустые! Я, может быть, уже толковала со священником и показывала ему один такой листок из тех, что мастер Тирл разбрасывает по своей комнате! И, может быть, священник мне рассказывал, как лорд Бидмор на его глазах отдал пять гиней за картинку похуже этой! Ведь всему свету известно, что наш пастор долго служил учителем в доме этого лорда!

- Знаете, - возразила ее приятельница, - если я и перескажу им все это, они мне едва ли поверят. Среди них столько знатоков и они так высоко ставят себя и так низко - всех остальных, что коли вы не пошлете им эту самую картинку, так, по-моему, они не поверят ни одному моему слову.

- Не поверят словам порядочной женщины? Даже двух сразу! - воскликнула Мег. - О, времена безверия! Ну хорошо, раз уж на то пошло, Нелли, так ты снесешь вниз эту картинку, или набросок, или как там его (я-то всегда считала, что бросают только худое) ты снесешь его, чтобы устыдить всю эту чванливую компанию. Но смотри же, принеси листок обратно, ведь это вещь ценная. И помни, Нелли: не выпускай его из рук, я не очень-то верю в их честность. Да, ты можешь еще сказать, что у него есть иллистрованное произведение - иллистрованное, запомни это слово, Нелли, и ввертывай почаще надо этим словом начинить свой рассказ, как индюка - салом.

И, снабженная верительными грамотами, словно герольд, направляющийся из одного государства в другое, Нелли покатила свою тележку с рыбой вниз, к сент-ронанскому источнику.

На минеральных водах, как и повсюду, где только собирается вместе род людской, формы правления устанавливаются обычно по прихоти случая или обстоятельств и бывают самыми различными. Но, во избежание последствий безвластия, почти везде избирается какое-нибудь руководство. Иногда вся власть вверяется руководителю развлечениями. Правда, как и все деспотические формы правления, строй такого рода ныне вышел из моды, и за последнее время власть этого сановника стала ограниченной даже в Бате, где когда-то единолично правил всемогущий Нэш. Теперь, в качестве более либерального способа правления, получили распространение распорядительные комитеты, избираемые из числа наиболее постоянных посетителей курорта. Такому комитету и была вверена власть над новорожденной республикой, получившей название Сент-Ронанских вод. Надо заметить, что отправление этим маленьким сенатом столь высоких обязанностей осложнялось тем, что, как во всякой республике, подданные разделились здесь на два враждебных и соперничавших между собою лагеря. Каждый день они вместе ели, пили, плясали и веселились - и в то же время с ожесточением, присущим политическим партиям, ненавидели друг друга, старались всеми правдами и не правдами привлечь на свою сторону всякого новоприбывшего и со всем остроумием и язвительностью, на какие только были способны, высмеивали нелепые затеи и безумства, в которые пускалась противная сторона.

Во главе одной из этих партий стояла сама леди Пенелопа Пенфезер, та самая, которой Сент-Ронанские воды были обязаны своею славой и даже своим существованием. Ее влияние уравновешивалось лишь влиянием вождя другой фракции - владетельного мистера Моубрея сент-ронанского, или сквайра, как его обычно именовали в обществе на английский манер, столь ненавистный хозяйке старого подворья.

Знатность и богатство леди, ее притязания на таланты, красоту (хотя уже несколько поблекшую) и значение в свете, которое она самочинно приписывала себе, собирали вокруг нее художников, поэтов, философов, ученых, ораторов, заморских искателей приключений et hoc geu ome .

С другой стороны, влияние сквайра, человека родовитого, который имел владения в здешнем краю, держал борзых и пойнтеров и на худой конец умел хоть поговорить об охотничьих и скаковых лошадях, обеспечивало ему в трех ближних графствах поддержку всего сословия молодых повес, как чистокровных, так и полукровок. Когда оказывались необходимы дополнительные приманки, он всегда мог пожаловать друзьям право охоты в своих угодьях, а ведь одного этого достаточно, чтобы у любого молодого шотландца любых времен сразу закружилась голова.

За последние полгода значение мистера Моубрея еще возросло благодаря тесной дружбе с сэром Бинго Бинксом, тем мудрым английским баронетом, который, стыдясь, по общему мнению, возвращаться в родные края, обосновался в Сент-Ронанских водах и наслаждался здесь счастьем, любезно навязанным ему каледонским Гименеем в лице мисс Рэчел Бонниригг. Поскольку этот джентльмен действительно правил принадлежавшей ему настоящей почтовой каретой, отличавшейся от почтовых карет его величества короля английского лишь тем, что она чаще опрокидывалась, его влияние среди людей известного круга оказывалось непререкаемым, и сент-ронанский сквайр, как человек из них двоих более умный, пожинал все выгоды, которые могла в этом смысле принести ему дружба сэра Бинго.

Эти две борющиеся за власть партии по силе настолько равнялись друг другу, что преобладание каждой из них часто определялось движением солнца по поднебесью. Так, с утра и до полудня, когда леди Пенелопа уводила свою паству в тенистые дубравы, чтобы посещать там руины какого-нибудь памятника древних времен, вкушать на траве завтрак и портить хорошую бумагу плохими рисунками, а хорошие стихи - декламацией, одним словом

Стихами бредить меж дерев зеленых, -

В что предобеденное время власть ее светлости над повесами и бездельниками представлялась абсолют-гон и ничем не ограниченной, все и вся втягивалось в некий tourillo , осью и центром которого являлась она сама. Подчас следовать за ней бывали вынуждены даже охотники, стрелки и горькие пьяницы. Надувшись, пренебрежительно посмеиваясь над ее поэтическими празднествами и подбивая на смешки младших нимф, которым надлежало бы проявлять подобающую чувствительность, они все же тащились в ее свите.

После обеда, однако, все менялось. Наисладчайшие улыбки ее светлости, самые нежные ее приглашения часто не в силах были привлечь к чайному столу нейтральную часть дам и кавалеров. Теперь ее общество ограничивалось лишь теми, кого здоровье и состояние финансов вынуждали пораньше покинуть обеденный стол, да наиболее преданными и рьяными из ее ближайших приспешников и вассалов. Случалось иногда, что колебалась верность даже и этих последних. Ее собственный поэт-лауреат, для которого она вытягивала пожертвования из каждого новоприбывшего, до того осмелел, что однажды в присутствии ее светлости спел за ужином песенку довольно двусмысленного содержания. В другой раз ее главный художник, делавший иллюстрации к сочинению "Любовь растений", в ответ на обычную дозу критики со стороны ее светлости позволил себе в хмельном задоре не только начисто отвергать ее мнение о своем творчестве, но и договорился до того, что-де с ним следует обходиться как с джентльменом.

Эти распри уладил распорядительный комитет, который ходатайствовал перед леди Пенелопой за раскаявшихся наутро грешников и на умеренных условиях добился возвращения им ее милости. Много совершал комитет и других актов умягчения власти в целях успокоения раздора и поддержания мира среди сограждан. Процветание поселка всецело зависело от его деятельности, и, если б не это высокое учреждение, Сент-Ронанские воды, вероятно, давно бы опустели. Поэтому мы обязаны хоть кратко описать могущественный сенат, которому обе партии, соединившись вместе и как бы жертвуя собственными интересами, вручили бразды правления.

Каждого из лиц, в него входивших, избирали, видимо, так, как в сказке про Фортунио красавица выбирала себе товарищей - то есть за его особый дар. Первым в списке стоял врачеватель - доктор Квентин Квеклебен. Свою привилегию распоряжаться на водах всеми лечебными делами он основывал на принципе, по которому право владения на новооткрытые земли исстари закреплялось за первым пиратом, учинившим грабеж на их берегах. Признание заслуг доктора, который впервые провозгласил и установил целебные свойства источника, имело следствием водворение его здесь как первейшего врача и ученого. В качестве ученого он был вправе заниматься всем - от варки яиц до чтения лекций. Он, как многие из его собратий, действительно мог предложить пациенту с дурным пищеварением и отраву и противоядие, поскольку был таким же знатоком в гастрономии, как сам доктор Редгил или какой-нибудь другой знаменитый врач, писавший по вопросам кулинарии, вроде доктора Монкрифа из Типпермалоха, покойного доктора Хантера из Йорка или доктора Китчинера из Лондона. Но всевластие всегда вызывает зависть, и врачеватель благоразумно уступил обязанности заведующего провиантом и главного кравчего другому джентльмену, который в качестве знатока искусств и судьи хорошего тона постоянно и ex officio занимал место во главе стола. За собой же доктор сохранил право съедать все лучшие блюда с общего стола и привилегию иногда критиковать их. В заключение характеристики ученого доктора нам остается сообщить читателям, что это был высокий тощий джентльмен с хмурым лицом и в плохо сделанном черном шарике с баками, которые отставали от его впалых щек. Девять месяцев в году он проводил в Сент-Ронане и, как подозревали, выколачивал здесь немалые деньги, особенно потому, что превосходно играл в вист.

Вторым по действительной власти, хотя, пожалуй, первым по чину, был знаток искусств мистер Уинтерблоссом - человек обходительный, щепетильный и изысканный в обращении. Он пудрил волосы и носил косичку, у колена - пряжки с поддельными бриллиантами, а на пальце - перстень с печаткой размером побольше, чем у сэра Джона Фальстафа. Было у него в лучшую пору именьице, которое, как и подобает джентльмену, он промотал, живя на широкую ногу. Короче говоря, он был как бы одним из тех почтенных звеньев, что соединяют современного фата с фатом прошлого столетия, и мог сравнить безумства обоих, проверив их на своем собственном опыте. Когда он стал постарше, он набрался благоразумия и кое-как расстался с рассеянным образом жизни, правда, успев уже расстроить и здоровье и состояние.

Теперь мистер Уинтерблоссом жил на скромную ренту и, заняв место постоянного председателя за табльдотом на Сент-Ронанских водах, нашел способ, как примирить скудные средства с большим обществом и всегда накрытым столом. Он развлекал собравшихся анекдотами, предметом которых были Гаррик, Фут, Боннел Торнтон или лорд Келли, и изрекал свое мнение по всем вопросам, требовавшим хорошего вкуса. Он превосходно резал жаркое и умел без ошибки наделить каждого гостя тем, что ему подобало, а в награду за свои труды никогда не забывал приберечь лакомый кусок для себя самого. Добавим, что он был знатоком изящных искусств и, во всяком случае, разбирался в живописи и музыке. Впрочем, ему доступна была лишь техническая сторона искусства, а не то в нем, что согревает сердце и возвышает душу. И в самом мистере Уинтерблоссоме не было ничего сердечного или возвышенного. Был он хитер, эгоистичен и сластолюбив, хотя последние два свойства скрывал от окружающих под лоском внешней любезности. Поэтому, исполняя за столом обязанности хозяина и как будто во всех тонкостях следуя правилам хорошего воспитания, он не позволял прислуге подавать остальным гостям, пока не бывали полностью удовлетворены его собственные прихоти.

Мистер Уинтерблоссом был также обладателем нескольких любопытных гравюр и других предметов искусства, показывая которые он помогал иногда скоротать в гостиной пасмурное утро. Собрана была его коллекция vii et modi , как говаривал, многозначительно подмигивая, законник - другой важный член комитета.

Об этой личности сказать почти нечего. Он был широк в кости, шумен в обращении, красен лицом, весьма немолод, и звали его Миклем. Будучи местным адвокатом и присяжным стряпчим, он улаживал дела сквайра с изрядной выгодой его или своей, а то и обоих. Посредине его широкого грубого лица, как медный угольник на диске старинных солнечных часов торчал сдвинутый набок нос. В своем деле он держался таким забиякой, словно оно было военным, а не штатским занятием. Старик вел все формальности по разбивке на делянки для построек сент-ронанской поймы, которую так оплакивала матушка Додз, и находился в прекраснейших отношениях с доктором Квеклебеном, который всегда рекомендовал его своим пациентам, когда дело доходило до составления завещания.

После законника шел воин - капитан Мунго Мак-Терк, бывший лейтенант шотландского полка в отставке, и притом довольно давней. Вину он предпочитал крепкий пунш и er diem приканчивал - в чистом виде или в виде пунша - почти целую бутылку виски, если удавалось ею раздобыться. Он именовался защитником мира и спокойствия на том же основании, на каком констеблям, полицейским с Боу-стрит и тому подобным чинам, снабженным дубинками для проламывания голов и непременным и законным участникам любой драки и свалки, присваивается наименование блюстителей порядка. Основание это заключалось в том, что его доблесть принуждала других к осторожности. Капитан бывал главным третейским судьей при разборе тех пустых распрей, которые во всех подобных местах легко вспыхивают по вечерам и преспокойно улаживаются на утро, а подчас и сам заводил ссору, желая сбить спесь с какого-нибудь чрезмерно задиристого новоприезжего. Эта должность доставляла капитану Мак-Терку великое уважение обитателей Сент-Ронанских вод, ибо он был из тех, кто рад сразиться с первым встречным, кому отказать в этом нельзя было ни под каким предлогом, поединок с кем представлял значительную опасность (Мак-Терк не раз доказывал на деле, что умеет затушить свечу выстрелом из пистолета) и, наконец, столкновение с кем не приносило противнику ни чести, ни славы. Капитан всегда ходил в синем сюртуке с красным воротником, сохранял высокомерное молчание, заедал крошеный лук-порей куском сыра, а цветом лица напоминал копченую селедку.

Остается упомянуть еще пастыря - кроткого мистера Саймона Четтерли, который случайно попал на Сент-Ронанские воды с берегов то ли Кэма, то ли Айзиса и более всего гордился знанием греческого языка да своим любезным обхождением с дамами. По будним дням, как уже намекала тетушка Додз, сей преподобный джентльмен либо заседал за карточным столом, либо пребывал в бальном зале, в зависимости от того, кому в тот вечер он был нужен в качестве партнера - молодой девице или пожилой матроне. По воскресеньям же он читал молитвы в столовом зале - для всех, кто пожелает его слушать. Кроме того, он умел придумывать шарады и разгадывать загадки и был главным помощником мистера Уинтерблоссома по части изобретения запутанных и романтических маршрутов на холм, который высился позади отеля и на который зигзагами, словно ходы сообщений между траншеями, вели извилистые тропинки. С вершины его открывался чудесный вид, а тропинки, выбранные мистером Уинтерблоссомом и преподобным мистером Четтерли, поднимались в гору достаточно круто, чтобы джентльмен мог в качестве опоры предложить даме свою руку, а дама - принять ее, ничуть не нарушая приличий.

Числился в этом славном комитете еще один участник - мистер Майкл Мередит, которого мы можем назвать увеселителем, или, если угодно, местным Джеком Пудингом. Его делом было по мере сил отпускать шуточки и распевать забавные песенки. Однако, к несчастью, этот деятель вынужден был вскоре удалиться с Сент-Ронанских вод: позабыв, что на нем нет все-таки пестрого кафтана, гарантирующего права и привилегии шутовского сословия, он как-то отпустил остроту насчет мистера Мак-Терка. Шутка задела капитана за живое, и мистер Мередит уж сам рад был убраться хоть к черту на кулички. Где-то миль за десять от Сент-Ронана он нашел себе тайное убежище и теперь отсиживался там, выжидая, пока вмешательство его собратьев по высокому комитету поможет уладить дело.

Мы со всем доступным беспристрастием представили читателю джентльменов, правивших делами быстро растущего поселения. Каждый из них имел, разумеется, свои тайные симпатии: законник и воин втихомолку склонялись на сторону сквайра, а пастырь, мистер Мередит и мистер Уинтерблоссом предпочитали поддерживать леди Пенелопу. Таким образом, лишь один доктор Квеклебен, памятуя, вероятно, что джентльмены так же подвержены расстройствам желудка, как дамы - расстройствам нервной системы, оказывался единственным, кто и на словах и на деле хранил самый строгий нейтралитет. Но так как эти мужи совета принимали близко к сердцу судьбы всего предприятия и так как каждый из ник понимал, что его собственные выгоды, нужды и удовольствия в некоторой мере зависят от процветания поселка, они не позволяли своим личным пристрастиям влиять на их общественные обязанности и действовали каждый в своей сфере на благо и пользу общины. Глава 4 ПРИГЛАШЕНИЕ

В углу картины подпись живописца.

Прайор

Шум, всегда возникающий при конце обеда и переходе из столовой в гостиную, наконец затих. Стук ножей, вилок и тарелок, суетливый топот деревенских увальней, прислуживавших за столом и то пинавших друг друга ногами, то препиравшихся в дверях, в которые они стремились выйти все трое зараз, звон разбитых рюмок и бокалов, в суматохе сброшенных на пол, громкие вскрики хозяйки и не громкая, но яростная брань хозяина, - все стихло. Тем из гостей, кто имел своих слуг, соответственные Ганимеды подали соответственные бутылки с остатками водки или вина, которые вышеназванные Ганимеды еще не допили с вечера. Прочие гости, уже приученные мистером Уинтерблоссомом к соблюдению такого обряда, терпеливо ожидали, пока собственные особые и многообразные нужды достойного председателя будут наконец удовлетворены. Его приказания выполняли опрятная молодая женщина и некий неуклюжий подросток, входившие в состав прислуги при гостинице однако мистер Уинтерблоссом не позволял им заняться ни одним из гостей, пока не будут, как говорит гимн:

Исполнены его потребы все.

- Дайна, а где же мой херес? Поставь-ка бутылочку сюда. Дайна. Вот и хорошо, голубушка. А ты, Тоби, принеси мне кувшинчик горячей воды, да смотри, чтоб кипела. Да постарайся уж как-нибудь не облить по дороге леди Пенелопу.

- Зачем же? Ведь ее светлости и так уже пришлось жарко сегодня, - сказал сквайр.

Впрочем, на это саркастическое замечание леди Пенелопа ответила лишь презрительным взглядом.

- И принеси мне сахару, Дайна, самого лучшего индийского сахару. Да еще, Дайна, лимон, самый свежий, из тех, что привезли утром. Сходи-ка, Тоби, за ним в буфет, да уж постарайся как-нибудь не слететь вниз головой по лестнице. А ты, Дайна - да постой же, Дайна, - не забудь мускатного, ореха и имбирю, голубушка. И потом положи-ка мне. Дайна, подушку за спину и поставь скамеечку под ноги, а то у меня палец на ноге что-то опять разболелся после утренней прогулки на вершину Бельведера с ее светлостью.

- Ее светлость может в обычном разговоре называть эту возвышенность как ей угодно, хотя в документах следует ее именовать Маунт-грэнзи, ибо под таковым названием она значится в старинных судебных извещениях и свидетельствах о ней, - вставил стряпчий.

- И еще. Дайна, подыми-ка мой носовой платок, - продолжал председатель, - и дай-ка мне, Дайна, сухарик, и.., и.., кажется, мне больше ничего не нужно. Поухаживай за гостями, голубушка. С превеликим удовольствием пью за здоровье всех присутствующих. Не сделает ли ваша светлость мне честь пригубить стаканчик негуса? Приготовлять негус я научился у сына старого Дартинефа - он всегда употреблял индийский сахар и прибавлял тамаринду. Тамаринд удивительно улучшает вкус. Дайна, не забудь напомнить отцу, чтобы он послал за тамариндом. Дартинеф кое-что смыслил в этом деле и, пожалуй, почти не отставал от своего отца, я с ним встречался в Бате в... Постойте, когда же это было? Гаррик как раз покидал сцену, значит, это было в... - И речь Уинтерблоссома лилась не переставая.

- А это что такое. Дайна? - спросил он, когда она подала ему свернутый в трубочку листок.

- А это Нелли Троттер (в отеле ее звали Нелли Топ-Топ) принесла от рисовальщика, что живет у той тетки (так грубо определила почтенную миссис Мартарет Додз эта зазнавшаяся вертихвостка).., у той тетки в Старом городке, в Клейкемском подворье. - Это название, кстати сказать, гостиница Мег получила из-за применения, которое на вывеске нашел для своего епископского посоха святой Ронан.

- Вот как! - сказал мистер Уинтерблоссом, важно вынимая очки и протирая их, прежде чем развернуть лист. - Наверно, пачкотня какого-нибудь мальчишки. Папаша и мамаша мечтают устроить его в нашу даровую школу, вот и подбираются ко мне, хотят, чтобы я принял в нем участие. Но я уже выдохся - я устроил за прошлый год троих юнцов. Пожалуй, ничего из этого не вышло бы, не пользуйся я особым влиянием у секретаря, который очень считается с моим мнением. Но уж так и быть... Ах, черт побери! Да что же это? Здесь видно и умение и понимание гармонии! Кто бы это мог быть, миледи? Вы только посмотрите на линию горизонта - право, здесь что-то есть. Вот так рисунок, прелесть, право! Да кто же он такой, черт возьми? И как он попал в эту конуру в Старом городке, к этой злющей хрычовке - тысяча извинений, ваша милость! - что держит там постоялый двор?

- Мне кажется, миледи, - заговорила вдруг молоденькая девушка лет четырнадцати, и от сознания, что она говорит вслух, да еще перед таким многолюдным собранием, глаза у нее делались все круглей и круглей, а щеки все красней и красней, - мне кажется, миледи, это тот самый джентльмен, которого мы встретили на прогулке в новом лесу. Сразу было видно, что он джентльмен, только никто его не знал, и вы еще сказали, что он хорош собою.

- Я вовсе не говорила, что он хорош собою, Мария, - возразила леди, - дамы не говорят так о мужчинах. Я только сказала, что с виду он интересен и благовоспитан.

- А это, миледи, - с поклоном сказал, улыбаясь, молодой священник, - отзыв еще более лестный, и тут, наверное, все поддержат меня. Мы можем приревновать вас к этому незнакомцу.

- Ах, нет, - мило разболтавшись, с искренней и вместе с тем деланной наивностью настаивала Мария. - Ваша милость запамятовали: вы тут же сказали, что не можете счесть его джентльменом, потому что он не побежал за вами с перчаткой, которую вы обронили. Тогда я сама пошла за перчаткой вашей милости, а он и не подумал предложить мне свои услуги, и я его разглядела лучше, чем ваша милость. И скажу про него, что он, несомненно, красив, хоть и не очень любезен.

- Вы слишком разговорились, мисс, - сказала леди Пенелопа, и от естественной краски, разлившейся по ее лицу, цвет румян, которые ее обычно заменяли, сильно сгустился.

- А вы что скажете на это, сквайр Моубрей? - спросил элегантный сэр Бинго Бинкс.

- Скажу, что это прямой вызов на бой, сэр Бинго - ответил сквайр. - Когда дама роняет перчатку, джентльмену остается только уронить платок.

- Как вы стараетесь все перетолковать, мистер Моубрей, и притом всегда в мою пользу, - с достоинством сказала леди. - Я полагаю, мисс Мария сочинила свой рассказик вам в угоду. Миссис Диггз будет вполне права, если станет сетовать, что я ввожу ее дочь в общество людей, поощряющих такое поведение.

- Ну-ну, миледи, " - вмешался председатель, - не стоит обращать внимание на шутку. Рисунок же действительно превосходен, и поэтому я просил бы вашу милость удостоить нас своим мнением - совместимо ли с приличиями для нас пойти навстречу этому кавалеру?

- По-моему, - сказала леди, лицо которой еще пылало гневом, - кавалеров у нас и так достаточно жаль, что у нас гораздо меньше джентльменов. Вот поэтому дамам на Сент-Ронанских водах, пожалуй, и делать нечего.

Такого рода намеки безотказно действовали на сквайра, который умел показать свою воспитанность, когда хотел. В конце концов ему удалось умиротворить миледи. Но, сменив гнев на милость, она потребовала, чтобы впредь он в обеспечение своей учтивости приводил сюда свою сестру, иначе она не будет больше доверять ему.

- - Миледи, - ответил Моубрей, - Клара чуточку своевольна, и вашей милости придется самой заняться ее приручением. Что бы вы сказали, если бы мы затеяли поездку в мое старое логово? Конечно, в доме холостяка нечего ждать порядка, но Клара сочтет честью...

Леди Пенелопа с радостью приняла предложение устроить пикник и, вполне примирившись с Моубреем, стала расспрашивать, может ли она пригласить и неизвестного художника, "если, разумеется, - добавила леди, оглядываясь на Дайну - он человек порядочный".

Дайна поспешила уверить леди, что "джентльмен, живущий у Мег Додз, - насквозь джентльмен и, кроме того, прорисованный поэт".

- Прорисованный поэт? Да что ты. Дайна! - воскликнула леди Пенелопа. - Ты, верно, хочешь сказать - "прославленный поэт"?

- С вашего позволения, вы совершенно правы, ваша милость, - ответила Дайна, приседая.

Веселый трепет нетерпеливого возбуждения тотчас охватил всю партию синих чулков впрочем, для враждебной партии такая новость тоже не была вовсе безразлична. Первые, то есть синие чулки, принадлежали к тем, кто, подобно юному Асканию, всегда надеется наткнуться на редкостную дичь, хотя чаще им удается вспугнуть всего лишь какую-нибудь скучную личность . Остальные, покинув дома свои обычные дела и интересы, радовались случаю превратить самое обыденное происшествие в событие чрезвычайной важности.

- Прославленный поэт! - говорили принадлежавшие к первому роду. - Кто бы это мог быть?

Перебирали все имена, обследовали всю Великобританию, от холмов Шотландии до озер Камберленда и от Сиднемского луга до Сент-Джеймсской площади, и в поисках имени, соответствующего такому сильному эпитету, доходили даже до берегов Босфора.

- Ведь он не только пишет дивные стихи, но и рисует бесподобно! Кто бы это мог быть? - вопрошали они.

А прочие бездельники, за отсутствием собственной догадки, подтягивали хором:

- Кто же, кто же это?

Винный клуб, куда входили самые избранные и самые стойкие приверженцы сквайра Моубрея и баронета, джентльмены, коим не под силу отказаться о г бутылки кларета, чтобы приберечь ее для завтрашней пирушки, и коим нет никакого дела до вышеупомянутых изящных искусств, - этот Винный клуб тоже ухитрился на свой манер заинтересоваться художником.

- Знаете, баронетик, - говорил сквайр, - это тог самый малый, которого мы с вами видели внизу, у Ивовой заводи, в субботу. Он одет довольно порядочно и забросил двенадцатифутовую леску одной рукой - наживка упала на воду легче пушинки.

- Уф! - словно пес в слишком тесном ошейнике, выдохнул в ответ собеседник.

- Мы еще видели, как он вытащил лосося, - продолжал Моубрей. - Помните, отличная была рыбина, с отметинами на жабрах, весом, пожалуй, фунтов на восемнадцать.

- Шестнадцать, - со всеми признаками удушья проворчал сэр Бинго.

- Вранье, Бинг, - заявил его приятель. - Восемнадцать, а не шестнадцать!

- Нет, шестнадцать, черт побери! - каркнул баронет.

- Поспорим на дюжину бутылок с голубой печатью для всей компании? - предложил сквайр.

- Нет, будь я проклят! - прохрипел баронет. - Только для наших.

- Идет! - промолвил сквайр.

- Идет! - ответствовал баронет, и оба вытащили красные записные книжки.

- Кто же будет судьею в споре? - спросил сквайр. - Сам великий поэт, я полагаю? Его ведь собираются пригласить сюда. Впрочем, наши кривляки ему, наверно, придутся не по нутру.

- Сам напишу ему, Джон Моубрей! - сказал сэр Бинго.

- Это вы-то, баронет? Вы напишете? Черт побери, меня не надуешь! Где вам! - усомнился сквайр.

- Напишу! - прорычал сэр Бинго более членораздельно, чем обычно.

- - Да ведь вы не умеете! - заявил Моубрей. - Кроме тех прописей, за которые вас секли в школе, вы во всю свою жизнь не написали ни строчки.

- Умею и напишу! - сказал сэр Бинго. - Два против одного - напишу!

На этом дело остановилось, так как комитет приступил к бурному обсуждению наиболее приличного способа вступить в сношения с таинственным незнакомцем, и мистер Уинтерблоссом своим когда-то звучным, а теперь, на старости лет, весьма пискливым голосом уже взывал к собравшимся: "К порядку! К порядку!" Оба героя вынуждены были умолкнуть и, навалившись локтями на стол, могли лишь кашлем и зевотой выражать свое равнодушие к обсуждаемому предмету. Все прочие спорили так, словно дело шло о жизни и смерти.

- Необходимой подготовкой к приглашению, - высказалась леди Пенелопа Пенфезер, - должен стать визит, который от лица всех нас нанесет художнику кто-нибудь из джентльменов - например, мистер Уинтерблоссом, если он согласится взять на себя этот труд.

Мистер Уинтерблоссом выразил свое полное согласие с мнением миледи: он, конечно, рад был бы представлять общество, собравшееся на Сент-Ронанских водах. Однако, идя к художнику, надо подняться на холм. Миледи известно, что подагра, этот жестокий враг мистера Уинтерблоссома, только и ждет, как бы напасть на него. Для того чтобы лететь по приказу дам, здесь, наверное, найдутся другие джентльмены, моложе и достойней его - старого Вулкана. Он может указать хотя бы на храброго Марса или красноречивого Меркурия.

Тут мистер Уинтерблоссом отвесил по поклону в сторону капитана Мак-Терка и преподобного Саймона Четтерли. Затем он откинулся на спинку кресла и стал потягивать свой негус с самодовольной усмешкой человека, который тремя изящными фразами отделался от хлопотливого поручения. При этом он, вероятно по рассеянности, сунул в карман рисунок, который, обойдя стол, вернулся к председательскому месту, откуда началось его путешествие из рук в руки.

- Шорт побери, сударыня, - сказал капитан Мак-Терк, - я шитал бы шестью подшиниться приказу вашей милости, но, клянусь, я никогда не хожу первый ни к кому, кто до этого не бывал у меня, разве что с вызовом от лица своего приятеля или с чем-нибудь в этом роде.

- Гляньте-ка на нашего знатока, - сказал сквайр баронету. - Он собирается прикарманить рисуночек.

- Ну-ка, Джонни Моубрей, выложи это ему напрямик, - шепнул баронет.

- Благодарю покорно, сэр Бинго, - также шепотом ответил сквайр. - Уинтерблоссом нам под стать, хоть и постарел изрядно. Он не потерпит таких шуток. У него еще сохранилась пара уогденских пистолетов, которые славно служили ему в свое время. В стог сена он попадет не хуже любого из нас. Впрочем, погодите, теперь они взялись за пастора.

В самом деле, гости всем скопом старались уговорить мистера Четтерли нанести визит неведомому гению. Однако, хотя он улыбался и мялся и никак не осмеливался произнести слово "нет", он все-таки смиреннейшим образом попросил разрешения отклонить от себя эту миссию.

Дело в том, сказал он в свое оправдание, что, возвращаясь однажды из сент-ронанского замка через так называемый Старый городок, он остановился у дверей Клейкемского подворья (он произносил это название на английский манер, с открытым "э" вместо первого "е"), в надежде получить стакан сиропа или глоток чего-либо прохладительного. Он даже высказал вслух свое пожелание и довольно громко постучал. Вдруг рама в окошке над дверью взлетела вверх, и, прежде чем он понял, что произойдет, на него хлынул настоящий потоп, промочив его, как он выразился, до нитки. А старая ведьма крикнула изнутри, что если для прохлаждения ему одного ведра мало, у нее найдется другое. Такое сообщение заставило его отступить со всею поспешностью, ибо принимать душ повторно он вовсе не был склонен.

Все очень смеялись над несчастным приключением священника, о котором он рассказывал с видимой неохотой, и то лишь потому, что был вынужден привести вескую причину, не позволявшую ему выполнить приказ дам. Но сквайр и баронет веселились гораздо дольше, чем позволяла пристойность. Откинувшись в креслах, засунув руки в карманы и хохоча во все горло, они потешались над ним без всякого стеснения. Сердитый и расстроенный страдалец пытался принять насмешливый вид, но в конце концов лишь вызвал этим еще один взрыв всеобщего веселья.

Мистеру Уинтерблоссому удалось все-таки установить кое-какой порядок. Однако он увидел, что злоключения молодого священника не только насмешили, но и устрашили собрание: никто не решался отправиться с чрезвычайной миссией во владения королевы Мег, которая, пожалуй, могла пренебречь уважением, подобающим священной особе посла. Тогда решили, что, взамен личного визита, незнакомцу будет послано любезное письмо, которое мистер Уинтерблоссом составит от лица всего общества. Однако Дайна уверила собравшихся - и это усугубляло и без того немалые затруднения, - что никто из прислуги ни за какие деньги не возьмется снести такое письмо: когда назад тому два сезона подобное событие уже имело место, Мег заподозрила за этим приглашением попытку сманить ее жильца и так отделала парня, принесшего письмо, что тот бежал прочь из этой местности и счел себя в безопасности лишь в деревне, находившейся в десяти милях отсюда. Рассказывали, будто он записался потом в рекруты, предпочитая встретиться лицом к лицу с французами, чем возвращаться домой, где ему угрожала немилость Мег Додз.

Общество как раз обсуждало эти новые трудности, когда за дверьми послышались громкие крики. Первым предположением было, что Мег самолично явилась к отелю во всей своей грозной силе, дабы предупредить задуманное вторжение. Но из расспросов выяснилось, что это ее подружка Нелли Троттер, или Нелли Топ-топ, пыталась опрокинуть соединенные силы всей челяди и проложить себе путь наверх, в господские комнаты, с целью востребовать назад, по ее выражению, "картинку матушки Додз".

Сокровище, припрятанное нашим знатоком, затрепетало у него в кармане. Он сунул полкроны в руку Тоби, умоляя его передать монету торговке и уговорить ее отступиться. Тоби, прекрасно знакомый с характером Нелли, опустил монету в свой собственный карман и схватил с буфета большой стакан виски. Вооружившись таким образом, он смело предстал перед воительницей, ибо такой груз, как бы решительно бедная Нелли ни была настроена, мог задержать ход ее корабля не хуже рыбы-прилипалы. Применив свое средство, Тоби сумел отвести грозу, надвигавшуюся на все общество в целом, а на мистера Уинтерблоссома в частности, и в конце концов принес гостям утешительное известие, что Нелли Топ-топ согласилась - после того как она проспится на гумне - передать их послание незнакомцу в Клейкемское подворье Старого городка.

Чтобы придать своим действиям законный характер, мистер Уинтерблоссом сначала внес в протоколы общества запись о полученных им полномочиях, а затем в самых отборных дипломатических выражениях составил свое послание и запечатал его печаткой Сент-Ронанских вод, изображавшей что-то вроде нимфы, сидящей рядом с чем-то, что должно было изображать урну.

Обе враждующие партии не хотели полагаться лишь на одно это официальное приглашение. Леди Пенелопа держалась того мнения, что следует найти способ намекнуть незнакомцу - безусловно, одаренному талантом, - что в обществе, куда его приглашают, есть избранные души, которые почитают себя вправе посягнуть на его уединение.

Поэтому ее светлость возложила на изящного мистера Четтерли обязанность сочинить на этот случай стихи и тонко выразить в них желание общества видеть у себя неведомого художника. Муза оказалась, однако, неблагосклонной к бедному мистеру Четтерли, ибо за полчаса он произвел только две строчки, каковые, списав их с закапанной кляксами рукописи, мы приводим здесь вместе с вариантами, подобно тому, как доктор Джонсон, публикуя перевод "Илиады", принадлежавший перу Александра Попа, печатал также все его помарки и поправки:

Сент-Ронанские нимфы, собравшись на совет,

...... (девы)

.......(дамы, каких не видел свет)

Младому юноше, кому в стихах и красках равных нет,

...... (пастушку)

....... (пришельцу)

............., на обед.

Поскольку божественная муза явно отказывалась содействовать этому опыту, пришлось сочинить красноречивое послание в прозе, которое и было тайно вручено попечениям Нелли Топ-топ. Выспавшись на гороховой соломе и приступая к снаряжению своей тележки для возвратного пути на берег морской (по дороге к которому Нелли должна была проехать через Старый городок), сие доверенное лицо приняло для передачи еще одно письмо. Оно было написано самим сэром Бинго, как он это и грозился сделать. Баронет взял на себя такой труд в целях разрешения спора, ибо рассудил, что джентльмен, одетый по моде и умеющий с одного маху и с такой точностью закинуть леску в двенадцать футов длиною, может счесть приглашение старого Уинтерблоссома пустой болтовней, как может пренебречь и милостями сентиментального синего чулка и всей ее coterie , беседы которой, по мнению сэра Бинго, по вкусу напоминали жидкий чай и ломоть хлеба с маслом. Таким-то образом удачливый мистер Фрэнсис Тиррел, к великому своему изумлению, получил ни много, ни мало сразу три приглашения из Сент-Ронанских вод, Глава 5 ЭПИСТОЛЯРНОЕ КРАСНОРЕЧИЕ

Но можно ль отвечать, не прочитав сперва?

Прайор

Стремясь по мере сил подкрепить все наши важнейшие факты таким же числом подлинных документов, мы после долгих розысков добились возможности представить читателю следующие точные копии писем, вверенных попечению Нелли Топ-топ.

"Мистер Уинтерблоссом из Силверхеда, выполняя указания леди Пенелопы Пенфезер, сэра Бинго и леди Бинкс, мистера и мисс Моубрей (сент-ронанских) и всех остальных особ, обитающих в отеле и в пансионе в Сент-Ронанских водах, выражает от их имени надежду, что джентльмен, остановившийся в Клейкемской гостинице в Старом сент-ронанском городке, окажет им честь своим присутствием в столовом зале, когда ему это заблагорассудится, и будет посещать их в дальнейшем так часто, как ему будет угодно. Общество, собравшееся на Сент-Ронанских водах, считает необходимым направить мистеру.., настоящее приглашение, так как, согласно местным правилам, столовый зал могут посещать только леди и джентльмены, проживающие на Сент-Ронанских водах. Однако все они будут счастливы сделать исключение ради джентльмена, столь преуспевающего в изящных искусствах, как мистер..., пребывающий в Клейкемской гостинице. Если мистер..., ближе ознакомившись с нашим обществом и его правилами, пожелает переселиться на воды, мистер Уинтерблоссом, ни в коей мере, впрочем, не желая связывать себя определенными обещаниями на этот счет, полагает, что, несмотря на чрезвычайный съезд в этом сезоне, мистера.., можно будет устроить в меблированных комнатах так называемого Лилипут-холла. Облегчению этого дела весьма способствовало бы, если бы мистер.., соблаговолил прислать точную мерку своего роста, ибо капитан Рэнлтри, проживающий в данное время в Лилипут-холле, видимо, намерен отказаться от складной кровати ввиду того, что ее длина оказалась для него недостаточной. В заключение мистер Уинтерблоссом заверяет мистера..., что он высоко чтит его талант, и просит принять уверения в совершенном личном почтении

Сквайру...

Клейкемская гостиница

Старый городок в Сент-Ронане.

Отель, пансион, меблированные комнаты и т.д. и т.д. в Сент-Ронанских водах".

Вышеприведенное приглашение (мы всегда строго сохраняем орфографию) было написано ровным, круглым канцелярским почерком, который, подобно характеру мистера Уинтерблоссома, был аккуратным и заурядным, хотя и с некоторым жеманным пристрастием к росчеркам и завитушкам.

Другое письмо было полным контрастом к официальному сообщению мистера Уинтерблоссома с его дипломатической важностью и точностью. Академические шутки и цветы классического красноречия молодого священника смешивались здесь с полевыми цветами богатого воображения леди Пенелопы. Вот это письмо: