у меня на груди, а теперь эта же самая Ганя, пользуясь тем, что в гостиной
стемнело, украдкой пожимала руку Селиму. Тогда нас троих связывало чувство
нежной дружбы, теперь вступали в борьбу любовь и ненависть. Однако с виду
все было спокойно: влюбленные улыбались друг другу, я был необычайно
весел, и никто не догадывался, что таилось за этим весельем. Вскоре мадам
д'Ив попросила Селима что-нибудь сыграть. Он поднялся, сел за рояль и
заиграл мазурку Шопена, а я остался на диванчике вдвоем с Ганей. Я
заметил, что она смотрит на Селима так, словно молится на него, и на
крыльях музыки витает в мире грез, поэтому я решил спустить ее на землю.
и играет.
освещена последними лучами вечерней зари; он возвел глаза к небу и в этом
сиянии казался вдохновленным свыше и действительно в эту минуту был полон
вдохновения.
пансионерка Юзя!
способен любить. Такая уж у него натура. И если он когда-нибудь скажет,
что любит тебя, не верь, Ганя. - Тут я заговорил, подчеркивая каждое
слово: - Ему будут нужны твои поцелуи, а не твое сердце, ты понимаешь?..
потом разве такая скромница, как ты, дала бы поцеловать себя чужому?
Извини Ганя, мне кажется, я тебя обидел одним лишь предположением. Ты бы
этого никогда не позволила. Правда, Ганя, никогда?
насильно. Я старался казаться спокойным, но бешенство душило меня, словно
клещами сжимая мне горло. Я чувствовал, что теряю самообладание.
тебя не пущу!
что стыда у тебя нет. Вот!
бедняжка была бледна как полотно. Но сострадания к ней уже не было в моем
сердце. Я схватил ее руку и, сжимая тонкие пальчики, продолжал:
на свете...
него!
платья, а он целовал твои губы. Ты сама хотела его поцелуев! Я презираю
тебя, Ганя!.. Ненавижу тебя!
потому что мне теснило грудь.
мне жизни пришлось лишиться, я разлучу вас, хоть бы мне пришлось убить
тебя, и его, и себя. Это неправда - то, что я раньше тебе сказал. Он тебя
любит, он бы тебя не покинул, но я вас разлучу.
сидевшая в другом конце гостиной.
опомнился и ответил равнодушным тоном, хотя голос мой слегка прерывался:
или плющом.
с величайшим спокойствием:
Перед глазами у меня замелькали красные круги. Я вскочил, пробежал
несколько комнат, влетел в столовую, схватил со стола графин с водой и
вылил ее себе на голову. Затем, уже не сознавая, что делаю, грохнул графин
об пол, так что он разбился вдребезги, и бросился в сени.
от воды, и отправился снова в гостиную.
страшном испуге.
чувств. Мадам д'Ив увела ее к себе.
после моего ухода Ганя разрыдалась и потеряла сознание, но припадок уже
прошел. Увидев ее, я забыл обо всем, упал на колени перед ее кроватью и,
не замечая мадам д'Ив, закричал как безумный:
улыбнуться. - Теперь уже ничего. Право, ничего.
возвратился в гостиную. Нет, неправда! Не ненавидел я ее! Я любил ее
больше, чем когда-либо прежде! Зато, увидев в гостиной Селима, я готов был
его задушить. О! Вот его, его и ненавидел теперь всей душой. И он, и
ксендз тотчас подбежали ко мне.
надо с тобой поговорить. Я не хочу, чтобы ты сюда приезжал. Между нами все
кончено.
желаю. Итак, завтра в шесть утра.
побежал было за мной, но, ступив несколько шагов, остановился в дверях.
Через минуту я увидел в окно, как он уехал.
мог, потому что, устав от слез, она уснула. Мадам д'Ив и ксендз Людвик
пошли к отцу и о чем-то с ним совещались. Я просидел один до чая.
какое-то необычное, полутаинственное, полусуровое выражение лица. Должен
признаться, что меня охватило беспокойство. Неужели они о чем-то
догадались? Это было вполне правдоподобно: как-никак между нами,
молодежью, сегодня произошло нечто из ряда вон выходящее.
поскорей вернуться, однако я на это не могу согласиться: ей необходимо
провести там еще месяца два.
неосторожность сообщить ей об этом.
эпидемия. Возможно, впрочем, что я и слыхал об оспе, но не обратил
внимания, и слух этот прошел мимо моих ушей.
заметил ксендз Людвик.
провести здесь. Она пишет, что чувствует себя лучше, только тоскует без
нас и беспокоится, - ответил отец.
вполне оправилась, даже хотела встать, но отец не позволил. Около десяти
вечера какая-то бричка с грохотом подъехала к крыльцу. Это был доктор
Станислав, который полдня провел в деревенских хатах. Внимательно осмотрев
Ганю, доктор сказал, что она не больна, но нуждается в отдыхе и
развлечениях. Он запретил ей учиться и рекомендовал приятно проводить
время и не грустить.
их дома или лучше вывезти, пока не пройдет эпидемия. Доктор успокоил его,
заверив, что опасности нет; он нарочно сам написал об этом матери, чтобы
она не волновалась. А сейчас он хотел отправиться на покой, потому что