сестрички убежали наперегонки в соседнюю комнату, и мы остались одни.
Селим только было разошелся и стал о чем-то болтать, как вдруг Ганя
придвинулась ко мне и прошептала:
мне, вот так. Пока ты со мной, никакая опасность тебе не грозит. Видишь, я
ничего не боюсь и всегда сумею тебя защитить.
недавняя смерть Миколая были тому причиной, но и я не мог отделаться от
какого-то странного ощущения.
шум и топот. Дверь с треском распахнулась, и как вихрь влетел Франек, а за
ним державший его за плечи Мирза. У Франека был испуганный, одуревший вид,
оттого что Мирза, положив ему руку на плечи, вертел его, как кубарь, и сам
кружился вместе с ним. Доведя его таким образом до дивана, Мирза
остановился и сказал:
боится. Либо принеси свет, либо я сверну тебе шею, что ты предпочитаешь?
у Гани от слез распухли глаза, так что ей больно было смотреть на свет, и
Мирза погасил лампу. Снова мы погрузились в таинственный мрак и снова
замолкли. Теперь в окна падал яркий серебряный свет луны. Гане, видимо,
было жутко; она крепко прижималась ко мне, а я держал ее за руку. Мирза
сел напротив нас на стул и, по своему обыкновению, после шумного веселья
впал в задумчивость и вскоре замечтался. Вокруг царила глубокая тишина,
нам было немножечко страшно, но уютно.
хорошо рассказывает. Хочешь послушать, Ганя?
прелестный профиль. Через минуту послышался его приятный, вибрирующий,
чуть приглушенный голос:
имени Ляля. И вот однажды проезжал мимо султан, а звали того султана
Гарун, и был он несметно богат: дворец у него был коралловый, с алмазными
колоннами, с кровлей из жемчугов, и такой громадный, что пришлось бы идти
целый год, чтоб обойти его из конца в конец. Сам султан носил чалму из
золотых лучей, затканную настоящими звездами и заколотую лунным серпом, а
тот серп отрезал некий чародей от луны и принес в дар султану. Так вот,
проезжает султан мимо волшебницы Ляли, а сам плачет, и так плачет, так
плачет, что слезы градом катятся на дорогу, и куда упадет слезинка, там
вырастает белая лилия. <О чем плачешь ты, султан Гарун?> - спрашивает его
волшебница Ляля. <Как же мне не плакать, - отвечает султан Гарун, - если у
меня одна только дочь, прекрасная, как утренняя заря, а я должен отдать ее
черному огненному Диву, который из года в год...>
Мирза, - если у меня одна только дочь, и я должен отдать ее Диву>. - <Не
плачь, султан, - молвила Ляля. - Садись на крылатого коня и поезжай в
пещеру Борах. Злые тучи будут гнаться за тобой в пути, но ты брось в них
вот эти зернышки мака - и тучи тотчас уснут...>
Ганю. Теперь девочка действительно спала. Она очень устала, изболелась
душой и наконец крепко уснула. Мы с Селимом не смели шевельнуться, чтобы
ее не разбудить. Ганя дышала ровно и спокойно, лишь изредка горестно
вздыхая. Селим сидел, подперев голову рукой в глубокой задумчивости, а я
поднял глаза к небу, и казалось мне - на ангельских крыльях уношусь в
небесные просторы. Невыразимо сладостное чувство переполняло все мое
существо, оттого что это маленькое дорогое создание так доверчиво и
спокойно уснуло на моей груди. Какой-то трепет охватил меня, что-то новое
родилось во мне, и словно хоры неземных голосов неведомого блаженства
запели в моей душе. Ах, как я любил Ганю! Я еще любил ее любовью брата и
опекуна, но беспредельно, безмерно.
ничего земного, и поцелуй мой, как и сам я, был еще невинен.
Мирза.
отнесу.
плече, и опустил ее на диван. Потом осторожно взял Ганю на руки. Был я еще
совсем молод, но, как все у нас в роду, необыкновенно силен, а девочка
была маленького роста и очень хрупка, так что я нес ее, как перышко. Мирза
отворил дверь в следующую, освещенную комнату, и таким образом мы
добрались до зеленого кабинета, который я предназначил Гане под жилье.
Кроватка ее уже была постлана, в камине трещал жаркий огонь, а у камина
сидела, мешая уголья, старуха Венгровская. Увидев меня с такой ношей, она
воскликнула:
нельзя было ее разбудить, чтобы она сама пришла?
девушка, а паненка, вы слышите, Венгрося? Паненка устала. Пожалуйста, не
будите ее. Разденьте и тихонько уложите в постель. Помните, Венгрося, что
она сирота и тоскует по деду и что только добротой ее можно утешить.
милейшая Венгровская.
во-первых, потому, что мне взгрустнулось, а во-вторых, я полагал, что
человеку солидному, ставшему опекуном, не пристало проказить, как
мальчишке. В этот вечер Мирза получил нагоняй от ксендза Людвика за то,
что во время молитвы, когда мы были в часовне, он выскочил во двор, влез
на низкую крышу ледника и принялся выть. Разумеется, со всех сторон
сбежались дворовые псы и, вторя Мирзе, подняли такой отчаянный шум, что мы
не могли молиться.
отправились спать. Мне с Селимом отвели отдельную комнату, так как ксендз
знал, что мы любим поговорить, и не хотел нам мешать. Уже раздетый, я
заметил, что Мирза собирается лечь не помолившись, и спросил его:
принялся протяжно взывать:
не мог отвести от него взгляда.
который другим запрещал многоженство, а у самого сколько хотелось, столько
и было жен. К тому же, говорю тебе, я люблю вино. Но сменить магометанство
на другую религию мне не разрешают, а в бога я верю и нередко молюсь как
умею. А впрочем, что я в этом понимаю? Я только знаю, что есть господь
бог, и все тут.
улегшись, молча затягивались, тайком друг от друга сплевывая за кровать.
взрослый.
на попечение.
же Ганя? Но знаешь ли, - продолжал я тоном взрослого многоопытного
человека, - знаешь, я думаю даже школу больше не посещать. Имея дома такие
обязанности, нельзя ходить в школу.
что родители пошлют Ганю вместе со мной в Варшаву.
Шилова Юлия
Скальци Джон
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Маккефри Энн
Витковский Евгений