придерживался того же мнения. Поэтому нас тянуло к его воззрениям, как мух
на мед. Что касается меня, то я, пожалуй, заходил даже дальше своего
учителя. То была естественная реакция на мое прежнее воспитание; к тому же
этот юный студент действительно открыл мне врата в неведомые миры
познания, по сравнению с которыми кружок сложившихся у меня понятий
оказался крайне узким. Озаренный этими новыми истинами, я не успевал
чрезмерно предаваться мыслям и мечтам о Гане. Вначале, сразу по приезде,
идеал мой был со мной неотлучно. Письма, получаемые от нее, лишь разжигали
огонь на алтаре моего сердца, но подле океана идей юного студента весь наш
деревенский мирок, такой тихий и мирный, становился в моих глазах все
мельче и уже и вместе с ним - правда, не исчез, а словно подернулся дымкой
- образ Гани. Что касается Мирзы, то он шел вровень со мной по пути
коренных реформ, а о Гане и думать забыл, тем более что против нашей
квартиры было окно, в котором часто сиживала пансионерка Юзя. Так вот,
Селим вздыхал теперь по ней, и целыми днями они глядели друг на друга из
своих окошек, как две птички из клеток. С непоколебимой уверенностью Селим
заявлял, что <либо она, либо вообще никто>. Не раз, бывало, лежит он
навзничь на кровати, зубрит, зубрит, потом вдруг швыряет книгу на пол,
вскакивает, хватает меня и кричит, хохоча как сумасшедший:
к своей книжке.
успешно и экзамены на аттестат зрелости, и вступительные в университет,
после чего стали вольными птицами, но провели еще три дня в Варшаве. За
это время мы обзавелись студенческими мундирами и, что наш наставник
считал необходимым, отпраздновали свои успехи, то есть напились втроем в
первом попавшемся винном погребе.
голова, а на щеках нашего наставника, а ныне коллеги, выступил румянец и
когда нас вдруг охватило восторженное умиление и жажда сердечных излияний,
учитель наш сказал:
настежь. Можете теперь курить, сорить деньгами, разыгрывать барчуков и
влюбляться, но я вам говорю, что все это глупости. Такая жизнь - пустая,
без идеи, ради которой живешь, и работаешь, и борешься, - глупость. Чтобы
жить мудро и разумно бороться, нужно трезво смотреть на вещи. Что касается
меня, то полагаю, что я смотрю трезво. Уж я-то ни во что не поверю, пока
сам не пощупаю, и вам то же советую. Ей-богу, в мире столько идей, и
столько путей в жизни, и во всем такой хаос, что нужна черт знает какая
голова, чтобы не сбиться. Но я держусь науки - и баста. Меня на пустячки
не поймаешь; из-за того, что жизнь глупа, я никому бутылкой череп не
раскрою. Но существует наука. Если бы не она, я пустил бы себе пулю в лоб.
А на это, по-моему, каждый имеет право, и я непременно это сделаю, если
окажусь банкротом в этом отношении. Да, в науке не обанкротишься.
Обмануться можно во всем; ты влюблен в женщину - женщина тебе изменит;
веруешь - наступит минута сомнения; а над исследованием пищеварения
инфузорий можешь спокойно сидеть до самой смерти и не заметишь, как придет
день, когда вдруг тебе станет не по себе и как будто темно, а это,
оказывается, уже конец: некролог, портрет в иллюстрированном журнале,
более или менее глупая биография - finita la commedia!* А потом - ничего
больше: в этом ручаюсь вам, милые мои бутузы. Можете смело не верить во
все эти вздорные выдумки. Наука, дорогие малыши, - вот что главное. Кроме
того, есть в ней еще одна хорошая сторона: занимаясь ею, можете смело
ходить в рваных башмаках и спать на соломенном тюфяке. К этому становишься
совершенно равнодушным. Понятно?
как угли, глазами.
бокал, глубоко затянулся и, пуская носом две огромные струи дыма,
продолжал:
с точными науками существует философия и существуют идеи. Это тоже может
заполнить жизнь до краев. Но я предпочитаю точные науки. Над философией,
особенно идеалистически-реалистической, скажу вам, я просто смеюсь.
Болтовня. Как будто и гонится за правдой, но гонится, как собака за
собственным хвостом. Да и вообще я терпеть не могу болтовни, я люблю
факты... А из воды творог не выжмешь. Другое дело - идеи. Ради них стоит
рисковать головой, но вы, как и отцы ваши, идете глупыми путями. Уверяю
вас! Итак, да здравствуют идеи!
погребок казался нам еще темнее: свеча на столе тускло горела, чадом
застлало картинки, развешанные по стенам. Во дворе за окном нищий тянул:
<Дева преславная и благословенная, владычица наша...> - и после каждого
стиха пиликал на скрипке уныло жалобную мелодию. Странное чувство теснило
мне грудь. Я верил словам наставника, но мне казалось, что он не назвал
еще всего, чем можно заполнить жизнь. Чего-то мне недоставало, и помимо
моей воли мной овладело тоскливое чувство; под влиянием вина,
мечтательного настроения и минутной экзальтации я тихо спросил:
не значит в жизни?
вскоре очнулся и воскликнул:
Селим гораздо раньше тебя выйдет в люди. А с тобой беда будет. Берегись,
берегись, говорю, чтоб не встала тебе поперек дороги какая-нибудь юбка и
не испортила тебе жизнь. Женщина! Женщина! - Тут наставник, по
обыкновению, прищурил глаз. - Знаю я немножко этот товар! Не могу
пожаловаться, право, не могу пожаловаться. Но я знаю, что дашь черту
палец, а он ухватит всю руку. Женщина! Любовь! Все горе в том, что мы
слишком большое значение придаем пустякам. Хотите этим забавляться, как я,
забавляйтесь, но не отдавайте этому жизнь. Будьте благоразумны и не
платите за поддельный товар полноценной монетой. Однако уже не кажется ли
вам, что я жалуюсь на женщин? Напротив, я люблю их, только не даю себя
провести на мякине собственного воображения. Помню, когда я впервые
влюбился в некую Лелю, даже платье ее мне казалось святыней, а был это
просто ситец. Вот как! Виновата ли она, что ходила по грязи, а не летала
по небу, - нет! Это я, глупец, хотел во что бы то ни стало приделать ей
крылья... Мужчина - довольно ограниченное животное. Храня в своем сердце
бог весть какой идеал и при этом испытывая потребность в любви, он говорит
себе, увидев первую попавшуюся гусыню: <Это она>. Потом он узнает, что
ошибся, но из-за этой ошибки его черти берут или он становится идиотом на
всю жизнь.
потребность в любви, и сами, наверное, испытываете эту потребность так же,
как другие.
Я устраиваюсь по-своему. Ведь я уже говорил вам, что не придаю чрезмерного
значения пустякам. Вообще я очень трезв, ей-богу, трезвее, чем сейчас. Но
я видел немало людей, чья жизнь запуталась, как нитка, и пропала даром
из-за одной бабенки; поэтому повторяю, что не стоит отдавать этому жизнь,
что найдутся вещи получше и цели возвышеннее и что любовь - вздор. Итак,
за трезвость!
создания, только не надо принимать их всерьез. За женщин!
стоит другой.
огонь. Я мог выслушивать все, что говорил о женщинах учитель, мог даже
находить в этом удовольствие, мог, как и другие, насмехаться над ними, но
все это я мог делать только потому, что не связывал ни эти слова, ни
насмешки со своими близкими; да мне и в голову не приходило, что столь
отвлеченная теория могла быть применена к дорогим для меня лицам. Но,
услышав имя моей чистой сиротки, легкомысленно оброненное посреди
циничного разговора, за столом, заваленным порожними бутылками и пробками,
в этом грязном, чадном кабаке, я счел это таким гнусным святотатством,
таким оскорблением и обидой моей Ганюле, что чуть не обезумел от гнева.
потемнело, глаза засверкали, на лбу взбухли узлы жил, а черты лица
заострились и стали жесткими, как у настоящего татарина.
сдавленным голосом.
Громыко Ольга
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Андреев Николай
Гуль Роман Борисович
Посняков Андрей