Чтение 18–й страницы книги ~Северная Пальмира~

- Ты скажи, выходит, и Чингисхан невинен, стерший с лица земли целые города. И опустевший Мерв с его сожженной обсерваторией, и...

- Да, невинен. Все дело в том, что Рим прекратил свой рост. Рим остановился. Значит, кто-то другой тут же начал поход за создание Мировой Империи. И вот явился новый пузырь и стремится покрыть всю лужу. И пока пузырь растет, кровь его не страшит. Лишь когда он остановится, когда увидит свое отражение и кровавую пену вокруг - тогда и ужаснется. А ужаснувшись, - лопнет. Значит, нельзя ужасаться, надо лишь сделать выводы: впредь крови меньше. И только.

- И что будет, когда лужа будет закрыта полностью? - поинтересовался Платон, и глаза его блеснули.

- Небось записываешь мои мысли, как всегда? - усмехнулся Сократ. - Знаю, записываешь. И все перевираешь... ну ладно, слушай. Если поймешь. Так вот, если у Мировой Империи сохранится воля к жизни и появится достаточная научная и экономическая база, она сделает новый скачок и ринется завоевывать Галактику. Неведомо, сколько кораблей сгорит. Неведомо, сколько миров исчезнет, как исчез Карфаген. Но так будет. Или пузырь лопнет, и все захлебнется в крови.

- Нет! - закричал Элий и сжал голову так, будто хотел раздавить ее ладонями. - Все не так! Твоя теория - ложь. Рим - это культура и наука. Рим - это юстиция и право. Рим - это власть народа... Рим - это мечта богов.

- И Рим - это Мировая Империя. Империя, у которой есть мечта.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

- Налей, - потребовал Элий и протянул кружку.

Сократ безропотно подчинился и набулькал своей удивительной жидкости до краев.

- Так не будет, не может быть... - прошептал Элий.

- А ты подумай над моими словами, Император. Ведь ты хочешь быть не просто Императором, а Марком Аврелием. Хотя на самом деле ты - Гай Гракх.

- Подожди! Подожди! - Элий пьяно повел пальцем перед носом Сократа. - А боги это знают?

- Вот это мне неведомо. Ведь боги вечны. И значит, день ото дня одни и те же. И мысли у них одни и те же, и возможности - тоже. Представь писателя, который тысячу лет пишет свои библионы. Вообрази: сколько самоповторов, сколько схожих характеров, сколько одинаковых мыслей... Ничего нового, свежего. Так же и боги - всегда одни и те же. Только одни и те же. А наша жизнь краткая, да... Но никто из нас, никто не похож друг на друга... Даже если у нас одни и те же души. Разве я похож на прежнего Сократа? Или ты - на Гая Гракха? Нет... Хотя, пожалуй, Платон похож. Ну точная копия того, первого, - и Сократ подмигнул приятелю. - Так же яростен и непримирим.

- То, что ты говоришь, - это и есть будущее, в которое я должен заглянуть? Чем оно лучше прошлого? Ты ошибаешься, Сократ! И я знаю, в чем ты ошибаешься! - воскликнул Элий радостно и попытался вскочить. Но не смог - ноги его не держали. - Ты предлагаешь прошлое. Ты хочешь вернуться назад. Завоевание и кровь - это уже пройдено. Дорога назад - это великое ничто... Пытаясь вернуть или сохранить старое, можно выиграть минуту или час, но нельзя получить жизнь.

- Нет, мой друг, Сократ не ошибается. Даже мои любимые Афины, едва вошли в силу, стали вести себя как маленькая и наглая империя.

- Потому и проиграли... - сказал Элий.

- Они переоценили свои силы.

- Рим давно перестал быть империей. Это формальное название. Всего лишь имя. Титул. Осталась одна мечта...

- И значит - душа. Ты не можешь изменить его душу. Иначе Рим уже не будет Римом.

- Душу я не могу изменить, - согласился Элий. - Но мечту - могу.

Явилась сваха, обошла весь дом с веткой рябины, дабы отвести порчу. Справившись со столь важным делом, сваха велела взять кадки с рожью, ячменем и овсом и отнести наверх, в светлицу. Кадки поставили в головах и в ногах постели и воткнули в зерно свечи.

- Ты тоже должен жениться, - сказал Квинт Элию. - Почему ты не женишься вновь?

- Друг мой, в брачном договоре должно быть указано настоящее имя невесты. А как только оно будет указано, Бенит узнает...

- Он и так все знает, поверь старому фрументарию, я видел соглядатая, потом какая-то девица следила за твоей Летти. - Квинт усмехнулся. - Бенит все знает. Только он чего-то ждет. Но я не знаю - чего.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА I

Игры в Хорезме

"Война необходима для формирования римского характера. В связи с этим

непонятно противодействие коллегии фециалов. Почему бы не начать войну

с виками и разом не покончить с врагами Рима?"

"Рим окружен злопыхателями. У нас больше нет друзей, есть лишь враги. И

потому каждый должен присягнуть на верность диктатору Бениту. И эта

клятва сцементирует общество, как кровью".

"Несмотря на ненависть врагов, никто не осмеливается нападать на Рим.

Даже от Чингисхана прибыли послы, чтобы вести мирные переговоры".

"Вчера вынесен приговор участникам заговора сенатора Флакка. Сам

сенатор Флакк приговаривается к лишению воды и огня, а его сын Гай

Флакк, редактор "Вестника старины" Басе и Норма Галликан - к ссылке.

"Вестник старины" закрыт. Это решение все жители Рима без исключения

приветствовали с воодушевлением. Всем надоели их диссидентские выверты

и ужимки. Люди хотят спокойно работать на благо Рима и нашего ВОЖДЯ".

"Акта диурна", 13-й день до Календ апреля1

Трион спал, и ему снился удивительный сон - будто он был императором и проводил Столетние игры. Он сидел в императорской ложе и смотрел, как на оранжевом песке амфитеатра Флавиев (тогда Колизей именовали только так) умирают гладиаторы. Его сын-подросток с плаксивым и капризным лицом издавал короткий смешок, когда кого-нибудь протыкали мечом и смертельно раненный человек корчился на песке, умирая. Триону нравился этот странный сон, потому что во сне он был императором. И власть его была почти абсолютной. Шаткой, но абсолютной.

Трион проснулся. Солнце еще только взошло. Хорошее время дня. Хорошее время года. Подле Триона, подложив ладошку под щеку, спала смуглая девчонка. Она морщила брови во сне и тяжело вздыхала. Девчонка вчера залезла в лабораторию без спросу. Эти варвары такие любопытные. Наверняка хватила немалую дозу. Трион и сам постоянно облучался, хотя и носил освинцованный передник. Не хватало ему еще спать с облученной девчонкой. Надо отдать эту джагуну1, а самому приискать новую. Да чистенькую, не такую, с которой успел порезвиться целый тумен монголов.

Крестьяне - женщины и мужчины - сбегаются в бывшие сады шаха толпами. Жалкие перепуганные людишки, не знающие, как прокормиться. Они приходят за работой. И Трион дает им работу. Они берут урановые стержни голыми руками. Когда ночь падает на землю быстро и внезапно, Трион видит зеленое свечение в комнатах лаборатории. Крестьяне тоже его видят. И останавливаются поглазеть, не ведая, какую опасность таит в себе этот свет. Когда у работника на руках появляются ожоги, Трион дает очередному глупцу несколько медяков, мешочек муки, и он уходит, довольный, что сумел прожить несколько лишних дней. Уходит умирать. А к Триону являются новые и дерутся друг с другом за право работать.

Трион вышел в сад. Точно такие же черные кипарисы росли вокруг его дома в Риме. Наверное, этот сад вокруг бывшего дворца шаха - единственный уцелевший во всем Хорезме. На террасе сидел Корнелий Икел в синей, полинялой на спине и под мышками тунике. Бывший префект претория пил козье молоко из высокого стакана и просматривал записи в прошитом суровыми нитками самодельном кодексе.

- Мерген-нойон требует бумаги для просмотра. Как будто он умеет читать! - сказал Икел, откладывая кодекс.

- Какой нойон? - спросил физик.

- Глава монгольской охраны.

- Разве нас кто-то охраняет?

Икел пожал плечами: если Триону охота сыграть в свою любимую игру - пусть играет.

- Нам мешают монголы, - сказал Икел.

- Никто нам не мешает. А если кто-то настолько глуп, что не может разобраться с варварами, то это его дело. Меня интересует только загадка Кроноса. Время каждый раз против меня. Я знаю, как сделать бомбу, но не могу поспеть к сроку. Всякий раз не могу. Когда делали бомбу для Нисибиса, я обещал ее к зиме. А сделал "толстяка" только к лету. Потому и осада Нисибиса так затянулась. Потому не торопились варвары штурмовать город. Римские вестники наперебой вопили о героической обороне и беззаветном мужестве Цезаря. А на самом деле варвары и не хотели брать город - ждали мою бомбу. Истина всегда не там, где ее видят герои. - Икел громко хмыкнул, но ничего не сказал. - Ты не герой, Икел, можешь не корчить рожи. А я опять безумно опаздываю. Быть может, Кронос мстит за то, что я хотел разрушить его святилище? - В голосе Триона послышалась тревога.

Неужели он все-таки кого-то боится?

- Кронос мстит всем, - отозвался Икел.

- Он мне мешает, постоянно мешает. Как будто у нас личная вражда - я или он. Я всегда сам ставлю немыслимые сроки, понимаю, что не успею, но все равно приказываю себе: должен успеть. Каждый день вызываю Кроноса на бой. Говорю: буду победителем, и побеждаю. Хорошо, что из-за Байкуля привезли новую партию урановой руды. Там, среди красных скал, ее добывают открытым способом.

- А какой город теперь собираешься взрывать? - спросил Икел равнодушно.

- Какое мне дело? Важно, что я опять не успеваю.

- Куда?

- На пожар, - хихикнул Трион. - Пожар будет такой, что Олимпийцы в своем дворце поджарятся, как цыплята. Но всего не хватает - людей, техники, оборудования. Вчера привезли купленный в Танаисе металл. А он не годится. Что делать? Заказывать новую партию? Ты обещал мне условия для работы. И что же? Каждый винт, каждая гайка здесь - проблема. И люди проблема. Ребята из Мерва очень мне помогают. Ну и серы2 тоже. Сообразительные. Латынь быстро выучили. А ты когда выучишь монгольский, превосходнейший муж?

- Не смей меня так больше называть! - выкрикнул Икел, неожиданно приходя в ярость.

Трион даже отскочил, на мгновение испугавшись. Потом расхохотался:

- А как же мне тебя называть? Перегрин?

- Называй как хочешь, но только не превосходным мужем.

- Что с тобой? Может, ты уже не жаждешь отомстить?

- Жажду, - Икел сделал вид, что внимательно просматривает записи в кодексе. - Но мы никогда не сможем вернуться в Рим.

- Ты только теперь это понял? А зачем нам возвращаться в Рим сейчас? Ты не скажешь? Чингисхан завоюет весь мир, вот тогда мы и вернемся.

- Ты хочешь, чтобы Чингисхан завоевал весь мир?

- Не важно - хочу я этого или нет. Чингисхан завоюет его независимо от моего желания. Рим слишком стар, он перезрел, он обречен на падение. И наша задача - лишь вовремя все предусмотреть и перебежать на нужную сторону, чтобы выжить биологически. Все просто, боголюбимый Икел. Это и называется разумом. А все остальное - глупость. Вот если бы Руфин встал на мою сторону, если бы Рим имел у себя трионовую бомбу - вот тогда бы у старушки-Империи имелся шанс. Но эти идиоты отвернулись от Триона. И в ту минуту подписали себе приговор. Их час пробил. Не подыхать же нам вместе с Римом! Представь - в новой Империи ты получишь все-все, что ни пожелаешь. Что ты желаешь, Икел?

- Ничего. Я устал.

Когда-то Икел желал, чтобы император Руфин погиб. И этот человек, предавший Икела, умер в страшных мучениях. Но вместе с ним погибли почти три легиона. Три легиона. Когда Икел мысленно произносил эти два слова, ему хотелось биться головой о стену и кричать: "Трион, верни мои легионы!"

Все не нравилось ему ныне в Хорезме - жара, обугленные руины, корявые, намертво вцепившиеся в землю карагачи, хмурые крестьяне, выползавшие из своих нор в горах и боязливо спускавшиеся назад к разграбленным и сожженным жилищам. Не нравились поля, изрытые арыками, мутная вода в этих арыках, чуждая архитектура, восточное льстивое красноречие, смуглые женщины, готовые лечь в постель за пару лепешек, исхудавшие дети, настырные, привязчивые, громкоголосые. Не нравились монголы, следящие за каждым шагом и всякий раз выскакивающие будто из-под земли. У Икела была нефритовая пайца, у Триона - золотая. Золотая пайца любого заставит согнуть шею. Варварам нельзя ничего объяснить. Им надо предъявить знак господина - и приказывать. Будто злым духам, услышавшим верное заклинание. Своего повелителя монголы боготворят. Пройдет еще пара веков, и они сложат легенды о Чингисхане и превратят его в бога. О боги, боги, может ли зло быть богом?.. А может, это вовсе и не зло? То, что зло для Рима, благо для детей далекой степи. И наоборот. И весь вопрос в том, к какому племени ты принадлежишь. Да, с точки зрения племени все переворачивается с ног на голову. А если посмотреть с точки зрения одного человека, то мир совершит новый поворот - и уже не поймешь, где голова, где ноги. Непрерывное кувыркание. Все решает точка отсчета. А вот если с точки зрения всего мира - то что тогда?

Икел достал табачную палочку, закурил. Абракадабра какая-то! О чем это он? Что ищет? Ничего нельзя найти. Нет ни добра, ни зла, есть жизнь, смерть и хаос. Надо как-то дожить то, что осталось...

- Трион, ты здесь? - долетел из сада звонкий голос, и на террасу вбежал черноволосый худощавый юноша в грязноватой белой тунике. В тонких длинных пальцах он сжимал мятый листок. Юноша весь был остроугольный - острые плечи, острые локти, острые колени. Плечи он держал слегка приподнятыми, голову - втянутой в плечи. И оттого походил на очень умную птицу, расхаживающую среди людей и знающую их язык. Да, людей он понимал, а вот люди его - не всегда. - Я тут одну формулу вывел, не взглянешь? - спросил юноша почти небрежно и протянул Триону листок.

- Что за формула? - Трион внимательно посмотрел записи на листке. - Интересно... Оч-чень интересно... Это же просто здорово, Минуций! - Он похлопал юношу по плечу. - Ты теперь у нас главный теоретик!

На острых скулах юноши вспыхнули красные пятна - обожал малец похвалы! Просто до безумия. Больше, чем красивых наложниц, хотя к девчонкам питал слабость необычайную. Под каждую юбчонку заглядывал. Все в лаборатории посмеивались над этими двумя его страстями.

- Мир - это как кочан капусты, - поощренный похвалой, тут же принялся рассуждать Минуций, - обдираешь лист за листом и добираешься до сладенькой кочерыжечки. Хочешь отведать кочерыжечки, Корнелий? - обратился Минуций к Икелу запросто, будто тот был мальчишкой и Минуцию ровня.

- Не люблю капусту, - буркнул бывший префект претория.

- Идите, гляньте на новых добровольцев, - приказал Трион Икелу и Минуцию. - Если кто не понравится - гоните в шею. Разрешаю. А у меня Кронос... Вот тут... - Физик постукал себя ребром ладони по шее.

За Минуцием Икел специально посылал верных людей в Александрию - чтобы те выкрали молодого ученого и привезли в Хорезм. После взрыва первой бомбы в Нисибисе весь Римский мир был беспомощен и жалок - нате, приходите и берите его тепленьким. Но монголы почему-то не пришли, и Рим кое-как оправился. Но под шумок Икел сумел утащить Минуция у римлян из-под носа. Прежде одаренный юноша не участвовал в разработках Триона, Икел ожидал, что Минуций будет артачиться и протестовать, и уж прикидывал, как придавить и подчинить строптивца. Но ошибся. Минуций, привезенный насильно, обрадовался внезапному повороту колеса Фортуны и тут же с азартом включился в ежедневный труд новой лаборатории Триона.

Икел почему-то вспоминал об этом, пока они шли к маленькому домику у ворот.

- Чего ты такой хмурый, Корнелий? - весело спросил Минуций. Он на ходу срывал цветы с клумб и пытался сплести из них венок, но ничего не получалось - цветы ломались в его тонких неуклюжих пальцах и ни за что не хотели соединяться друг с другом.

- А чему радоваться?

- Да посмотри, какое утро! И цветы как пахнут! Ты умеешь плести венки?

- Не умею.

- Жаль. - Минуций повесил венок на ветку кипариса. Венок тут же распался. - Кстати, знаешь Угея, монгола, что охраняет лабораторию? Молодой парень, чуть постарше меня? Надо тебе с ним познакомиться. Он воин, как ты. Приставлен лично ко мне. Если я попытаюсь удрать, он меня убьет. Он немного кумекает по-латыни. Вот я его и спрашиваю: "А ты не боишься, Угей, что я убью тебя"? Он, конечно, ничегошеньки не понимает в физике. Но так забавно смотреть на его бурую физиономию - как он хмурит свои брови кустиками и, коверкая слова, говорит: "Ты не умеешь меня убивать". А я ему возражаю со смехом: "Умею, умею!" Ведь, правда, я умею. Возьму, подложу ему кусок нового изотопа в штаны - и все. А кстати, Корнелий, где твой кинжал?

Икел схватился за пояс - кинжала не было. Он повернулся и посмотрел на Минуция. Тот собирался сделать еще какое-то обманное движение, но выронил Икелов кинжал из неловких рук.

- Не получилось! - засмеялся Минуций. - Хотел сделать фокус, но не получилось...

Он развел руками. Икел, ничего не говоря, подобрал кинжал.

- Да ты не сердись, Корнелий, я тебя очень люблю. Ты хороший парень.

Минуций остановился перед цветущими нарциссами, наклонился понюхать их и замер.

- Ха-ха-та-ха, - выдохнул он что-то вроде напева. Потом, опомнившись, кинулся догонять Икела. - Готово! - радостно выкрикнул.

- Что готово? - не понял Икел.

- Новая формула, - сообщил Минуций, глядя куда-то мимо бывшего префекта огромными карими глазами. - Мы тут такое можем сделать, ты даже не представляешь! Замечательно. Трион - он молодец, гений, я его обожаю. А ты?

Икел не ответил. Они уже подошли к домику. Изнутри доносился непрерывный галдеж. Когда Икел открыл дверь, голоса на мгновение смолкли, а потом добровольцы принялись орать громче прежнего. Проситься на работу к Триону сбежалась толпа босоногих и ободранных крестьян. Прослышали, что у Триона платят, что кормят до отвала, вот и явились. Лица худые, изможденные. Впрочем, у этого не очень, и у этого тоже. Икел остановился, тронул оборванца за плечо. Под ветхой тканью ощутил сталь тренированных мускулов. Убрал руку. Отошел. Сделал вид, что ничего не заметил. Есть у Икела время выйти из домика? Есть или нет?.. И увести Минуция, и... Нет, не успеть. Рысий взгляд десятника-монгола что-то такое разглядел. Варвар тут же схватился за саблю. Клинок монгола рассек "добровольца" надвое. Двое других охранников кинулись с саблями на безоружных крестьян. Стоявший у самых дверей невысокий, но ладно скроенный паренек увернулся от удара, выдернул из рукава кинжал и даже сумел вонзить его в шею степняку, но подлетевший на помощь товарищу монгол зарубил оборванца. Минуций подпрыгнул в воздух, будто собирался улететь, но никуда не улетел и шлепнулся на пол. И вдруг губы его плаксиво скривились, и Минуций, отмахиваясь ладошкой, пополз в угол. Икел бросился к нему, толкнул к выходу. Поймал чью-то руку с саблей и вывернул... Минуций вскочил, боднул лбом дверь - изо рта его фонтаном текла рвота. Икел выскочил следом. А там внутри продолжалась бойня. Маленькие людишки, которым очень хотелось есть, погибали под ударами сабель. Ну что ж, голод более не будет их мучить.

Минуций стоял на коленях - спазмы не прекращались. Теперь изо рта текла одна желчь.

- А ты ведь большой трус, - произнес Икел и повторил с удовольствием, с нажимом, будто гвоздь забивал. - Ты - трус.

- Все трусы. А ты... нет?

Икел усмехнулся и неожиданно кивнул:

- Я тоже.

"И как только варвары догадались?! - подивился Икел. - Эти ребята из "Целия" уничтожили бы Трионову лабораторию. И меня с Минуцием заодно". Но могли бы и пощадить. Особенно Минуция. Минуций пригодится Риму. Как и Трион. Посланцы "Целия" увезли бы Триона, чтобы тот вновь работал на Рим. Руфин умер, Элий в изгнании. И любому другому Икел готов служить. Бениту? Пожалуйста. Почему бы и нет. Если всем объединиться вокруг Бенита, то Рим станет прежним. Жаль, затея римлян не удалась...

Тем временем монголы вытаскивали из домика за ноги трупы. Икелу показалось, что он узнал в одном из убитых своего фрументария. Плохо была задумана операция. А осуществлена еще хуже. Не знают ничего ребята о своем противнике, вот и попадаются, как глупцы, и гибнут... А ведь он мог бы им помочь. Мог и не помог. Почему? Да потому, что дело проигрышное. Все равно ничего бы у них не вышло.

- Корнелий... - жалобно попросил Минуций. - Уведи меня отсюда, я не могу это видеть.

- Что не можешь видеть?

- Кровь... смерть...

Икел подхватил Минуция под мышки и повел подальше от места резни. А что если удрать вместе с Минуцием? Что если отвезти мальчишку в Рим и отдать Бениту? Может быть, тогда...

Руфин, почему ты меня предал? Почему заставил бежать из Рима?! Почему...

ГЛАВА II

Игры в Хорезме

(продолжение)

"В Танаисе пойман грифон. В Киммерии появился кентавр. Там же убито

существо, похожее на химеру. Все это, без всякого сомнения, бывшие

гении".

"Акта диурна", 6-й день до Календ

К утру все же Трион заснул.

Сон был так отчетлив, что не походил на сон. Трион был собой и одновременно не собой. Кем-то другим. Он шагал по пыльной степной дороге, и раскаленные доспехи жгли плечи. Шлем висел у него на груди, как у простого легионера. За спиной слышался монотонный топот тысяч и тысяч ног: его легионы шагали следом. Но когда он оборачивался, то видел, как в бескрайней степи ветер колеблет серые стебли сухой травы. Черные стервятники висели в выцветшем небе, высматривая добычу. И никого вокруг.

Трион отирал со лба пот и шел дальше. И вновь за спиной, нарастая, возникал четкий гул марширующих ног. Сотен, тысяч ног. Но тотчас пропадал, едва Трион оборачивался...

Сон кончился внезапно. Просто оборвался - и все. Как лента обрывается на сеансе в кино. Трион открыл глаза. Вокруг была ночь. До рассвета - вечность. Он был весь в поту. Его бросало то в жар, то в холод. Он потрогал лоб, надеясь, что его мучает обычная лихорадка и безумному бреду так легко найти объяснение. Но лоб был холодным и липким. Однако его лихорадило. Он был болен. И не знал - чем. Прежде он никогда не мучился от душевных переживаний. Единственное, что его могло потревожить, - это подозрение, что другие могут оказаться догадливее, чем он. Но сейчас было что-то другое.

Трион лежал, вперив взгляд в потолок, ничего там не находя. Ноги ныли, руки дрожали. Он слышал все время отдаленный рокот марширующих легионов. И видел серую степь и висящих в вышине стервятников.

Трион неожиданно вновь заснул. Теперь он был не один - перед ним стоял легионер в старинной пластинчатой лорике и размахивал мечом. Меч сверкал. Ослепительно, как может сверкать только смертоносная сталь. За спиной легионера маячили другие, они обступили Триона и что-то орали. Что-то противное, мерзкое. Он был для них добычей, затравленной, жалкой добычей. Вновь и вновь выкрикивали одно и то же слово. Он силился разобрать его, уяснить смысл, но не мог.

И вдруг меч в руках легионера зашипел змеей, рассекая воздух, и снес Триону голову. Глаза Триона еще видели, мир вращался и кружился, опрокинутый, далекий, равнодушный, а потом что-то ударило его в щеку, и глаза увидели забрызганные грязью солдатские калиги, и ноздри сохранившей жизнь головы вдохнули запах пота и навоза...

Трион вновь проснулся, сел на кровати и отер совершенно мокрое лицо ладонью.

Неужели он сходит с ума? Или это влияние радиации? Нет, нет, он просто устал. Когда закончит работу, отправится отдохнуть - куда-нибудь на море, полежать на горячем песке, поплескаться в заливе, где на десятиметровой глубине видны лежащие на дне камешки. Чингисхан должен подарить ему виллу и часть залива...

Наверняка вечером съел что-нибудь не то. Кормят тут фекально. Потому и в животе постоянно урчит, и эти боли... Ну вот опять... Трион едва успел добежать до латрины и усесться на стульчак. Первым делом в садах Хорезм-шаха Трион велел построить настоящие латрины - местные "удобства" его не устраивали. Несколько минут он корчился на стульчаке и даже кричал, когда спазмы кишечника вызывали острую боль. К тому же из заднего прохода почему-то лилась жидкость. Брезгливо сморщившись, Трион отмотал ком бумаги, подтерся, хотел выбросить, но перед тем посмотрел на бумагу. Она была вся в крови. Триону стало нехорошо. То ли от вида крови, то ли от странного предчувствия...

Он сполоснул руки и поспешно покинул латрины. Последние дни его немного лихорадило... а теперь эта кровь... Неужели он болен? Неужели... Надо поскорее закончить нового "толстяка"...