Чтение 5–й страницы книги ~Северная Пальмира~

Под ногами что-то блеснуло. Опять змея? Или показалось?

Всеслав поднялся:

- В следующий раз я непременно кого-нибудь убью. Обещаю.

- Хорошо... - зачем-то сказал Ивар. У него клацали зубы.

- Знаешь, почему я разбил твою Венеру? - Всеслав засмеялся. - Потому что она бездарна.

Он лгал. Но Ивар не посмел ему перечить.

В куникуле Всеслав столкнулся с Элием.

- А ты неплохо дерешься! - улыбнулся римлянин. - Очень даже неплохо. А еще просил о тренировках. Решил разыграть меня?

- Ну, вроде того, - смутился Всеслав. Он и сам не понимал, почему дрался сегодня куда лучше обычного.

- Некрасиво. Я же сказал: гладиаторы не тренируются с теми, кто на арене. Найди себе партнера для тренировок из старых бойцов.

"Да не нужен мне никто!" - хотел выкрикнуть Всеслав, но сдержался.

- Эй, Перегрин! Этот парень в тебя влюбился, точно! - хмыкнул Сократ. - Верно, думает, у вас там в Риме любовь к мальчикам по-прежнему в моде.

- Отвяжись, - зло огрызнулся Всеслав. - Сократовы пристрастия всем известны.

- Клевета, - фыркнул рыжий гладиатор. - Платон насочинял всякие непотребства, а теперь все кому не лень, повторяют.

ГЛАВА IV

Игры в Северной Пальмире

(продолжение)

"Лишь тот, кто хочет гибели Рима, будет голосовать за сенатора Флакка и

его сторонников".

"Буферные государства, входящие в Содружество, испытывают сильнейшее

давление Бирки. Вики хотят войны? Они ее получат".

"Акта диурна", 7-й день до Ид сентября1

"Ты должен выдержать год, и ни днем меньше. Никому ни слова. Даже не намекай. Тебе придется проливать кровь - без этого не обойтись. Прими мои условия, и все исполнится наконец. Звезда Любви спустится на землю. Теперь все зависит от тебя", - Элий наизусть помнил условия договора.

Но что-то было не так...

И с каждым днем подозрения все усиливались, превращаясь в уверенность. Что-то самое важное недосказано, не оговорено. И когда тайна откроется, будет поздно договор исправлять.

В этот день Элий не пришел на "детские" поединки.

Явившись в амфитеатр, он сразу спустился вниз, в куникул. Остановился возле доски, где были вывешены составы пар на сегодняшний день. Против имени "Марк Аврелий" было вписано "Эпикур". В прошлый раз Элий дрался с Аристотелем. Аристотель оказался слабоват. И как он кричал, когда меч Элия всего лишь оцарапал его плечо! Сегодня Аристотель в амфитеатр не явился, и вряд ли явится когда-нибудь еще. Даже в качестве зрителя.

Из раздевалки в общее помещение вышел Сократ. Еще без доспехов. И как только он натягивает броненагрудник на свои телеса?

- Люблю поговорить о смерти перед выходом на арену, - заявил Сократ и погладил живот - будто на пир собирался, а не на арену. - А ты, Марк Аврелий, о чем любишь потрепаться?

- Предпочитаю помолчать, - отозвался Элий.

- Зря. Перед ареной меня посещают умные мысли, и я спешу ими поделиться. Вдруг меня сегодня прифинишат, и тогда никто не узнает, какая мысль меня осенила. А так, может, кто-нибудь запомнит и запишет. Да вот хоть Платон. Он, правда, наверняка все переврет, как перевирал в прошлой жизни. Зачем-то приписал мне свои высказывания насчет государства. Я такого никогда в жизни не говорил, даже по пьяни.

- Так ведь это тот Платон... и тот Сократ... - улыбнулся Элий.

- А я разве другой? Мне иногда кажется, что я вышел на арену только ради этих нескольких минут в куникуле, а не ради самой арены. Сейчас необыкновенные минуты. Как будто одновременно открыты и преисподняя, и небеса. И ты беседуешь со всеми мирами и с каждым человеком в отдельности. Но главное, мы беседуем друг с другом. Да, Марк Аврелий, перед смертью приятно побеседовать с умными людьми. А ты умен, мой друг, хотя и римлянин.

- Разве римляне бывают умными? - вмешался в разговор Платон. Перевязанная рука висела на белом шарфе, но сегодня Платон был вновь в куникуле.

- Нелепо говорить о римлянах, умные они или глупые. Они - римляне. Особая порода. Но ты, Марк Аврелий, исключение. Умен по общечеловеческим стандартам. Так что скажи что-нибудь умное, как и подобает Марку Аврелию. Что ты думаешь о смерти? В споре рождается истина. Так поспорим перед смертью о смерти.

- "Никто не бывает настолько удачлив, чтобы его смерть не вызвала в ком-либо из окружающих чувства злой радости"2, - процитировал Элий.

- Неплохо, - кивнул Сократ. - Очень даже неплохо. Да и как же иначе. Ведь ты - Марк Аврелий.

- А сам что ты скажешь, Сократ? Ты, именно ты, без всяких там цитат! Или ума не хватит сказать что-нибудь свое? - взъярился Всеслав. Ему не терпелось задеть старого гладиатора. В конце концов почему этот человек ведет себя со всеми так пренебрежительно? Да кто он такой, чтобы что-то там одобрять и не одобрять!

- А я ничего не буду говорить, позову сейчас ту красотку и немного ее потискаю. - Сократ указал на юную особу с выкрашенными в зеленый цвет волосами. Пышные перси ее аж выпрыгивали из узкого кожаного лифа. Как она пробралась в куникул, куда перед боем никого не пускали, - неведомо. - Как тебе вон та птичка, Перегрин?

Элий окинул красотку оценивающим взглядом и отрицательно покачал головой:

- Не в моем вкусе. Женская грудь должна помещаться в мужской руке, это римский канон. - Он соединил две ладони вместе. - А эта и в двух не поместится.

- Смотря какая рука, - засмеялся Сократ. - Для моей лапищи и пяти таких грудей маловато будет. Эй, пятигрудая, иди-ка сюда! Я дам тебе автограф.

Красотка тут же к нему подкатилась, приникла губами к его губам, и перси сами собой выскочили из лифа на радость Сократу. Девица задвигала бедрами, стараясь поплотнее прижаться к возбужденной плоти гладиатора.

Тут в куникул заглянул Диоген, увидел девицу, оседлавшую Сократа - оба были уже готовы перейти к самым смелым ласкам после прелюдии, - и прохрипел в ярости: "Вон!"

Девицу как ветром сдуло.

- Эй, Марк Аврелий, докажи, что все философские выкладки Эпикура - одни фекалии! - хохоча, выкрикнул Сократ. - Ведь ты - Марк Аврелий. У тебя получится.

Ответил старый гладиатор что-нибудь или нет, Всеслав не расслышал: куникул наполнился звоном.

Сегодня Эпикур и Элий значились в списке первыми.

Гладиаторы высыпали на ближайшую трибуну посмотреть, как будет калека сражаться с юнцом.

Элий по привычке глянул вверх, на небо, хотя и знал, что гении там больше не живут. Но в здешнем амфитеатре небо было закрыто стеклянным потолком. Да и небо ли это - нарезанные железными крестовинами рыхлые серые ломти? В таком небе не летают гении. Но вдруг почудился ему едва приметный платиновый ореол и на мгновение приникшее к стеклянному прямоугольнику лицо. Элий вздрогнул. Нет, в самом деле мираж - это дождь стекал по крыше, и только.

Эпикур, приметив дрожь противника, усмехнулся. Решил, что ее причина - страх. Эпикур был молод и красив - атлет с наголо обритой головой, чьи плечи непомерной ширины навевали мысль о граните и гранитных статуях.

- Ставлю сто сестерциев на Эпикура, - сказал Платон.

- А я, пожалуй, поставлю на Марка Аврелия, - ухмыльнулся Сократ.

- У него нет шансов. Только глянь на Эпикура.

- Мне нравится, как он держит меч.

- Он же хромает.

- Это притворство. Он прыгает, как горный козел. И так же проворен.

Эпикур ринулся на Элия. Все замерли, ожидая, что первой атакой бой и кончится. Но почему-то Элий устоял, а Эпикур очутился на песке. Трибуны ахнули. Впрочем, зрителей было немного. Хотя и больше, чем накануне. Заметно больше.

Эпикур поднялся, подобрал сбитый шлем, смахнул песок с лица... Элий не препятствовал. Пусть тянет время. Поединок не должен закончиться слишком быстро.

III

Элий не был доволен собой. Нет, он не проиграл. Он выстоял и победил. Но все получилось не так, как хотелось, - ни одного блестящего приема, ни одного молниеносного выпада, ни силовой борьбы - ничего. Одинаковые безликие выпады, которые нетрудно отбить, несколько атак, захлебнувшихся в самом начале, неловкое падение и даже (о позор!) выбитый из рук меч. Меч Эпикура, отлетевший к самой ограде. Да, ничем не удалось ни удивить, ни поразить.

Но все же Элий победил. И в гладиаторских списках не ставят пометок - была ли победа блестящей или серой. Победа - всегда победа. И в конце дня распорядитель игр вручит Элию золоченую статуэтку крылатой Ники.

- Неплохо для калеки, Марк Аврелий, - похлопал Элия по спине Сократ, когда победитель явился в куникул. - Вот только одного я не могу понять: зачем ты подался на арену, а?

Элий не ответил. Не знал, что сказать. Соврать? Не поверит. Неужели Сократ что-то знает? Нет, невозможно. Или так умен, что догадывается?

- Кстати, Сенека уже на арене. Пойдем, глянем? Вчера он был очень даже неплох. Я не ожидал... - предложил Элий.

- Против него Зенон. Зелен и слабоват, - хмыкнул Сократ.

- Здесь все зеленые по сравнению со мной.

- О да! Они все зеленые. А ты - седой. - Элий бросил взгляд на рыжие с серебром вихры Сократа. - И я тоже, чего уж тут. Только я не чувствую себя стариком.

- Я тоже.

- Скажу тебе честно, - Сократ нахмурился, - меня беспокоит Сенека. В нем слишком много от бойца и слишком мало от философа.

- Он очень зелен.

- Нет, его зеленость тут ни при чем.

- Он - хороший парень. Немного обидчивый, импульсивный. - При каждом слове Элия Сократ отрицательно качал головой. - Ну не знаю, что тебя так беспокоит! - внезапно раздражился Элий.

- Вы очутились здесь вместе. Ты и он. Зачем? - очень тихо спросил Сократ. - Хотя могу и не спрашивать. Знаю: ты не ответишь.

- Ты считаешь, что наш приход на арену как-то связан? - удивился Элий.

- Не разыгрывай из себя наивного идиота, Марк Аврелий, тебе это не идет. Вы пришли вместе. Не для арены. Друг для друга. Это же сразу видно. С первого взгляда. Вас так и тянет друг к другу, как любовников. Или смертельных врагов. Что с тобой? Тебе плохо, парень?

Элий в самом деле побледнел как мертвец.

- Этого не может быть, - едва слышно прошептал он. - Невозможно...

И он кинулся на трибуну - смотреть на поединок.

"Он пришел за тобой, за тобой, за тобой..." - билось в ушах.

Зенон атаковал с яростью и отчаянием, Всеслав отбивался легко, будто нехотя. И вдруг метнулся вперед, проскользнул под клинком и рассек Зенону плечо. Тот пошатнулся, но не упал. Лишь сделал несколько шагов назад. Рука его повисла плетью.

- Падай! - кричали зрители на трибунах. Зенон им нравился: веснушчатый юнец с соломенными волосами. Такому бы свирель пастушескую, да в поле коров пасти и девок смущать шуточками, а не на арене снимать кровавую жатву.

Если упадет - спасется.

- Падай! - кричали, желая спасти.

- Дерись! - вопили другие. А зрители все приходили и приходили - будто звери, учуявшие кровь.

Трибуны были уже почти полны.

Зенон сделал несколько шагов, как пьяный, ноги его подогнулись, он упал на колени. Хотел встать, но окончательно потерял равновесие и упал.

- Тебе же больно, кричи, что же ты не орешь, а? - спросил Всеслав, обходя лежащего и перекидывая меч из десницы в шуйцу и вновь в десницу. Кровь пульсировала в ушах, каждая клеточка вибрировала от восторга. Всеслав наслаждался внезапным торжеством. Победа! Второй выход на арену - и вновь победа! И куратор академии на трибунах - Всеслав видел Мессия Ивара в первом ряду. Пусть посмотрит, ничтожество, пусть. Всеслав поднес к губам клинок и слизнул алую каплю - кровь противника. - Знаешь, я не могу тебя убить... по закону. Лежишь, развалился. Встань, если ты не трус... А, боишься. Думаешь, валяюсь я тут на песке кверху брюхом в безопасности, правила боя защищают меня. Вот тут ты ляпнулся, приятель, ничто тебя не защищает. Плевать мне на правила. Я хочу тебя прифинишить и прифинишу!

Всеслав лишь пугал. Но Зенон пришел в ужас. Себя не помня, вскочил и кинулся к выходу с арены. Споткнулся. Растянулся на песке. Стал подниматься. Вновь упал.

- Лежи! - орали на трибунах.

Но Зенон их не слышал. Он видел вход в куникул - спасительный вход. Шагов двадцать, не больше. И он опять поднялся. Его шатало. И тут Всеслав настиг его. Внезапно ярость вспыхнула в нем и ослепила. И рука сама поднялась. И меч сам ударил наискось, будто срубал молодое деревце. Клинок рассек Зенона почти пополам. Волна крови выплеснулась из раскрывшегося на животе вишневого зева, а следом полезло зеленовато-серое. Всеслав не успел отскочить, и карминовая волна окатила доспехи и лицо победителя. Так в древности богам красили лица киноварью. Богам и триумфаторам.

- Фу ты... - выдохнул Всеслав, проводя ладонью по лицу и размазывая кровь. Он все еще был ослеплен. Еще сам не свой.

Зенон повалился к его ногам. Сделалось тихо. И в глубине этой тишины лишь плескался какой-то нутряной отвратительный звук.

Всеслав несколько секунд смотрел на поверженного противника. Восторг схлынул. Накатывала тошнота. Он же убил его. Убил... Всеслав сделал шаг к трибунам, вскинул руку.

- Смерть! - отчетливо выкрикнул кто-то с задних рядов. - Смерть!

Победителя ждал почетный круг. Но вместо этого Всеслав повернулся и помчался в куникул. Боялся, что вырвет прямо на золотой песок. А медики тем временем уносили с арены изуродованное тело.

- Так и есть... - прошептал Элий. - Так и есть... Он пришел за мной.

Всеслав сидел в раздевалке совершенно обессиленный. Он был на арене чуть больше десяти минут. А показалось - вечность. Как он победил? Он пытался вспомнить. И не мог. Элий подошел к нему, остановился. Всеславу хотелось провалиться прямо в Тартар - он чувствовал себя безумно виноватым именно перед Элием. Тот не мог одобрить такое.

- Ты нарушил закон арены. Ты убил раненого, а должен был его пощадить. Нарушил закон арены, - произнес бывший Цезарь как приговор.

Всеслав поднял голову и глянул Элию в лицо. Губы сами сложились в наглую ухмылку.

- Ты гладиатор старой школы, Марк Аврелий. Ты дрался тупым оружием и лишь обозначал удары. А я... Я - другой. Теперь победа означает смерть противника. Правила изменились... Быть гладиатором - значит иметь возможность прифинишить по-настоящему. Открыто, а не тайком. - Неужели он это говорит Элию? Неужели? Зачем? Во рту противный привкус. Комок застрял в горле. Всеслав сглотнул, пытаясь прогнать его. Сделалось только хуже. Его затошнило. Улыбка превратилась в мерзкий оскал. Всеслав провел ладонью по лицу, будто пытался стереть улыбку, но не получилось.

Странно, но Элий слушал его, не перебивая. Только лицо римлянина все больше каменело.

- Теперь другие времена! - закричал Всеслав, внезапно взъярясь. - Другие! Нет больше условных ударов... нет, паппусик...1 - Тошнота вновь накатила. Он согнулся пополам, и его вырвало. - Извини... - Он не знал, за что извиняется - за свои слова или за извергнутую блевотину.

- Да пойми ты... сейчас надо убивать... надо... - Комок в горле душил его и не давал говорить, и это приводило Всеслава в ярость. - Нельзя драться деревянным мечом!2 Нельзя! Я на арене. А на арене либо ты убиваешь, либо убьют тебя. Гуманизм - это ваши римские басни! Понял? - Стало немного легче. Чего хочет от него Элий? Раскаяния? Ну уж нет...

И зачем он унижается перед этим римлянином? Подумаешь, Цезарь Империи... Цезарь он в прошлом, а теперь - никто, Перегрин... бывший раб... и плевать, плевать...

- Ты убивал на войне? - спросил Элий, будто нож приставил к горлу.

Всеслав растерялся:

- Нет, не довелось. А вот меня самого чуть не убили.

- Ты был ранен?

- Контужен. Сознание даже потерял.

- Где?

Всеславу показалось, что нож, приставленный к горлу, разрезает кожу.

- На Калке. Через мост удирал. А за мной по пятам монгол. Огромный, на огромном коне... тут мост и рванули.

- А монгол? Тот, что за тобой гнался? - Элий схватил юного гладиатора за плечо.

Всеслав вновь ощутил почти физическую боль. И едва не закричал.

- Погиб, наверное... - Губы бормотали сами, как чужие. - Живым я его точно не видел. А меня так контузило, что голова десять дней разламывалась.

- Значит, в самом деле так... - только и проговорил Элий и спешно отошел.

Всеслав зачем-то кинулся вслед за ним, но почти сразу же передумал, вернулся и рухнул на скамью.

Подошел Эмпедокл, присел рядом на корточки, как собачонка. И опять же, как собачонка, заглянул в глаза. На лбу у Эмпедокла круглилась солидная синяя шишка. Это Сократ его приложил - в "детском" поединке.

- Ты здорово дерешься, Сенека, - сказал Эмпедокл.

- Что тебе надо? - зло буркнул Всеслав. Похвала, как и упреки, вызывала тошноту.

- Ничего. Просто хочу сказать, что ты отлично дерешься. Пойдем куда-нибудь повеселимся?

- Повеселиться? - переспросил Всеслав. - Это можно. Надо отметить победу...

- Эпикур с нами, - предложил Эмпедокл.

- Идет.

Всеслав натянул куртку и поднялся. Стараясь держаться независимо, двинулся к выходу. Эпикур и Эмпедокл - за ним.

Он шел, будто кто-то невидимый толкал его в спину. Куда? Зачем? Он не знал. Знал только, что Элий с ним не пойдет.