Чтение 6–й страницы книги ~Северная Пальмира~

Ветер с Невы срывал с деревьев листья и гнал их по дорожкам. Осенью Летний сад прекраснее всего. Когда на черный причудливый узор ветвей накинуто горящее золото, белые мраморные скульптуры, больше двух веков назад привезенные из Италии, кажутся живой плотью. Все эти мраморные боги и богини лукаво и насмешливо поглядывают на прохожих, подмигивая друг другу обведенными золотом глазами, будто спрашивают: "И зачем мы забрались в такую даль, где по полгода надо сидеть в деревянных ящиках под толстым слоем снега?"

Гладиаторы шагали по аллее. Всеслав - впереди. За ним - Эмпедокл с Эпикуром. Их сразу отличали в толпе - по одинаковым белоснежным нарядам среди пестрых курток и плащей - в Северной Пальмире они, как смертники, носили белое. А еще больше их отличало нагло-самодовольное выражение лиц. У Эпикура левая рука была перевязана - меч Элия задел его. Вернее, Эпикур сам руку подставил под клинок. Дилетант... И Всеслав дилетант. Никто из них не заканчивал гладиаторской школы. Давно известно, что все ее выпускники, едва получив свидетельства, уезжают из Северной Пальмиры в Рим. Бредят Колизеем. А на арену в колонии выходят самоучки. Недаром Перегрин, калека Перегрин, так легко разделался со здоровяком Эпикуром, который лет на пятнадцать моложе. Школа! Всеслава охватила непереносимая зависть: немедленно, сейчас захотелось ему стать вровень с Элием Перегрином. Пусть Элий другой, пусть ни в чем не схож со Всеславом - все равно. Лишь бы быть таким, как бывший Цезарь, - уверенным в себе и непобедимым. Главное - непобедимым. Непобедимым, как любой римлянин... Но почему?! Почему они поднимаются вновь и вновь после каждого поражения с фатальным упорством? Почему? Ведь цивилизация перед лицом варварства так хрупка, как эта мраморная статуя Нимфы воздуха. Один удар - и все...

Или они тоже - варвары? Да, да, они варвары, вся их цивилизация - притворство.

- Повеселимся? - спросил Всеслав.

- Давай! - отозвался Эмпедокл.

Всеслав вскочил на цоколь статуи, радостно гаркнул:

- Круши! - И снес одним ударом меча голову Нимфе воздуха.

Прекрасная сталь. Чудесная сталь. Разящая сталь...

- Бей! - взялся за статую Талии1 Эмпедокл. Пьяный от возбуждения, он поминутно хохотал.

Какая-то женщина шарахнулась в сторону и закричала. Всеслав кинулся ей наперерез:

- Не нравится? А может, и тебе, красотка, голову снести?

Женщина нелепо подпрыгнула, замахала руками и побежала прямо по траве.

- Не надо, - сказал Эпикур. - Что ты делаешь? Зачем?

Всеслав подошел, поигрывая мечом:

- Тебе не по вкусу наше веселье, Эпикур?

- Это варварство. - Эпикур старался не смотреть на Всеслава.

- Варварство? Что ты подразумеваешь под варварством? Это римляне настоящие варвары, у них нет ни собственной культуры, ни собственной философии, все ворованное, кроме их наглого самомнения. Варварство - поклоняться чужим богам и забывать о собственных. Зачем нам эти плоскогрудые богиньки с поросячьими мордочками, все эти Нимфы, Дриады и Нереиды? - Он поднял меч. И это говорит он, Филоромей? Что с ним? Он спятил? Ведь он это все любил и любит. "Замолчи!" - крикнул он сам себе.

- Может, размозжить твою глупую голову, Эпикур, и вытащить наружу червяка, которого вживили тебе в черепушку римляне? Или ты не слышал, что они вживляют под кожу червяков, и тогда человек навеки становится их рабом?

Эпикур молчал.

- А он боится, - хихикнул Эмпедокл.

- Я, пожалуй, не буду разбивать твою голову, - усмехнулся Всеслав. - Если ты расквасишь какую-нибудь из статуй. Расквасишь - и ты спасен. Или на очереди твоя голова.

- Давай, займись Талией! А? - поддакнул Эмпедокл.

Всеслав почувствовал, что ладони сделались мокрыми и по спине побежала струйка пота. "Остановись! Остановись! - кричал он сам себе. - Что ты делаешь?! Зачем?! Разве сможешь ты еще раз прийти в этот сад?! Ведь ты так любил эти аллеи и эти статуи! Зачем ты их разрушаешь?!"

- Чтоб тебе в Этне сгореть, - пробормотал Эпикур, не двигаясь с места.

Всеслав замахнулся. Эпикур прикрыл глаза. Ослепительная вспышка... Все?

Очнулся Эпикур лежащим на траве. Всеслав наступил ему сапогом на щеку и вдавливал лицо во влажную почву.

- Я убью тебя на арене, Эпикур. Обещаю.

И презрительно сплюнув, отошел.

- Он убьет тебя на арене! - захохотал Эмпедокл и пнул лежащего в бок.

- А потом я убью Элия! - заорал в ярости Всеслав и пошел по аллее, размахивая мечом и рубя воображаемого противника. Это был его любимый сад, но он знал, что никогда сюда не вернется. Как не сможет больше подойти к библиотеке, перед которой он разбил статую Венеры.

Он не заметил, что средь шуршащих листьев скользит маслянистое гибкое тело пестрой змеи.

VII

Всеслав спустился в ресторан при гостинице. И сразу увидел ее. Вернее, сначала ее отражение в огромном зеркале. На ней было платье цвета морской волны, пшеничные волосы уложены под золотую сетку, губы ярко накрашены. Лицо надменное, почти отталкивающее. Но именно надменностью она и привлекла Всеслава. Такая ему и нужна. За столиком она возлежала одна. Но едва гладиатор направился к ней, как официант его остановил:

- Домна просила ее не беспокоить.

Но Всеслав отстранил официанта и пробился к столику.

- Прости, красавица, - обратился он к незнакомке. - Я не надоеда какой-нибудь, я - Всеслав. Гладиатор. Сегодня дрался на арене и победил.

Она повернула в его сторону голову и несколько секунд рассматривала его, как какую-то интересную вещь. У Всеслава были светлые волосы, брови и ресницы тоже светлые, а глаза - темные, карие.

Незнакомка указала на ложе напротив.

- Поставь еще один бокал, - приказала официанту.

- Я - гладиатор Всеслав, - повторил юноша.

- Лета, - последовал ответ. - Угощайся.

Удивительное имя, ко Всеславу понравилось. Смерть и красота - они всегда рядом, всегда оттеняют друг друга. Как белое на черном, как пурпур на светло-зеленой траве. Он вдруг обнадежился. И как же иначе? Ведь он - гладиатор.

- Ты - такая красавица и так щедра...

- Мелочь, - оборвала она его излияния. - Все - мелочи. Одни мелочи... - Она прерывисто вздохнула, потом рассмеялась кратко и зло. Он заметил тонкую, будто прорезанную скальпелем, морщинку возле ее рта. А ведь она молода...

Он уловил запах ее духов, модных и очень дорогих. "Вененум". Что значит - "яд".

- Чем же мне тебе услужить?

- Мелочью - чем же еще? - Она осушила бокал и улыбнулась. Но не Всеславу, а так - своим мыслям. Он не знал, что и думать. Может, она приглашает его к себе в номер? Нет, на пролог к свиданию пока не похоже. И все же...

- Ты здесь одна, - осмелился он предположить. Он то робел, то обнадеживался и становился нагл - попеременно. - Замужем?

- Разведена.

- Неужто какой-то идиот решил тебя бросить? - Его возглас был слишком горяч. Надо было сдержаться, но он не сумел.

- Я его разлюбила.

Странно она как-то говорила с Всеславом. Так, будто виделись они в первый и в последний раз. А он многого ждал от этой встречи.

- Ничего страшного, - он рассмеялся. - Бывает. Ты так красива... Да любой... В тысячу раз лучше прежнего...

- Лучше никого нет, - оборвала она.

- Но ты говоришь, что его не любишь! - Всеслав не знал, что и думать. И что говорить.

- Это не имеет значения. Он не стал от этого хуже. - Голос ее дрогнул.

- Я тоже любил. Я знаю! Я боготворил ее, писал ее портреты, а она... предпочла этого недоумка. Правда, теперь он слеп на один глаз. - Каждое слово его было - яд. Он пьянел от этого яда и распалялся все больше. - Но уродство мою бывшую любу не смущает. Жаль, я не убил его тогда, на поединке. Может быть, убить теперь?

Лета поднялась.

- Что ты хочешь больше всего? - спросил он, подаваясь вперед и глядя на нее снизу вверх.

- Все забыть, - ответила она очень тихо после паузы.

- Зайдем ко мне в номер, - предложил он. Не надеялся, что она соизволит ответить. Обожжет взглядом и уйдет. Он ждал.

И она вдруг сказала:

- Зайдем.

VIII

Они шли по коридору, и он обнимал ее за плечи. Она склонила голову к нему на плечо. Но как-то бесстрастно. Будто кукла.

Он открыл дверь, и она первой шагнула в номер.

Он не хотел зажигать свет, но она зажгла. Сняла с головы золотую сетку. Окно было открыто. Ночной ветерок шевелил пряди ее пшеничных волос. Красавица...

Он вновь оробел. Прежде таких красоток у него не бывало. Римлянка. И богачка наверняка. Сразу чувствуется, когда женщина богата.

Стоило девушке войти к Всеславу в номер, как юноша почувствовал себя вроде как в гостях, а она - дома. Эта врожденная способность римлян присваивать все, даже не посягая, многих раздражала. И Всеслав тоже ощутил смутное беспокойство и раздражение, хотя Филоромея все римское должно приводить в восторг. Все римское, но только не эта черта.

Лета остановилась у окна и долго смотрела на Заневский проспект, на текущий под окнами поток машин и спешащих куда-то людей. На повозки, катящиеся с радостным тарахтеньем по булыжной мостовой. На тумбы, украшенные яркими афишами. На мраморные колоннады, в каждой из которых было по 1400 колонн высотой 50 футов - почти точные копии четырех знаменитых пальмирских колоннад. Во влажных сумерках плавали золотые шары фонарей и здания, так похожие и одновременно не похожие на римские. Всеслав хотел ее окликнуть, но не смел. Ему казалось, она где-то не здесь.

Наконец она тряхнула головой, огляделась, будто видела эту комнату впервые, приметила брошенную на ложе мужскую тунику, кодекс на столике и рядом недопитую бутылку галльского вина... И шагнула к двери. Но он не дал ей пройти, привлек к себе, потянулся губами к ее губам. Она уперлась кулаками ему в грудь. Как будто не сама пришла сюда, как будто не понимала, зачем шла.

- Пусти, - прошептала.

- Зачем? Ты мне нравишься, люба моя...

- Я должна уйти.

- Почему?

- Пусти! - Она уперлась изо всех сил руками ему в грудь.

- Ни за что! - Он уже не обнимал ее, а держал, как щенка, мощной рукой за платье. - Чего ты боишься? А впрочем... Хочешь бежать? Беги! Вон окно раскрыто.

Он отступил и поглядел на нее с усмешкой. Он торжествовал.

Она вернулась к окну. Глянула вниз. Потом вверх... И вдруг перешагнула подоконник. Перешагнула и исчезла. Он бросился следом. Высунулся наружу. Внизу, на мостовой тела не было. Но слева, окон через десять или двенадцать, он увидел раскрытую раму. Несомненно - ее окно. "Вот стерва - убежала по карнизу!" - восхитился Всеслав. Но как она успела? Только от гладиатора так легко не сбежишь - он может добраться следом. Такие путешествия Всеслав проделывал, и не раз, по фасаду куда менее пригодному для рискованных путешествий. Он выбрался наружу, ухватился за ближайшую пилястру. Карниз был мокрый - сорваться ничего не стоило. Ну и плевать! Зато на арене не убьют. Он шел так, будто всю жизнь ходил по карнизам, ни разу не оступился.

И вдруг кто-то дернул его за волосы. Всеслав едва не скатился вниз. Вцепился в раму ближайшего окна и оглянулся. Лета висела в воздухе в трех футах от него.

- Куда ты собрался? - спросила насмешливо.

- К тебе в гости, люба моя. От меня не убежишь.

- Не дойдешь, - рассмеялась она. Видать, не в первый раз так развлекалась.

Он оттолкнулся от карниза и прыгнул, как кошка, повис на летунье и потянул к земле. Она рванулась в небо огромной птицей, но притяженье двух тел пересилить не могла. Они снижались, не быстро, но снижались. Одна незадача - влажный шелк ее платья выскальзывал из пальцев, вытекал водой. Всеслав зажал ткань в кулаке... и вдруг - крак! Тончайший шелк лопнул, и в руках у гладиатора остался лишь клок ткани от подола. Всеслав грохнулся на мостовую. А забавница взмыла вверх. Он слышал ее смех в вышине.

Всеслав провел ладонью по лицу. Смерть Зенона, Нимфа воздуха, потом это гулянье по карнизу...

Он сходит с ума. Не надо было идти на арену. А куда ему теперь идти? Куда?

ГЛАВА V

Игры в Риме

"Появление диктатора Бенита в амфитеатре Флавиев на Римских играх

встречено возгласами искренней радости. Да здравствует ВОЖДЬ!"

"Под мудрым правлением Бенита Рим процветает. Только диктатор Бенит

знает, что означает мечта Империи. Только диктатор Бенит может удержать

провинции в повиновении".

"Альбион делает ряд безобразных заявлений. Коллегия фециалов рассмотрит

вопрос об отношениях с Альбионом в ближайшее время".

"Акта диурна", 4-й день до Ид сентября1

Всякий раз когда планировалось открытое заседание сената, Логос являлся в курию. Он останавливался у дверей и слушал. И чем дольше слушал, тем больше недоумевал. Поток сладкой лести и пустых рассуждений лишь изредка прерывался злобными выпадами, по сути своей такими же бессмысленными, как и лесть. Отцы-сенаторы стремились перещеголять друг друга нелепостью заявлений. Постепенно Логос перестал слушать их выступления. Слова обтекали его потоками мутной воды. Он пребывал в полусне и лишь старался дышать как можно глубже. Ведь он - Логос и может пропитать разумом даже каменные стены. Тогда люди поймут, что быть подлым недостойно человека разумного, что подчиняться Бениту - значит губить Рим, что нелепо из бывших друзей создавать смертельных врагов.

Он пытался вдохнуть в людей мудрость своей божественной сути. Но не получалось. Отцы-сенаторы не становились умнее. Напротив, они как будто глупели раз от раза. И Логос не мог понять, почему.

Очередное заседание закончилось, Логос вышел на форум.

Разум не может быть вне добродетели, утверждают стоики. Бывший гладиатор, ставший богом повторял эти слова, пытаясь вникнуть в их смысл. Если он, Логос, бог разума, то может он быть вне добродетели? Или то, что он делает, - уже добродетель? Или если он не поступает добродетельно, то он - не бог разума? Если совесть - это со-знание, со-понимание, то не является ли он, Логос, богом Совести?2

- Н...т... - сказал кто-то над самым его ухом.

Логос повернулся. На базе статуи Марка Аврелия висел черный лоскут.

Логос протянул руку. Лоскуток спустился вниз, прыгнул, как белка-летяга, и прилип к запястью. Логос тряхнул рукою, но скинуть неведомую тварь не сумел.

- Н...н г...н, - прошептал черный лоскуток и перебрался поближе к локтю.

- Хорошо, не буду гнать. Что ты хочешь от меня? - удивился Вер.

- Б...т... - отвечал лоскуток.

Все хотят быть. И что из того?

- Ты знаешь, кто я? Пойдешь со мной, куда я пойду?

- П...д...

- Зачем?

- ...сп...лн...ть ж...л...н...

- Исполнить желание? Почему бы и нет. Я тоже исполняю желания.

- К...к...?

- Еще не знаю, какие...

- Чь... ж...л...н...?

- Желание Элия, - отвечал Логос и сам подивился такому ответу.

Получается, что он всегда исполняет желания Элия. Какой-то заколдованный круг. Даже когда Элий далеко, из Цезаря превратившийся в жалкого изгнанника, все равно Логос-Вер исполняет желания Элия.

- Ну что ж, будь со мной, мой неожиданный друг, - милостиво разрешил Логос.

Черный лоскуток плотнее обвил запястье. На мостовую упала прозрачная капля. Вер не мог избавиться от ощущения, что его странный знакомец плачет.

- Не плачь... - сказал Логос. - Впереди у нас много дел. За делами можно многое забыть.

- М...рк ...м...р, - выдохнул едва слышно черный лоскут.

- Умер? Марк? Кто это?

- С...н, м...й с...н.

- Твой сын? Марк Проб? Так ты Луций? - В ответ послышался тяжкий вздох.

Неужели в самом деле Луций? Луций Проб - один из бессмертной "Нереиды"? Человек в зависимости от обстоятельств может сильно измениться. Но кто бы мог подумать, что настолько?

Меркурий заглянул в комнату к Юпитеру. Старик что-то внимательно рассматривал, склонившись над столом. "Старик" - в Небесном дворце Юпитера уже никто не именовал иначе.

Странно, но Юпитер не оглянулся. Не слышал... не почувствовал, что в комнате кто-то есть. Или сделал вид, что не хочет обращать внимания? Пренебрегает?

Меркурий кашлянул. Юпитер что-то спешно сдернул с лица, зажал в кулаке и только тогда обернулся. Вид у него был растерянный, царь богов подслеповато щурился, глядя на сына. Значит, в самом деле, не знал, что Меркурий пришел. Бог - и не знал...

Покровителю проходимцев сделалось неловко, он опустил голову и принялся рассматривать мозаичный пол.

- Так ничего и не придумали, - проворчал Юпитер. - Обещали устроить все дела, отправиться к другой звезде. Через тернии, как говорится, к звездам. И что же? Все застопорилось. Сидим тут.

Божественное старческое брюзжание.

- Так получилось... - Подходящих оправданий не находилось - даже Меркурию сказать было нечего. Да и плохо ему сегодня думалось - от флюса щека раздулась. Какие мысли могут приходить в божественную голову, если у бога - флюс?