Чтение 11–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

"Акта диурна", 5-й день

до Ид апреля [9 апреля.]

Фортуна решила за императора его судьбу. Постум даже не злился на нее: глупо злиться, ибо перед Фортуной и боги бессильны.

Фортуна. Или все же Элий решил? Постум не знал, какой ответ ему больше нравится. Ему хотелось думать, что отец на его стороне. Любому сыну хочется думать, что родители на его стороне. Не всем так везет. Постум перевернул ворох страниц "Акты диурны". Да, Александру не повезло. Вестник лжет неуклюже - последнему бродяге в Риме известно, что Бенитов сынок перебрал дозу наркоты. "Мечта" - вот настоящий бич римской молодежи.

Скрипнула дверь. Кто-то вошел в таблин. Август никого не хотел видеть. Но Крот протянул императору записку. Постум прочел. Несколько секунд сидел не двигаясь, глядя в одну точку. Очень хотелось посетителя выгнать. Но Постум преодолел этот первый порыв и велел пригласить в таблин подателя записки. Ни разу не видев ее прежде, он представлял ее злобной маленькой тварью. А вошла высокая стройная девушка в коротенькой тунике из тончайшей серебряной ткани - в этом году были в моде подобные наряды, каждая весна что-нибудь преподносит Риму в области моды. То Лютеция порадует, то Лондиний, то Антиохия отличится. Впрочем, и Рим блистает, но все реже и реже - не любит Бенит демонстраций моды. А эта красотка будто с подиума - длинноногая, тоненькая. Черные волосы струятся по плечам. Темно-карие глаза насмешливо и дерзко смотрят на императора. А черты лица... Если бы он был скульптором, то попросил бы ее позировать для... Венеры? Минервы? Нет, ни та, ни другая. Но - богиня. Прозерпина? Да, да, наверное - Прозерпина.

Она заговорила. Тон был дерзкий, будто разговаривала она с ровней-ровесником, а не с императором. Она намекала. Но намек ее был слишком уж прозрачным. У нее есть письмо Постума, которое может его погубить. Письмо, адресованное Норме Галликан. Видимо, Бениту будет интересно узнать, кому отправляет деньги император. "Интересно", - согласился Постум. Отрицать что-либо было глупо. Гостья хочет получить за письмо миллион. Оказывается - примитивный шантаж. Но в какой великолепной упаковке!

Август пробовал спорить - не о сумме: из миллиона она бы не уступила и асса. Всего лишь о технике передачи денег. Он хотел получить оригинал письма. Она обещала. Но он знал - обманет. Ведь очень скоро ей понадобится еще миллион. И еще. Проще всего приказать Кроту прикончить эту тварь прямо здесь, в таблине. Тело вывезет и бросит на помойке - не будет же гвардия досматривать императорскую "трирему", а Гепом и Крот найдут потом ее сообщников.

Но лучше использовать ее иначе.

Постум сделал вид, что решение ему дается с трудом, и согласился. Красавица улыбнулась, скрепляя улыбкой их договор, как печатью. Завтра она встретится с человеком Постума и передаст тому похищенное письмо. Взамен получит обещанный миллион.

Разумеется, она оставит себе копию. И через месяц явится вновь. Но месяц - это длинный срок. Особенно для приговоренного к смерти. Особенно для императора, желающего вернуть власть.

Когда-то Элий сказал ему: все решай сам. И он решал много лет подряд. Но теперь ведь есть у кого спросить. Можно спросить у отца, как быть. Но Постум знал, что не спросит. Он все уже решил.

Он начал игру.

Ночь Элий провел как в бреду. Расхаживал по комнате и разговаривал с сыном. Убеждал. Приводил доводы. Ложился и не мог заснуть. Вновь вскакивал. Хлоя принесла ему таблеток. Он выпил, но не успокоился.

Прожитая жизнь казалась чудовищно непоправимой, все свершенное - мелким и ненужным. Как долго он считал, что главное - это остановить Триона и не дать тому создать новую бомбу. Главное - исправить ошибки. Что если он все сделал не так? А теперь исправлять поздно, слишком поздно. Книга напечатана и поступила в книжные лавки. Ни строчки не переделать. А все получилось не так, как хотел автор. Но как надо - по-прежнему неизвестно. Когда начинаешь писать книгу, кажется, что замыслил шедевр. Так и жизнь начиная, уверен, что будет она прекрасной, исключительной и, главное, такой, о какой ты мечтал. Но с каждой страницей, с каждым прожитым днем убеждаешься, что идешь куда-то не туда. От первоначального замысла не осталось и следа. Вместо главной все больше отвлекают боковые линии и какие-то второстепенные, неизвестно откуда взявшиеся герои. Торопишься, исправляешь, и получается еще хуже. Является приятель, чтобы взять почитать недописанное. Глядь - и лучшая сцена перекочевала в его библион. Он уже в шикарном доме, в новенькой "триреме" катит по Риму, а ты обживаешь чердак под раскаленной июльскими лучами крышей. Кажется, ты взялся за стило вчера, а времени потрачено уйма. И написано вроде бы много. И неплохо. Клянусь всеми девятью Музами, очень даже неплохо. Но работу над книгой придется отложить, потому что она не интересует издателя, он заваливает тебя нудной и неинтересной поденщиной, а книга пылится, стареет, теряет страницы и слова, и ты забываешь самые лучшие, ненаписанные сцены. Вечером, когда солнце скатывается за Яникул, ты вспоминаешь о книге и вытаскиваешь пожелтевшую рукопись, берешь стило. Но не можешь писать - день, занятый мелочами, отнял все силы без остатка. Наспех, чтобы оправдаться перед самим собой, добавляешь пару строк и прячешь рукопись в обтрепанный футляр. И вдруг звонок - громкий, требовательный в предутренний час, не сулящий ничего хорошего. И редактор раздраженным и злым голосом требует обещанную много лет назад рукопись к себе на стол. Сейчас! Немедленно! Ты торопливо дописываешь несколько фраз, имитируя заранее замысленный финал. Надеваешь чистую тунику. Достаешь тогу. Останавливаешься перед зеркалом и видишь, что виски твои поседели. Морщины изрезали лицо, и дергается левое веко. А чистая тога посерела от долгого лежания в шкафу. Ты выбегаешь из дома, ты несешься. Ты все-таки дождался. Твой час! Но дорога выводит тебя куда-то не туда. Вместо массивного здания издательства со статуей бога Мома у входа ты видишь берег Тибра, зеленую непрозрачную воду и старика в черной от времени деревянной ладье. Старик теребит тощую белую бороду и манит тебя костлявым пальцем. И только сейчас ты соображаешь, что перед тобой не Тибр, а Стикс, и этот старикашка в ладье - Харон. Ты беспомощно оглядываешься, ищешь, кому бы передать рукопись. Но никого рядом нет. А налетевший откуда-то ветер рвет листы из рук и бросает в мутную воду. И они исчезают. Не тонут, а именно исчезают, растворяются. И стопка листов становится все тоньше, тоньше...

Стоп! Метафора сделалась слишком длинной. И главное, не знаешь, как продолжить. Да, несколько листков еще осталось в руках. И ты еще на этом берегу.

Элий забылся только перед рассветом. Спал весь день. Вечером, хмельной от долгого дневного сна, он поднялся. Как раз к обеду - времени осталось только на то, чтобы принять ванну и побриться. И тут же явилась Хлоя с сообщением, что его ждут в триклинии.

Постум возлежал за столом в венке из черных роз. Место Элия было рядом с Хлоей.

- Как ты себя чувствуешь, Философ? - спросил Постум. - Жара нет?

- Благодарю, Август, хорошо.

- Я рад. Потому что собираюсь отправиться на прогулку и взять тебя с собой.

- Опять будешь буянить? - Элий постарался говорить весело, а не упрекать. Да и мог ли он в чем-то упрекать императора? Вряд ли. Все недостатки Постума - ошибки Элия. Чтобы это понять, не надо приводить доказательств.

- Увидишь, - многозначительно пообещал юный правитель Рима.

III

Император со свитой отправился в Карины. Город был какой-то настороженный, не спал, а таился. А что если спуститься к Тибру и посмотреть, нет ли там перевозчика? Элий несколько секунд не прогонял эту мысль, позволяя душе пропитаться томительным страхом нелепой фантазии. Постум отвлек его. Но легкий холодок внутри остался.

Старинные виллы сенаторов выглядели заброшенными. Большинство из тех, кто ныне заседает в курии, здесь в последние годы не живут. В моду вошла крикливая роскошь, скромное достоинство двадцатилетней давности ныне не в чести. Виллы слишком малы, неудобны, а перестраивать запрещено Коллегией по охране памятников. Ютиться же в старых полутемных домишках у властителей мира нет охоты. Так что в доме обычно живет кто-то из небогатых родственников или сторож. Как в вилле Элия.

Император открыл дверь собственным ключом.

Дом выглядел удручающе: мебель прикрыта чехлами, фрески облупились. С трудом можно угадать, что на них изображено. Здесь сражение, а там великолепный сад. В триклинии из мебели остались только голые ложа. Зато можно разобрать на стене нацарапанную давным-давно надпись: "Брат Гай любит брата Тиберия"...

Тишина тягучая, как паутина. Серая пыль на стеклах казалась таким же достоянием дома, как и картины, - стирать ее было кощунством.

Постум распахнул дверь в перистиль и остановился. Весь маленький сад, где не осталось деревьев, был заставлен скульптурами. Две или три были изуродованы - лица и руки отбиты, у других пострадали только носы. У одной из бронзовых скульптур исчезли серебряные глаза, у другой на месте сердца зияло рваное отверстие. Но многие не пострадали. Все это были статуи Элия, прежде стоявшие на улицах Рима и других городов в бытность Элия Цезарем. После прихода к власти Бенита статуи исчезли.

- Это я собрал их здесь, - сказал Постум.

- И долго мы будем делать вид, что не узнаем друг друга? - спросил Элий.

- Можно всю жизнь этим заниматься.

Да, они наконец свиделись. Сколько лет Постум ждал этой минуты! Порой ему казалось, что от ожидания сердце его разорвется. И вот минута настала. И он... что же сделал он? Постарался всеми силами этот миг отодвинуть. Будто минута - и не минута вовсе, а книга, которую он долго искал и не находил, а тут она нечаянно упала с полки. А он, вместо того чтобы спешно открыть ее и начать читать, глотая страницу за страницей, положил книгу на стол. Подходил, открывал, рассматривал картинки. Но не желал прочесть ни строки. Боялся, что в книге окажется совсем не то, что он ожидал.

- Носы и руки у этих статуй я отбил, - сказал Постум вызывающе.

Философ сжал его руку.

Пальцы у него были крепкие, будто стальные. Что делает его таким сильным? Воля? Дух? Или изнурительные физические тренировки?

- Ты меня ненавидишь, - выдохнул Философ.

Ну вот, игра закончилась. Книга сама ухватила его за руку. Прочесть или в ярости бросить на пол? Но зачем? Зачем откладывать? Из-за примитивного страха? Да, да, Постум боится. Боится - и не может сам себе признаться в этом.

- Тебя это удивляет? - голос императора звучал вызывающе.

- Не знаю. Не могу представить, каково тебе было здесь одному.

- Да, одному, - у Постума задрожали губы. Как некстати. Он-то думал, что сможет говорить по-прежнему насмешливо и зло. А он едва не плачет, как мальчишка. - Ты столько раз обещал прийти... Ты обещал! - Он почувствовал, что глаза нестерпимо жжет. О боги, этого еще не хватало! Он отвернулся, пытаясь придать лицу суровое выражение, но ничего не выходило, кроме плаксивой гримасы, что складывалась сама собою.

- Я хотел поехать с тобой, - прошептал Философ. - Но я не мог. Тебя увезли в Рим. А я не должен был нарушить клятву.

- А теперь двадцать лет минуло, и ты явился. Неужели абсурдная клятва важнее моей жизни! - закричал Постум, весь дрожа. - Я так надеялся, что ты примчишься за мной в Рим. Не сразу. Через месяц. Через год. Ждал каждый день. Надеялся. Но ты не явился. Ты просто струсил и бросил меня.

- Прости. Я все думаю и думаю, что мог для тебя сделать. Наверное, гораздо больше, чем сделал. Наверное... Если бы ты знал, как мне хотелось тогда поехать с тобой! Я не спал трое суток. Не мог. Купил билет. И не сел на поезд. Чуть с ума не сошел. Но будто невидимая рука удерживала меня и не пускала.

Постум вдруг расхохотался:

- А ведь тогда вместо тебя со мной отправился в Рим один хромой бродяга, которого я выдавал за тебя. Устроил маленький спектакль, чтобы позлить Бенита и заставить нервничать его подручных. Как ты думаешь, что сталось с актером?

- Убили.

- Нет. Это старомодно. - Постум сделал эффектную паузу. - Все проще и обыденнее. Его заставили шпионить за мной. А я ему верил сначала. А потом, когда узнал, долго плакал. Будто это ты предал меня вновь. А потом понял, что спорить с тобой не буду. Ты всегда окажешься прав - что бы ты ни решил, ты прав. Во всем. Ты правильно сделал, что не поехал со мной. Но... Но это не значит, что я могу тебя простить.

- Неважно, простишь ты меня или нет, - согласился Элий. - Только не будь мерзавцем, каким надеялся сделать тебя Бенит.

- А ты мечтал, что я останусь благородным, смелым, честным? Под бдительным оком Бенита превращусь в твое улучшенное подобие?

Трудно стать человеком, который хорош -

Безупречен, как квадрат,

И рукою, и ногою, и мыслью...

- процитировал император Симонида. - Но я не хочу быть квадратом, вот в чем загвоздка.

- Я надеюсь, что...

- Да, да, - перебил Постум, - что я притворяюсь подлецом, играю роль. Но знаешь, что самое трудное? Нет? Так знай: играя подлеца, непременно ям становишься. Вот и я стал. Видишь, как я издеваюсь над тобой?

На губах Постума замерла наклеенная неестественная улыбка. Элий не отвечал.

- Ладно, хватит, - сказал Постум совершенно другим голосом, и усмешка сбежала с его губ. - Я просто изображаю, что злюсь на тебя. Я злился когда-то давно. Когда ты не поехал за мной. А потом перестал. Злость кончилась. Пытался тебя ненавидеть - и не мог. Не знаю, почему. - Он запнулся. Что-то хотел сказать, но не сказал. - Знаю: ты приехал спасать Рим - не меня. А меня лишь заодно. Но и за это я тебе благодарен.

- Ты не прав. Когда-то я, быть может, так и думал. Но не теперь. Когда-то я хотел спасти Нисибис. И не спас. Погубил почти триста человек вместе с собой. Но пятерым сохранил жизнь. - Что-то мелькнуло в глазах Постума. Какая-то тень. Элий вспомнил, что Август все знает про плен. Элий замолчал.

Постум тоже молчал. То ли слов не было, то ли он позволял отцу быть откровенным, насколько тот хочет.

- Да, пятерых... - повторил Элий. - И как ты узнал об этом?

- Старикашка Крул постарался. Рассказал. Лично. Я чуть с ума не сошел. Видел бы ты его мерзкую рожу. Мерзко так, мерзко... - Постум затряс головой. - И главное, переврал все. - Ноздри его носа раздувались от гнева. - Я носился по Палатину и орал так, будто мне оторвали яйца. А потом Гет сказал: "Глупец! Правду можно рассказать так, что она станет ложью. Найди свидетелей. Найди преторианцев, что были с Цезарем в плену". И я их нашел. Я узнал о клятве. Узнал, что ты дал слово. За их жизни дал слово... Подожди! - Постум предостерегающе вытянул вперед руки. - Подожди. Дай договорить. Сначала я обиделся, взъярился. Ты для них вынес такое, а для меня какую-то клятву не посмел нарушить. А потом понял две вещи... Подожди! Иначе собьюсь и скажу не то. Я понял две вещи, - он запнулся, подбирая слова. - Понял две вещи, - повторил. - Первое... Я должен быть таким, как ты. Вернее, сильнее тебя. И ты веришь в меня, веришь, что я пересилю Бенита, как ты пересилил Малека. Да, ты веришь в меня, и я не должен тебя подвести. И второе: если мне будет грозить серьезная опасность, ты придешь и спасешь меня от Бенита. Когда будет самый край, когда уже крылья Фаната будут шлепать меня по спине, вот тогда ты и придешь. Ты не позволишь мне пропасть. То есть я могу быть уверен в тебе. Бенит и Крул - это что-то вроде экзамена в лицее. А настоящий бой - это потом. И когда я увидел тебя, то понял, что этот край рядом. Смерть рядом.

- Постум...

- Да, ты прав, - вновь перебил его император. - Я слишком вжился в роль. Ты понял это и пришел.

Вместо ответа Элий обнял его. Постум сердито тряхнул головой и рассмеялся, пытаясь скрыть растерянность. Он примитивно боялся. Столько лет сколачивал для себя броню, а тут вдруг почувствовал себя таким беззащитным. Что-то внутри противилось. Что-то настаивало - не смей. Ты станешь другим. Это опасно. Смертельно опасно. Он задушил свою мысль, и сам стиснул отца в объятиях.

Элий всегда представлял сына другим. Не внешне - ибо внешность как раз была без изъяна. А вот внутренне он был совершенно не таким, каким хотел видеть его Элий. Что-то в Постуме было чуждым, неприемлемым, отвратительным. И это сбивало Элия с толку - будто он подносил бокал к губам, делал глоток - и в знаменитом фалерне ощущался уксус. Рабское вино смешалось с благородным напитком. В теле Постума срослись две души, к бесстрашному духу Элия присоединились частицы Бенита и Гэла. А как же иначе? Бенит воспитал императора, Гэл играл при Постуме роль гения, эти двое оттиснули свою печать на юной душе. Можно ли с этим смириться? Вопрос был скорее риторический.

- Я ждал тебя. Знал, что ты придешь, как только минет двадцать лет. А Бенит не ждет.

- Почему? Он не умеет считать?

- Нет, я внушил ему мысль, что двадцать лет надо отсчитывать от времени произнесения клятвы. Но я-то знал, что ты сказал - "двадцать лет я не должен видеть Рим". А ты покинул Вечный город до моего рождения. Значит, должен вернуться до моего двадцатилетия. Бенит ожидает тебя через год. Но доносчики, несомненно, сообщат о твоем возвращении раньше. Возможно, уже сообщили. И все же немного времени у нас есть. Надеюсь.

Постум незаметно сделал признание. Он подготавливал почву для возвращения Элия. Он принял условия договора. Несмотря на бешеный протест, он подчинился решению отца. Иначе римлянин и не мог поступить. Большинству достаточно, что их жестокость освящена законом и традицией, но Элия все эти годы мучил вопрос: имел ли он право так распорядиться судьбой сына? Даже если закон и древняя традиция ему это право давали.

- Послушай, тебе передали золотое яблоко? - вспомнил вдруг Элий. - Золотое яблоко с надписью "Достойнейшему".

- Это я - "Достойнейший"? - с усмешкой спросил Постум. - Да, такое яблоко было. Помню. Я играл им иногда в детстве. Но потом потерял. А где - не знаю. Гет долго его искал и все повторял, что ты наверняка прикончишь его, если вернешься в Рим.

Потерял. Что же получается? Яблоко - просто кусок золота? А Элий придавал ему такое значение. Ведь это дар богов, знак особой милости. Или само по себе оно ничего не значит?

Или он, мысля по-человечьи, так и не понял божественной тайны?

Маргарита всегда стеснялась своей сентиментальности. Пыталась бороться, пыталась воспитывать в себе здравый смысл - не получалось. Душу не переделаешь - душа стремилась к сладкому сиропу чувствительного вымысла. Любимой книжкой Маргариты был библион Фабии "Ицилий и Вергиния". Книжку эту она зачитала до дыр буквально. Напрасно Роксана подсмеивалась порой над приемной дочкой - Марго лишь кусала губы от обиды, прятала под подушкой любимый библион и вновь тайком перечитывала. Особенно она любила те страницы, когда после первой неудачной попытки Аппия Клавдия захватить Вергинию... Ицилий с друзьями провожает девушку домой. Рим - еще маленький городок, домики из дерева и туфа. Все окрылены надеждой. Раз сегодня децемвир Клавдий отступил, то завтра, когда в Рим вернется отец девушки, известный своею храбростью центурион Вергиний, все решится счастливо. Ведь не станет подлый Аппиев свидетель лгать, бессовестно глядя в глаза отцу, что Вергиния вовсе не его дочь, а украдена у рабыни и теперь должна быть возвращена в рабское свое состояние, в вонючую постель Клавдия. Марго знала эти страницы наизусть. Закроет глаза... и не читает... как будто видит... Это она, а не Вергиния, идет с форума со своей нянькой, а следом Ицилий с друзьями - охраняют ее.

"- Видели, как Аппий позеленел? - смеясь вспоминал Ицилий, - когда его ликтор пытался пробиться сквозь толпу, но у него отняли фаски и переломали}

Фаски с топором отнял сам Ицилий. Аиктор замахнулся, чтобы его ударить. Но Ицилий отбил удар левой рукой, а правой вырвал фаски с топором. Топор выбросил на землю, а фаски изломал. Ликтор, разинув рот, смотрел на подобную дерзость.

- Ты - частный человек, Аппий, или ты забыл об этом?! - кричал Ицилий, ломая прутья. - Слезай живо с курульного кресла, ты не имеешь права на нем сидеть!

Отнимая топор, Ицилий поранил руку, и теперь рана кровоточила. Он откинул тогу с плеча, но не для того чтобы хвастать раной, а чтобы не марать ткань - тогу он надел новую, ни разу не стиранную. И то сказать: ранами ему хвастать ни к чему: у него их немало, не в драках полученных, а в походах, недаром центурион Вергиний выбрал Ицилия в мужья дочери, недаром Ицилия избирали народным трибуном до того, как децемвиры присвоили себе власть.

- Не бойся, - шепчет Ицилий. - Завтра утром приедет твой отец. Я уже послал своего брата к нему. Гром вмиг домчит. Грома ни один скакун не опередит, поверь. Вместе мы Аппия одолеем.

Он идет уже рядом с Вергинией, и нянька не препятствует. Вергиния не отвечает. Она верит, что Аппий не посмеет. Ицилий будто ненароком касается ее плеча. Девушку окатывает жаркая волна от мимолетного этого касания.

- А если... - шепчет она. - Если вдруг...

- Нет! - Ицилий гневно сжимает кулаки. - Аппий тебя не получит. Ты - моя.

- Зайди в атрий, - просит Вергиния, - Прижгу тебе рану, а то кровь до сих пор сочится. Не бойся, я умею. Я отцу раны прижигала.

Да он не боится - чего бояться. Надежда над ними так и хлопочет - машет крылами, как огромная бабочка, обдает то жаром, то холодом.

А пока в очаге раскаляется нож, пока нянька бегает на кухню за губкой и горячей водой, да на кухне мешкает, делится со старой служанкой новостями, и обе они ахают, причитают и гневно грозят мозолистыми кулаками наглецу-децемвиру, девушка вдруг падает перед женихом на колени, хватает его руку и подносит к губам. В следующую секунду она уже вскакивает - вдруг увидит кто.

Но пока она склонялась, И лилий успел коснуться губами ее волос ".

Марго вздохнула... Это были любимые ее страницы. А потом... Назавтра, не сумев сладить с Аппием Клавдием, отец Вергиний схватит в мясной лавке нож и вонзит в сердце дочери. Читая эти строки, Марго непременно рыдала так, что слезы капали на бумагу. Много-много раз читала и всякий раз плакала. Когда отец держит убитую на руках и прижимает к себе, и баюкает, как ребенка, и повторяет: "Прости меня, девочка!"

А Клавдий, не ожидавший такого, вскакивает со своего курульного кресла. Лицо у децемвира белое до синевы, губы трясутся, он хочет дать приказ ликторам, но губы лишь беззвучно шевелятся. А Ицилий рвется к нему и кричит:

- Пусть посвятят тебя подземным богам!

Бедная Вергиния. Ее хотели объявить рабыней и отдать на потеху мерзавцу. Бедная Вергиния... бедная... бедная Маргарита. Говорят, в Альбионе сняли новый фильм "Вергиния". Только в Риме его не покажут ни за что. Потому что отца Вергиний играет Марк Габиний, знаменитый актер и давний личный враг Бенита, женатый к тому же теперь на сестре Элия. Маргарита отдала бы полжизни, чтобы этот фильм увидеть.

Какая же она все-таки глупая и наивная. Она в плену у нового Аппия Клавдия, и у нее нет любимого Ицилия, чтобы он ее спас. И отец ей не поможет. Ради нее никто не будет свергать тиранов. Она - не Вергиния. Она - несчастная дурочка, на которую всем плевать. И что же ей делать?

"Надо бежать", - решила Маргарита.

Она на цыпочках вышла из своей комнатушки и попыталась переступить через огромное тело Гета. Змей тут же поднял голову. Девушка замерла.

- Куда это ты направилась? - спросил Гет.

Гений облизнулся. Язык у него был длинный и розовый, шириной в человеческую ладонь. Как у собаки. С небольшой раздвоинкой на конце.

- Я... ну... мне бы в бани... не мылась с тех пор, как попала сюда, - она брезгливо понюхала собственную тунику.

- Искупаться - хорошая мысль, - оживился Гет, голова его поднялась еще выше. - Однако зачем при этом красться на цыпочках?! Думаешь, змеи глухи и я не услышу твоих шагов?

Разумеется, она именно так и думала.

- Просто не хотела тебя будить.

- Какая тактичность, - насмешливо воскликнул Гет, - по отношению к тюремщику.

- Мне нельзя искупаться?! - Маргарита попыталась изобразить возмущение.

- Можешь. Но я лично отведу тебя в бани.

Пленнице пришлось подчиниться. В кладовой они взяли простыни, полотенца и чистую тунику. Самым сложным было миновать преторианца, что дежурил в коридоре. Гету незачем было прятаться: о его существовании знали во дворце все. А вот Маргарите не стоило попадаться на глаза гвардейцу. Поэтому Гет нагло распахнул дверь, принялся ползать из одного конца коридора в другой. Гвардеец скосил глаза на императорского любимца и нахмурился. Впрочем, такое было не внове: Гет частенько устраивал во дворце такие "разминки". Во время пятого или шестого проползания он обвился хвостом вокруг ног преторианца, дернул, свалил и поволок парня за собой. Пока гвардеец, поминая Орка, выпутывался из змеиных колец, пока поднимался, Маргарита успела проскользнуть по коридору и юркнуть в нужную дверь.

Бани в императорском дворце хороши: краны из серебра, а мозаики, изображающие летние пейзажи Кампании, совершенны. Маргарита с разбегу прыгнула в бассейн с теплой водой. Гет свернулся на полу и внимательно наблюдал за девушкой, будто у нее был шанс удрать из этого бассейна.

Маргарита обожала плавать. У нее в доме была только маленькая ванна. А в бассейне перистиля не искупаешься - там воды по колено. Так, для красоты. Да и длиной он четыре фута. А тут было где развернуться. Одно слово - дворец! Да, плавать здесь хорошо. Но жить здесь Маргарита не хотела бы. Жить здесь... Почему она подумала о жизни во дворце? Представила себя на мгновение на месте Хлои или Туллиолы. Неужели завидует? Нет, нет, ни капельки. Они угождают Постуму. А он - мерзавец. И все же...

Гет неожиданно нырнул в воду, скользнул по дну, обвил девушку плотными кольцами и поднялся из воды. Маргарита завизжала от ужаса. Вмиг Гет разжал кольца, и девушка плюхнулась в воду.

- Что ты делаешь? - возмутилась Маргарита.

- Играю, - отвечал тот и одним броском выбрался из бассейна, затопив мозаичный пол выплеснувшейся из бассейна волной.

- Ты мог меня задушить!

- Мне показалось, что ты чем-то расстроена. Вот и решил тебя немного развеселить.

- Чем-то расстроена! - передразнила она. - Меня держат в плену - а он говорит: "расстроена". Да я в ярости!

- А я думал, что мы подружились, - вздохнул Гет.

Девушка тоже выбралась из воды.

- Конечно, Гет, ты замечательный. И мы друзья. Но все-таки мне здесь плохо. Понимаешь?

- Понимаю, - согласился змей. - Я сам здесь вроде как в плену. Практически не могу выходить из дворца. Так что мы друзья по несчастью. После купания неплохо перекусить, ты не находишь? Тем более что ты зачем-то отказалась от обеда и спряталась в своей комнате. Жаль, что на кухне ничего не осталось - ни пирожков, ни фруктов. - Гет облизнулся. - Ни кусочка. Даже для Ларов.

- Жаль, - вздохнула Маргарита. Ибо почувствовала голод коршуна.

- Но в таблине у императора есть электрический кофейник и там всегда можно найти печенье. Потому что Постум встает рано и пьет кофе с печеньем или бисквитами.

Ключей от таблина у Гета не было. Но своим универсальным хвостом он мог открыть любую дверь - недаром он гений. Несколько заученных манипуляций - и дверь распахнулась. Маргарита невольно почувствовала робость, ибо вход сюда был разрешен самым доверенным людям. Таблин самого императора! Она обошла комнату. Стены, украшенные орнаментом, на фресках - виды Рима. На северной стене - форум, на южной - Колизей и бой гладиаторов.

Таблин украшала статуя Бенита. Бенит был изображен юным красавцем - точь-в-точь так ваяли когда-то императора Клавдия. В руке мраморный Бенит держал бронзовую крылатую Викторию. Больше никаких скульптур в таблине не было.

- Кофейник вон там, - сказал Гет и указал на одну из ниш, закрытую пурпурной занавесью.

- А что здесь? - спросила Маргарита и отдернула занавеску в соседней нише.

Там был мраморный бюст молодого человека с тонким, немного кривым носом и начесанными на лоб волосами. Маргарита с любопытством рассматривала бюст. Ей даже почудилось, что мраморный портрет похож на самого императора.

- Закрой занавеску, - посоветовал Гет, тем временем опползая таблин. Неожиданно он рванулся под стол, засунул универсальный хвост под дубовую столешницу, поискал там что-то и с восторженным урчанием извлек на свет крошечного черного жучка.

- Привет, - хихикнул Гет и ударом хвоста раздавил жучка так, что от него осталась лишь белая лужица да осколки черного панциря.

- Что это? - брезгливо сморщилась Маргарита.

- Жук. Идеальное средство для подслушивания. К слову - тоже бывший гений. Как и я.

- Ты раздавил гения! - возмутилась Маргарита.

- А что еще делать с гениями, которые избрали для себя такую ипостась?

Гет закончил обследование таблина и сообщил:

- Больше жуков нет. Можно говорить. Этот мраморный бюст - портрет Элия. А теперь свари, пожалуйста, кофе.

- Элий! Так вот он каков! - Маргарита вновь оборотилась к нише. - Надо его сфотографировать и развесить портреты по Риму.

- Зачем? - подивился ее фантазии Гет. Если бы у него были плечи, он бы пожал плечами. Но плеч у змея не было. Только хвост. И поэтому он сделал удивленный жест хвостом.

- Чтобы римляне вспомнили о нем.

- Они не поймут, что это портрет Элия. Решат - неудачное изображение императора. Кстати, на одном из перекрестков стоит статуя бывшего Цезаря. И почти все принимают ее за изображение императора. Не удосужатся посмотреть на бронзовую табличку с датой - ей уже двадцать лет.

Маргарита вздохнула. Еще один неудачный план. Почему-то все ее планы неудачные. Это потому что она глупа. Она знает, что глупа. Правда, в школе она училась хорошо. И по математике были высокие оценки. Но математика ничего не меняет. Все равно она - идиотка. Эх, если бы знать, как действовать правильно.

- Правильно - заняться кофейником! - прервал ее сетования Гет. И, не дождавшись кофе, принялся поглощать бисквиты.