Чтение 28–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

"Даю обет пожертвовать такую же сумму на обновление храма Эскулапа" [Храм Эскулапа на острове Эскулапа - больничный комплекс в Древнем Риме, который и в Риме нынешнем продолжает существовать как больница и как приют.].

III

Последним Летицию видел Корд. Она появилась утром в ангаре. Самолет был подготовлен для вылета, проверен, и не однажды. У механика не было никаких подозрений. Корд всего лишь перемолвился с Летицией парой слов перед вылетом - был слишком занят. А механик... Механик мало что мог объяснить - ночью, занимаясь ремонтом, он приподнял самолет спиною, да видно переоценил свои силы - теперь спина у него болела нестерпимо, но механик держался и не шел к медику на осмотр, надеялся, что боль как-нибудь переможется.

Летиция улетела.

Самолет обнаружили через три часа. Он вонзился носом в землю и обгорел. Но тела Летиции не нашли - ни среди обломков, ни рядом. Опросили всех жителей, осмотрели соседние поля и деревни - безрезультатно. Правда, трое мальчишек видели, как самолет падал и даже заметили - они, во всяком случае, утверждали, как пилот катапультировался. Один говорил, что видел парашют. Другой - что никакого парашюта не было. Темная точка в небе была и пропала.

- Парашют не раскрылся? - предположил Элий. Ему показалось, что сердце его камнем летит вниз.

- Нет, - замотали все трое головами. Ребята были схожи друг с другом - все трое с льняными волосами, круглолицые, розовощекие. - Пилот не падал. Он исчез.

- Превратился в птицу, - предположил самый младший.

Преторианцы и механики "Аквилы" облазали все овраги вокруг, все поля и огороды. Никаких следов. Летиция исчезла.

Элий подошел к остову самолета, вдохнул запах гари и содрогнулся. Нет, он не думал, что Летиция погибла. Она... ушла. Ушла, не желая (или не в силах) присутствовать при том, что должно случиться. Значит - скоро.

Элий уселся на землю спиной к самолету, сорвал травинку, принялся жевать. Смотрел на зеленую степь и белые стены домов. На поле, засаженное подсолнечником. Он смотрел, пытаясь насмотреться, - и не мог. Пытался смотреть так, как советовал Всеслав, - сначала обнять весь мир, а потом присмотреться и разглядеть каждую травинку и каждый камешек. И он распахнул глаза так, что по щекам потекли слезы. Ну вот, теперь эти травинки будут с ним до конца.

- Значит, скоро, - повторил он вслух.

Летиция могла бы предупредить. Но правильно сделала, что не предупредила. Лишь подала знак и ушла. Куда? В другой мир, который начнется с нее, как планировали много лет назад гении? Или в другую жизнь? Или... С Постумом они так и не свиделись, не поговорили. Впрочем, она наговорилась с ним раньше, в своих снах. А наяву испугалась, не посмела. Или думала, что так ему будет легче расстаться?

- Прощай, - сказал Элий опрокинутому над ним небу, в котором исчезла Летиция.

Она вспомнила наконец, что умеет летать. И улетела. И они уже не встретятся. Никогда.

ГЛАВА VI

Игры Рутилия против лемуров

"Скоро безобразия, творимые так называемыми патронами в Вечном городе, закончатся".

"Акта диурна", канун

Ид сентября [12 сентября.].

Выпуск подготовлен в Медиолане

Обитатели столицы чувствовали себя ограбленными. У них украли победу! А римляне обожают побеждать. Они всегда в конце концов побеждают, даже если вначале терпят страшные поражения. А тут... Вечный город оказался вроде как неучастник в дальнем сражении в Гиперборее, как по старой привычке именовали земли на востоке жители Империи. Патроны, как могли, старались замолчать победу Постума. Но где там! Весть распространилась мгновенно. Все - от пятилетнего мальчишки до древней старухи - обсуждали битву на Желтых водах. О патронах вдруг стали слагать язвительные песенки, стены домов пестрели от эпиграмм.

"Постум победил!" - Люди выкрикивали эту фразу вместо приветствия.

Наиболее дерзкие собирались на улице Триумфаторов и орали "Постум победил!" под окнами дворца. Известие, что император идет на Рим со своими легионами, пришло неожиданно. А казалось - должны были ожидать. Вмиг римские вестники, служащие патронам, нарекли Постума новым Суллой. Другое дело сам Город. Одни проклинали, другие ждали с надеждой. По ночам все слушали передачи станции "Либерта" из Лондиния - напрасно патроны пытались эти передачи глушить. Черный рынок процветал - с ним устали бороться. На тессеры почти ничего не выдавали, иногда можно было получить горсть заплесневелых сухарей - и то если повезет. Патроны винили Второй Парфянский легион, блокировавший Рим. Народ бежал из столицы толпами. Город будто вымер.

Выяснилось, что и войск у патронов никаких нет, - ни одной когорты. Есть малолетки, собранные для грядущего воспитания. Но пятилетним малышам не дашь в руки винтовки. Добровольцы из беженцев и пролетариев, что шли на штурм дворца и курии, теперь куда-то подевались. На клич Гюна никто не явился. Из Остии исчезли почти все рыбацкие шхуны. Лишь три "пассажира" стояли у причала.

Гюн метался по разоренному Палатину, звонил в Лютецию, в Лондиний и орал:

- Мне нужны добровольцы! - Потом позвонил самому Бениту.

Наверное, Бенит ответил что-то язвительное, потому что Гюн в ярости швырнул трубку.

- Не надо было захватывать один Рим, - пробормотал Гюн и что-то чиркнул в своем блокнотике. - Одним кусочком управлять невозможно. Если бы мы получили целый мир, - вздохнул мечтательно. - И где Береника, я спрашиваю? Где Береника?

- Она тыкает иглой в пустые глазницы Гимпу, - с усмешкой сообщил Понтий.

Отрубленную голову Гимпа Береника держала у себя на столе и забавлялась, протыкая то щеку, то скулу, потому что языка и глаз у полуразложившейся головы не было.

Гимпа нашли несколько дней назад, еще полуживого, в комнатенке на Квиринале и вместе с ним - безумную поэтессу. Их выволокли на улицу, накинув веревки на шеи, тащили по улицам Города под гиканье и насмешки, били, плевали, швыряли фекалиями и, наконец, на форуме приступили к расправе. Первым был черед Гимпа. Каждый из исполнителей принял участие: один вырвал крылья носа, другой - уши. Отрубили пальцы, вырезали язык, и под конец Береника голыми руками вырвала глаза. Тело Гимпа еще билось, и глаза еще жили. Береника точно знала, как можно убить неуничтожимого гения Империи. Чтобы убить - его надо разъять на части. Береника показывала изуродованное тело еще видящим глазам и смеялась. Смотри, Гимп, как позабавятся патроны твоей шлюхой!

Но Венериными утехами никто не пожелал заниматься. Жажда крови охватила толпу, исполнители взбесились. И первый, вместо того чтобы сорвать с Ариетты тунику, всадил ей под ребра меч. И тут же ударил второй, потом третий...

- Уйдем, - попросил Серторий. Его тошнило.

- Гений Империи умер, - сказала Береника улыбаясь. - А ты как будто не рад.

Да, он был не рад. Он вернулся в мир, чтобы написать вновь ту удивительную книгу, которая исчезла. А что вместо этого? Смерти, убийства, разграбление Рима. Разве этого он хотел?

- Разве этого я хотел? - повторил Серторий вслух. Его охватила такая тоска, будто он умирал, но никак не мог умереть. И пусть это умирание не причиняло физической боли, сердце его разрывалось.

- Философы - самые жестокие тираны, - отвечала Береника, с улыбкой разглядывая свои окровавленные руки. Она вся дрожала от возбуждения. - Эй, не куксись, Серторий! Выше нос! Ведь ты - философ! Вспомни времена Суллы, когда Митридат истреблял италиков по всему Востоку. Тогда многие философы приняли участие в резне. Диодор велел душить своих сограждан, а Метродора из Скепсиса за проявленное рвение прозвали "Мизором" [Мизор - ненавидящий римлян, прозвище историка Метродора.]. Может, в прежней жизни ты был этим Мизором? Хочешь, я буду называть тебя Мизором?

- Нет, - простонал Серторий и пошел не разбирая дороги. Он боялся, что упадет. А если упадет, его убьют. Но он не упал.

Вечером того же дня его видели на Фламиниевой дороге. Он шел пешком, обряженный в лохмотья, опираясь на суковатую палку. Как он миновал заставы Второго Парфянского легиона - неизвестно. Он шел всю ночь. И весь следующий день, пока не упал от изнеможения и не уснул. Во сне он видел себя сидящим на вилле друга своего аристократа много лет назад. Они вновь сочиняли книгу. Только в этот раз их было пятеро. Почетное консульское место занимал гений Империи. Он тоже предложил свою фразу для их книги, процитировав Лукана: "Дело победителей угодно богам... " И всем эта фраза понравилась. Особенно Беренике. Она смотрела на гения Империи влюбленными глазами. Но Серторий не ревновал ее. И Марк, совершенно здоровый и молодой, в образе не солдата, а юного сына Нормы Галликан, держа на руке пурпурную бабочку, добавил:

- "Человек создан... чтобы любить себе подобных и находить счастье в общении с ближним" [Эпиктет.].

- А сами мы ничего не допишем от себя?

- Я добавлю, - сказал Марк и подбросил бабочку в воздух. Все молча следили, как лепесток огня порхает среди яркой зелени.

А потом пошел дождь и смыл пирующих сочинителей. А от виллы аристократа остались одни руины.

Серторий проснулся. Он весь промок. Дождь был сильный, крупные капли били больно, как градины. Но в разрыве темных набухших туч уже мелькала ясная синева.

"Аристократ... " - подумал Серторий.

Аристократа они так и не нашли.

Возможно, его душа не воплотилась вновь. Он не пришел. Или все-таки пришел? Но так сильно изменился, что ни Береника, ни Серторий его не узнали? Марк умер, аристократ изменил... Может быть, поэтому они и проиграли?

Серторий поднялся, закутался в мокрый плащ и побрел дальше. Тут только он заметил, что все еще сжимает в руке затрепанный кодекс Платона.

Пак прятался в разграбленном доме префекта. Вино кончилось еще вчера. Голова болела. Было тоскливо. И вдруг послышались шаги. Тяжкий звук подкованных солдатских калиг - такие шаги ни с какими другими не спутаешь. Они все ближе, ближе. Пак и Децим спрятались за опрокинутый стол. Еще двое схоронились в шкафу. А уже рядом. Замерли. И даже свет померк. И тут раздался смешок. И сам Пак неожиданно затрясся от смеха.

- Выходи! - грянул зычный голос.

Пак медленно выполз из-за поваленного стола. Человек в пурпурной тунике стоял, упершись руками в бока, спиной закрывая световой поток из окна. И потому в комнате стало темнее. У незнакомца было осунувшееся серое лицо сорокалетнего побитого жизнью человека и алые прыщи юнца на щеках.

- Остальные тоже, - приказал незнакомец.

Дружки Пака покорно выползли. Один - из-за стола. Двое - из шкафа.

- Жрать хотите? - спросил неизвестный.

- Хотим, - отвечали дружно хором. - Жрать всегда хочется, - поддакнул Пак. - Даже после обеда.

- Тогда поехали.

- Куда?

- Виллу Бенитову грабить. Там запасов на три года вперед. Мне загрузить поможете. А сколько унесете - все ваше.

- Так ты...

- Я - патрон. И зовут меня Понтий.

Наперебой, буквально кубарем кинулись они из префектуры. Только во дворе Пак обнаружил, что бос. Сандалии он где-то снял, но вот где - не помнил, хоть убей. Загрузились в авто благодетеля. Ехали, орали песни. Мимо проплывали виллы. Но все сожженные и разграбленные. Чужого добра всегда не хватает на всех.

Наконец доехали до какой-то усадьбы. Огромные яблони столетнего сада нависали над древней постройкой. Вокруг - только что скошенное поле. Впереди черная траншея - будто огромным когтем прорытая в земле борозда. Авто остановилось у полуразрушенной каменной ограды. Из домика вышел заспанный человек в черной драной тунике. Зевая, оглядел вновь прибывших.

- Вчера продавщицы Траянова рынка рыли траншею. Я им запретил уходить, но они разбежались. Однако двух козочек я уговорил остаться. - Исполнитель вновь демонстративно зевнул.

- А я тебе пополнение доставил.

- Пополнение? - спросил исполнитель недоверчиво. - Где ты их только набрал, Понтий?

- А где вилла? - поинтересовался Пак.

Человек в черной тунике не ответил, сбросил ногой крышку с деревянного ящика. В ящике лежали винтовки.

- Каждый берет по винтовке, по сорок патронов, и в окопы. - Исполнитель вновь зевнул.

Пак заорал и кинулся бежать. Будто кто-то невидимый изо всей силы толкал его в спину. Как был бос, он мчался по стерне. Ему стреляли вслед, но не попали. Стерня впивалась в босые ступни сотнями, тысячами острых игл. А он бежал и бежал, не чувствуя боли, вообще ничего не чувствуя, кроме безумящего леденящего ужаса. Когда поле кончилось и он выскочил на пыльную дорогу, ноги его были по колено в крови. Дорога была совершенно пустынна. Пак упал в пыль и так лежал несколько минут. Потом снял с себя тунику, кое-как перевязал ноги и побрел назад - в Город.

III

"Сапфо" вышла из порта Остии в десять утра. Больше кораблей не было. На пирсе беглецы еще давились, еще рвались к убранному трапу. Еще орали вслед. Еще протягивали руки к уплывающему теплоходу. А конница Второго Парфянского легиона уже захватила порт. В бинокль Береника видела, как всадники вертятся посреди толпы. Люди падали на колени. А кавалеристы размахивали голыми руками. Странно...

- А все так хорошо начиналось, - проговорила Береника с улыбкой.

- Куда же мы теперь? - спросил Гюн, кутаясь в плащ. Лицо его сделалось еще безобразнее, рот так зарос диким мясом, что гений говорил с трудом.

- Есть одно местечко. Островок в море. Винланд вроде как под боком, и Новая Атлантида недалече. Правитель - идиот. Население - бездельники. Власть захватить будет пара пустяков.

- Что за остров? - тут же оживился Гюн. - Как называется?

- Неважно как. Мы назовем его "Островом свободы".

Трюмы "Сапфо" были набиты сокровищами Палатина.

Им уже удалось миновать Сардинию, когда из василькового моря поднялась серебристая громада корабля. Береника, стоявшая на палубе, смотрела в бинокль, как за кормой растет буквально на глазах стальная туша линкора. Она кинулась на мостик.

- Скорее! - закричала капитану, будто он был ее исполнителем. - Удирай!

- Удирать? - переспросил капитан. - Скажи-ка, домна, как мы можем это сделать? Мы можем выжать максимум четырнадцать узлов, а линкор делает двадцать пять.

Береника помчалась назад, на корму. Гюн никуда не бегал. Он стоял, держась за леерное ограждение. Линкор уже шел параллельным курсом.

- По-моему, он наводит на нас орудия главного калибра, - Гюн посмотрел на Беренику с усмешкой. - Разве ты не велела радировать им, что у нас в трюмах коллекция знаменитых гемм и триумфальные одежды из храма Юпитера Капитолийского? Неужели не догадалась?

- Я ничего не забуду, - прошептала Береника, побледнев. - Когда я вернусь вновь на Землю, я ничего не забуду, клянусь.

ГЛАВА VII

Игры Рутилия против Постума

"Неужели все беды позади и Рим наконец свободен?"

"Во время вступления в Рим все ножны мечей легионеров и кавалеристов были опечатаны".

"Римляне восторженно приветствовали легата Рутилия".

"Постум заявил, что местонахождение его матери Летиции Августы ему неизвестно".

"Сенаторы возвращаются в Рим. Временно заседания сената ведет сенатор Авреол. Вчера сенат утвердил на пост префекта претория легата Гнея Рутилия, чью кандидатуру предложил император Постум и чьи заслуги перед Римом неоспоримы".

"Как сообщил капитан "Божественного Юлия Цезаря", линкор не обстреливал пассажирский теплоход. Судя по показаниям спасшихся с борта "Сапфо", на теплоходе произошел взрыв. Так называемые патроны римского народа Береника и Гюн погибли. Почти все ценности, похищенные из храма Юпитера Капитолийского и из императорского дворца, благодаря героизму некоторых членов экипажа и пассажиров удалось спасти".

"Акта диурна", 13-й день

до Календ октября [19 сентября.]

Когда Квинт положил перед Рутилием письмо императора, префект претория не сразу понял, о чем идет речь. Прочел раз, другой. Это было обращение императора к сенату с просьбой даровать Постуму и вместе с ним Элию триумф.

Постуму и Элию. Рутилий еще раз перечитал бумагу. О нем, Рутилий, в письме не было ни слова. Ах нет, его имя будет. Внизу. Своей подписью Рутилий подтвердит, что Постум Август и Элий достойны триумфа. Легат должен заявить, что Август лично командовал армией. Замечательно! Оказывается, Постум командовал армией! Оказывается, именно он выиграл битву. А что же Рутилий? Он пойдет за колесницей триумфатора. А почему не впереди вместе с пленными? Из-за Элия погиб отец Рутилия. Теперь Постум хочет украсть его славу. И они вместе справят триумф. А Рутилий ему в этом поможет.

Итак, он пойдет за колесницей. И тут легат сообразил, что даже и этой чести не удостоится: он во главе Второго Парфянского входил в Город, выгоняя оттуда сброд Сертория и Береники. Рутилий уже пересек священную черту померия. И значит - будет стоять среди зрителей и смотреть, как император празднует триумф в честь победы над варварами.

- Кто поедет с письмом в Город? - спросил префект претория, хотя уже предвидел ответ.

- Ты. И я вместе с тобой.

Да, подобное испытание мало кто вынесет. То есть его вообще нельзя вынести. И потому нужен верный соглядатай. Ну что ж, служи, Квинт, быть может, император вручит тебе пару фалер. А может быть, сделает префектом претория вместо Рутилия через годик-другой - в твоей преданности он не усомнится. Только сумеешь ли ты разбить вражеские войска, преданный Квинт?

В этот день сенат заседал в храме Марса на форуме Августа. Здесь сенаторы всегда рассматривали вопрос о проведении триумфа. Никто не посмел проголосовать против. Все были за триумф. О да! Отцы-сенаторы привыкли угождать Бениту. Теперь будут угодничать перед Постумом.

Прямо с заседания Рутилий отправился в таверну. После того как Береника с Серторием ограбили Город, после того как солдаты Рутилия ворвались на эти улицы, странно видеть веселье и какое-то совершенно невозможное радостное настроение горожан. Теплая погода тому причиной? Или та удивительная легкость, которая появляется в воздухе, после того как беды схлынут? И всем весело и легко. Все ожидают чего-то совершенно невозможного. И главное - надеются, что зачтутся все страдания, все преодоленные беды, преданность и жертвы, принесенные ради смутной, но радостной цели. И Город сияет - в смысле самом прямом. Его мыли губками, его красили, чистили, скоблили. Повсюду пахнет свежей древесиной, свежей краской и еще - молодым вином. Все ходят в венках, и повсюду цветы. И все говорят о предстоящем триумфе. Ожидают праздника. Все, кроме Рутилия. Но все они обманутся так же, как Рутилий. Почти наверняка. Префект претория думал об этом со злорадством. Вот тот старик за столиком у стены, что уже полчаса сидит над пустой чашей, глядя остановившимся взглядом в никуда, с темным лицом, навсегда сожженным загаром, с длинными седыми волосами философа и суровым взглядом солдата, - кто оценил его многотрудную жизнь? Судя по стоптанным сандалиям и драной тунике - никто. Неожиданно старик поднялся, подошел к префекту, навис над ним, глядя в упор испытующе.

Молодой человек невольно поднялся.

- Гней Рутилий? - спросил старик.

- Да.

- Хорошо, очень хорошо сражаешься, - удовлетворенно кивнул старик и направился к выходу.

Эта странная похвала неожиданно согрела и окрылила.

- Погоди! - префект претория кинулся за ним. - Что ты хотел сказать? Ведь ты что-то хотел сказать?

Старик отрицательно покачал головой:

- Только то, что сказал. Ты - отличный полководец.

- Да, отличный, - пробормотал сквозь зубы Рутилий. - А триумф справляет император. А я буду стоять в толпе и смотреть.

- И я тоже, - старик рассмеялся. - Э, да ты, гляжу, злишься на Постума Августа. Завидуешь, хочешь сам ехать на колеснице? Не стоит, поверь мне, не стоит. Ты многое сделал. Но Постум сделал куда больше. Он угадал момент, когда можно вырвать власть из рук Бенита. Он поставил тебя во главе римской армии. Без него Рим бы не победил. Он знает свой час. "А знать свой час - превыше всего". Не завидуй ему. Он заслужил этот миг торжества. Я тоже завидовал. А чем кончилось?

- Кто ты?

- Корнелий Икел. Тебе говорит что-то это имя?

Имя, разумеется, Рутилию было знакомо. Более чем.

- Ты специально меня нашел? - Префекту претория стало не по себе. С этим человеком ему не хотелось равняться. Хотя его похвала многого стоила.

- Нет, это случай. Всего лишь случай. Молись ему.

Да, Фортуна Счастливая позволила Рутилию выиграть сражение. Фортуна Возвращающая позволила вернуться в Рим. А все остальное... какое это имеет значение? Ведь он сделал все как надо. Его отец, погибший в Нисибисе, мог гордиться таким сыном.

Но все равно боль обиды не проходила.

- Неужели ты не понял, Гней? - Икел обращался к нему как к сыну - по имени. - Это же просто: Постум просит триумф не для себя - для Элия. Но Элию одному триумф не дадут. А Постуму и Элию - дали. Неужели ты для своего отца не сделал бы то же самое?

Рутилий кивнул, соглашаясь... Да, для своего отца он бы сделал что угодно. Более того - уступить триумф Элию ему не жаль... Почти.

III

Ожидая решения сената, Постум жил на своей загородной вилле. Патроны римского народа не дотянули сюда своих рук, а центурия Второго Парфянского легиона охраняла императорскую виллу со всем тщанием.

Когда-то поместье это принадлежало Летиции. Августа любила огромный сад, окружавший здание. Постум предпочитал маленький перистиль с колоннами из белого с розовыми прожилками мрамора. Пол был мозаичный, в восьмигранных медальонах с исключительным натурализмом художник запечатлел сцены гладиаторских поединков. В облицованном красным гранитом бассейне вода казалась розоватой. Или ее в самом деле подкрашивали? С трех сторон бассейн стерегли лежащие бронзовые львы. А с четвертой стороны в нише помещалась серебряная статуя. Элий с изумлением узнал в серебряном юноше себя - сходство было несомненным.

На время эта вилла превратилась в центр управления Империей. Сюда утром бледный, как выстиранная тога, явился главный редактор "Акты диурны" Гней Галликан. В руках он, как щит, держал свежий номер с хвалебной статьей о юном Августе. Но император не стал его слушать и номер отложил: утром он уже прочел передовицу, и слащавые комплименты вызвали у Постума изжогу. Без лишних слов Гнею Галликану было объявлено, что он смещен с поста главного редактора. Эту должность займет человек более достойный. Правда, со сходным именем - тоже Галликан. Норма Галликан, если быть точным. Услышав такую весть, Гней Галликан рухнул прямо в перистиле, где происходил разговор с императором. Грузное тело на мозаичном полу, искаженный в мучительной гримасе рот, полные страха глаза. Крот кликнул медика к отставному льстецу.

Постум смотрел на поверженного редактора и хотел сказать что-то гневное и одновременно поучительное. Элий тронул его за руку. Не надо ничего говорить. К чему доказывать свою правоту, когда все доказательства уже приведены?