Чтение 7–й страницы книги ~Инквизитор~

загибающихся к подбородку усов.
- Почувствовал, что я иду? - спросил Андрей.
- Проще. - Слава улыбнулся, и лицо его приобрело выражение Хитрого Лиса. -
Увидел твою машину во дворе. Ты кушай, кушай! Сытый голодному не товарищ.
Мягкое "г", от которого Слава не избавился за годы жизни в Питере, загнутые
книзу усы и эта хитрая улыбка сообщали всякому, что родился Слава намного южнее
северной столицы. Но лишь немногие знали - насколько южнее. В Питер
Зимородинский действительно перебрался из Днепропетровска. Однако впервые увидел
свет в Алжире. Оттуда - в Китай, из Китая - на Кубу, снова в Китай и только в
двенадцать лет, после смерти отца, оказался на Украине. Впрочем Зимородинский не
скрывал, что к боевому искусству впервые приобщился не в буддийских храмах, а в
областном городе Днепропетровске, когда его тренер по самбо вдруг увлекся
каратэ-до. Там, на Украине, это было баловство. Мастерством он был обязан
полутора годам армейской службы, прожитыми в деревянном бараке с шестью такими
же сержантами-связистами и тремя вольнонаемными из местных. Один из последних,
бурят по национальности, решил, что из младшего сержанта срочной службы выйдет
неплохой ученик. После дембеля Слава не поехал домой, а остался там же еще на
три года. Вернулся на Украину только тогда, когда его наставник решил, что
обучение окончено. Спустя год Зимородинский занял первое место в своем весе на
закрытом чемпионате в Таллине. И был замечен абсолютным чемпионом и одним из
лучших каратэистов страны. Спустя еще год Вячеслав Зимородинский переехал в
Питер и получил первый дан. Его бурятский учитель данов не присваивал: есть
мастер и есть ученик. И все остальное население земли. Прошел еще год - год
расширения легализации и "спортизации" каратэ - и Совдеп скорчил очередную
гримасу. Каратэ было запрещено, большой сэнсэй угодил за решетку (для повышения
бойцовских качеств зэка, надо полагать), а сам Зимородинский, от греха подальше,
вернулся на Украину. Но прошло всего два года - и он снова оказался в Питере.
Этот город как наркотик. Его ядовитые испарения проникают в кровь, и избавиться
от них можно разве что на солнечных берегах Калифорнии.
Таким был человек, ставший когда-то сэнсэем Андрея и по сей день остававшийся
самым надежным его другом. Ласковин пришел к нему не за помощью: втягивать в
свою борьбу человека с семьей, человека уязвимого, он бы усовестился. Ни Слава,
ни Митяй в этом деле ему не соратники. Андрей пришел к Зимородинскому за
пониманием, однако первый вопрос, который задал ему Слава, выслушав:
- Зачем это тебе?
- Я виноват, - сказал Андрей. - Парень пострадал из-за меня.
- С ним должно было случиться подобное, - возразил Зимородинский. - Я знаю
Гудимова! Скорее уж я виноват, чем ты, раз не сумел научить его смирению. Ты
хочешь ему помочь? Хочешь, чтоб я ему помог? Я помогу.
Это были не пустые слова. Методы Зимородинского были не менее эффективны, чем
традиционная медицина (а уж о бесплатной медицине и речи не было!). Особенно
если дело касалось травм.
- Я помогу. Что еще?
- Еще я должен наказать этих!
- Андрей, - Зимородинский покачал головой, - разве ты можешь наказать всех? Волк
хочет задрать овцу. Может ли глупый щенок помешать?
- Я не глупый щенок! - возразил Андрей. - Ты прекрасно знаешь!
- Это ты так считаешь. Ладно. Ты не щенок. Ты - тигр. Так вот, и тигр уступает
стае диких собак. Вспомни Киплинга.
- Значит, ты считаешь, что я должен спасовать?
- Разве я так сказал?
- А разве нет?
Зимородинский засмеялся.
- Я спросил, - напомнил он, - зачем это тебе? Тебе, который уселся на дороге
только потому, что испугался собственной силы!
- Я не хочу убивать ради позолоченной медальки! - вспылил Ласковин.
- Вот! - с удовольствием сказал Зимородинский. - То, что требовалось! Только не
кричи, пожалуйста, пацанов разбудишь! Ты сказал: не хочу убивать ради
позолоченной медальки. Разве я спорю? А теперь ты готов рискнуть. Ради чего?
- Ради справедливости, - буркнул Андрей. Слова казались истертыми, как
придверный коврик.
Зимородинский окинул его особым, "рассеянным" взглядом. Смотрел больше минуты,
так что Андрею стало не по себе.
- Думаю, ты прав, - сказал он наконец. - Это твоя карма. И никуда тебе не
деться. Жаль только, не я стану твоим проводником на этом пути. Могу, впрочем,
дать несколько советов.
- Да? - Андрей машинально глотнул тепловатый чай. Это было не очень приятное
чувство: видеть человека, знавшего о тебе больше, чем ты сам. Зато было очень
приятно слышать, что Зимородинский не считает его идиотом.
- Первое, - произнес сэнсэй. - Не важно, что ты делаешь. Не важно - зачем. Важно
- как!
- Буддизм, - скептически улыбнулся Ласковин. И обнаружил, что хорошее настроение
вернулось к нему.
- Скорее, Дао, - уточнил Зимородинский. - Может быть, тебе придется отнимать
чужие жизни... Не спорь! Я сказал: может быть! Это не должно повиснуть на тебе.
Теперь о действиях. Как думаешь, когда в этом притоне на Мастерской будет больше
всего людей?
- Вечером. Часов в семь. Но я не собираюсь тянуть до вечера...
- Зря. Как ты помнишь, воин сам должен выбирать время и место боя. Учитывая
эффект неожиданности и собственную готовность. Тебе нужно время, чтобы
подготовить свой дух. И чтобы подготовить возможные пути отхода. Ты не можешь
выбрать благоприятное место атаки, но иметь выбор в отступлении ты можешь. Это
главное. Ответный удар будет куда опасней!
- Да, понимаю, - сказал Андрей, хотя, честно говоря, до сих пор не рассматривал
будущее с этой точки зрения.
- Если ответный удар тебя уничтожит, твоя... акция будет иметь обратный эффект!
- заметил Зимородинский.
- Я думаю, что сумею как-то сориентироваться, - сказал Андрей.
- Твой недостаток! Ты солдат, а не полководец. В любом случае я советую выбрать
именно семь вечера!
- Почему?
- Максимальное число противников. Психологически это тебе на руку. Им это даст
ложную уверенность в себе, а тебе - наилучший пост-эффект. Кроме того, вечером
рефлексы обычного человека притупляются. Кое-кто будет пьян или курнет травки.
Работать с неподготовленной, расслабленной, дезориентированной группой проще,
чем с шестью-семью вооруженными, готовыми к схватке бойцами. В комнате, набитой
народом, стрелять не станут. Сразу не станут, а потом ты уже наработаешь себе
преимущество, психологический прессинг. Тебя начнут бояться. Сам ведь знаешь,
что победить восьмерых иногда сложнее, чем восемнадцать. Андрей, я абсолютно
уверен, что ты управишься с двумя дюжинами рэкетиров, если инициатива будет за
тобой. Ты прекрасно работаешь с группой. Они "потеряют" тебя на первой же
минуте.
- Как-то все просто у тебя выходит, - сказал Андрей.
- Просто, если ты ухитришься проникнуть внутрь без сопротивления. Вообще-то ты
достаточно уязвим. Один точный выстрел - и все.
- Ты же сам учил меня уходить от ствола! - напомнил Ласковин.
- Я не учил тебя уходить от снайперской винтовки. Или от газовой гранаты. Ты
должен полагаться на чутье. Чутье опасности. И ты разовьешь его. Или погибнешь.
Подумай, какой шанс для шага вперед! - Зимородинский улыбнулся.
- Ты имеешь в виду, что, разгромив эту шарагу, я сделаю шаг вперед?
- Нет, сэмпай! Я говорю об охоте, которая начнется потом. Ты будешь сражаться не
за медальку, а за свою жизнь. Это большая удача.
- А ты, - спросил Ласковин, спросил более резко, чем хотел, - ты сражался за
свою жизнь?
- Было дело, - кивнул Зимородинский. - И научись обуздывать свой боевой дух. Это
звучит парадоксально, но так. Дух воина толкает тебя вперед. Сейчас - тоже. Если
он будет управлять тобой, а не наоборот - мы больше не увидимся.
- Значит, ты сражался за свою жизнь? - повторил Андрей. - И что же, тебе
понравилось?
- Нет, - ответил Зимородинский. - Но, как видишь, я жив. Ты покушал?
- Да, спасибо.
- Тогда отправляйся домой. Через два часа будешь спать сном праведника, так что
поторопись. Если прижмет - звони. Если прижмет по-настоящему.
- Спасибо, Слава. - Андрей поднялся. - Ты мне здорово помог!
- Я буду молиться за тебя... ученик! - серьезно сказал Зимородинский. - Будь
здоров, сэмпай! Когда мы увидимся снова, ты уже станешь мастером!

Примерно в то время, когда Андрей Ласковин покинул квартиру своего учителя, в
загородном доме, удаленном примерно на пятьдесят километров от черты города,
раздался телефонный звонок.
- Это Сипякин! - проворчало в трубке. - Хозяина позови!
- А... Конь, - отозвался мужской голос. - Занят он. Завтра звони!
- Занят? - недовольно произнес Сипякин. - Ну тогда... тогда передай ему, что
тот, о котором мы говорили, ну, он знает, в общем...
- Я в курсе, Конь, - сказал мужской голос. - Выкладывай короче!
- Ну так передай: мужик настроен серьезно, крепко завелся, пусть имеет в виду!
- Насколько крепко? - Собеседник Сипякина не скрывал насмешки. - Торчком? Ладно,
Конь, мы имеем. Спасибо, что предупредил! - Мужчина на другом конце линии
расхохотался и бросил трубку.
- Коз-зел! - злобно процедил Сипякин, услышав короткие гудки. - Ну что
уставился? - рыкнул он на телохранителя, кривящего губы.
- Подставляешь своего! - сказал Абрек, выдвинув вперед и без того внушительную
челюсть.
- Заткни пасть! - рявкнул Сипякин, закашлялся, схватил бутыль "Смирнофф", налил
полстакана и выплеснул в глотку. Руки у него тряслись.
- Какой он тебе свой, - уже спокойнее продолжал Конь. - Фраер он!
- Жалеть будешь, - глядя исподлобья, негромко произнес Абрек.
- Хватит целку строить! - сердито бросил Сипякин. - Я тоже рискую! Все мы
рискуем!
- Все, - согласился телохранитель. - Только ты жопу свою в кресле прячешь и