Чтение 30–й страницы книги ~Слепой Орфей~

- Что?!

- Помолись! - окрепшим голосом крикнул Грошний. - Молитву прочти! Громко, чтоб я слышал! Или давай, ломай дальше!

* * *

- Эх, - посетовал Фрупов, - сейчас бы, к примеру, "Эм-девятьсот семьдесят третий"!

- "Эм-девятьсот семьдесят третий" - это что? - осведомился Стежень.

- Прибор ночного видения.

- У меня есть, - сказал Стежень. - Дома.

Четверо мужчин негромко рассмеялись.

Они стояли за забором, в тени соседских яблонь. Сам сосед остался дома, хотя порывался тоже поучаствовать в боевых действиях. Стежень не разрешил.

- Ты же бухой, - заявил он. И это было правдой.

Бухой не бухой, а выстрелы сосед слышал. Выстрелы и застрявшая в канаве неизвестно чья машина. Комментарии излишни.

Сосед утешился, когда Стежень попросил его охранять женщин.

- Это что за лязг? - спросил Фрупов.

- Думаю, он пытается вышибить дверь, - заметил Игоев.

- Надеюсь, что мужики успели спрятаться, - пробормотал Стежень.

Но в это не очень верилось. Может, хоть Димка уцелел?

Во дворе трупов не наблюдалось. И дверей в доме тоже не наблюдалось. Сразу видно, что проходить сквозь стены тварь еще не может.

- Какие будут предложения? - Стежень посмотрел на Фрупова.

- Меня учили заходить вторым, - сказал тот. - После гранаты. Но гранаты у нас, как я понимаю, нет?

- Думаю, у тех, кто охранял дом, гранаты были, - отметил Игоеь.

Доносившиеся изнутри звуки стихли. Но через пару мгновений возобновились снова.

- Пошли, - решительно произнес Ласковин. - Я - первым. Вова, прикроешь меня. Глеб, вы - на подстраховке, но надеюсь, что до рукопашной не дойдет.

- Я тоже надеюсь. - Стежень не любил прятаться за чужими спинами, но преимущества огнестрельного оружия понимал.

Перебрались через забор и подошли к дому. Стежень не без огорчения заметил, что входная дверь вывернута с мясом. Но лампочка над входом горела.

Удары металла о металл, словно бой гонга, отдавались в висках.

Фрупов и Ласковин достали оружие, переглянулись. Андрей знаком показал Стежню: держи выход. Глеб кивнул. Затылком он чувствовал теплое дыхание Игоева.

Ласковин одним прыжком оказался на крыльце, Фрупов отстал от него лишь на мгновенье. Две бесшумные тени исчезли в доме.

И ничего. Только металлический лязг. Прошла минута, другая...

Игоев тронул за плечо Глеба, глянул вопросительно. Стежень кивнул, и они вошли.

Не без облегчения Стежень увидел Ласковина и Фрупова у подвальной лестницы. Живых и здоровых. А вот охране повезло меньше. Один лежал буквально у ног Стежня с развороченной грудью, второй - чуть подальше. Глеб не без труда (нижняя часть лица превратилась в кровавое месиво) признал в нем "Иванова". Третьего не было, зато на пороге гостиной лежала на полу незнакомая женщина.

Ласковин бросил быстрый взгляд в сторону Стежня и Игоева, усмехнулся и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрелов заглушил металлический лязг. Ласковин отлетел назад и опрокинулся на спину. Снизу, с подвальной лестницы, метнулась стремительная тень, миновала Стежня (тот ничего не успел сделать, разве что признать в бегущем третьего охранника), обогнула Игоева и выскочила из дома. Стежень тоже бросился к выходу и увидел, как поменявшая носителя тварь с нечеловеческой силой выволакивает из канавы застрявший "опель".

Оттолкнув Глеба, на крыльцо выскочил Фрупов, прицелился, держа пистолет двумя руками.

Треск выстрелов, лязг, звон разбитого стекла. Стежень сообразил, что Фрупов стреляет не в монстра (тот двигался слишком быстро, чтобы прицелиться), а в автомобиль.

Тварь заметалась по улице, затем перемахнула через забор напротив ворот Стежня и пропала в темноте. Глеб больше не видел ее, но чувствовал. И знал, что монстр бежит и будет бежать, не останавливаясь. И даже знал куда. В лес. В тот самый лес, откуда его выгнал топор Глебова деда. Стежня окликнул Кирилл. Пока Фрупов палил машину, а Стежень на это глазел, Игоев успел перенести потерявшего сознание Ласковина в гостиную. Увидев на куртке Андрея характерную дырку от пули, Стежень мысленно продолжил ее полет, и сердце его сжалось от нехорошего предчувствия. Он поспешно расстегнул куртку Ласковина... и вздохнул с облегчением. Потому что увидел под курткой бронежилет и серую головку застрявшей в нем пули.

- Рикошет, - произнес у него за спиной Фрупов. - От двери. Везучий парень.

Ласковин открыл глаза и сразу сел. Огляделся по сторонам, а уж потом - на собственную грудь.

- Думать надо, - укорил Фрупов. - А если бы в голову попало?

- Ушел? - сиплым голосом спросил Ласковин.

- Ушел, - кивнул Фрупов.

- Игоев где?

- Цел, - успокоил Стежень. - Пошел Дмитрия из подвала вызволять.

Ласковин поднялся, с кряхтением стащил куртку, броник, потер грудь.

- Давай посмотрю, - предложил Стежень.

- Не заморачивайтесь. Что это за женщина? Ваша?

- Нет.

Стежень наклонился, приподнял накрашенное веко. Знакомая картина. Только без измененной пигментации.

- Предыдущий носитель, - сказал он. - Я ею займусь.

- Может - позже? - предложил Ласковин. - Пока он далеко не ушел...

- Позже она умрет, - отрезал Стежень. - А приятель наш уже километров на десять учесал. Вы лучше подумайте, что с этим делать, - он кивнул на трупы.

- Это как раз не проблема, - заметил Фрупов. - Лес рядом, шанцевый инструмент найдется. Глеб, есть у тебя что-нибудь типа мешка для мусора?

- Стоп! - перебил Ласковин. - Это, Вова, как я понимаю, люди, а не отморозки. Не по-христиански зарывать их, как... кошек.

Фрупов посмотрел с удивлением:

- Что предлагаешь?

- Молитву прочти! - потребовали из-за двери. - Молитву Креста!

- Молитву? - Кирилл чувствовал, что Грошний - на грани срыва. Но требование в общем-то здравое. Почему бы твари не заговорить голосом Кирилла Игоева? С другой стороны, очень может быть, что Морри так же может и молитву прочесть без вреда для себя? Но приводить этот довод запершемуся в подвале Грошнему Кирилл не стал.

- Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, Бо ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожою Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.

- А ты крестился? - придирчиво спросили из-за двери.

- Крестился, крестился, - заверил Игоев. - Открывай или сиди до завтрака. Я ухожу.

Внутри лязгнул засов.

- Что ты предлагаешь? - спросил Фрупов. - В Лавру их отвезти на отпевание? Или сразу в прокуратуру?

- Я предлагаю, - в дверях появился Игоев. С ним - Грошний. - Я знаю, от кого они работают, - произнес Кирилл. - Позвоню. Пусть сами и решают, как своих людей хоронить.

- А на нас они не обидятся? - спросил Фрупов.

Ласковин хмыкнул. Игоев покачал головой:

- Вот если мы их тихонько в землю зароем, тогда могут и обидеться. А так - вряд ли.

- Кир, - попросил Стежень. - Отнеси женщину наверх. Я ей противошоковый вколол, стимуляторы, часок продержится.

- А ты куда?

- За нашими женщинами. Димон, полиэтилен в подсобке. Приберитесь тут, ладно?

Грошний тупо поглядел на него, кивнул не сразу.

- Успокойся, брат. - Стежень хлопнул его по плечу. - Уже все. Проехали.

Игоев бережно поднял женщину на руки и унес наверх.

Остальные занялись трупами.

- Вот дрянь, - проворчал Ласковин. - Как же его зацепить?

- Я думаю, это вопрос к нашим друзьям, - заметил Фрупов, ловко обматывая веревкой завернутое в черную пленку тело. - Мистика - это не по моей части.

- Зато по моей, - мрачно сказал Ласковин. - Ладно, взяли.

Когда Стежень привел женщин, в коридоре уже не было ни трупов, ни следов крови. Никаких следов, кроме глубоких вмятин на металлической двери лаборатории.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

- Душка бы с ним управилась. - Елена ласково погладила хрустальный череп. - Она таких дюжинами на завтрак кушала... в прошлой жизни.

- Ага, - поддакнул Стежень, напряг память и процитировал:

- "Индейцы довели их до маленькой площадки, на которой стояли их проклятые идолы, надели на них головные уборы с перьями и заставили танцевать перед Уицилопочтли с предметами, похожими на перья, в руках. После того как они протанцевали, их уложили на довольно узкие камни, предназначенные для жертвоприношений, каменными ножами разрезали им грудь и вытащили бьющиеся сердца, предлагая их стоявшим поблизости идолам. Тела же скинули вниз по ступеням, где их поджидали индейские мясники, которые отсекали им руки и ноги, а с лица сдирали кожу и выделывали ее вместе с бородами, и хранили, чтобы использовать потом на празднествах, то есть на безумных оргиях, а мясо они поедали вместе с перцем". Это писал конкистадор по имени Берналь Диас дель Кастильо, - продолжал Стежень. - Один из тех нехороших испанских завоевателей, которые погубили империю ацтеков. А писал о своих соратниках, таких же испанских завоевателях, но, увы, угодивших к этим самым несчастным ацтекам в плен. Я много такой литературы перечитал. И хочу тебе сказать, что невезучие испанцы, которыми позавтракали ацтеки, - всего лишь капля в озере пролитой "хорошими" индейцами крови. Слава Богу, что европейцы завоевали Америку, а не наоборот.

- Я сочувствую твоему Диасу, - сказала Елена. - Но таков ритуал. Сила, знаешь ли, никогда не дается даром. И наши славянские предки тоже кровушкой не брезговали. И не вижу ничего плохого, если мясо убитых доставалось людям, а не червям. А что касается ритуала, то и сами ацтеки терпели не меньше. Представь, кому труднее: тому, кого быстро умертвили на алтаре, или тому, кто, натянув содранную с убитого кожу, должен проходить в ней двадцать дней, пока она окончательно не сгниет?

- Выходит, я не сообщил тебе ничего нового, - мрачно заметил Стежень.

- Ну конечно. Омерзительно, когда убивают просто так. Но если смерть приносит пользу, почему бы и нет? - Женщина очаровательно улыбнулась.

- Ни одна смерть не бывает "просто так"! - сердито заявил Стежень и тут же понял: она его дразнит.

- Ладно, - сказал он. - Со смертью я немного знаком. Сейчас речь не об этом.

- Если под "знакомством" ты подразумеваешь ту, кого вытащил с той стороны, то должна тебя предупредить: никто не может быть уверенным, что полученное за кромкой, как выражались наши предки, - это именно то, за чем он отправился.

- Не надо меня пугать! - буркнул Стежень. Он был недоволен. В последнее время, общаясь с Аленой, он чувствовал себя не в своей тарелке. Большим, медлительным и неуклюжим.

- Разве я тебя пугаю? - удивилась женщина. - Глебушка, скажи: я тебе хоть раз сделала больно?

- Нет, - вынужден был согласится Стежень.

- И не сделаю. - Елена положила ему на грудь узкую ладошку. - Я боюсь за тебя, Глебушка! - с беспокойством проговорила она, заглядывая Стежню в глаза. - Прости, если как-то тебя обидела!

"Говно я, - подумал Глеб. - Из-за чего я взъелся? Из-за кулона ее? Из-за того, что - сила есть? Разве она сделала хоть что-нибудь действительно скверное? Нет. А вытаскивала нас уже не единожды".

- Ничем ты меня не обидела, - сказал он. - Иди-ка лучше отдохни. А я пойду дела делать.

На самом деле он просто хотел побыть с Мариной. И Елене это было прекрасно известно.

- Тебе страшно, милый? - Тыльная сторона ладошки гладкая-гладкая и пахнет почему-то клубникой. Глеб молчит.

- Тебе страшно из-за этой женщины? - На загорелой шее круглые бугорки позвонков и нежный пушок. Светлый на загорелой коже. - Ты боишься, что я стану - он, и буду убивать людей, как эта женщина?

- Карина - несчастное существо, - сказал Стежень.

- Да. - (Зрачки то сужаются, то расширяются. Тень ресниц - как ловчая сеть.) - Она все помнит. А я счастливая. Я ничего не помню. Только тебя.

Говорят, можно спрятаться в объятьях женщины. Говорят, если любишь, забываешь все...

Чушь! Ни хрена я не забываю!

... Бурые стены, паутина, вонь из затхлого рва. Пусть все это лишь шалость моего воображения, заворачивающего страшное нечто в зрительные обертки. Никакие умные рассуждения не выкинут из памяти синевато-белую, словно под пленкой плесени, холодную кожу, привкус плесени и пыли на окаменевших губах. Я помню, когда смотрю на эти губы, влажные, припухшие, живые. Розовая кожа, ямочки на щеках... и привкус пыли и плесени. Всегда буду помнить. Да, мне страшно. И не мне одному. Димка вот уснуть не мог без снотворного. Представляю, что он пережил, когда тварь ломилась в лабораторию. Страшно Димке. Да что Димка! Боится даже супермен Фрупов. Ну, этому страх не в новинку. И смерть - тоже. Наверняка покойников на нем больше, чем блох на собаке. Кстати, куда девался скотчтерьер? Впрочем, не важно. А важно, что даже Кир, невозмутимый и несокрушимый Кирилл Игоев - тоже боится. Не за свою шкуру, разумеется, за наши, но...

Ничего не боится в моем измученном доме только один человек, Андрей Александрович Ласковин. И хотя его бесстрашие больше похоже на патологию, это успокаивает. Потому что он - единственный, кого боится тварь. Я почти верю, что этот герой сможет завалить Морри... если поймает. Нет, не факт. Теперь мы точно знаем: монстр способен учиться. И приспосабливаться. Сколько ему понадобится, чтобы адаптироваться в нашем мире? Год, месяц? На что он способен даже в нетрансформированном теле? Надо мне было все-таки расспросить эту женщину. Надо было, но... я даже не смог отсечь ее от монстра...

- Перестань. - Пальцы Марины сжимают мои плечи. - Не думай о ней, думай обо мне, слышишь?

- Хорошо, - шепчу я. - Не буду. Да, не буду. С этой женщиной - Ленка. Морри она не по зубам. Пока.

Елена Генриховна Энгельгардт глядела на спящую. Да, несомненно, эта сеточка сплетена совсем недавно. И с большим искусством. Правда, узор немного подпорчен, но несомненно знаком.

- Как ты его находишь, Душка? - спросила Елена Генриховна. - По-моему, он - мастер. А мы так можем?

Хрустальный кулон полыхнул незримым пламенем.

- Правильно, Душка, мы можем лучше.

Елена Генриховна аккуратно сняла с лежащей одеяло. Затем, ловко перекатывая тяжелое расслабленное сном тело женщины, стянула с нее фланелевую рубашку Стежня. Теперь на лежащей не было ничего, если не считать повязки на кисти правой руки.

- Чистый инь, - проговорила Елена Генриховна, по-хозяйски оглядывая Карину. - Верно, Душка?

Хрустальный кулон не отреагировал.

Елена Генриховна провела ладонью над лоном спящей.

- А ее любили, - сказала она прозрачному черепу. - Совсем недавно и весьма умело. И не он.

Елена Генриховна провела рукой по бедру женщины. От колена вверх. Белая кожа тут же покрылась пупырышками, но женщина не проснулась.

- Постарался Глебушка, - проворковала Елена Генриховна. - Тройную дозу вкатил. Но мы справимся и с тройной дозой, правда, Душка? Так даже лучше, а? Интереснее...

Елена Генриховна встала и проверила, заперта ли дверь. Затем неторопливо разделась донага. Кожа ее в сравнении с молочно-белой кожей Карины казалась очень темной, а фигура - худощавой. По современным стандартам Елена Генриховна была сложена идеально. Гораздо лучше Карины. Но Елена знала: найдется изрядное количество мужчин, предпочитающих мягкую полноту белокожей женщины. Кому-то нравится рыхлить землю, кому-то - гореть в огне.

Смуглые руки прочертили волнистую линию. Елена Генриховна пробовала скованное сном тело, как музыкант пробует новую скрипку. Тонкие осторожные пальцы касались губ, локтей, шеи, чутко ловили отклик.

Через несколько минут Елена Генриховна уже знала, как заставить это податливое тело выгнуться в блаженном экстазе. Но этого недостаточно. Чтобы разорвать связь между Кариной и Морри, Елена должна проследить эту связь. Слиться с ней. Шаг за шагом пройти по тропе прошлого, изведать и опознать каждое прикосновение чужих рук к белой мягкой коже. Опознать по отзвуку, который сохранился в памяти этих податливых изгибов.

Елена Генриховна сдвинула в сторону кулон и осторожно легла на мягкое теплое тело. Грудь к груди, живот к животу, лоно к лону. Черные волосы смешались с рыжими, пальцы переплелись, губы соприкоснулись...

Карина открыла глаза и сначала не увидела ничего. Но через мгновение она узнала...

Иван Дульцев, охотно отзывающийся на прозвище И-Цзын и на более традиционное погоняло Дуло, голый, сидел на балконе и курил траву. Притом что дверь в его квартиру была не заперта. Воров Дуло не опасался, поскольку был известный варщик и обнести его мог только душевнобольной. А почему Дуло не опасался ментов, неизвестно. Может, потому, что И-Цзын.

- Здорово, - сказал Иван Басов, выбираясь на просторный, в две комнаты, балкон.

- Ване-ек! - дружелюбно протянул Дульцев и сунул Басову чилим.

Басов из вежливости дернул разок. Трава его не трогала, а помощь И-Цзына была остро необходима. Хотя помочь ему Дульцев и так не откажется. Поскольку школьная дружба покрепче деловой.

- Тебе не холодно? - спросил Басов. - Осень все-таки.

- Осень? - Дуло явно удивился. - А я думал: июль. Позагорать вот решил. Гляжу: все загорают.

- Где? - в свою очередь удивился Басов.

- Да там... - Тощая рука нашарила пульт и врубила "ящик".

В "ящике" обнаружился какой-то сериал. Дуло с минуту поглядел, въезжая, вздохнул.

- Не загорают, - сказал он. - Точно осень. Как время-то летит, Ванек.

И с еще более печальным вздохом он поднялся, побрел на кухню, достал из холодильника копченую куриную ногу и принялся меланхолично жевать.

- На хавку пробило, - сообщил он Басову. - Хошь?

- Нет. И-Цзын, так как, в мир въезжаешь?

- Ну. Ты говори, - невнятно пробормотал Дульцев.

- Есть такая история, - сказал Басов. - Зашел я недавно к Еленцу...

- Стремная телега, - заслушав, задумчиво протянул Дульцев. - Я таких, ну, встречал...

- Где? - быстро спросил Басов.

- Там... - И-Цзын сделал неопределенный жест. И замолк.

Басов понял, что продолжения не будет, и перешел к делу.

- Мне нужен Помощник, - сказал он.

- Кто?

- Помощник.

- Да в это я въехал, - рассеянно проговорил Дуло. - Какой? Помощники разные есть.