Чтение 4–й страницы книги ~Додж по имени Аризона~

Ладно, думаю, раз я уже сюда угодил, а медперсонала пока не видно - попробую сыграть по их правилам.

- Ладно, - говорю, - тащите сюда ваше масло.

И к "Доджу".

- А ты, - говорю, - если на этом масле хоть десять метров проедешь, возьму баночку с белой краской, которая у тебя в кузове стоит, и на обоих бортах большими белыми буквами намалюю: "А-Р-И-З-О-Н-А".

И тут фары опять мигнули.

Черт, но не могло же мне два раза подряд примерещиться!

- А ну, - говорю, - включи обратно.

Зажглись.

Я на всякий случай между кузнецом и машиной шагнул, носком сапога, вроде как нечаянно, землю прочертил - нет никаких проводов.

Черт, думаю, но должно же быть всему этому какое-то нормальное объяснение. Только вот кто бы мне его на ухо прошептал, пока я тут окончательно не свихнулся.

Нет, ну можно, конечно, радио какое-нибудь к фарам приспособить и на кнопочки себе в кармане нажимать. Только нет у этого кузнеца карманов, и руки он на виду держит. И устройства хитрого под капотом нет, только что смотрел. Разве что с блоху размером. А в оживший "Додж" я поверю не раньше, чем в радиоблоху.

Глава 3

Ладно. Приволокли они бочонок со своим маслом. Я посмотрел - точно, на бензин похоже, тоже прозрачное. Залил в бак, помешал еще. Сел за руль, ключ провернул - завелся! Газом поиграл - рычит вовсю.

Черт, думаю, может, оно там все поверху плавает?

- А ну, - говорю рыжей, - садись на мое место и вот эту педаль нажатой держи. И не вздумай еще чего-нибудь коснуться.

Вылез, снова в баке палкой поворошил - нет, смотрю, растворилось все.

Ну, думаю, или они мне под видом масла авиационный бензин подсунули, или... А вот про второе "или" лучше пока не задумываться. В целях личного душевного равновесия. Заглушил мотор, стою, рисунок протектора изучаю.

А Аулей улыбается.

- Вот видишь, - говорит, - Сегей. А ты сомневался.

- Я и сейчас сомневаюсь, - отвечаю.

- Право твое, - говорит, - но поскольку этот, хм, железный конь потребовал, чтобы его наездником был только ты, прими его от меня в дар. Хотя, - усмехается, - ты и так имеешь на него больше прав, чем я. Он ведь из одного с тобой мира.

Вообще-то, думаю, что с моего мира упало, то пропало. Но Аулею, понятно, этого не сказал. А он стоит, не уходит.

- По-моему, - говорит, - ты, Сегей, что-то обещал.

Ну, я-то обещал намалевать в том случае, если этот тарантас десять метров на местном масле проползет. Но не придираться же к словам. Тем более, вспоминаю, что вся эта феодальная братия на клятвах слегка подвинута. И потом, чем леший не шутит, а вдруг эта жестянка и в самом деле обидится.

Добыл из кузова кисть, баночку с краской и большими белыми буквами на обоих бортах намалевал: "А-Р-И-3-О-Н-А".

- Ну, - говорю, - "Додж" по имени "Аризона". Постой пока, а мы посмотрим, на что ты дальше сгодишься.

Хорошо, хоть не "Дуглас" - "Дакота". Летал-то я только один раз на связном "У-2" и то пассажиром.

Ладно. Отошел от "Доджа", огляделся. Народу во дворе уже больше стало, попросыпались. Кто воду из колодца тащит, кто гуся за шею волочет. А в углу напротив ворот гаврики из местного гарнизона мечами машут. Одни деревянными, а другие, что постарше, настоящими, стальными. Да так, что треск и лязг на весь двор.

И тут Кара из-за спины ехидно так спрашивает.

- Не хочешь, - говорит, - и здесь мастерство свое показать?

Вот еще, думаю, делать мне больше нечего. Я последний раз с деревянной сабелькой бегал, когда в третьем класса в Чапаева играли. Да и вообще - толку от этих железяк, если их всех одной очередью положить можно?

Я так рыжей и сказал.

- Глупостями, - говорю, - заниматься не люблю и не собираюсь начинать.

А она опять обиделась.

- И что же, - спрашивает, - ты за воин без меча? Так и будешь с одним ножичком ходить?

- Пока мне и ножа вполне хватает, - отвечаю. - А надо будет - я себе оружие добуду, не беспокойся. И вообще, как правильно заметил мой любимый артист Марк Бернес: "Главная деталь любого оружия есть голова его владельца".

Гляжу, а навстречу мне один из двух вчерашних сусликов выходит, светловолосый который, Арчет.

- Что, - спрашивает, - воин, посмотреть пришел?

- Да нет, - отвечаю, - просто мимо проходил.

- Проходил, значит, - усмехается, - ну-ну. А имя у тебя, проходящий мимо нас воин, имеется? Или ты его кому попало не называешь?

- Кому попало не называю, - отвечаю, - а тебе могу назвать. Сергей Малахов. Сергей, через эр.

- Рад познакомиться, - говорит, - Сергей, через эр. А меня - Арчет. Тоже через эр.

- Да я уж вчера запомнил.

Арчет опять улыбнулся.

- Ловко, - говорит, - ты меня вчера кинул.

- Как получилось.

- А вот Олеф, - и на здоровяка кивает, - говорит, что все из-за того, что ты его врасплох застал.

- Очень даже интересно, - говорю. - Он меня, значит, за плечо берет и думает, что я так и буду чуркой стоять. А если в бою ему в брюхе дыру просверлят, тоже будет жаловаться - не предупредили? Дурак он, раз такую чушь мелет, причем больший, чем я о нем до сих пор думал.

Тут этот Олеф набычился весь, грозный вид напустил.

- А ты у нас, - говорит, - великий Мастер, видно. Со спины бить.

Нет, точно, олух полнейший.

- Именно так, - говорю. - Со спины, без предупреждения и чтоб больше не встал. А грудью напролом переть - толку мало. Если, конечно, пули ото лба не отскакивают.

Тут все заржали, а Олеф весь в багровый перекрасился.

- Говорить у нас тут мастеров много. Жаль, в деле мы тебя вчера мало видели. Ты все больше за Карину спину прятался.

Нарывается открытым текстом.

Я на Кару покосился - стоит, небом любуется, носком сапога землю ковыряет, вроде не касается ее все это. А сама уши навострила.

- Ладно, - говорю. - Хоть и не люблю я с детьми дело иметь, да, видно, уж судьба мне сегодня такая выпала - дураков уму-разуму учить. Как тут у вас - ринг огораживают или как?

- У нас просто. - Арчет прямо аж до ушей расплылся - знает, чем дело кончится. - Кто первый пощады запросит - тот и проиграл.

Ну, посмотрим.

Я ремень снял, Арчету отдал. Олеф этот до пояса разоблачился - покрасоваться, видно, решил. Глянул я на него - ну, думаю, ни черта ж себе он бугры наел. К гаубице б его, заряжающим. Там как за день покидаешь снаряды по полста кило да заряды к ним не легче... А он тут ваньку валяет.

Вышел он. Ка-ак размахнулся - только воздух свистнул да волосы у меня дыбом стали. А я и не делал ничего, просто в сторонку отошел, за руку его взял и самую малость подтолкнул. Он и растянулся. Вскочил красный, грязь по роже размазывает - и снова на меня. Ну, я опять в сторону отошел и подножку ему поставил - он опять носом траншею прокопал.

А дружки его вокруг хохочут - за бока держатся.

Тут он и в самом деле разозлился. Кидаться больше не стал, лапы растопырил и двинулся. Я его за запястье перехватил, крутанул через бедро - ох и тяжелый же, зараза, - и руку заломил. Он взвыл, дернулся - а фиг тебе, я этот захват отработал - не вырвешься.

- Сдаешься?

Сопит. Я нажим усилил - ни звука. Ладно, хоть так. Пощады не просит - это тоже кой-чего стоит.

- Ладно, - говорю, - живи. Ума наберешься - тогда еще раз придешь. А пока гуляй.

Он вскочил, дико на меня глянул - и припустил так, что только пятки засверкали. Даже одежку свою у приятелей не забрал. А те ему в спину гогочут.

Я за ремнем потянулся, гляжу - а Арчет тоже кольчугу скидывает.

- Малолеток дурных в морду тыкать, - усмехается, - много ума, как ты сам говоришь, не надо. А если всерьез?

Ох, думаю, достали вы меня со своими проверками. А что делать? Я когда в разведроту попал, тоже ведь не сразу своим стал, тоже присматривались - брать на дело, не брать. Дело, оно и есть главная и окончательная проверка. А это все - курам семечки.

Стал он напротив меня, поклонился зачем-то, и двинулись по кругу. Он вправо, я влево. Гляжу я на него, и чем дольше гляжу, тем больше он мне не нравится. Походка у него мягкая, кошачья, и руками он как-то так медленно машет - первый раз такую манеру вижу. К такому просто не подступишься - живо почки отобьет.

Я вообще по всем этим мордобойным делам невеликий спец. Самбо неплохо освоил и бокс маленько. У нас в разведроте парень один есть - мастер по боксу. Правда, мы его больше как массажиста эксплуатировали. Он даже обижаться начал - что вы меня так редко на задания берете, бережете, что ли? Ну а что, автоматчиков по батальонам сколько хочешь нахватать можно, а хороший массажист, он, может, на всю армию один.

Помню еще весной, когда мы во втором эшелоне стояли, к нам один парень из "Смерша" приезжал. Тоже приемы всякие демонстрировал, стрельбу с двух рук, маятник качал. Со стороны посмотреть - оно, конечно, здорово, да вот только немец в подавляющем своем большинстве косоглазием не страдает и с пистолетом ходит редко, а все больше норовит веером от пуза. Так что посмотрел я на все эти штуки, а сам решил - если у меня автомат будет, я тебя, голубчика, ближе трех метров живым не подпущу. А вообще-то у них своя специфика, а у нас своя. Мы тихо пришли, тихо и ушли. И выстрел в нашей работе - брак.

Ладно, думаю, лирика лирикой, а делать что-то с этим Арчетом надо. А то мы так до вечера по кругу ходить будем.

Решил все-таки бокс на нем испробовать. На самбо он уже насмотрелся, пока я Олефа по двору возил, и теперь будет ждать от меня чего-то в этом роде. А внезапность, как говорит наш капитан, всегда ошеломляет.

Принял я стойку, потанцевал немного, смотрю - ага, остановился, озадаченно так смотрит. А я слева обманный выпад провел, а потом подскочил и выдал серию по корпусу. У него на миг дыханье перехватило, а я подсечку, а сам сверху - и в горло его ткнул, легонько, понятно, просто показать - убит, мол. Вскочил и руку ему протягиваю.

Арчет за руку уцепился, встал, ухмыляется во весь рот и горло потирает.

- Ловко ты меня свалил, - говорит. - Хорошо работаешь. Как эта штука называется?

- Бокс, - говорю, - если что, могу показать. Но только взамен на твою.

- Договорились.

Я к остальным повернулся.

- Ну что, - спрашиваю, - еще желающие есть?

- Есть!

Обернулся - точно, Кара.

- Тебе что, - спрашиваю, - вчерашнего мало?

А она на меня такими невинными глазками смотрит.

- Так то вчера было, - отвечает, - а сегодня уже новый день. Или боишься? - и лукаво так улыбается.

Мне-то, в принципе, все эти подначки мимо ушей проскакивают. Но уж больно она меня разозлила.

- Ладно, - говорю, - давай. Бог троицу любит.

Оглянулся - а олухи по сторонам заранее пасти разинули - спектакль смотреть приготовились.

- Покажи ему, Кара, - орут, - а то зазнаваться начнет!

Ну, хорошо, думаю, глядите. Будет вам сейчас опера в трех действиях, с горячими закусками в антракте.

Эх, мало меня, видно, капитан учил. Сколько раз повторял: "Самое страшное на войне, Малахов, это недооценка противника. Если ты решил, что противник глупей тебя, значит, это он тебя переиграл. Запомни это хорошо, Сергей, а то ведь у тебя действие нет-нет, да мысли опережает".

Мне бы, дураку, вспомнить, как она меня вчера об землю приложила - так нет же. Девчонка наглая, думаю, что с нее взять? Ох, и дурак.

Смотрю - а рыжая уже сапоги стягивает. Стащила, пару раз босыми пятками переступила, а потом раз - взяла и юбку скинула и осталась в одной своей парашютной блузке. А блузка-то короткая, еле бедра закрывает. Зато ноги все на виду.

Я на эти ножки замечательные загляделся, а рыжая тем временем кивнула, подпрыгнула и ка-ак влепит мне с разворота пяткой в грудь - я и улетел метра на два. Встал, отряхнулся, и тут на меня словно рыжий вихрь налетел. От двух ударов кое-как уклонился, третий сблокировал - и чуть не взвыл, всю левую руку до локтя отшиб, - а четвертый пропустил. Ну и снова улетел. Лежу, ножками любуюсь - вид на них снизу просто замечательный открывается, - и до чего мне снова вставать не хочется - просто слов никаких нет. А Кара вокруг меня кругами ходит, точь-в-точь как кошка.

Ладно, думаю, ножки ножками, а делать что-то нужно. То, что она троих таких, как я, запросто раскидает - это уже и ежику понятно. Но ведь и проигрывать-то страх как неохота. Ну, думаю, раз руками не выходит, давай, разведчик, головой начинать работать. А то она из тебя сейчас котлету по-киевски приготовит, на косточке.

Поднялся я кое-как, и только рыжая в стойку стать приготовилась - ка-ак прыгнул! И попал. Пробился за счет массы, называется. Шлепнулись мы наземь, она снизу, я сверху, и тут я ее руками за бедра облапил - и вверх. Как она завизжала!

Сразу все приемы из головки повылетали. Отмахивается от меня, словно от мухи. Я ее еще по щекам легонько хлестнул и вскочил. Улыбаюсь, а внутри холодно. Ну, думаю, сейчас она меня точно по стенке размажет.

Кара вскочила - лицо от волос не отличишь, ноздри раздуваются - лань трепетная. Та еще лань, под копыто лучше не попадаться. А вокруг хохочут.

И опять я ее сильно недооценил. Зубами скрипнула, блузку одернула и звонко, на весь двор:

- Спасибо за урок, учитель.

И тоже улыбается.

Ох, думаю, а ты, оказывается, у нас еще та штучка. Похуже шпринг-мины.

Вообще, вся эта женская психология для меня - мрак полнейший. Никогда их не понимал, да и не пытался. То ли дело разведка, все просто, все на ладони: вот первая линия обороны, вторая, вот огневые точки, их сектора обстрела - автоматически уже все фиксируешь. А вот батарея зениток восемь-восемь на прямую наводку стрелять изготовилась, и сразу же дальше разматываешь - выставили ее здесь немцы потому, что считают это направление танкоопасным, значит, поле перед ней минами противотанковыми нафаршировано, а те три штурмовых орудия и "тигр", что за пригорком под сетками замаскированы, скорее всего, будут действовать во фланг во-он из той рощицы, недаром от их стоянки прямиком туда колея ведет. И все понятно. А с женщинами - помню, стоит одна такая, ресницами хлопает: "Извините, товарищ лейтенант, не успела". Всего-то делов - связь проложить. Люди на передовой под обстрелом - успевают, а эта - не успела!

Ладно. Забрал я у Арчета ремень, надел. Рыжая тоже обратно в юбку влезла и стоит. Ровно и не было ничего.

- Ну, хватит, - говорю, - потанцевали, и будет. Ты мне лучше скажи, как тут у вас насчет завтрака?

- А разве ты не у Аулея будешь?

- Да знаешь, - говорю, - не привык я как-то за одним столом с командирами сидеть. Так что покажи лучше, где тут столовка для рядового и сержантского состава?

На самом деле у нас-то в разведроте все за одним столом сидели, и офицеры тоже. Ну, так то у нас, а на новом месте, пока не осмотрелся, лучше устава придерживаться. Спокойнее выходит.

Арчет плечами пожал.

- Как хочешь, - говорит, - пойдем, покажу. Только еда ведь у нас похуже будет, чем у Аулея. Не говори потом, что не предупреждал.

- Посмотрим, - отвечаю. - Мне много чего жрать доводилось.

Вещмешок, он ведь не резиновый. Как начнешь на выход собираться - каждый раз головная боль. И НЗ хочется побольше утащить, и диск лишний к автомату сунуть, и гранат. А навьючишь на себя как на верблюда - тоже ведь далеко не утащишь. Да и капитан - в землянке-то он ничего не скажет, но стоит тебе лишний раз споткнуться... Развязал, это, это, это, это - выложил, завязал. Полегчало? Вперед в дозор. Вот и перебиваешься на подножном корме. Я до войны и не знал, что все это в рот брать можно, тем более - что сам хватать буду и еще радоваться, что в брюхе не бурчит.

Привел Арчет меня в местный общепит. Выдали мне миску похлебки, ломоть хлеба и пару овощей каких-то. Похлебка так себе, вроде баланды. Не то чтобы ее едой назвать можно, а, скорее, просто с голоду подохнуть не дает и в животе пустоту заполняет. А хлеб совсем худой. В общем, явно не ауфшнит* [Мясное ассорти.] и даже не фиш ин аспик*. [Заливная рыба.]

Ладно, думаю, похлебаю, может, на обед чего поприличней обломится.

Арчет тоже себе миску взял, напротив меня сел. И рыжая тоже рядом пристроилась. Ну, она-то эту бурду есть не стала. Добыла себе где-то яблоко и грызет. Я на нее покосился - ой, думаю, ничего ж себе яблочки у них тут. Товарищ Мичурин только взвыл бы от зависти. Калибр у этого яблочка миллиметров семьдесят шесть будет, если не все сто.

Хлебаю, а сам все на Арчета поглядываю. Странное у меня при взгляде на него ощущение в голове, словно одна шестеренка за другую не цепляется. А потом вдруг уцепилась.

- Слушай, - говорю, - а ты ведь мне нарочно поддался.

Он на меня спокойно так взглянул, ложку облизал и в сторону ее отложил.

- С чего это ты, - спрашивает, - решил?

- А с того, - говорю, - что в мышцах у тебя на груди пуля запросто завязнет. Ну не мог я такой костяк прошибить, даже если на секунду поверить, что ты и впрямь мою атаку прохлопал.

Светловолосый усмехнулся.

- Так и быть, - говорит, - сознаюсь. Нарочно я твой удар пропустил. Во-первых, посмотреть хотел, чего ты стоишь и чего от тебя ждать можно, а во-вторых... Если бы я против тебя не вышел, на тебя б еще с десяток молокососов полезло, вроде Олефа. Ну, а раз уж ты меня сумел с ног сбить... У одной только Кары храбрости и хватило.

- За реноме спасибо, - говорю, - а чего я стою, это я тебе как-нибудь потом покажу. Когда автомат раздобуду.

И тут к нам за стол еще один подсаживается. Трофим.

- Здорово, земляк, - говорит. - А чего это ты здесь завтракаешь, а не у господина барона?

Я на него косо так посмотрел. Вроде бы выяснилось, что никакой он не предатель, сгоряча я вчера подумал, а все равно осадок на душе нехороший остался.

- Это у какого барона? - спрашиваю.

- Как это у какого, - удивляется, - у господина барона Аулея Лико? Другого здесь нет.

Ничего себе. Вот уж никогда бы не подумал. Это что ж, выходит, Матика, которая меня в постель укладывала, баронессой числится, а рыжая - баронеткой, что ли?

- Что-то, - говорю, - не очень он на настоящего барона похож?

Тут на меня вся троица уставилась. А Трофим как будто бы даже обиделся.

- А ты что, - спрашивает, - много баронов видел?

- Да нет, - отвечаю, - одного Врангеля, и то на картинках. Если честно, еще одного видел, только больше мертвого.

Лично и положил. Когда на шоссе один раз засаду устроили и легковушку со штабными расстреляли. Гауптмана из отдела связи живым взяли, а майора рядом с шофером я одной очередью и срубил. Капитан, когда потом документы с убитых просматривал, так и сказал:

- Ты, - говорит, - Малахов, оказывается, не просто майора уложил, а барона фон Бромберга, начальника оперативного отдела 17-й танковой дивизии. Три Железных креста имел, один за Францию и два за Россию. Киев и Ростов.

- Ну вот, - говорю, - было три, а теперь и четвертый получит, березовый. Таких крестов мне для них не жалко.

Этим-то я рассказывать не стал. Неудобно как-то при Каре.

- Не сомневайся, - Трофим говорит, - Аулей - барон самый настоящий. Полновластный господин замка Кроханек и прилегающих окрестностей. Я, как в 41-м сюда угодил, так в его дружине и состою.

Тут уж мне обидно стало. Аулей, конечно, с виду мужик хороший, да и дело они тут тоже, наверно, нужное делают, но только больно уж просто этот Трофим все излагает. Будто и не жил никогда при советской власти. Я и говорю:

- Быстро же ты, Трофим, господина себе нашел. И долго, - спрашиваю, - раздумывал, прежде чем в услужение податься?

Трофим еще больше обозлился:

- А ты вообще кто тут такой? Нашелся, понимаешь...

- Я, - говорю, - если уж на то пошло, старший сержант и нашивки соответствующие имею. А ты, Трофим, рядовой красноармеец, и то по тебе этого никак не видно. Вот, - говорю, - и встань-ка, когда к тебе старший по званию обращается.

Трофим аж прямо затрясся.

- Молод ты еще, - отвечает, - меня судить. Я в дружине барона состою. Мне даже генерал - не указ.

Тут уж я миску в сторону отставил.