Чтение 16–й страницы книги ~Крест на башне~

Однако, надо отдать должное, и на дровах "Фордик-Володя" ухитрялся перемещать свое грохочущее нутро по московской булыжной мостовой достаточно резво. В узком кусочке улицы, оставшемся между плечами моих товарищей и краем тента, серые коробки домов уносились назад прежде, чем я успевал разобрать хоть пару букв на украшавших их табличках. Вдобавок наша куцая колонна несколько раз, - не иначе как с целью сбросить с "хвоста" дюжину-другую "синих" шпионов, - сворачивала с улиц, проскакивая сквозь какие-то дворы, и вновь возвращалась на улицы, двигаясь при этом чуть ли не в обратном направлении.

Через полчаса подобной езды я начал всерьез подозревать, что нас возят кругами, но тут в проеме мелькнула полускрытая маскировочными сетями громада памятника Главковерху, и ситуация с конечной точкой нашего путешествия стала более-менее ясна - Пресня.

Это подтвердилось уже через семь минут, когда наша автоколонна остановилась, выстроившись напротив безликого складообразного здания военной постройки - одного из нескольких десятков выросших на месте снесенного бомбами 7-й эскадры квартала. Именно ему, как объяснил заменивший здесь юного прапорщика штабс-капитан с рваным шрамом поперек левой щеки, и предстояло стать нашим домом на ближайшие дни, дальнейшее же "сообщат по мере необходимости". Сейчас же... сдайте-ка, господа, оружие... да-да, офицеры тоже. Не беспокойтесь, оно будет вам обязательно возвращено в целости и сохранности - но пока вам придется с ним расстаться, ибо "порядок быть должон".

Изнутри здание и в самом деле оказалось бывшим складом, переделанным - увы, как обычно на Святой Руси наскоро и небрежно, - под казарму посредством установки нар. Правда, в отличие от давешних вагонных, эти нары были сколочены куда аккуратнее и основательнее. Более того, они оказались даже выкрашенными, но при этом вздымались в четыре яруса, каковой факт побудил меня осведомиться у вышедших нам навстречу старожилов - прилагаются ли к комплектам постельного белья парашюты или же меры предосторожности ограничиваются альпинистской страховкой?

Местные обитатели - в основном, как я понял, здесь находились выздоравливающие из московских госпиталей, хотя встречались и исключения вроде оккупировавшей дальний правый угол группки юнкеров-алексеевцев, - так вот, местные обитатели, отсмеявшись, сообщили, что заявки, правда, не на парашют, а на батуты для натягивания между рядами они подавали старшему по казарме уже пять раз. И ни на одну из них ответа пока не воспоследовало. Пока же они попросту ограничиваются заселением нижних ярусов, приберегая верхние места для горнострелковой части, прибытие которой ожидается со дня на день. Этим козлотурам в привычку карабкаться без всяких вспомогательных средств и не на такую высоту - да и к падениям они поустойчивее. А если серьезно и без нецензурных выражений - да, "летают" с удручающей регулярностью... пока, слава богу, обошлось без жертв, но в сухом остатке две сломанные ноги, рука и сотрясение мозга. Правда, относительно последнего эпизода многие выражали сомнение в существовании оной субстанции в черепе пострадавшего, ибо полет он совершил не спросонья, как остальные, а среди бела дня, вообразив себя спутником Тарзана с соответствующими образу ужимками, воплями, биением в грудь и прыжками.

К счастью, восстанавливать в памяти изрядно подзабытые навыки скалолазания мне не пришлось. Для офицеров роты была выделена крохотная комнатушка на втором этаже, и штабс-капитан Овечкин любезно распространил на меня привилегию пользования сим помещением. Основное достоинство этой привилегии, как разъяснили мне те же старожилы, заключалось не столько в том, что с устланного газетами пола упасть куда-то крайне затруднительно, а в сопутствующем праве на пользование расположенными на том же втором этаже удобствами, как то: туалетом и - чудо! чудо! - душевой кабинкой. Причем в последней, по слухам, даже периодически появлялась горячая вода, - но, к сожалению, предсказать это событие не брались и самые оптимистичные последователи Кассандры и мсье Нотр-Дама1.

1 Де Нотр-Дам - настоящая фамилия французского средневекового врача, поэта и астролога, более известного как Нострадамус.

Для обитателей же первого этажа подобный список удобств исчерпывался лишь сортиром, который к тому же, как не замедлили поведать нам, был отнюдь не рассчитан своими создателями на столь большое количество страждущих посетителей. И, несмотря на постоянные усилия дежурных, часто выходил из строя с соответствующими последствиями.

Впрочем, устраивать круглосуточное дежурство с целью не упустить момент появления в ржавом кране слегка подогретой струйки не понадобилось. Дав полчаса на "освоение", нас, в смысле всех новоприбывших, выстроили внизу и "организованной толпой", как не преминул ехидно отметить Волконский, погнали "на обработку".

Это мероприятие, как выяснилось, включало в себя не только санитарную часть, но другие, более приятные моменты. Как то: баня, после нее выдача новой, действительно новой, по-особому вкусно хрустящей формы и, что было совсем уж неожиданно, жалованья. Причем, как оказалось, это были вовсе не недополученные нами за последние два месяца "фронтовые", как первоначально предположил я, увидев содержимое графы "сумма прописью", а всего лишь двухнедельный аванс "тыловых". Никогда бы не подумал, что в должности ротного фельдшера смогу расписаться за полуторагодовой оклад генштабовского полковника... а вот поди ж ты!

"Фронтовые", к слову сказать, также обещались в ближайшее время - как только поступят сведения от канцелярий наших бывших частей. Как же, как же... расторопность сидящих или, вернее сказать, окопавшихся там господ была ведома нам отнюдь не понаслышке... ну да бог им судья!

Следующие дни мы отсыпались, а в перерывах между сим благостным занятием наслаждались относительно пристойной - в кои-то веки! - едой в офицерской столовой в здании напротив и чтением газет четырехмесячной давности, в пять-шесть слоев устилавших пол нашего обиталища.

Удивительно, кстати, до чего сужается круг интересов человека в окопах! Там, на фронте, нас интересовали главным образом сведения о частях противника перед нами, да наличие соседей на флангах. И лишь самых любознательных - обстановка на других фронтах. Все же, что происходило за пределами нашей бывшей родины, вызывало примерно столько же интереса, сколь и новости о колебаниях уровня воды в марсианских каналах. Этому, правда, в немалой степени способствовало то, что уровень достоверности заграничных известий примерно соответствовал упомянутым мной "астрономическим слухам". Пример: в один из январских дней мы поймали две французские станции, вещавшие буквально на соседних волнах, одна выступала от имени "фронта Освобождения Франции", вторая же служила рупором неким "Бригадам Ноль". А пикантности в ситуацию добавляло то, что обе утверждали, что ведут вещание из Парижа.

Я, помнится, заявил тогда, что склонен больше поверить "бригадам" - несмотря на дурацкое название, их сигнал явно был мощнее, четче, и вполне мог исходить с творения господина Эйфеля. И, как выясняется сейчас, не ошибся - до середины февраля левацкие "Бригады Ноль" действительно контролировали большую часть Парижа, пока не были выбиты подошедшими бронечастями... герцогства Бургундского! Сюр, да и только...

Впрочем, на фоне остальных мировых известий независимое герцогство Бургундское выглядело еще вполне естественно. Чем, в конце концов, бургундцы хуже тех же шотландцев и ирландцев?

Страницей дальше Объединенные Швейцарские Кантоны деловито выбивали непонятно как оказавшуюся на их территории Венгерскую Социалистическую Армию. На Трафальгарской площади был публично казнен бывший лорд-спикер парламента, еще двадцать пять пэров вместе с семьями, как сообщалось, томились в подвалах Тауэра. Остальные, видимо, успели своевременно отчалить от ставших столь негостеприимными берегов Туманного Альбиона. Мальта подверглась пиратскому нападению бывшего австрийского линкора "Императрица Мария-Терезия", - обстреляна Ла-Валетта, семнадцать человек убито, более сорока ранено. После первых залпов с линкора многократно передавали требование о выплате контрибуций, угрожая в случае невыполнения стереть город с лица земли огнем главного калибра, но, ввиду того, что все должностные лица вместе с большей частью населения бежали из города, в переговоры так никто не вступил. В итоге пиратам пришлось ограничиться высылкой шлюпочного десанта и банальным грабежом прилегающих к порту кварталов.

Не менее интенсивно стреляли и в западном полушарии - в ходе четырехдневных боев под Далласом техасская милиция вместе с подошедшими из Арканзаса добровольческими полками Беннингтона и Джонсона разгромила вторгшиеся на их территорию части мексиканской армии, но разбитые мексиканцы все же сумели закрепиться на рубеже Колорадо. Так же, пользуясь отсутствием у независимого Техаса чего-либо даже отдаленно похожего на флот, гвардейцы суперкоманданте Бенитоса продолжают удерживать Хьюстон.

Миссури и Миссисипи по-прежнему несудоходны, количество донных мин в этих реках продолжает увеличиваться. Конгресс профсоюзов переехал из Детройта в Чикаго, поближе к линии фронта, надо полагать, вслед за своими победоносными войсками, ибо танки Ван-Клифа заняли Сент-Луис и сейчас ведут бои на подступах к Нэшвиллю. И, напоследок, дабы окончательно утвердить читателя в мысли, что свихнувшийся мир пока еще вовсе не намерен успокаиваться: Республика Тасмания провозгласила свой остров независимым - не от почившей уже Великобритании, разумеется , а от Демократической Конфедерации Австралии.

Комментарий под сим заголовком был пропечатан исключительно мелким шрифтом. Но все же я сумел разобрать, что, оказывается, господа, - или товарищи или кукарачи, это уж как им будет угодно! - тасманийцы вовсе не столь уж глупы, как это можно решить при взгляде на карту. Ибо флот свежепровозглашенной республики числит в своем составе линейный крейсер "Девоншир", тогда как ВМС Австралии ныне могут похвалиться всего лишь двумя устарелыми легкими крейсерами.

Конечно, чтение газет, пусть даже столь увлекательное, не являлось пределом наших мечтаний. Раскинувшийся вокруг город мог бы предложить куда больший перечень по части способов времяпрепровождения, но вот незадача - квартал, в котором находилась наша складоказарма, вкупе с соседним был старательно отгорожен от остальной Москвы тремя рядами "спиралей Бруно", вдоль периметра которых стратегически расположились полдюжины бронеавто "Остин-Путиловец-117". Безнадежно устаревшие задолго до войны, они тем не менее вполне успешно справлялись с ролью пулеметных вышек.

Для желающих уйти в "свободный полет" и не обладающих при этом талантами героя господина Уэллса оставалась таким образом лишь канализация. Не поручусь за расквартированных в соседних складоказармах, но всем находящимся в нашей, полагаю, было вполне достаточно ароматов, которые они получали при каждом очередном засорении, а происходили сии печальные события с воистину удручающей регулярностью, чтобы подобная идея даже и не пыталась возникнуть у самых отпетых "вольных летунов".

Интересно... особенно с учетом того, что в этом "концлагере городского типа", по определению Николая, официально поименованном Особым Сектором, уже собралось примерно три тысячи человек, и каждый день знакомые нам дровяные "Форд-Владимиры" доставляли все новые и новые партии "арестантов". Три тысячи - смешная, в общем-то, цифра по сравнению с миллионными армиями Великой войны, едва дотягивает до полка довоенного формирования. Но в условиях нашего дурацкого бардака, именуемого войной Гражданской, она (цифра) таковой быть перестает. В конце концов в начале своего пути вся наша доблестная Армия Возрождения России не дотягивала и до полусотни тыщ активных штыков. Сейчас, правда, если верить все тем же извлекаемым из-под наших тощих матрасов газетам, она разбухла аж до ста двадцати, но верить ли? Вопрос, достойный принца датского - ведь в синих штабах эти газеты наверняка изучают с ничуть не менее пристальным вниманием...

Если же вдобавок учесть, что эти три тысячи на девять десятых - обстрелянные фронтовики, а на оставшуюся, юнкерскую одну десятую - тоже далеко не наспех отмобилизованная шваль, картина начинает вырисовываться презабавная весьма.

С детства я любил решать всяческие головоломки, логические загадки, а также маяться сборкой новомодных тогда заморских puzzles. Порой мне кажется, что именно эта страсть и привела меня в стены Академии Генштаба, ибо здесь можно было получить право решать самые сложные задачи, часто в условиях жесточайшего цейтнота и почти всегда с неполным условием.

В данном случае меня никто никуда не торопил, да и, собственно, ничего и не требовал. Заняться же гаданием по кофейной гуще меня побудила исключительно скука, да вялое желание проверить, сохранилась ли под макушкой хоть какая-нибудь подвижность извилин.

Для начала я еще раз методично обошел все соседние "бараки облегченного режима", в каждом затевая случайный, ни о чем вроде бы разговор и старательно фиксируя в памяти ответы обитателей на три вопроса: кто, когда и откуда?

Ответы, понятное дело, блистали разнообразием, но кое-какую общую для всех тенденцию я начал улавливать уже к четвертому казармоскладу. Конкретно: все находящиеся в Особом Секторе бывшие раненые до госпиталя воевали на Западном фронте, все подлежащие переформированию части были отозваны с того же Западного и, наконец, все они оказались здесь самое раннее в начале месяца, то есть три недели назад. До этого срока, насколько мне удалось узнать, о подобных мероприятиях никто ничего не слышал... что, впрочем, может быть показателем не столько отсутствия оных, сколько хорошего уровня обеспечивающей их проведение секретности.

Далее... из всех родов войск в Секторе была представлена лишь пехота с оч-чень незначительным вкраплением артиллерии. Понятно, что и "в общем по армии" на каждого танкиста или летчика приходится не один десяток представителей "махры", но все же... Кроме того, удельный вес бронечастей в АВР изначально был достаточно велик. Здесь же получается какое-то ну очень легкопехотное подразделение - если предположить, что находящихся здесь планируют объединить в одну часть.

Легкопехотное... кстати, обещанные горнострелки действительно прибыли в нашу сараеказарму, но рассаживаться исключительно по верхним нарам, как и следовало ожидать, не пожелали. До мордобоя, к счастью, не дошло, дело удалось уладить миром... а вспомнил я о них сейчас потому, что сам факт их наличия тоже позволял строить кое-какие догадки - вышеупомянутая горнострелковая рота была единственным подразделением, не выведенным на отдых или переформирование, а снятым непосредственно с фронта. Причем не с Западного, а с Восточного.

Люблю исключения - они почти всегда куда любопытнее правил.

Ближайшими к линии фронта горами являлся Уральский хребет. Ближайшими - однако я сильно сомневался, что для преодоления Среднеуралья необходима особая горная подготовка. Кроме того, последние новости, которые нам довелось слышать еще на фронте, уже сообщали о выходе передовых отрядов Куницына к Екатеринбургу - так что там вполне обходились без нас, боеспособность частей Верховного Президента после зимнего разгрома выражалась, похоже, величиной отрицательной.

Следующими в списке значились Карпаты - однако, даже если вынести за скобки поляков, конвентовцев и Линдемана вместе взятых, я все равно не мог придумать осмысленной цели для подобного наступления.

А вот Кавказ - помечтать о нем было бы весьма и весьма занимательно.

Правда, между нами и Кавказом также маячили отнюдь не малочисленные синие части - войска так называемой Южной Конфедерации, реально представлявшей собой довольно неустойчивый конгломерат из "независимых" государств, в одночасье, словно грибы после дождя, расплодившихся на Кавказе и в Закавказье. Неустойчивость эта весьма ясно проявилась в ходе зимней кампании, когда вместо сокрушительного удаpa по тылам группы Борейко РевЮгСовет плотно "завяз" на Дону и Кубани и сумел организовать лишь вялое подобие наступления в направлении Москвы. Задействовав для этого только полторы дивизии из семи имевшихся в его распоряжении и наступая практически в пустоту, ибо почти все мало-мальски боеспособные части были отвлечены сибирскими армиями Верховного, они за полтора месяца с трудом преодолели расстояние от Корниловска до Воронежа. Под которым наконец натолкнулись на хлипкую линию обороны, сымпровизированную местным командованием АВР буквально из ничего. В разыгравшемся двухнедельном сражении соц-нацики, имея минимум трехкратное превосходство, получили по рогам, насовершав при этом ошибок, достойных даже не командира взвода, а, скорее, детей из песочницы. И не откатились обратно до Корниловска лишь потому, что преследовать их было нечем совершенно, остатки наших воронежских частей с трудом справлялись с охраной захваченных пленных. По слухам, часть этих пленных угодила в наши маршевые роты еще во время боев.

Предположим, кто-то очень умный или по крайней мере считающий себя таковым, в генштабе АВР решил обратить свой высокий взор в сторону Кавказских гор. Спрашивается, что он может в связи с этим удумать? Загадка...

Люблю загадки.

Силы противника известны, хоть и весьма приблизительно. Группа Ростовского направления: отряд Михалкова, Морская дивизия - под сим громким наименованием скрываются остатки матросских частей Азовской флотилии после того, как их командование, чего-то не поделив с Малороссийским Конвентом, переметнулось под столь же синие, но все-таки немного иные флаги. 19-я дивизия - на самом деле бывший 19-й полк Турецкого фронта, которому добавлена "сборная солянка" из отрядов горцев, в основном чеченцев и дагестанцев. 4-я танковая армия: 4-я танковая дивизия, 27-я моторизованная дивизия, 17-я стрелковая бригада, 49-я специальная бригада - прозаические каратели, вместе с Кубанским корпусом усмиряющие недовольных казаков. Танковая армия! Звучит, конечно, жутковато. Но если отрешиться от мерок Великой войны и взглянуть на нее попристальнее, черт оказывается вовсе не так страшен, каким малюет себя на знамени: десять тысяч штыков, чуть меньше сотни танков... Тоже, конечно, сила, но поджилки трясутся куда меньше.

Корниловская группа: с ней посложнее. Тут и азербайджанская дивизия и грузинская, и здесь же еще три-четыре синие дивизии, номеров которых сейчас не помню...одна, кажется, 11-я... всего двадцать - двадцать пять тысяч штыков. Танков у них, правда, много быть не должно - почти все их танки остались ржаветь в заснеженных полях под Воронежем.

Еще где-то там же маячит, как водяной из омута, 5-я танковая армия, бывшая 69-я резервная бригада, но вот какую часть своей техники они сумели сохранить, сие ведомо лишь Аллаху. Ну и наверняка наличествует какой-никакой резерв... можно даже попытаться угадать, что он расположился в районе Астрахани.

В сумме имеем пятьдесят-шестьдесят тысяч штыков И две с половиной-три сотни танков - то, что уже сейчас наличествует по эту сторону Кавказского хребта.

Что РевЮгСовет может при нужде выцарапать с той стороны гор - тайна сия покрыта мраком. Рискну предположить, не так уж мало, ибо оставлено было там почти все имущество Турецкого фронта. Вдобавок те же султанские турки, отрезанные мятежными арабами от персидской нефти, охотно покупают нефть каспийскую - и чем-то за нее при этом расплачиваются. Например - техникой, оставшейся от их любимого Эйдельман-паши или хотя бы трофейной английской. Конечно, и контроль синих над Закавказьем не столь уж безоговорочный. Правильнее сказать, что тамошняя обстановка весьма напоминает слоеный пирог, но вот закладываться на это всерьез при стратегическом планировании... моветон-с.

А противопоставить этой массе мы, то есть АВР, реально можем лишь то, что удастся "с мясом" выдрать из 2-го корпуса Борейко ценой, понятное дело, прекращения наступления на Востоке. Бог с ним, оно и без того давно уже перешло в фазу затухания и со дня на день остановилось бы само собой, из-за элементарной растянутости коммуникаций и измотанности частей. Составить это может... будем оптимистами и предположим, что наши газеты врут, но врут не очень... не более сорока тысяч штыков и двух сотен танков. Если перейти из оптимистов в фантазеры, можно приплюсовать сюда мифический резерв генштаба АВР - еще десять тысяч. И это - все!

Гипотетически рассуждая, соотношение не столь уж трагичное - в начале Смуты бывало и куда похуже. Но и АВР уже не та, что прежде, - тех, лучших, кто поднимал мятеж, кто шел на штурм Петропавловки и Кремля, уже не вернуть. Части Борейко восемь месяцев не выходили из боев, люди и техника наверняка выдохлись до предела. Вдобавок они уже давно сидят на голодном пайке по горючему и боеприпасам. И - сильно подозреваю, что под их трехцветными знаменами сейчас собралось уже немало бывших синих или просто мобилизованных, а устойчивость этой публики прямо пропорциональна боевой обстановке. Бывали уже... прецеденты,

Резерв же... те три тысячи, что собраны сейчас в нашем Особом Секторе, - это результат "грабежа" всего Западного фронта, "грабежа", который, подозреваю, вскоре еще аукнется, и аукнется хорошо. Что где-то в кармане у генштаба чертом в табакерке притаились еще семь таких же - не верю! Вот в наскоро отмобилизованное пушечное мясо поверю, даже в семнадцать, только цена ему - послужить смазкой для гусениц в первом же бою! И никак иначе!

Я мучил свою несчастную голову еще добрых два часа, прикидывая так и эдак, кидая левой рукой воображаемые дивизии в глубокий прорыв - и тут же прихлопывая их ничуть не менее воображаемыми резервами правой. И пришел к выводу, что никакого адекватного плана наступления, могущего гарантировать АВР хотя бы процентов тридцать успеха, лично я придумать не в состоянии.

Занятно, весьма занятно... дураком и тупицей я себя не числил, по крайней мере, до сего дня. Но кто-то же собирает нас в этом "концлагере городского типа" и, наверное, все-таки не затем, чтобы в один прекрасный день погрузить в "крылатые сосиски" 3-й военно-транспортной авиадивизии и с пяти тысяч метров вывалить на Баку? Нет? А вот лично мне иного, более разумного объяснения нашей загадочной "легкопехотной" кампании в голову не приходило!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Торопливость губит человека - не помню уж, кто впервые высказал сию мудрую сентенцию, но прав он был, как говорится, на все сто.

Кажется, это были какие-то древние китайцы, чьи мудрецы любили выдавать подобные изречения, предварительно помедитировав лет десять, дабы достигнуть окончательного совершенства и отточенности формулировки.

Честно говоря, римляне мне все же как-то ближе... но в этот раз китайцы оказались правее.

Утром следующего дня штабс-капитана Овечкина - равно как и всех командиров расквартированных в нашем казармоскладе подразделений вызвали к коменданту. Вернулся Игорь от него через полчаса весьма задумчивый, и, отозвав меня в сторону, тихо осведомился, не пожелаю ли я составить ему компанию на некоем собрании, которое, как он подозревает, будет мне крайне небезынтересно.

Я, естественно, согласился. Правда, увидев заполненный офицерами зал, в котором и поручиков-то было хорошо если два-три из более чем сотни собравшихся, едва не решил забрать свое согласие обратно. Однако Игорь, правильно истолковав мое замешательство, хоть и не подозревая об истинных причинах оного, заверил меня, что мое нахождение здесь будет вполне законным. Ибо в приказе, где было сказано о его, как командира отдельной части, праве взять сопровождающего, ни единым словом не оговаривалось, что тот непременно должен быть офицером. Так что я остался. Правда, недоуменные взгляды, заработанные в процессе заполнения мест, заставили меня остро посочувствовать всем белым воронам.

И все-таки... все-таки... обведя взглядом собравшихся, я вдруг с кристальной четкостью осознал, насколько помолодел за последний год наш офицерский корпус. Разумеется, талантливую молодежь старались продвигать и до войны, знаменитая фраза Главковерха в ответ на упрек кого-то из сподвижников: "Мы свою войну уже проиграли!" была практически негласным руководством к действию. Потом, когда началась уже наша война, расти в чинах стало еще проще, - для тех, кто ухитрялся уцелеть... но все же... Боже правый, какие они почти все молодые! Вот уж никогда бы не подумал, что на четвертом десятке буду чувствовать себя стариком.

Зал больше всего напоминал аудиторию университета. Только вместо дифференцированных по высоте парт наличествовали скамьи, стулья и столы. Выставленные от входа к дальней стене в перечисленном порядке, они, по-видимому, и должны были создать вышеупомянутый эффект разновысотности. Когда же минут через десять после нашего появления четверо пыхтящих юнкеров втащили в зал здоровенную черную учебную доску, сходство усилилось еще больше, становясь похожим на стойкое дежа-вю.

Вслед за доской в зал вошел, вернее, вкатился невысокий толстячок в мятой шинели... впрочем, под шинелью, от которой он почти сразу же с видимым облегчением избавился, оказались погоны, отнюдь не обделенные золотым шитьем!

Отрекомендовался толстячок генерал-полковником Ревишиным, занимающим должность замначоперодюжнапра... по крайней мере так эта скороговорка выглядела в его исполнении для меня. По-видимому, у большинства присутствующих в зале возникли аналогичные проблемы, - и один майор даже нашел в себе силы и отвагу выдавить вопросительно: "простите?".

При замедленном повторе загадочная должность оказалась всего-навсего заместителем начальника оперативного отдела Южного направления. Зал слегка оживился: до сего дня, насколько нам было известно, командование АВР вполне обходилось Западом и Востоком. Оживился и я, припомнив кое-какие из своих вчерашних построений, протер на всякий случай глаза и приготовился внимать.

Для начала генерал-полковник кратко перечислил все имеющиеся на Южном направлении части противника, почти дословно повторив при этом мои вчерашние рассуждения - разве что состав Корниловской группы назвал точнее: азербайджанцы, грузины, 11-я стрелковая, 14-я мотопехотная, дивизия Битцева и остатки наступавших на Воронеж частей, сведенные во 2-ю ударную бригаду. Общая численность - двадцать две с половиной тысячи, танков не более трех десятков - как я и предполагал. Приятно все же иногда ощутить себя умным, проницательным человеком.

Что же касается сил, выделенных генштабом АВР для наступления на Юге, то их основу составят подразделения из корпуса Анатолия Алексеевича Борейко: 1-я, 2-я и 4-я мехдивизии. Также свою лепту внесет флот... да-да, господа, не удивляйтесь, вы не ослышались - уже сейчас малые корабли Балтфлота и Онежской флотилии перебрасываются на Волгу. Мы надеемся, что их появление там окажется для противника весьма неприятным сюрпризом.

Мне сразу же очень захотелось напомнить докладчику, каким неприятным сюрпризом оказалась для нашей Днепровской флотилии способность танков, а главное, авиации топить все, что плавает по реке и при этом не похоже на щепки. А ведь на Днепре были и тяжелые монстры... сквозь систему же каналов, насколько я помнил, вряд ли удастся протащить чего-то существенно большее, нежели сторожевики типа "Тайфун", да и те, наверное, придется максимально облегчать для подобной эскапады.

Главной же ударной силой, продолжил Ревишин, согласно замыслу командования АВР, станет вновь образуемый 3-й десантно-штурмовой корпус. То есть - на этом месте господин генерал-полковник сделал эффектную паузу, - вы, господа, те, кто присутствует сейчас в этом зале! Касательно же того, как именно предстоит сие осуществить, вам через несколько минут подробно объяснит будущий командир корпуса, генерал-майор... а вот, кстати, и он!

Все дружно начали привставать, пытаясь получше разглядеть вошедшего. Лет тридцати пяти, высокий, с вытянутым лицом типичного английского лорда, он выхватил из поспешно протянутой адъютантом коробки два куска цветного мела и, не говоря ни слова, стремительно заскрипел ими по доске.

Я не просто скривился - меня даже хватило на тихий, но очень эффектный мучительный стон, за который я был вознагражден парой негодующих взглядов и полудюжиной понимающих. Однако дело было вовсе не в идиосинкразии к издаваемому мелками скрипу - хотя я и в самом деле терпеть не могу подобных звуков.

Дело было са-авсем в другом.

Этого человека я знал, и знал хорошо.

Дмитрий Синев, или, как называли его за глаза, разумеется, мои однокурсники, полковник Димочка, был, без сомнения, одним из самых талантливых тактиков, которых я когда-либо видел, но, с другой стороны, этот нервный, порывистый брюнет был также и одним из самых безоглядных авантюристов на моей памяти. И если в бытность его полковником эти порывы кое-как сдерживались вышестоящим командованием, то теперь, обретя вместе с погонами генерал-майора долгожданную самостоятельность, Димочка способен на многое... ох, на многое.

Я настолько погрузился в собственные воспоминания, что мне потребовалось серьезное усилие, дабы прервать их поток и сосредоточиться на происходящем у доски.

Теоретически схема операции, звучно поименованной - как явствовало из жирно подчеркнутой надписи - "Молот и наковальня", казалась весьма изящной и многообещающей. Высаживаемый с аэровагонов десант закрепляется на высотах в оперативном тылу противника, после чего последний начинает организованный, - или не очень, - драп и в процессе оного попадает под удар перешедших в наступление танков и мотопехоты. З-замечательно.

Оглядевшись, я увидел, что лица почти всех находящихся в зале офицеров светятся таким щенячьим энтузиазмом, что мне стало попросту стыдно. Поэтому, когда Димочка закончил изложение своего великого плана и поинтересовался мнением присутствующих, я, напрочь забыв о своем желании сидеть тише мыши и не высовываться ни под каким видом, вскинул руку, словно жаждущий вожделенной пятерки двоечник. И, разумеется, был вызван первым!

Собственно, у меня было всего два вопроса к автору шедевра... плюс надежда, что за прошедшие с момента нашей последней встречи три с половиной года я изменился достаточно сильно, дабы не быть опознанным своим, пусть и крайне мимолетно, но все же знакомым. В конце концов, я-то был всего лишь рядовым слушателем, а не восходящей звездой кафедры Академии.

Primo, я осведомился, известно ли его превосходительству о том, что несколько лет назад схожую до боли тактику под названием "вертикальный охват" попытались применить господа британцы на Африканском фронте. А если известно, то знает ли господин генерал-майор, чем эта попытка закончилась?

Улыбавшийся до этого мига Димочка враз посерьезнел и, вежливо прокашлявшись, признался, что да, разумеется, знает. Из двух зон высадки, намеченных англичанами, одна пришлась как раз на расположение танковой дивизии, переброску которой на данный участок фронта британская разведка позорнейшим образом прошляпила. В результате большая часть парашютистов из первой бригады погибла еще в воздухе, после того, как опомнившиеся от подобной наглости кайзеровские танкисты задрали кверху стволы зенитных пулеметов. А затем эта же дивизия, после короткого марш-броска, раскатала не успевших толком закрепиться десантников из второй бригады в тонкий блин - задолго до того, как "кромвели" и "кометы" сэра Александера сумели продавить немецкий фронт на сколь-нибудь значимую глубину.

Secundo же, я заметил, что изображенные им красно-синие овалы выглядят очень красиво. Но все же они не совсем верно отражают наличествующее на данный момент соотношение сил - для вящей правдоподобности синий овал необходимо было бы изобразить вчетверо большим. В переводе же с языка Пифагора это означает, что мы собираемся еще больше раздробить наши и без того невеликие силы. Противник же получает замечательную возможность изничтожить оные силы по частям, благо его вполне хватит на то, чтобы стереть в порошок "наковальню", одновременно с успехом отбивая стучащий по его обороне "молот". Это если командование синих решит последовать нашему примеру и также разделит имеющиеся у него силы. А оно запросто может и не делать этого, попросту проигнорировав горсточку окопавшихся где-то позади десантников, и заняться ими, лишь закончив выбивать наши бронечасти. Говоря еще проще - с чего он взял, что синие побегут?

Разумеется, такой наглости мне простить не могли. Не меньше десяти человек повскакивали на ноги, гневно вопрошая о том, кто вообще позволил присутствовать на столь важном совещании штатской штафирке с фельдшерскими нашивками, не говоря уже о том, чтобы давать оной штафирке высказывать свои дилетантские -читай, дурацкие - мысли.

Я приготовился облаять их соответствующим образом, но в этот момент рядом со мной встал Игорь, который твердым голосом заявил, что это он привел с собой кандидата в прапорщики - вот так новость! - Берегового. И что если высказанные оным кандидатом в прапорщики мысли кажутся присутствующим дилетантскими, то он, штабс-капитан Овечкин, охотно признает себя таким же дилетантом, потому как ему тоже хотелось бы услышать ответ на поставленный мной вопрос.

Возмущенные господа офицеры начали было разевать рты для второго залпа, долженствующего окончательно смести с лица земли меня вместе с моим защитником, однако им неожиданно помешал не кто иной, как сам Димочка, примирительно заявив, что ему, так же как и штабс-капитану, поставленные мною вопросы отнюдь не кажутся дилетантскими, наоборот, схожие мысли возникали у него в течение всей подготовки плана. Заставив таком образом половину аудитории замереть с отвисшими челюстями, генерал-майор неожиданно сменил тему и осведомился у меня: не прихожусь ли я каким-либо родственником его хорошему другу - еще одна потрясающая новость! - подполковнику Сергею Береговому, о котором он уже более полутора лет не получал никаких известий.

Опустив глаза, я сухо отозвался, что единственным известием, которое он мог бы получить о моем младшем брате, могло быть известие о его смерти.

Димочка, чуть смутившись, выдержал короткую, секунд в двадцать, паузу, а затем вновь окрепшим голосом принялся разъяснять вторую, скрытую сущность своего великого плана.

Для начала он поинтересовался, все ли из присутствующих помнят о так называемом Прорыве Мюллера? С разных концов аудитории донеслись утвердительные угугуки, однако генерал-майор счел за благо их проигнорировать и еще раз изложил господам офицерам подробности того злосчастного сражения: одна-единственная ушедшая в оперативный прорыв панцеринфантерная дивизия Мюллера настолько затерроризировала командование фронта своими шныряющими, казалось, повсюду мотоциклетными разведдрзорами, что у штаба создалось полное впечатление присутствия в нашем тылу чуть ли не всей группы Мантойфеля. И, если бы не удар под основание клина, четко проведенный корпусом Вяземского, единственного, наверное, генерала на всем фронте, сумевшего правильно оценить обстановку, последствия могли бы быть... вплоть до самых разнообразных.

Именно подобный полуслучайный, в общем-то, трюк и собирался теперь провернуть Димочка. Правда, на качественно новом уровне - сочетание десантных частей с аэровагонами и ударными турбокоптерами должны были сделать первые не просто мобильными подразделениями, а так сказать, аэромобильными. Соответственно основной задачей десанта становилось не сидение поперек одной, пусть и стратегически важной, дороги, а обеспечение деятельности аэродрома подскока для вышеупомянутых ударных эскадрилий. Обеих - как в том грустном анекдоте про аргентинские, кажется, ВВС. Эти две, получившие возможность действовать во вражеском тылу на полный боевой радиус, эскадрильи и должны были стать той самой непереносимой занозой в заднице синих, а заодно и компенсировать недостающую десанту огневую силу. Короче, Синев просто-напросто задался целью перефразировать известную формулу кайзеровского Генштаба до уровня - наступление есть перенесение действия авиации вперед!

Еще одна великолепная теоретическая идея. На практике же она означала, что судьба операции будет поставлена в зависимость от немногочисленных ударных турбокоптеров, их пилотов и - даже в большей степени - нескольких десятков аэровагонов, обязанных кровь из носу обеспечить постоянный воздушный мост между нашим и вражеским тылом. Последний пункт казался мне особо тревожным. Даже вынося за скобки возможные технические накладки, к которым, вообще-то говоря, аэровагоны склонны ничуть не меньше любой другой новейшей, - читай, сырой, сложной и капризной, - техники, ничего нельзя было поделать с тем явлением, что груженный, а грузить их наверняка будут, что называется, "под завязку", аэровагон, как правило, представляет из себя большую, низколетящую, маломаневренную и чертовски уязвимую цель. Разумеется, маршрут будет проложен "в обход", но этот самый обход нельзя тянуть в сторону до бесконечности - и, кроме того, конечный пункт назначения все равно будет известен противнику не хуже их собственного почтового адреса.

Это было самое веское из возникших у меня после Димочкиной речи возражений, плюс еще кое-что набежало по мелочам. Но вслух я произносить ничего не стал, потому что внезапно с кристальной четкостью осознал простую истину - все уже решено!

Дальнейшую лекцию я слушал вполуха. Слово вновь взял генерал-полковник Ревишин, который, размашисто тыкая указкой в придерживаемую двумя юнкерами карту, бодро рассказывал, как именно будут направлены наши удары, куда побегут под их действием части РевЮгСовета, на каком рубеже они будут разбиты окончательно... после чего мы триумфально спускаемся вниз по Волге до самой Астрахани. А следующим номером программы был уже рассказ о падении Баку под мощью нашего тройного, - с воздуха, с моря и с земли! - удара. Последнюю, наземную компоненту оного, по словам Ревишина, должны будут обеспечить союзные армянские ополченческие дружины. Идея правдоподобная - армяне действительно союзны нам, АВР, в том смысле, что своих соседей: грузин, азербайджанцев, а главное, турок, они ненавидят куда больше. Проблема в том, что эти соседи отвечают им взаимностью - и соответственно максимум, на что наши потенциальные союзники сейчас способны, это защищать тот клочок бывшей Тифлисской губернии, который сохранился у них после зимних боев.

Еще мне очень хотелось спросить у Димочки, проводили ли они в ходе планирования этого наполеоновского похода какой-нибудь вероятностный анализ, - да хоть бы игральные кубики кидали, как это делал Одзава перед рейдом к Панаме! - или же просто постановили, что "действия противника не принимаются во внимание и не учитываются!"? Но, увы, это значило бы в тот же час расстаться с личиной простого ротного фельдшера, а к этому я готов не был. По крайней мере, пока.

* * *

Этим же вечером нам вернули оружие и, едва дождавшись, пока в колодцах московских улочек установится относительный сумрак, выстроили в колонну и скомандовали "вперед". "Вперед" по Ярославскому шоссе продлился четыре с половиной часа и закончился в бывшем бойскаутском лагере под Деникинском, встретившим нас посреди ночи весьма зловещим звоном. Понятия не имею, как санитарная инспекция разрешила сооружение оного заведения в столь неприятном месте - болотные миазмы ощущались в лагере вполне явственно, а уж комары... как образно выразился кто-то из нижних чинов: здоровые, как яблоки, хоботок - с соломинку, садятся и тянут из вен коктейльчик!

Лагерь этот явно был рассчитан на куда меньший наплыв желающих. По этой причине места в жилых корпусах достались лишь офицерам и унтерам - рядовой состав вынужден был довольствоваться палатками. Впрочем, летом сие не столь критично, как в остальные сезоны, а от прямокрылых вампиров выбитые окна также служили неважной защитой.

Лейтенант Волконский, разумеется, не преминул ехидно осведомиться у меня, какими соображениями могло руководствоваться командование, загоняя свою будущую элитную часть в этот кровососный рассадник, хотя, как ему доподлинно известно, - километрах в пятнадцати южнее находятся великолепные и абсолютно пустые казармы бывшей 1-й гвардейской дивизии? Покопавшись в памяти, одно соображение я для Николая выдал - лагерь, если мой личный гирокомпас не расстроился вконец, находился почти рядом с аэродромом имени Казакова, когда-то военным, а последние лет пятнадцать числившимся в ведении Добравиафлота. Построенный в начале двадцатых, этот аэродром вряд ли мог принимать современные боевые самолеты, а вот турбокоптеры на нем базироваться, пожалуй что и сумеют.

Забегая вперед, замечу, что я вновь оказался прав, но на аэродром нас повели во второй половине дня, с утра же началось самое интересное - процесс формирования, сиречь превращение нашей организованной толпы в более менее нормальную воинскую часть.

Не могу не отметить, что командование корпуса - уж не знаю, в Димочкину ли голову пришла сия замечательная мысль или в чью другую, - поступило достаточно разумно, решив не руководствоваться лозунгом господ социал-интернационалистов "...до основанья, а затем...", и стараясь, по мере возможного, интегрировать в штат уже имеющиеся структуры. Применительно к нам сие означало, что мы так и остались ротой, - но теперь получили право гордо именоваться: "2-я 2-го батальона 1-й десантной бригады 3-го десантно-штурмового корпуса". Первую роту составили наши старые знакомые - смоленцы, и их же капитан сделался нашим комбатом.

Заодно нас пополнили - двадцать человек, из которых шестеро были юнкерами тульского артучилища, долженствующими, по мысли командования, составить в будущем расчеты ротных пускачей. Волконский, конечно же, немедленно пробурчал, что лично он бы предпочел получить не юнкеров, а сами пускачи, причем не в каком-то там "будущем", а здесь и сейчас, а уж пострелять из них сумеет к сам. Впрочем, на последовавшее за его репликой предложение Марченко зачислить, - коли уж господа юнкера так не милы лейтенанту, - всех их скопом в первый взвод, Николай отозвался злобным рыком.

Наличие же в числе пополнения еще одного персонажа, а именно пожилого суетливого толстячка с фельдшерскими нашивками, изрядно удивило уже меня. Обратившись за разъяснениями к Игорю, я получил в качестве оных весьма занимательную новость, впрочем, если бы я не ухитрился, уйдя в думы о высокой стратегии, напрочь забыть вчерашнюю реплику штабс-капитана насчет кандидата в прапорщики, новость могла бы быть куда менее занимательной.

Итак, в ответ на мой недоуменный вопрос, с каких пор я перестал устраивать его в качестве ротного фельдшера, штабс-капитан Овечкин спокойно сообщил, что еще три недели назад подал в штаб полковника Леонтьева рапорт на представление вольноопределяющегося его роты Николая Берегового к первому офицерскому званию. Поскольку тот рапорт, по всей видимости, благополучно канул в недрах канцелярии его высокоблагородия, он не далее как полчаса назад - ибо раньше для сего действия отсутствовала возможность... в лице непосредственного начальства, которому можно было бы оное представление передать, - составил новый рапорт. А заодно он лично объяснил нашему новому комбату, капитану Ерофееву, ситуацию - и тот согласился, что будет куда проще уже сейчас назначить пока еще вольноопределяющегося Берегового на должность замкомроты, чем пытаться получить нового фельдшера в ходе наступления.

Вот так. Все, на что хватило меня в тот момент, - сказать Игорю, что я, разумеется, весьма удивлен и обрадован его верой в мои, кхм, офицерские способности, но... на будущее прошу все же заранее информировать меня о намерении предпринять какие-либо шаги в отношении моей скромной персоны. И прошу об этом не как старшего по званию, а как своего хорошего друга, каковым его пока не без оснований числю.

Овечкин улыбнулся и незамедлительно поклялся, что когда он соберется представлять меня к званию поручика, я всенепременно узнаю об этом первым. Мне не осталось ничего другого, как рассмеяться в ответ.

На самом деле это, наверное, был бы лучший момент для того, чтобы избавиться от маски. Я был почти готов к этому - полгода войны, как ни странно это звучит, послужили неплохой терапией. Тогда... помнящий удары прикладов и холод перемешанной с кровью осенней грязи, окончательно сломленный смертью Алешки и брата, я действительно не был подполковником, офицером. Куда там... такому офицеру я б и денщиком командовать не доверил!

Но... как объяснить это моим товарищам по оружию? Игорю... Николаю... флегматичному сибиряку... юному прапорщику... Для них я в одночасье стану почти дезертиром... и даже без "почти".

Иногда для того, чтобы просто посмотреть в глаза правде, требуется куда больше отваги, чем для поднятия залегшей под перекрестным пулеметным огнем цепи. И мне этой самой отваги не хватило.

Процесс первичного распределения продолжался до обеда, который, впрочем, не состоялся - было объявлено, что ввиду "острой военной необходимости" обед будет совмещен с ужином. После чего личному составу десантной бригады, - из предполагавшихся двенадцати сотен три четверти уже были расписаны по подразделениям, остальные же составляли пока аморфную массу "личного резерва комбрига", - приказали строиться с вещами. Равняйсь-смир-рна-налево-шагом-арш! И мы дружно замаршировали прочь, обмениваясь беззлобными, - или не очень, - шуточками с оставляемыми на съеденье комарам штурмовиками.

Вели нас, как оказалось, к вышеупомянутому мной аэродрому. Грустно - при ближайшем знакомстве выяснилось, что сей объект, когда-то удостоенный носить имя прославленного аса, пребывает в еще более запущенном состоянии, нежели мне представлялось: из трещин в бетонных плитах пробивалась далеко уже не трава, а кусты репейника в метр высотой, полдюжины ржавых ангаров чернели проломленными крышами, от забора осталось лишь несколько десятков полусгнивших кренящихся столбов. Лишь причальная вышка продолжала сохранять прямую осанку посреди этого оазиса тлена и запустения. Единственным же напоминанием об успехах человечества в освоении пятого океана служили два скелета учебных бипланов, сиротливо замерших на краю бывшей взлетной полосы.

Похоже, я был чересчур оптимистичен - садиться на это наследие былой славы могли разве что метеозонды. Однако... зачем-то же нас сюда привели, выстроили и прожаривают на солнце вот уже... да, вот уже сорок три минуты?

Загадка разрешилась быстро. Прямо за нашими спинами простуженно зачихал мотор, и на бетонку перед строем выехал потрепанный вездеходик "Снегирь", на заднем сиденье которого, придерживая ручной громкоговоритель, восседал не кто иной, как его превосходительство генерал-майор Димочка.

Приводить его речь дословно я не буду, - тем более что помпезно-патриотическую ее часть явно сочинял не он сам, а кто-то из его окружения.

Думаю, что распоряжение о подобном вступлении поступило откуда-то сверху, ибо зачитывал он его по бумажке, да и вообще, насколько мне известно, за самим Синевым склонности к подобным воодушевляющим speeches ранее также не наблюдалось. Димочка обычно относился к частям под своим командованием столь же спокойно, как и к изображавшим их фигуркам в штабной песочнице, сиречь модели местности: и те и другие были для него лишь элементами тактической мозаики, из которых он желал творить нравящиеся ему картинки.

Закончив зачитывать, и получив в ответ полагающееся по сценарию уря-уря, Димочка закурил, вновь поднял рупор и попросил командиров подразделений подойти вплотную к его машине. Таковых, считая вашего покорного слугу, набралось человек пятьдесят.

Без посредства "матюгалъной машинки" Синев изъяснялся не в пример приятнее, - спокойным тоном, почти не повышая голос, словно он зачитывал одну из своих академических лекций. И говорил только по делу.

Вчера на собрании он, как помнят присутствующие, изложил будущую тактику нашего корпуса "в общем". Сегодня же пришло время и для деталей.

Собравшиеся, заметил Димочка, наверняка обратили внимание, что в формируемой структуре десантной бригады отсутствует привычное промежуточное звено между батальонным и бригадным уровнем. Это вовсе не досадная оплошность, как мог бы решить кто-нибудь, и не временная недоработка - дело в том, что именно батальон будет основной тактической единицей в ходе будущих боев. Точнее, созданная на базе батальонов оперативная группа, в которую, помимо десанта, будет включено также звено ударных турбокоптеров и транспортное звено. Соответственно и тренировки, которые начнутся с сегодняшнего дня, в первую голову ориентированы на отработку взаимодействия внутри отдельной опергруппы, а также на подготовку к боедействиям в условиях автономности. Выражаясь проще, мы должны будем стать для придаваемых турболетчиков своими, как и они для нас. И в этих "своих" рамках научиться полагаться только на себя.

Во время лекции Димочка несколько раз украдкой - так ему казалось - косился на часы. Сопоставив этот жест с тем фактом, что, прежде чем выехать, его "Снегирь" сорок с лишним минут проторчал где-то за нашими спинами, я понял - его превосходительство генерал-майор кого-то или чего-то ждет и желает эффектно подгадать к оному прибытию конец беседы.

И ему это удалось. Как только он договорил последнюю фразу, мы все услышали наплывающий из-за леса протяжный тонкий вой. Впечатление было такое, словно оставленное нами около бойскаутского лагеря болото исторгло из своих недр одного гигантского, неимоверного сверхкомара, и сейчас сей монстр, судя по усиливающемуся звуку, направляется именно к нам.

Мы все напряженно вглядывались в полоску неба над верхушками елей, - и все равно, когда источник звука выплыл из-за деревьев, я в первый миг не поверил своим глазам.

Турбокоптеростроение, хоть и появилось по сравнению со своим старшим самолетным собратом буквально вчера, уже успело тем не менее выработать некий классический стиль для своих творений. Вернее, два стиля - вытянутый "стрекозиный" для ударных машин и бочкообразный первоначально, а ныне в основном квадратно-коробчатый для трудяг аэровагонов.

Увиденное же нами... это походило разве что на портовый кран... впрочем, нет, на него оно не было похоже также. Оно вообще ни на что не было похоже.

Второй дружный "ах", - первый был исторгнут самим появлением чудища, - прозвучал, когда летающий монстр приблизился и стало окончательно понятно, что глаза нас не обманывают: под вытянутой серо-зеленой тушей действительно был подвешен... танк!

До сего дня самые мощные турбокоптеры, о которых мне приходилось слышать, могли похвалиться подъемом пушки или среднего авто, класса димочкиного "Снегиря". Но танк... пусть даже легкий... мысль о подобном с ба-альшим трудом укладывалась в голове.

От избранного чудищем места посадки нас отделяла добрая сотня саженей, - не пришлось хвататься за фуражки. Теперь, когда это село, я, наконец, смог с приемлемой точностью оценить его габариты... чуть больше десяти метров в длину... невероятно!

Дождавшись, пока вой турбин спадет до мало-мальски переносимого уровня, явно наслаждавшийся произведенным эффектом Синев поведал нам, что сие чудо является представителем нового, невиданного доселе класса сверхтяжелых транспортных турбокоптеров и создано оно в конструкторском бюро профессора Ветлицкого. Разработка была практически завершена к моменту начала Смуты... потом всем резко стало не до того, однако профессор и его сотрудники не сдавались, сумев буквально в первые недели после Мятежа прорваться к самому Третьякову. И вот нынешней зимой были построены три первые машины, три "Титана", как нарек свое детище Константин Константинович. Насколько известно, аналогичных коптеров, способных поднять груз весом до пятнадцати тонн, - как например, этот танк типа "кенгуру"1, - в мире не существует.

1 Имеется в виду танк "Ке-ну", "легкий десятый", - согласно принятому в армии императорской Японии обозначению танков по типу и порядковому номеру модели.

Что неудивительно, ибо даже у нас первоначально, добавил, усмехаясь, Димочка, проект Ветлицкого проходил под шифром "майский жук".

Поскольку подавляющее большинство собравшихся вокруг генеральской машины явно не обладало достаточными познаниями, дабы оценить шутку Константина Константиновича, Синеву пришлось пояснять: ирония сего именования заключается в том факте, что согласно известным на сегодняшний день законам аэродинамики майский жук летать не может. Вообще. Однако ж, скотина эдакая, летает и весьма недурственно. Примерно так обстоит дело и с "Титаном" - теории, с помощью которой можно было бы рассчитать все требуемые для этого турбокоптера параметры, просто нет - но, как вы, господа, только что удостоверились - сам "Титан" есть и даже способен к полету. В чем некоторые из вас вскоре получат возможность убедиться лично.

Угол обзора у меня был не очень широк, но, думаю, в целом по группе процент лиц со следами явного испуга был не меньше, чем в доступном мне секторе - а именно восемь из десяти.

Это разглядел и Димочка, который поспешил успокоить господ офицеров, сообщив, что в транспортных контейнерах "Титанов" будут вывезены лишь причисленные к личному резерву комбрига, остальные же покинут аэродром немного более привычным способом - для чего командирам подразделений сейчас будут вручены соответствующие инструкции.

При ближайшем рассмотрении упомянутые инструкции оказались тонкой пачкой бумаги со смазанным машинописным текстом. Текст являл собой перечень рот, напротив каждой имелась непонятая буквенно-цифровая аббревиатура.

Впрочем, в данном случае я сумел развеять недоумение Овечкина и Ерофеева, ибо сталкивался с подобным шифром прежде - это был просто напросто тактический номер нашего будущего транспортного средства.

Несколькими минутами позже до нас и в самом деле донеслись уже более привычные, как и обещал Синев, звуки и, соответственно, появившиеся из-за леса машины были более знакомыми, по сравнению с "Титаном" можно даже сказать, старыми знакомыми. Аэровагоны Ю-19 "шершень", четыре маршевые турбины, грузовой отсек на тридцать десантников, может оснащаться пилонами для вооружения.

Один за другим они зависали над растрескавшимся бетоном, выпускали темные массивные стойки сдвоенных шасси, опускались и, не глуша турбины, а лишь уменьшая обороты, распахивали черное нутро грузовых кабин.

Кажется, Димочка решил устроить из процедуры посадки очередной зачет или, используя любимое им британское словечко, test. Что ж, могу с гордостью констатировать - наш батальон был если не первым, то уж два места в пятерке мы занимали точно.

Я летел первым рейсом, вместе с взводом Волконского и отделением из взвода Дейнеки.

Прежде мне не раз доводилось летать на аэровагонах - и, должен заметить, на старичке Ю-5, "летающем бочонке", я чувствовал себя не в пример комфортнее и спокойнее, нежели на машинах последних серий. У "пятерки", по крайней мере имелся ряд иллюминаторов вдоль корпуса. В последующих же сериях конструкторы сочли опцию обзора для пассажиров излишней, отчего солдатское именование "жужжащие гробы" приобрело еще более мрачный оттенок - и очень даже, на мой взгляд, напрасно. Когда за твоей спиной, разом отсекая тебя от мира, с лязгом захлопывается аппарель и ты остаешься в едва освещаемом единственной тусклой лампочкой помещении, стиснутый локтями, сапогами, прикладами и прочим инвентарем, и совсем рядом, отделенная только несколькими миллиметрами металла, заходится воем турбина, пол уходит из-под ног, кому-то уже "нездоровится", самых же непривычных и вовсе тянет ублажать бога стихии, - в данном случае, видимо, Эола, - а помещение это вдобавок и в самом деле напоминает формой гордость мастера Безенчука... в голову навязчиво лезут отнюдь не оптимистичные мысли.

Впрочем, в этот раз окончательно проникнуться пессимизмом мне не позволили. Через минуту после взлета дверь в пилотский отсек распахнулась, точнее попыталась сие проделать, попутно отшибив пару-тройку неосторожно прислоненных конечностей, и с трудом протиснувшаяся в образовавшуюся щель голова в шлеме осведомилась, насколько я сумел интерпретировать донесшиеся до моего уха сквозь вой двигателей звуки, о наличии поблизости кого-нибудь из офицеров.

Попытавшись отыскать взглядом Николая, - безуспешно, так как руководивший процессом загрузки лейтенант взошел на борт последним и сейчас был где-то очень позади, - я предложил шлему себя, как заместителя командира роты, и в качестве оного был допущен в пилотскую кабину.

Мы шли метрах в двухстах над зелеными верхушками, держась левее и чуть позади машины первой роты... пилот попытался что-то выкрикнуть, но, осознав бесполезность сего деяния, попросту ткнул перчаткой в верхнее остекление блистера - прищурившись, я разглядел чуть ниже пылающего диска тонкие черточки ударных "Скифов".

Маршрут же пока оставался загадкой, хотя сбоку от приборной доски виднелась распятая на держателе полетная карта. К сожалению, она была затянута пленкой, из-за которой я со своего места мог разглядеть только большой солнечный блик.

Пытаться докричаться до пилотов было бесполезно. Пришлось смотреть за борт, в надежде натолкнуться взглядом на какую-нибудь характерную примету, и таковая не замедлила сыскаться - справа, в километре, ярко полыхнул золотом купол. Насколько мне было известно, лишь одна церковка в ближнем Подмосковье могла похвалиться столь необычным силуэтом - ибо иных желающих последовать чудачествам "Болдинского Отшельника" попросту не сыскалось. Забавно... до войны десятки, если не сотни, исследователей творчества Есенина с пеной у рта ломали копья над вопросом, что же заставило поэта избрать местом своего затворничества именно эту, имеющую столь знаменитую в истории литературной России тезку, деревушку... запомнил потому, что Юлия также интересовалась сей темой, но быстро охладела, выдав напоследок вполне конфуцианскую сентенцию: трудно понять логику гениев, особенно когда они ею не руководствуются.

Мы бывали здесь с ней... катались на лошадях... прятались от грозы на сеновале в соседней Голенищевке. Потом приютивший нас хозяин учинил торжественное чаепитие из огромного сработанного в прошлом веке тульского самовара. За чаем и плюшками нам довелось выслушать повествование о прошедших чуть ли не в этом самом доме юности и отрочестве Михаила Илларионовича... весьма занимательно, но после мне пришлось долго убеждать Юлию в том, что будущий князь Смоленский все-таки провел свои детские годы немного в иных краях, и, кажется, она на меня за это немного обиделась.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Нашей базой стала бывшая усадьба в двух километрах к югу от деревеньки Коноплино - полагаю, ее обитатели и были ответственны за тот факт, что на месте старинного особняка одиноко маячили лишь потемневшие колонны парадного входа и заросшие крапивой головешки. Зато уцелела большая часть хозяйственных построек, в которых, собственно, и расположился батальон.

Как я понимаю, единственным достоинством сего места являлась его близость к прямому и при этом не стиснутому лесом отрезку шоссе, на котором турбокоптеры без особого труда могли отрабатывать взлет и посадку "по-самолетному", то есть с пробегом. Правда, первую неделю к настоящим машинам - если не считать сам факт переброски - нас никто не подпускал. Логично... пока же мы не менее старательно репетировали процесс загрузки-высадки "в отсутствие объекта", постепенно доводя указанные навыки до автоматизма и, полагаю, попутно прививая личному составу стойкое предубеждение к любым методам передвижения, требующим отрыва от земной поверхности. Крайне поспособствовал сему оригинальный подарок, коим на второй день нашего пребывания здесь облагодетельствовал нас один из "Титанов", доставивший, согласно приказу комкора, ни больше, ни меньше, как подбитый аэровагон. Разумеется, все мало-мальски ценное с него было уже давно "социализировано", но корпус, если не считать цепочки пробоин от "эрликона", сохранился в целости. Пробоины были забиты затычками, после чего аэровагон был хитроумно установлен на шасси обнаруженного в одном из сараев в почти столь же непотребном состоянии комбайна и поименован "тренажером для личного состава аэромобильных войск типа тяни-толкай". Бурные аплодисменты, равно как и почетное право первым опробовать агрегат, адресуются лейтенанту Волконскому... и его взводу.

Выглядело сие следующим образом - предназначенный к "закланию" взвод, корча самые ужасающие мины, на которые только был способен, забирался внутрь, самозадраивался, после чего два оставшихся начинали что есть мочи дергать за приклепанные к углам корпуса цепи. Сил не жалел никто, - памятуя о собственных, как уже испытанных, так и предстоящих мучениях, а также о том, что для заподозренных в недостаточном рвении "полетное" время запросто может быть удвоено. Кроме того, для "избранных" был обещан дополнительный курс подготовки по обслуживанию ударных коптеров.

Звуковые эффекты полета пытались поначалу изображать с помощью десятка солдат с молотками, однако быстро выяснилось: primo, находиться на крыше тренажера в время "полета" почти так же неудобно, как и внутри. Secundo, лязга цепей и ударов при переваливании с боку на бок вполне достаточно.

К вечеру первого дня "тяни-толкая" личный состав батальона, за весьма редким исключением, щеголял чрезвычайно зелеными лицами и отличался не свойственным прежде равнодушием к еде, апатично ковыряясь вилкой в невиданном для фронтовиков деликатесе - макаронах с тушенкой. Общее же мнение сформулировал на этот раз - по причине отсутствия у бывшего моряка иных выражений, кроме "специфических морских терминов" - один из прапорщиков-смоленцев, заявив, что: средневековые инквизиторы были жалкими дилетантами, и вообще, если это "веселье" продлится больше недели, он, вслед за своими солдатами, начнет всерьез подумывать о переходе к синим.

Прапорщик недооценивал инквизиторов... вернее, он недооценил способность капитана Ерофеева учиться на примере своих средневековых собратьев по духу, - это мы осознали на следующий день, когда по приказу комбата был убран накрывавший "тяни-толкая" тент. То, что хуже грохочущей и раскачивающейся железной коробки может быть лишь аналогичная ей, но вдобавок еще и раскаленная железная коробка, ясно любому, но мало кто может вообразить, насколько хуже...

Неудивительно, что после такой тренировки настоящие полеты - когда они начались - были восприняты чуть ли не как отдых. Было их, правда, отнюдь не столь много, как хотелось, ибо часы моторесурса являлись едва ли не большей ценностью, чем человеческие жизни, но, наверное, в имеющих место условиях стоит сказать большое спасибо за сам факт их наличия.

Один из них мне, - да и остальным его участникам, полагаю, тоже, - запомнился особо...