Андрей УЛАНОВ

РАЗ ГЕРОЙ, ДВА ГЕРОЙ...

Анонс

Как становятся Героями, настоящими, бесстрашными, с мечом в руке и принцессой в сердце? У Шаха из Дудинок вышло прям по поговорке: не пей из копытца, козленочком станешь, однозначно. Выпил - и стал. Правда, не совсем козленочком - заснул Шах слегка перебравшим молодого вина деревенским олухом, а проснулся Героем. Скажете, так не бывает? Да, действительно, над Шахом слегка подшутили односельчане, выставив его победителем двух драконов, но ведь он был не в курсе и поэтому сразу отправился подтверждать свою репутацию. И вскоре в том, что Шах - Великий Герой, не сомневался и последний гоблин. Страшные монстры Запустенья затрепетали, опасаясь за свою участь. А дорога к славе так и льнула к геройским стопам. Оставалось только по ней идти...

Глава 1

КАК ГЕРОЯМИ СТАНОВЯТСЯ

Дзыннь!

Почтеннейший дракон Грааугржимерюканг, которого жители семи подвластных ему деревень именовали между собой "древний Грау" или, значительно реже и предварительно убедившись в отсутствии в округе возможных соглядатаев господина дракона, "хитрохвостый", тяжело вздохнул, отложил в сторону массивную лупу с бронзовым ободом и ткнул в шар указательным когтем правой передней лапы. Шар осветился изнутри, и в нем появилось изображение головы другого дракона.

Увидев эту голову, древний Грау удивленно приподнял правое веко. Он был готов прозакладывать половину своей сокровищницы, что этого дракона он видит первый раз в жизни.

- Брсчшипору куры нагроуж Грааугржимерюканг! - проревела голова.

Древний Грау поморщился.

Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. Дело в том, что, хотя драконьему языку и насчитывается неизвестно сколько тысяч лет, когда-то драконы (хотя в этот факт с трудом верится даже гномам) тоже были молодыми. В те времена они вели значительно более активный и... хм... откровенно говоря, бандитский образ жизни, чем теперь. Соответственно использовавшийся ими тогда лексикон был приспособлен именно к характеру и потребностям их тогдашнего, довольно малоприятного для окружающих сообщества. Но с тех далеких времен в драконьи пасти утекло немало вина, и постепенно драконы создали новый язык. На нем было значительно приятнее вести многодневные философские беседы, сидя за бочонками амонтильядо в теплой пещере и прислушиваясь к завыванию зимних буранов снаружи. Помимо прочих достоинств новый язык был недоступен для посторонних - он был так сложен, что первые две сотни лет его изучения уходило исключительно на освоение алфавита, а посему не драконы, пожелавшие научиться этому языку, должны были для начала озаботиться вопросом собственного долгожительства, а желательно - бессмертия.

Однако в отдельных случаях, к которым, как вы сейчас увидите, относился излагаемый, традиция предписывала пользоваться именно древним вариантом драконьего. Хотя уважение к традициям драконы впитывают, еще сидя в яйце, именно это требование доставляло пожилым высококультурным драконам, к которым относился и древний Грау, немалые неудобства. Дело в том, что по современным меркам этот древний язык был весьма нецензурным. Например, та фраза, которую выдувают в рог рыцари, вызывая драконов на бой, в переводе означает примерно следующее: "Посылаю тебя на..."

Итак, голова в шаре произнесла:

- Совсем, блин, совесть потерял, Прохвост.

Древний Грау поморщился.

- Гыкашмур авелом анин, курдбк! (Не по понятиям наезжаешь, молокосос!) - проревел он и, подумав, добавил: - Гыкахым бздым. (А за базар ответишь.)

Дракон в шаре замешкался.

- Быргрым, э-э... покоргум, то есть поркорхум, э-э...

Древний Грау вздохнул еще раз.

- Может, все-таки будем говорить на современном драконьем? - предложил он.

- А как же традиция? - удивился дракон в шаре. - Положено ведь.

- Так по традиции ты мне и до вечера не объяснишь, что тебе надо, - возразил Грау. - Все равно нас никто посторонний не слышит и слышать не может.

- Ну, я прямо не знаю, - замялся дракон в шаре. - Дело-то ведь....

- Чего тебе надо? - прямо спросил Грау.

- Деревню у темно-зелено-дубового леса и заливные луга к ней, - выпалил дракон в шаре, собравшись с духом.

- Ну, ты даешь! - поразился Грау. - А половину моей сокровищницы в придачу тебе не нужно? Я этой деревней владел, когда тебя еще и в кладку не отложили.

- А пусть и так! - запальчиво возразил молодой дракон. - А мне что делать? Только из скорлупы высунулся, только крылья первый раз расправил, глядь, а кругом все уже расхватано, все уже поделено-переделено. А мне тоже, между прочим, жить где-то надо. Я, между прочим, такой же дракон, как и ты.

- Я вовсе не подвергаю сомнению подлинность твоего драконства, - примирительно сказал Грау. - И я всегда сочувствовал проблемам нашей молодежи. Но только не в том случае, когда эту проблему пытаются решить за счет моих владений. Сначала одна деревня, потом - вторая, а дальше? И вообще, почему ты выбрал для предъявления своих претензий именно меня? В дне полета, за Кривым холмом направо, один вампир живет, граф, так у него целых двадцать деревень. Почему бы тебе к нему не слетать?

- Ну уж нет, - твердо возразил молодой дракон. - Меня так уже не первый раз посылают. Короче, - он скосил глаза, стараясь не смотреть в сторону старого дракона, - назначаю тебе эту, как ее... разборку и забиваю эту самую... стрелку. Завтра утром на большом лугу за рекой.

Шар погас.

* * *

Большой луг за рекой, на котором было намечено Проведение недружественной встречи двух драконов, находился неподалеку от одного из человеческих поселений Запустенья и использовался местными обитателями для выпаса скота. Деревня называлась Дудинки.

Почему - точно не знал никто. Жители деревни туманно намекали на загадочную легенду, уходящую своими корнями в те невероятно далекие времена, когда деревья были большими, драконы еще не вылупились, а состояние Доставаки Билла не превышало десяти тысяч золотых. Однако поведать эту легенду посторонним они категорически отказывались. Жители окрестных деревень не менее туманно намекали на куда более позднюю и не совсем пристойную историю, в которой упоминался мул одного из дудинских Отцов Основателей, но поручиться за достоверность этой истории также не могли.

Именно дудинские пастухи в одно, вне всякого сомнения, доброе и прекрасное утро обнаружили на своем лугу двух мертвых драконов.

- Вот те на! - озадаченно сказал Старший Пастух Гоут Ктовец, обозревая поле жестокой битвы, в которое превратился его лучший выпас.

- Сдается мне... - начал один из пастухов.

- Ну?

- Один из ентих драконов...

- Который?

- Тот, что с краю.

- Ну?

- Смахивает на Старого Грау, то есть, - пастух испуганно оглянулся, - виноват, на господина Грааугржимерюканга.

- Врешь, - на всякий случай сказал Гоут, приглядываясь к крайнему дракону повнимательнее.

Основания усомниться в словах подчиненного у него были.

Во-первых, Старый Грау хотя и являлся полноправным властителем Дудинок, но очень не любил без особой необходимости покидать свою пещеру и показывался своим подданным на глаза только по самым большим праздникам. А они случались редко. За всю свою жизнь Старший Пастух удостоился чести лицезреть господина Грау всего два раза, причем в первый раз Гоуту Ктовцу было пять лет, а второй раз - двадцать восемь. Кроме этого, Гоут двенадцать раз видел драконов или кого-то очень похожего на них пролетающими высоко в небе, а один раз какой-то красный дракон приземлился на выгон, сожрал двух коров и пяток овец, нахлебался воды из реки и улетел, оставив на память о себе огромную кучу самого что ни на есть отборнейшего драконьего дерьма - вещи, ни на что, к сожалению, не пригодной и ужасно вонючей. К вящей радости Гоута, произошло это во время дежурства его сменщика - Второго Старшего Пастуха.

Во-вторых, хотя бой между драконами проходил согласно Уложению о Разборках, том 1, глава 18, параграфы с 1 по 25 включительно: "Допустимые средства мордоначищенья" - зубы и когти, никакого огненного дыхания и магических штучек, разрешено затачивать шипы на хвосте, если таковые имеются от рождения, а не выращены с помощью магии, - так вот, когда этими зубами и когтями, а также крыльями орудует здоровенный бронированный ящер, то получившееся в итоге бездыханное тело поддается опознанию весьма приблизительно. Даже если это тело такого же здоровенного бронированного ящера.

Так и не придя ни к какому определенному выводу, Гоут в итоге принял самое простое и естественное решение - переложить тяжесть принятия этого самого решения и связанную с ним ответственность на кого-нибудь другого.

- Значица, так, - повернулся Гоут к остальным пастухам. - Ты, ты и ты - бегом в деревню. Расскажете обо всем, что видели. Луки оставьте здесь.

В этом месте снова необходимо прервать ход повествования и кое-что пояснить.

Пастушеский отряд, находившийся под командованием Гоута Ктовца, насчитывал в своем составе четырнадцать человек и по вооружению и боевой выучке ничуть не уступал равночисленному отряду наемников, равно как и регулярной армии любого из Королевств. Как было экспериментально установлено людьми, имеющими несчастье обитать в Запустенье, это было совершенно необходимым условием для успешного выпаса деревенского стада, представляющего собой в глазах большинства лесных обитателей офигенную груду МЯСА.

О том, что являет собой Запустенье и кто в нем живет, рассказываться будет на протяжении всей книги. Вкратце же лучше всех сформулировал это странствующий друид Лайлак Дуболом: "Так называемое Запустенье - это место, где природа и магия совместно напомнили существам, мнящим себя разумными, что если долго и упорно дергать кого-нибудь за хвост, то на другом конце хвоста может объявиться его владелец".

Так вот, расстояние, отделяющее выгон от ворот в укрепленном частоколе, который жители Дудинок именовали "оградой", легко одетый подросток преодолевает бегом за восемь минут. Троим взрослым мужчинам в доспехах времени на это потребовалось вчетверо больше.

Нельзя сказать, чтобы новость о возможной кончине старого Грау обрадовала Дудинского старосту Вислоуха Обера очень уж сильно. Можно даже сказать, что она обрадовала его не совсем.

Дело даже не в том, что Вислоух вообще не любил новостей. Все-таки, будучи верховной деревенской властью, он волей-неволей должен был выработать определенную широту кругозора. Он даже допускал, что новости иногда бывают и хорошие. Более того, однажды он предположил, что, возможно, где-то хороших новостей бывает не намного меньше, чем плохих.

Но весть о предполагаемой кончине Грау - это Вислоух мог сказать абсолютно точно - относилась к разряду тех, которых Обер предпочел бы не получать вовсе.

С одной стороны, конечно, взимаемые, точнее, выжимаемые Грау налоги ложились весьма тяжким бременем на тощий дудинский бюджет. Однако, с другой стороны, Грау был злом очень хорошо - за последние триста с лишком лет - известным и знакомым, а вот его будущий преемник, который непременно объявится в очень близком будущем, - нет. И вообще: "Лучший способ избавиться от драконов - это завести своего".

Припомнив в очередной раз это, давным-давно подслушанное им на ярмарке и запавшее глубоко в душу высказывание, староста вдруг вспомнил, что у их бывшего господина имелись родственники. Другие драконы. Которые, кстати говоря, могут весьма заинтересоваться обстоятельствами гибели своего, пусть и далекого, родича.

А раз так - требовалось незамедлительно принять все возможные меры, дабы господа драконы чего-нибудь...

Например, обеспечить господину Грааугржимерюкангу достойные похороны. А заодно и его сопернику - на всякий случай.

* * *

Додуматься до идеи вырыть "достойную" могилу двум, причем не самым мелким при жизни драконам, как выяснилось, намного легче, чем воплотить ее в жизнь.

- Клянусь дохлым огром, - выдохнул Жаба Партигген, с трудом переваливая содержимое своей лопаты через край ямы, - так мы и до завтрашнего утра не управимся.

- Вот еще - до утра, - отозвался Ушастый Вассеризель. - Как бы не так. Чего бы там Обер не изрекал, - на самом деле Ушастый выразился грубее, - а на этом поле меня после захода солнца и в помине не будет.

- Если до захода не успеем зарыть, - поддержал его Маультир, - то на эти туши такое сбежится... Такое...

- Угу, - согласился Жаба, вываливая очередную лопату. - Еще бы. Шоб на такие туши - и не сбежалось?

- Как я так смекаю, - задумчиво произнес Кругляк Зенгер, - что на частокол ныне, ну, в смыслах, ентой ночью, надо будеть двойную стражу поставить. Иль тройную - для пущего спокоя.

- "Для спокоя, для спокоя", - передразнил его Вассеризель. - Будет тебе спокой, как же. Вот теперешнюю стражу бы сюда - тогда, глядишь, аккурат к темноте бы и закончили.

- А на частокол кого?

- Баб. Твою, к примеру, женку... - Ушастый заржал. - Как возьмет оглоблю...

Остальные - за исключением, понятно, самого Кругляка - тоже заулыбались, живо припомнив, как не далее третьего дня Зенгерова жена гонялась за муженьком по всей деревне, размахивая при этом если не оглоблей, то уж здоровенным дрыном наверняка, и поминутно охаживая этим самым дрыном точно промеж кругляшиных ушей.

Впрочем, надолго этих приятных воспоминаний не хватило.

- Обера бы сюда, - мстительно процедил Хромой Таузендфус, с остервенением вгрызаясь лопатой в неподатливую глину. - Пусть бы поковырялся. Глядь, жир бы и подрастряс.

- И то верно. - Партигген перевалил наверх очередную порцию грунта, воткнул лопату в дно ямы, оперся на нее и попытался рукавом рубахи стереть с лица пот, но добился исключительно того, что покрывавший его рожу слой грязи распределился по ней чуть более равномерно. - Пусть бы и сам староста эту землицу поковырял. Небось не загнулся бы от напряга. А то...

- Нет, ну клянусь дохлым орком! - взвился Ушастый. - Стража на частоколе, Вислоух, кузнец с подмастерьем, старичье, звонарь... Это ж сколько народу еще можно сюда пригнать! Так нет же! А мы тут надрывайся, как неродные!

- Шаха еще нет, - сообщил Маультир.

- Как нет?! - возмутился Вассеризель. - Почему нет?

- А он еще того... После вчерашнего... Дрыхнет еще, - ехидно заметил Жаба. - Небось до вечера так и проваляется.

- Проваляется?! - Ушастый швырнул лопату под ноги и принялся выбираться из ямы. - Я ему сейчас покажу "проваляется"! Я его всю дорогу до пастбища на пинках...

- Стой! - Кругляк попытался придержать Ушастого за край рубахи, но получилось это у него не совсем удачно - Вассеризель съехал вниз вместе с полупудом земли, за которую он цеплялся. - Праздник же у парня.

- Праздник был вчера, - хмуро заметил Жаба. - И вообще - пить надо меньше. А то дорвался, понимаешь. Правы были Отцы-Основатели - рано вас, сопляков, в семнадцать к спотыкаловке подпускать.

- Это его дядюшка Короед постарался, - встрял Маультир. - Выставил бочонок молодого вина, ну, того, что в позапрошлом месяце с ярмарки привез. А у него, у вина-то, нрав ведь известно какой коварный - льется в пасть, словно вода родниковая, а потом бах - и с копыт долой. А Шах-то...

- Сам-то ты, - проворчал Партигген, - можно подумать, давно усами обзавелся. Думаешь, девки не видят, что они у тебя углем подведенные?

- Ха! - Ушастый наконец выкопался из-под устроенного им обвала, но, к немалому удивлению остальных, не стал извергать по этому поводу проклятий, а наоборот - радостно осклабился.

- Я тут подумал, - сообщил он. - А ведь во всех Дудинках один Шах про это, - Ушастый мотнул головой в сторону драконьих туш, - ничегошеньки не знает. Вот смеху-то будет, когда он вечером проснется!

На этой реплике достоверно восстановленный ход беседы обрывается и вряд ли когда-либо будет продолжен. Если до нее показания всех говоривших были четкими и непротиворечивыми, то после слов "вот смеху-то будет" они моментально становятся сбивчивыми и путаными. Поэтому точно определить, кому же именно принадлежала та злосчастная идея, оказавшая столь большое влияние на дальнейшую судьбу как дудинцев, так и многих других обитателей Запустенья и иных земель, установить невозможно. Может быть (и даже вероятно), тайна сия ведома богам, но, как известно, боги очень неохотно делятся своими тайнами с кем бы то ни было, в том числе и с другими богами.

* * *

За всю свою жизнь Шах никогда раньше не предполагал, что самый обычный луч солнца - не такой уж и яркий - может вызвать столь жуткий приступ боли, причем не только в глазах, но и в голове. Вслед за головой взвыло все остальное тело. Шах было попытался озвучить эти ощущения соответствующим воплем, но звук, который он сумел выдавить наружу, даже за слабый стон мог сойти лишь с очень большой натяжкой.

- Вроде просыпается, - произнес кто-то, стоявший в изголовье, и эти слова мигом принялись грохочущим эхом носиться от одного шахова уха до другого: "Просыпается, просыпается, рыпается, ается..."

- Точно, просыпается, - согласился второй голос. - Ишь, какую рожу-то скорчил. Ему б щас кисленького чего-нибудь али солененького.

- Да где ж я после вчерашнего-то возьму солененького с кисленьким? - возразил первый голос, в котором Шах, несмотря на громыхание, начал узнавать что-то до боли - и еще какой! - знакомое. - Все, почитай, что было, то и подмели. Разве что у соседей спросить...

- И то верно. Слышь, Хеннок, сгоняй-ка к Плющикам...

Прозвучавшие имена показались Шаху смутно знакомыми, но попытка вспомнить что-либо поподробнее немедленно аукнулась еще более жутким приступом головной боли.

- Но я ж тоже хочу видеть...

- Цыц! - прикрикнул второй голос. - А ну дуй... Когда старшие говорят.

До Шаха донесся дробный топот, после чего на некоторое время воцарилась совершенно замечательная, можно даже сказать, блаженная тишина.

В какой-то момент Шах даже попытался провалиться обратно в забытье, из коего его вывело нечто холодное и мокрое, настойчиво тыкавшееся прямо в губы.

- Откушай огурчика-то, - настырно бормотали сверху. - Он хороший, огурчик-то. Враз полегчает.

Невероятным усилием Шах сумел разжать стиснутые намертво зубы и даже слегка прикусить просунувшийся между них предмет.

Первая капля холодного огуречного рассола, попавшая на раскаленную пустыню языка, должна была, по идее, немедленно испариться. Но за ней последовали другие, которые проделали в пересохшей гортани Шаха восхитительно влажную дорожку.

- Ы?

Так и не выпустив из зубов огурец, Шах медленно сел и попытался приоткрыть глаза.

Собравшиеся в комнате, числом не менее десяти, дудинцы переглянулись между собой и дружно начали выпихивать вперед дядюшку Подсмейла Корюшку.

- А... А чего я... - вяло попытался отбиться он.

- Тише! - зашикали на него. - Договорились же.

Одарив своих сообщников особо многообещающим взглядом, дядюшка Подсмейл встал перед Шахом, терпеливо дождался, пока тот сфокусирует на нем взгляд замутненных голубых глаз, набрал в грудь побольше воздуха и начал:

- Дорогой Шах! Нет таких слов, какими мы, твои односельчане, могли бы выразить переполняющее нас восхищение. Своим геройским - да, я не побоюсь этого слова, ибо другое здесь неуместно, - именно геройским поступком ты потряс наши души до самого их основания. Никто из нас, - Корюшка широким жестом обвел комнату, - даже и помыслить не мог о том, чтобы в одной деревне с нами мог родиться и вырасти человек, способный на такое! Мы все, как один человек...

- А?

Дядюшка Подсмейл на миг запнулся.

- То, что ты совершил, - снова начал он, старательно пытаясь перекрыть нарастающее за спиной хихиканье, - навсегда...

- А-а... Я что-то совершил? - заплетающимся языком осведомился Шах.

В комнате повисла мертвая тишина.

- Кхы-кхы-кхы, - нарушил ее стоящий справа от Корюшки Нитрам Рожь, старательно пытаясь запрятать за кулаком растекающуюся до ушей ухмылку. - Вообще-то ты...

- Совершил самое великое на моей памяти деяние, - возвысил голос дядюшка Подсмейл, краем глаза с ужасом наблюдая, как трясущийся от хохота Нитрам перегибается пополам.

- Ты принес нам самый дорогой дар, который только есть на этом свете - свободу!

- Какую... свободу? - выдохнул Шах.

Даже сквозь туманную завесу продолжавшейся головной боли до него начало доходить, что вокруг происходит что-то глубоко не то. И именно он является центром этого самого происходящего "не того".

- Свободу от самого гнусного, зловещего, коварного и ужасного поработителя, какого только знал Мир! - громко, ибо смешки за спиной также становились все громче и громче, провозгласил Корюшка. - Древнего проклятья наших предков, нас и благодаря тебе уже не наших детей - черного дракона Грааугржимерюканга!

- Ч-чего?

- ...Без всякого оружия ты вышел на ратное поле и голыми руками одолел саму смерть, мчавшуюся на тебя с распахнутыми крыльями. И когда первый дракон рухнул с небес...

- Гляньте! - выкрикнул стоявший в углу Эмиль Глаумат, который ясно чувствовал: еще одно слово, еще миг речи дядюшки Подсмейла, и он сам не хуже дракона рухнет и забьется в истерике. - Его руки! На них нет даже царапин! Это чудо!

- Чудо! Чудо! - подвывающими голосами поддержали его остальные. - Истинное чудо!

Дядюшка Подсмейл схватился за горло, словно собрался придушить себя на месте.

Кто-то снаружи заколотил по окну.

- В самом деле, - прохрипел Корюшка, продолжая хвататься за горло. - Там же все, почитай, Дудинки собрались. Народ, понимаешь, хочет видеть и знать своих героев.

- Боги, - простонал Шах. - Дядюшка Подсмейл, о чем вы? Опомнитесь. Я... Старый Грау... Герой... Я же ничего не понимаю!

- А тебе, - заявил Нитрам Рожь, - вовсе и не надо ничего понимать. Ну-ка, парни, помогите герою подняться.

На крыльце свет был еще более убийственно ярким, но, прежде чем Шах успел зажмуриться, на него с визгом налетело что-то цветное и пахучее, яростно расцеловало в обе щеки, впилось в губы и напоследок повисло на шее.

- Шахок! - радостно завопило это "что-то", и Шах с ужасом осознал, что Морри Харрикейн, Морри-Тайфун, одна из самых красивых девушек села, о робком прикосновении к которой он до сегодняшнего дня лишь тайно мечтал, висит у него на шее.

- Я всегда знала, что ты станешь кем-то великим. И... - Морри несколько раз моргнула своими синими глазами и потупила их - не из скромности, как подумал Шах, а исключительно для того, чтобы не дать ему разглядеть плясавшие там смешинки. - Знаешь, на самом деле ты мне уже давно нравился. Честно-честно.

- Морри, - если бы Шаха не поддерживали, он бы рухнул прямо на крыльце вместе с девушкой. - Я...

- Дорогу старосте! Дайте пройти старосте!

Собравшаяся вокруг толпа чуть раздалась, и из нее важно выплыл Обер - в праздничном церемониальном наряде, надевавшемся им всего несколько раз в год.

- С-староста, я... - успел побулькать Шах, прежде чем Морри заткнула ему рот очередным поцелуем.

Вислоух спокойно дождался окончания поцелуя, поднял вверх священный посох Отца-Основателя и, запрокинув голову, провозгласил:

- Слава герою!

- Слава! - подхватила толпа вокруг. - Слава! Слава! Обер терпеливо подождал, пока крики и свист постепенно затихли.

- Я очень рад, - начал он, - что именно в этот год, год моего скромного управления, среди нас нашелся человек, чье имя и подвиг, вне всякого сомнения, прогремят на весь Мир. Ибо даже в древних летописях эльфов немного отыщется деяний, каковые могли бы сравниться с тем, - посох описал плавную дугу и обвиняюще уставился на Шаха, - что совершил сей отважный юноша.

- Б... Боги... - простонал Шах.

На какой-то миг его озарила спасительная мысль, что все происходящее - это просто сон, вызванный все тем же злосчастным молодым вином. Но все вокруг было настолько ярким и реальным...