Чтение 9–й страницы книги ~Медный страж~

- Племянник родионовский, Вторуша, - пожал тот плечами. - По "Правде" мстить токмо брат может, сын, двоюродный брат да племянник. Братья родионовские сгинули оба, сын малой совсем, двою родные братья на выселках. Токмо племянник здсь и имеется.

- Мы не месть затеваем, а суд божий! - повыси. голос Середин. - На суд, по "Русской Правде", кажждый имеет право выставить заступника. Вот пусть и выставляют!

Воевода оглянулся на князя. Всеволод припод нял брови, согласно кивнул.

- Староста, вы можете выставить вместо племянника заступника.

- Откуда заступник? У них на сапоги нормальные ныне денег нет, не то что на заступника. На все воля богов. Коли правда на стороне нашей, то и племянник малой душегуба одолеет.

- Проклятие! - Ведун полуприкрыл глаза. -Воевода, я воин, а не убийца. Ква! Пусть выставляют защитника, я заплачу ему сам!

Площадь дружно охнула, и даже князь громкс крякнул в кресле:

- Ты намерен платить тому, кто станет сражаться супротив тебя, служивый? Да, вижу, честен ты избытком. Пожалуй, такой честный и вправду мог отвезти в святилище попавшие к нему неправедно пятнадцать гривен и чужих коней... Но такой правильный не оставил бы себе четвертого коня и не лгал бы на суде. Проклятие! Мне надоел этот суд и его путаница! Я хочу покончить с ним сегодня, покончить немедленно! Слушайте все! Своей волей назначаю плату заступнику в две гривны, кои обязан выплатить ему новгородец Олег, буде жив останется, или кои будут взысканы из добра его, коли он живота лишится. Но заступник сей обязан явиться немедленно. Считаю до трех. Эй, кто там у вечевика? Начинайте бить.

Над городом прокатился протяжный звон вечевого колокола, но еще до того, как в него ударили второй раз, от княжьего дома кто-то громко заревел, начал протискиваться вперед, и вскоре с дубового тротуара на площадь шагнул криво оскалившийся дружинник в распахнутой на груди плотной шерстяной рубахе в крупную клетку. Хотя, может, и не в рубахе, а в свитере скандинавском, напяленном на голое тело. То, что перед ним скандинав, Олег понял по крупной костяной букве "Т", что болталась на веревочке на груди у этого белокожего, волосатого, со встрепанной бородой мужика - молот Тора. Варяг, дитя северных фьордов.

Земля скандинавская всегда была богата лишь камнями да холодной соленой водой, а потому вечно нищие варяги торговали по всему свету единственным, что у них было, - кровью, служа в разных дружинах от Холмогорской до Византийской включительно. Хотя, кто знает - может, они и в египетских, а то и карфагенских разборках участвовали. За горсть серебра они готовы были резать кого угодно и где угодно. За две - согласились бы оторвать бороду собственному богу. Две гривны для варяга - подарок судьбы, ради которого не страшно продать душу морскому дьяволу и навеки лишиться Валгаллы.

Скандинав, продавшийся в княжескую дружину, превышал Олега почти на две головы в росте и вдвое по ширине плеч, к тому же успел отожраться на русских харчах и имел вполне солидное брюшко - отчего стал более опасным. Чтобы такого прирезать, мало просто достать до тела саблей, нужно еще добраться сквозь жировую прокладку до внутренних органов.

- Это не поединок, Торос! - сурово предупредил его воевода. - Станешь добивать - самолично в болоте утоплю.

- Легкие деньги, - отмахнулся варяг, помахивая пудовым мечом, как легкой тростинкой. Вблизи оказалось, что он вовсе не скалился - у него была вспорота верхняя губа.

- Эй, племянник! Меч в дружину верни, а щиты заступнику оставь. Может, пригодятся...

- Ты беги, служивый, - предложил варяг. - Тогда калечить не стану.

- Тебе губу подрезали? Гляди, язык тоже укорочу, - пообещал Олег.

- Щит подбери, служивый, - посоветовал воевода. - Ну, готовы?

Ведун отошел, взял с земли щит. Сразу было понятно, что деревяшке достанется, поэтому первым он взял щит чужой, его не жалко.

- Готовы? - снова спросил воевода.

Скандинав вместо ответа стукнул клинком по щиту. Олег сделал то же самое.

- Да обратят на вас боги свое внимание! Сходитесь...

Торос тут же ринулся вперед, безо всякой грации и мастерства справа налево рубанул мечом, направляя его под совсем небольшим углом вниз. Дикарь наверняка учился драться топором на палубе: это там, коли сверху вниз промахнешься, острие так в палубе засядет, что сто раз проткнуть успеют, пока вытянешь.

Ш-шир-р... прошелестел клинок над головой. Олег выглянул из-за края щита, готовый начать встречную атаку, но в его щит ударила деревяшка варяга, и тут же - ш-шир-р... Скандинав успел снова размахнуться и ударить. Ш-шир-р... Трах!!! От третьего удара ведун пригнуться не успел, клинок врезался в щит и с потрясающей легкостью снес верхнюю треть.

- У-а!!! - торжествующе взревел варяг.

Олег поймал его взмах на умбон - от удара медяшка прогнулась, связанные ремнем доски полетели в стороны.

- Электрическая сила! - Середин отшвырнул рукоять с болтающимися на ней двумя щепками, отошел к своему месту, подобрал другой щит. Стукнул клинком по деревяшке, показывая, что готов к Рбою, и варяг тут же снова кинулся вперед.

Он бил тупо и однообразно, словно не сражался, а рубил дерево. Справа налево, справа налево, справа налево. Олег мог бы продемонстрировать ему десятки разнообразнейших приемов и ударов, мог бы показать настоящее мастерство - но проклятый варяг, пользуясь преимуществом в росте и в длине рук, просто не подпускал его к себе на опасную дистанцию. Взмах меча, потом он бьет вперед краем щита, отпихивая Олега, тем временем снова размахивается и бьет опять... Раз за разом - десять, пятнадцать, двадцать раз, пока ведун не допускает оплошности и - хрясь!!! От щита опять летят щепки. Хрясь!!!

- Електрическая сила! - Откинув деревянные лохмотья, ведуи поднял свой щит, остановился, глядя на скалящегося скандинава и лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь.

- Пять гривен на новгородца ставлю! - Олег узнал голос Любовода. Во дает купчина! Тут уже совсем рядом с Калиновым мостом ходишь, а он пари устраивает. Правда, на него все же ставит, не против. - Пять гривен! Серебро покажи... И тебе отвечу, коли покажешь. Пять! Пятнадцать... Есть пятнадцать, Елага Скотин поручится...

Ведун рассмеялся, стукнул саблей о щит, ринулся вперед. Ш-шир-р... Олег резко присел, подныривая вперед, торопясь проскочить варягу за голую спину - но тот неожиданно дернул меч назад обратным движением. Середин лишь в последний миг успел подпрыгнуть, перекувыркиваясь через смертоносную сталь, и грохнулся спиной оземь. Скандинав зарычал, устремился в атаку - Олег, привстав на колено, успел закрыться щитом. Сталь, выбивая искры, резанула по железу, ведун тут же отскочил, перебежал в сторону, вновь рванулся к противнику. Варяг, ошарашенный внезапным напором, чуть попятился.

- Сейчас ты сдохнешь, - пообещал ведун. - Закрутишься, как гусь на вертеле.

Олег развернулся лицом к знатным горожанам, отсалютовал саблей:

- Я могу убить его, княже?

Площадь в ужасе ахнула - ведун, пригибая голову, резко упал на колени... Ш-шир-р... И со всей силы ударил щитом назад и вверх. Там что-то деревянно хрустнуло, чмокнуло. Голова варяга с посиневшим лицом ткнулась рядом в землю, и уже потом он, сложившись пополам, завалился набок. Его губы пробормотали что-то похожее на "Ямочки...", после чего пальцы рук наконец разжались, отпуская оружие, и ладони сошлись внизу живота.

- Мамочка, - сглотнул ведун. - Извини, служивый, между ног я не метился. По бедру хотел попасть.

- Ямочки, - закатив глаза, повторил скандинав. Похоже, сейчас ему было не до светской беседы.

Площадь, наконец переварив внезапный поворот событий, взревела радостными криками. Дав горожанам проораться несколько минут, князь Всеволод вскинул руки и в наступившей тишине объявил:

- Боги ясно показали нам свою волю! На основании божьего суда объявляю новгородца Олега невиновным в душегубстве, любые прочие обвинения, связанные с пропажей промысловиков из меховой слободы, снимаю. Служивый этот отныне чист и честен пред богами и людьми!

Горожане опять зашумели, теперь уже расходясь, ведун выпрямился, спрятал в ножны саблю, кивнул Урсуле:

- Собирай вещи, малышка. Видать, никуда вам от меня не деться. Такова воля богов.

- Да, господин! - весело и звонко крикнула она, кинулась к лошадям.

Олег чувствовал себя действительно честным, очищенным от всякой скверны. Усталость после трудной схватки, прогулка по краю Смородины, ощущение близости смерти, эйфория победы заставили раствориться в прошлом воспоминания о зарытых в снег трупах, притупили уколы совести. Он прошел через судилище, он сразился за право на честное имя - и победил. Такова воля богов - он не должен расплачиваться за мимолетную дурость четырех промысловиков. Суд окончен. Все!

* * *

- Ну ты крохобор, - расхохотался ведун, чокаясь с купцом. - Ох, крохобор. Я уже, надо признать, Мару с ее чашей рядом углядел, а ты, знай, ставки делаешь. Думал, не слышал я ничего?

- Ну так тебя ужо вся площадь похоронила. Только и ждали, как голова по грязи запрыгает. Я и не утерпел. Я ведь знаю, что ты колдун и убить тебя нельзя. Думал, просто прикидываешься для правдоподобия. Еле ставки собрать успел. Пятнадцать гривен на пустом месте! За тебя, ведун.

Они выпили, и Олег покачал головой:

- Ничего себе на пустом месте! Ты сам на таком месте побегать не хотел бы?

- Так я ничего и не говорю! Тебе треть честно отдал. Все три гривны.

Еще два тяжелых мешочка с серебром Любовод уронил на площади рядом с варягом, презрительно хмыкнув:

- Держи, заступничек.

Скандинав, даром что стонал, сизый, как утопленник, но денежки под себя все равно подгреб.

- Давай за тебя выпьем, Любовод, - опять налил меду Олег. - Хватка у тебя что надо. Деньги буквально из ничего создаешь.

Серебро - не знатность, из ничего не добудешь, - посерьезнел купец, отодвигая кубок. - Так как ты решил, друг, идешь со мной в новые земли?

- Иду, чего уж там, - махнул рукой ведун. - Надоело задницу седлом натирать. Хоть немного с комфортом попутешествую.

- А коли так, надобно тебе о доле своей в деле подумать. Ты пойми, ведун, ты мой друг, и я обманывать тебя, наживаться на тебе не хочу. Я все товары, припасы за свой счет могу снарядить. Но тут все как в споре: сколько поставил, столько прибыли и получишь. В новых землях, коли повезет, сам-пять обернуться можно. У тебя сейчас три гривны? Значит, пятнадцать вернуть можно. Неплохо, конечно, но иной боярин из воинского похода и поболее добудет. Вложишь десять - получишь полсотни. Столько с похода ни один боярин не вернет. Вложишь двадцать - вернешься с казной княжеской. Риск, конечно, есть... Но без риска, вон, кормчий плавает. Расходов никаких, но и прибытку - полгривны за сезон. Л гребцы да рать судовая - и того меньше. У тебя серебра-то сейчас сколько?

- Без твоих трех еще гривны три-четыре наберу. А то и пять.

- Восемь? - прищурил один глаз Любовод. - Ну куда ни шло. На ладью не заработаешь, но шубу завести можно.

- Добычу я еще не спихнул. Еще гривну точнс получу. А повезет, так и две.

- Сбывай все. Ты ведь доход ждать не остаешься, тебе бояться нечего. Коли добро пропадет, так ты вместе с ним сгинешь, нищенствовать не останешься. На все можно ставить. Так что выворачивав карманы, сбывай коней. Рабыня у тебя есть, тоже гривен за десять сдать можно.

- Я думал за двадцать продать...

- Так оно и лучше. Тридцать гривен набереци на товары - вернешься богаче князя иного. Опять же, друг, сам-пять может и не повезти. Но при крупном закладе и сам-три хорошо в кошель ложится, уж вдвое и обычная ходка почти всегда отбивается. Так что думай, друг мой, думай. Можешь дружин пиком богатым вернуться, а можешь - князем. С какой ставки начнешь. А теперь извини, что не допил. В доме лампы гасят. Коли мамка от Зориславь ушла, она мне щелочку приоткроет - посидеть рядом перед сном.

Любовод довольно подмигнул, бесшумно выше; из трапезной и растворился в темноте. Олег остался один. Купец Скотин, хотя с успешным судом ведуш и поздравил, но пира по такому поводу закатывать не собирался. Давние друзья лишь посидели после ужина вдвоем, обмыв успех парой корцов хмельного меда, и все.

- Интересно, хозяин про жениховские визиты знает? - усмехнулся Середин. - Или считает, что доченька за прочными засовами сидит? Хотя какая разница, коли о свадьбе, считай, сговорились? Жених согласен, отец им доволен, а о прочих пустяках и сваты летом договорятся.

Пить в одиночку не хотелось. Олег задул медную лампу, похожую благодаря длинному носику с фитилем "на заварочный чайник. Перебирая пальцами по стене коридора, отыскал лестницу, поднялся на второй этаж, нащупал дверь в горницу, вошел.

Лампа оказалась уже погашена. Найти ее во мраке, а уж тем более зажечь не представлялось возможным. Середин разделся на ощупь, забрался в постель, оказавшуюся пустой и холодной, - и вдруг услышал лещое позвякивание. Он повернул голову на звук и увидел, как у окна разгорается желтый круг, а в нем, мерно перебирая ногами, танцует Урсула. Она словно общалась сама с собой, думала, мечтала о чем-то, то мелко играя бедрами, то кружась в танце, то ласкала себе обнаженную грудь, извиваясь всем телом, подобно змее. Вскоре танец на месте сменился более широким, захватывающим всю комнату. Нагое тело то растворялось в темноте, то вдруг ярко освещалось, демонстрируя все свои прелести. Бедра старательно прятали самое сокровенное место, но как-то так получалось, что оно то и дело попадалось ведуну на глаза, порождая греховные желания, майя и зачаровывая.

Урсула танцевала уже совсем рядом, и когда она, кружась, наклонялась вперед, ее волосы скользили Олегу по ногам, задевая его достоинство, от таких шаловливых ласк быстро наливавшееся силой. Середин понимал, к чему опять ведет невольница, все собирался ее остановить - но никак не мог выбрать подходящего момента. Между тем по "нефритовому стрежню" скользили уже не волосы, а тонкие пальчики, пробегаясь то выше, то ниже, скользя по коже и тут же исчезая, чтобы тотчас появиться вновь.

Девочка танцевала, словно раздвоившись - одновременно маня близким гибким телом и нежно лаская мужскую плоть, заставляя ее достичь каменной твердости.

"Двадцать гривен..." - откуда-то выскочило в его голове.

Улучив момент, когда Урсула в своем танце повернулась к нему спиной, ведун положил ладони ей на талию, привлек чуть к себе и скользнул губами по позвоночнику вверх. Кожа невольницы пахла миндалем и имела привкус горького шоколада. Олег поцеловал ей сзади шею - справа, слева, наклонился чуть сильнее и поцеловал снова. Урсула мягко попыталась освободиться - видать, поведение ведуна не укладывалось в рамки "правильного танца". Не глупо сопротивляться тому, кого собираешься соблазнить, и девочке пришлось подчиниться.

Губы Олега нежно касались то края ее маленького ушка, то за ушком изнутри. Ладони медленно скользнули вперед на живот, потом поднялись наверх, прокрались по груди, коснувшись упругих сосочков каждым из пальцев, дошли до подбородка, мягко прокатились по шее, на которой упруго и часто бился пульс - словно у попавшей в силки птички. Похоже, рабыню много учили тому, как ласкать мужчин, но она совершенно не понимала, как быть, если ласкают ее саму.

Ведун опять наклонился вперед, целуя уже уголки глаз, щеки, края губ. Невольница зажмурилась, задышала глубоко и ровно. Тогда он опустил руки ниже, левую задержал на ее груди, словно случайно то и дело задевая сосок подушечками пальцев, а правой мягко провел вниз, уже не останавливаясь на талии, а пробираясь ниже, где в небольшом лесочке разгорался пожар. Очень осторожно коснулся влажных губ, начал тихонько поигрывать с ними - и Урсула взорвалась, забилась в резких судорогах, выгнулась дугой, чтобы потом сложиться снова и опять выгнуться. С губ ее сорвался вой, как от предсмертной муки, и она вдруг резко обмякла, повиснув в его руках подобно тряпке.

Олег осторожно положил ее на постель, прикрыл одеялом и шепнул на ушко:

- А для всего остального ты еще маленькая. Середин подошел к окну, потушил спрятанную за сундук лампу, ткнулся лбом в холодное слюдяное окно. Его губы повторили:

- Двадцать гривен.

Увидит ли еще кто-нибудь в ней хрупкую малышку, которую важнее не сломать, чем получить что-то взамен? Богатый дом, хороший хозяин... Который решительно подомнет ее, чтобы ощутить власть над красивой собственностью, чтобы получить удовольствие, щедро оплаченное серебром. Узнает ли она, что такое восхищение и ласка, - или усвоит только покорность и почтение?

- О чем ты думаешь, господин? - тихо спросили с постели.

- Я гадаю о твоем будущем, Урсула.

- И какое будущее меня ждет?

- Ждет тебя, малышка, дальняя дорога, деревянная клетка да волосяной тюфяк.

- А тебя, господин?

- А меня мой хороший друг сочтет за законченного дурака. И будет прав. Не получится из меня хорошего купца. Впрочем, я и сам это всегда подозревал.

- Ты никогда не пожалеешь об этом, господин...

- О чем, Урсула?

- Я не знаю, господин. Но чувствую.

Ачмасский знак

Продажа лошадей, трофеев и части накопившегося добра принесла Олегу три гривны серебром. Тщательный осмотр карманов, сумок, мешочков и пересчет найденного серебра - еще пять гривен. Вместе с тремя, что удалось выиграть на ставке в божьем суде, получилось всего одиннадцать.

- Неплохо, совсем неплохо, - кивнул Любовод, поглядывая на переодетую в новую одежду Урсулу, но вслух ничего более не сказал. Возможно, долгие вечерние разговоры с невестой заставили купца глядеть на женщин несколько шире, нежели прежде. И он не счел своего товарища совсем уж законченным дураком. Просто немного удивился его выбору.

Дальнейшие дни друзей оказались плотно забиты делами. Изредка советуясь с ведуном, Любовод старательно закупал все, чем особо ценится русская земля и чего не найти в иных местах. От мехов он отказался, но сала, воска, пеньки, лосиных шкур, полотна закупил. Специально съездил в Суздаль, чтобы приобрести немалую партию великолепных суздальских клинков, уступающих разве только киевским мечам. Купил у кого-то нераспроданный за зиму бисер. Достались стекляшки, в преддверии новой навигации, за бесценок. Товар, конечно, не русский, арабский - но Любовод решил, что на востоке, еще дальше от арабских владений, цена на такое украшение должна оказаться выше. Перекупил в том же Суздале франкские кружева - чем дальше на восток, тем выше они должны цениться; взял резную слоновую кость из черной Африки, стальные иглы - в диких местах они ценятся куда выше золота, - жемчужные понизи и тюки бархата, и еще многое, многое другое, о чем Олегу и в голову не приходило.

С Волги сошел лед, начала подниматься вода - и в один из дней у изрядно просевших причалов закачались на воде две ладьи. К этому часу скотинские амбары на берегу были уже битком набиты запасенным товаром, и вместо отдыха морякам пришлось лихорадочно перегружать все это в трюмы кораблей, пока нарастающее половодье не утопило причалы, а заодно и склады со всем добром.

- В добрый путь вам, други мои, - за прощальным столом поднял кубок Елага Скотин. - Простите, коли что не так. Любы вы мне стали оба. И ты, новгородец ведун Олег, честностью и ратным умением весь град наш изумивший, и новгородец купец Любовод, славный разумением своим и ловкостью торговой. Где бы ни были вы, помните, что ворота двора моего для вас всегда открыты, что всегда вас тут накормят от души, спать положат, от беды защитят...

Смотрины смотринами, но ни о какой свадьбе хозяин не помянул. Сватовства еще не было - значит, и говорить не о чем. Так, слухи пустые... Но тут вдруг Любовод полез в кошель на поясе, достал тряпицу бархатную, развернул и протянул сидящей напротив девушке. На темно-зеленой ткани красновато блеснуло червонное золото.

- Прими дар от меня на прощание, красота ненаглядная, Зорюшка прекрасная. Не нашлось у меня дара, тебя достойного, но пусть хоть серьги эти тебе о добром молодце напомнят, как на реку вдруг глянешь вечерней порой. Я же о тебе что ни день, что ни ночь, что ни закат, что ни рассвет завсегда помнить стану. Обещаю из странствий дальних такой подарок привезть, чтобы не стыдно показать тебе, красоте красной, радости невиданной. Дабы видели все и сказывали: токмо Зорислава сего достойна, а более никто.

- Благодарю тебя, сердешный мой, - приняв сверток, сжала его между ладонями девушка. - Обещаю тебе хранить подарок на сердце своем, пока ты в странствиях скитаешься, не показывать никому, а надеть токмо как парус твой на реке увижу, как ладья твоя у причалов отцовских закачается.

Родители откровенно опешили, ие зная, как реагировать на столь нежданную сердечную близость. То ли радоваться за дочь свою, то ли возмущаться вопиющему нарушению заведенных порядков. А пока они думали, молодые протянули руки через стол и сплели пальцы.

- Жди меня, Зорюшка, - попросил купец. - Какие бы ветра ни дули, какие бы течения ни текли, вернусь я к тебе, зазнобушка моя сердечная. Вернусь и с собой увезу.

- Ни на кого более не гляну, друг сердешный. Ждать стану хоть до часа последнего, каженный день на реку приходить...

- Да что за молодежь ныне пошла! - наконец не выдержал хозяин. - Хоть бы благословения дождались родительского, прежде чем миловаться-то!

- Да езжайте наконец! - махнула набеленной ладонью Велиша. - А то сейчас расплачусь.

- И верно, пора, - понимая, что по своей воле молодой купец невесту не отпустит, взял его за руку Олег. - Ладьи ждут. Идем.

Земля уже вовсю дышала весной: набухшие почки деревьев лопались, выбрасывая липкие нежно-зеленые листочки; вдоль тропинок, у стен домов, на еще не застроенных лужайках стремительно набирала рост молодая трава. Набирала полноту и матушка-Волга, русская река, пока еще называемая кое-кем хазарским Итилем. Воды ее уже захлестывали высокий совсем недавно причал, на котором маялись несколько одетых в непромокаемые кожаные штаны и куртки моряков. Среди них Олег узнал только христианина Ксанра - тот беседовал с безбородым мужчиной, получившим когда-то серьезную травму, после которой шея его была согнута вперед под тупым углом, а голову приходилось, наоборот, закидывать назад, и вид получался - прямо ястреб, усевшийся на высокой ветке и свысока обозревающий окрестности.

"Александр Коршунов, - вспомнил ведун. - Сын старого Коршуна. Похоже, это и есть старый кормчий Любовода..."

Ладьи, несмотря на полную загрузку, все равно возвышались бортами над причалом на полтора человеческих роста. В длину они были примерно как сочлененный "Икарус", в ширину - вдвое больше. А уж сколько от палубы до киля - под водой не угадаешь. Сверху, с увешанного щитами носа, на подходящих Любовода с Серединым и семенящую сзади Урсулу с любопытством глазели лохматые, но в большинстве безбородые и безусые рожи. Варяги, опять варяги.

Хотя предсказанную волхвами жуткую кончину Любовод благополучно миновал еще года четыре назад, дурная слава смертника по-прежнему тянулась за молодым купцом. Потому новгородцы, дети купеческие, обитатели ближних селений наниматься к нему остерегались. Волей-неволей набирал к себе Любовод всякую шантрапу. Варягов, что не знали по молодости, куда еще можно пристроиться на обширной Руси, ратников с не менее дурной славой, чем у него самого, воинов, замеченных в трусости или вранье, моряков, не взятых другими из-за пьянства, вороватости или лености.

- Слушайте меня все! - громко рыкнул Любовод, разбрызгивая сапогами захлестывающие причал волны. - Это друг мой, сотоварищ и компаньон ведун Олег! С сего часа назначаю его старшим на Детке! Слушать его приказа всем, как моего собственного! Коршунов Ксандр с ним кормчим пойдет. Старшего Коршуна к себе забираю. Все, прощайтесь с землей-матушкой, кто еще не успел. Три-глава вас теперь не скоро увидит. Готовьтесь к отходу.

Коршуновы переглянулись, разошлись. Спустя минут пять встретились на причале с вещмешками за спиной. Переглянулись и снова разошлись.

- Давай, друже, - одобрительно хлопнул Любовод по плечу ведуна. - Старайся не отставать да команде спуску не давай. Рвань эту в кулаке держать надобно. Малого с ними не бывает. Коли раз небольшого приказа ослушаются, потом и в важном деле взбунтоваться могут. Посему гноби до конца при любой мелочи. Учи повиноваться. Коли что - кричи мне, подсоблю. Ну, да пребудет с нами Похвист, Стрибог и великая Макошь, главная наша покровительница. Отплываем.

Сходни, лежащие на борту ладьи, больше напоминали лестницу. Олег пропустил Урсулу вперед, провел се до напоминающей небольшой сарай кормовой надстройки, подтолкнул внутрь. Сам подошел к борту, выглянул наружу.

Причал уже опустел, оставшиеся после гостей земляные отпечатки сапог смывали холодные волжские волны.

- Убрать сходни! Закрыть борт! - услышал Олег и тут же продублировал: - Убрать сходни! Закрыть борт!

Широкая доска с набитыми на нее поперечными планками поползла наверх, моряки споро примотали ее на крышку трюма. За борт вывесили два круглых, с сосковидными умбоиами щита.

- Отпустить концы!

- Отпустить концы! - эхом повторил ведун. Двое моряков - один на носу, другой на корме - смотали с выпирающих наружу окончаний шпангоутов толстые канаты, дернули ослабленные концы. Петли спрыгнули с причальных бревен, упали в воду. Моряки быстро их подтянули, смотав в бухту.

- Горислав, с веслом на нос! - Эту команду отдал уже не Любовод, и Олег повернул голову к Коршунову: - Давай, командуй. Это, как понимаю, твое дело.

- Малюта, с веслом на нос! - тут же скомандовал молодой кормчий. - Отталкивайся. Отбойники... Нет, отбойники пока не трогайте. Пусть помокнут, ничего с ними не сделается. Кто там еще... Легостай, Тютюня, на борт с веслами! Готовьтесь!

Торговые корабли медленно отползали от берега. Течение тут же подхватило судно Любовода, понесло его вниз - но оно же стало наваливать на причал ладью Олега.

- Ну же, упирайтесь! - повысил голос Ксандр. - Сил, что ли, совсем нет?

Грохнули дубовые отбойники, зажатые между бортом и причалом, корабль скрипнул, откатился на пару шагов.

- Ну, дружно все! - скомандовал кормчий. Моряки навалились, ладья пошла назад. Течение стало заворачивать корму, но Ксандр, казалось, ничего не замечал:

- Еще дружно! Еще!

Волга закрутила корабль - но он успел выкатиться за длину причала, проплыл мимо, продолжая вращение, и встал поперек реки. Кормчий навалился на весло, затормаживая величавый танец, вырвал его из воды, гребнул, потом еще. Судно плавно выправилось носом вниз по реке и покатилось вслед за первым по самой стремнине.

- Молодец, Детка, - выдохнул Ксандр.

- Детка - это название? - поинтересовался Середин. - А то судно тогда как называется?

- Мамкой, - усмехнулся кормчий. - Оно ведь первым уродилось. С его прибытков вторую ладью строили.

На Мамке медленно поползла вверх поперечина, наполнился боковым ветром парус с алым крестом, вписанным в круг Коловорота.

- Поднять парус! - скомандовал Олег.

- Хватит голосить, не на торгу, - неожиданно осадил его с насмешкой безволосый моряк в душегрейке на голое тело.

- Что ты сказал? - растерялся от неожиданности ведун.

- Кошельком своим командуй, - охотно посоветовал моряк, - а не ладьей. Коли загрузили тебя сюда, так хоть не мешайся.

- Что? - Олег вытянул руку, указывая бунтарю на горло. - Что ты сказал?

- Да ты еще и глухой, приятель? - расплылся в ухмылке моряк.

На шее его билась тугая жилка, и ведун начал мерно подрагивать пальцами, приноравливаясь к его пульсу.

- Че вытаращился, хозяйчик? Людей никогда не видел?

С разных сторон начали потихоньку подтягиваться моряки и варяги из судовой рати, оглаживающие рукояти мечей. Ксандр тоже молчал, ожидая, чем кончится ссора, и не думая поддержать друга своего хозяина.

Че таращишься? - повторил вопрос лысый.

Олег не ответил, продолжая подрагивать пальцами, приноравливаться к ударам его сердца, сливаясь с этим ритмом в единое целое, - а потом резко сжал кулак.

Моряк ахнул, побледнел, бесшумно захлопал губами. Враз ослабевшие ноги подогнулись, уронили его на палубу.

- Ты что думал, смертный, я драться с тобой стану? - Олег сделал шаг вперед, нависая над несчастным. - Думал, уговаривать тебя примусь или шум всем на потеху поднимать? Еще слово вякнешь, смертный, - издохнешь, мяукнуть не успеешь ни разу. А Любоводу скажу, больной человечек попался. Не повезло.

Олег резко разжал пальцы над его лицом, и моряк смог наконец-то сделать вдох, тут же закашлявшись.

- Колдун... Колдун... - еле слышно пронеслось между моряками и судовой ратью, и команда стала разбредаться в стороны.

Ведун про себя усмехнулся. Мало понимая в магии, люди склонны преувеличивать ее могущество. Между тем для остановки чужого сердца необходимо на меньше полуминуты спокойствия и полной сосредоточенности. А нередко - и нескольких минут. Понятно, что в быстротечной схватке никто такого времени чародею не даст, придется ему, как и всем, полагаться только на быстроту клинка и ловкость... Но кто задумывается об этом, увидев проявление колдовской силы? Все просто боятся.

- Ты почему еще валяешься? - вслух сурово спросил Середин. - Бегом к веревке или сразу за борт прыгай. Я приказывал поднять парус.

Возникла небольшая заминка - моряки поглядывали то на Ксандра, то на Олега, то на поперечный брус.

"Похоже, приказы о постановке или снятии паруса должен отдавать только кормчий", - запоздало сообразил ведун.

Однако младший Коршунов не стал обострять спора и кивнул команде:

- Не слышали, что хозяин сказал? Поднять парус! Левый конец отпустить на три узла по ветру. Правый оставить. Поднимай!

Парус Детки тоже наполнился ветром, показав всему миру такой же вписанный в круг алый крест, но у второго корабля раздвоенные концы символа странничества выступали за пределы Коловорота.