Чтение 24–й страницы книги ~Закатный ураган~

Я потянулся за Силой, набрал ее, как полную грудь воздуха. Медленно и тщательно отделил составляющие Стихий Воды и Воздуха. Именно с ним придется поработать.

Итак, сгущаем воду с воздухом справа от корабля, формируем вытянутый силуэт... Готово! Пусть догадается. Загадка тебе, рыба, на сообразительность и охотничье чутье.

Теперь слева.

Еще — справа. Еще — слева.

Напоследок, улыбнувшись про себя, я скрутил толстый жгут Воздуха, намереваясь подтолкнуть им парус.

— Ну что, белочка, прибавим "Волчку" прыти?

— Давай! — улыбнулась она.

Да, Молчун, ради такой улыбки и такого взгляда стоит жить.

И мы прибавили...

ГЛАВА XI

Северная часть Озера, остров Фир-Болг,

листопад, день двадцать четвертый, сумерки

Терциел умирал. Медленно угасал, как сальная свеча. Просто жизнь больше не находила за что зацепиться в его теле.

Я осознавал, что не в силах помочь ему. Не знаю, не умею. Не доучился в свое время, а потом негде и не у кого было. От собственной беспомощности сжимались кулаки и приходилось стискивать зубы, чтобы не зарычать в бессильной ярости. Недоучка и есть недоучка.

Возможно, хороший уход, правильное питание, поддерживающие силы отвары и смогли бы удержать жреца на грани двух миров — нашего, Серединного, и Верхнего, населенного праведниками, чтившими в земной юдоли заветы Сущего Вовне.

Да как обеспечить заботу и уход на необитаемом острове, населенном лишь птицами и мышами? Более крупных зверей я за пять дней так и не обнаружил.

Капитан Марий высадил нас к вечеру того злосчастного дня, ознаменовавшегося встречей с хапун-рыбой. Кстати, уловка моя с обманными образами днища корабля, запущенными по глади озера, сработала. Рыба выпрыгивала еще не раз, не два и даже не десяток раз. И ни разу не попала круглой башкой под киль "Волчка". — Вот он! — воскликнул капитан Марий, указывая толстым пальцем с черной каймой под ногтем на приземистый, будто пирог с грибной начинкой, остров. — Прибыли!

Так себе остров. Можно даже сказать неказистый. От прочих он отличался только сосновой порослью на плоской макушке. Все верно. В моем сне сосняк был. Хвоя не такая, как у привычных по северным лесам деревьев. Длинные, мягкие иглы. Светло-зеленые с легкой желтизной. Помню и заросли можжевельника. А также гранитные скалы. Даже не гранит, пожалуй, а пегматит, уж больно велики кристаллы кварца, шпата, черной слюды.

Если обогнуть справа скалу, похожую на кабанью морду, появится уютная, небольшая бухточка. Когда я сказал об этом Марию, капитан уважительно на меня посмотрел. Выяснилось, что о бухте он тоже знал. Знал и о капище в глубине леса. Моряк вежливо поинтересовался — уж не оттуда ли я собираюсь за звездами наблюдать? Я не стал его разубеждать.

В маленьком удобном заливе, где в моем сне прятались остроносые челны перворожденных, нас и высадили. Я первым выпрыгнул на широкий валун, пока четверо матросов упирались в берег баграми, чтобы накатывающиеся волны не ударили корабль бортом. Поймал брошенный Тефоном вещевой мешок. Потом подхватил на руки и осторожно поставил на камень Гелку. Мак Кехта от помощи отказалась. Ни слова не сказала. Просто зыркнула так, что и предлагать что-либо расхотелось.

Феанни выглядела взволнованной, но и решительной одновременно. Так, наверное, она ходила в бой. С легким румянцем на щеках и блеском изумрудных глаз. Так отдавала команды своим сидам и те убивали мирных жителей, жгли фактории и хутора... Ох ты, куда это меня понесло?

Следом двое моряков начали выгружать носилки с Терциелом.

Я попытался воспротивиться, но получил резонный ответ от капитана:

— А откуда мне знать, за кем из вас хапун-рыба охотиться? Рисковать не хочу. Да не бойся, мастер Молчун, я вернусь, обязательно вернусь...

С тех пор прошло пять полных дней. Почти прошли, ведь еще немного и стемнеет. Тогда будет ровно пять суток.

Марий так и не вернулся.

Вот и думай после этого: то ли погиб капитан вместе со своими людьми, то ли попросту плюнул на нас. Проезд наш Бейона вперед оплатила. А погибнем все от голода и холода, никто и не пожалуется на нарушенный договор.

Мак Кехта порывалась бежать искать алтарь в первый же день. Вернее, вечер. Еле отговорил. По темноте скорее ноги поломаешь на камнях, чем отыщешь тысячу лет назад заброшенное святилище.

А переночевали мы немного выше бухты, под скалой. Пришлось нарубить можжевелового лапника для подстилки — благо топорик я догадался захватить взамен утерянного в Пузыре. В листопаде даже в Приозерной империи по ночам прохладно. Хотя, конечно, с отрогами Облачного кряжа не сравнить.

Утром отправились вглубь острова. Терциела оставили, закутав в кожаное покрывало и обложив с боков зелеными пахучими ветками для сохранения тепла. Он не возражал. Вообще жрец вел себя тише воды, ниже травы. Очевидно, тяготился беспомощным положением.

Все мы — и я, и Гелка, и Мак Кехта — прекрасно помнили тот сон, который предшествовал появлению у нашего костра бэньши. Помнили далекий рассвет, пение жрецов фир-болг, и ярость атаки перворожденных, упоение кровавой схваткой, а затем бег по извилистой тропинке между пестрыми валунами, прыжки с уступа на уступ, лодки, вытащенные на берег, дальнейший путь через озеро, гибель спутников...

Вот и капище.

Тщательно отшлифованные гранитные монолиты, установленные стоймя, по кругу. Дюжина играющих блестками слюды, серовато-розовых камней. Можно не пересчитывать. В центре очерченного камнями круга — низкий и плоский алтарь. Такой же гранитный валун, как и остальные, но больше похожий на гриб. Приземистый, каменный гриб. Верхняя плоскость отполирована до блеска. Даже в пасмурный день солнечные лучи отражались от нее, играя бликами.

Рядом с алтарем белели отмытые дождями, обклеванные птицами и объеденные зверюшками, обесцвеченные солнцем, ветром и бессчетными годами кости. Все, что осталось от убитых жрецов фир-болг. Или злобных болгов, как сказала бы Мак Кехта еще пару месяцев тому назад. Сейчас она только вздохнула и отвела глаза, перешагивая через неестественно огромную по нашим меркам грудную клетку. Между ребер я заметил потускневший, но, на удивление, вовсе не изъеденный ржавчиной наконечник. Для стрелы великоват, значит — дротик.

Мы замерли вокруг алтаря. Гелка по правую от меня руку, а сида — по левую.

— Доставай его, Эшт, — тихо проговорила феанни.

Да, она здорово изменилась со времени нашей первой встречи. Меньше стало в глазах ненависти и фанатизма, больше мудрости и понимания. И, хотя, гордая посадка головы не изменила Мак Кехте, исчезло присущее ей ранее высокомерие и презрительная снисходительность к любому живому существу, которому не посчастливилось иметь острые уши и дар бессмертия. Теперь их сменило спокойное достоинство, очень напоминавшее мне погибшего в стуканцовых ходах старика-телохранителя. Видно, не только мечи получила феанни в наследство от Этлена.

Я распустил завязки на запрятанной под плащом маленькой сумочке. Вытащил артефакт и поднял над алтарем, удерживая на раскрытой ладони.

М'акэн Н'арт.

Пята Силы, если перевести со старшей речи на человеческий язык.

Невзрачная деревяшка. Древняя даже на первый взгляд. Потемневшая, полная глубоких коричневых оттенков в бороздках и впадинах. Медовая, восковая, янтарная на бугорках и выступах.

Скрученный в хитрую загогулину корешок. Словно нога неведомого существа. Не копыто и не звериная лапа, не ступня человека либо перворожденного. Я плохо рассмотрел ноги Болга — голова совсем другим занята была. Может это нога представителя его расы?

— Ну, что же ты? — шепнула едва слышно Гелка. — Клади...

— К'ир'э, — поддержала ее Мак Кехта. — Клади.

Легко сказать. А как его класть? Что при этом нужно говорить? Или хотя бы думать... Может нужно магию использовать?

И тут я вспомнил слова, произнесенные Мак Кехтой еще на правом берегу Аен Махи.

— Феанни, — сказал я, — когда-то ты думала, что если рука перворожденного сорвала Пяту Силы с алтаря, то и вернуть его на место должна рука перворожденного.

Она подумала и кивнула. Протянула руку раскрытой ладонью вверх.

Я хотел отдать ей артефакт, но в последний миг, когда деревяшка уже касалась кожи, сида отдернула руку. Как от смертельно ядовитой гадюки.

— Что случилось, феанни?

— Сила... — вздрогнув, ответила она. — Злая Сила. Древняя и очень злая.

Точно. То же самое говорил Этлен в пещере. На что бесстрашный старик и непобедимый воин, а перед артефактом смалодушничал. Единственный раз за все наше с ним общение.

— Клади ты, Эшт, — Мак Кехта потупила глаза. Тоже, видно, стеснялась своего страха.

— Давай вместе, феанни, — не знаю, что на меня накатило? Неужели и взаправду хотел, чтоб именно рука перворожденного, пусть и с моей помощью, вернула Пяту Силы на место. — Накрой мою ладонь своей.

Я сжал пальцы вокруг теплого корня. Вот ведь странно — я никакой опасности или зла, исходящего от Пяты Силы, не ощущал. Или я просто глухой к тончайшим эманациям враждебности? Толстокожий, как и все мы — люди? Вот уж не думаю. Значит, скорее всего, нам и не дано их слышать. Ведь Кисель вертел артефакт в руках, когда отобрал его у меня в маленьком арданском городе Пузыре. После Бейона наверняка долго рассматривала его, придумывала, на что употребить, крутила в пальцах и так, и эдак...

— Стой! Погоди! Не так!

Сида вскинула на меня непонимающий взор.

— Белочка! — я выдумывал на ходу, подчиняясь какому-то глубинному наитию. — Дай руку! Вот так — ладонью вверх.

Гелка вскинула брови, тоже наверняка поражаясь, но послушалась.

— Теперь сожми кулак.

Ее пальцы стиснули Пяту Силы. Корешок-то тонкий — ребенок легко обхватит.

— А вот сейчас ты, феанни. Возьми ее кулак в свой.

Сида повиновалась. Мог ли я подумать еще месяц назад, что гордая перворожденная, ярлесса Мак Кехта будет беспрекословно выполнять мои приказания?

— Чувствуешь враждебную силу?

— Нет, — мотнула головой сида.

— Вот и славно! А теперь я...

Никогда я не мог похвастаться широкими ладонями. Годы работы под землей, на кирке, набили жесткие мозоли, но ширины ладоням не прибавили. И тем не менее моя рука накрыла и Пяту Силы, и Гелкину кисть, и кулак Мак Кехты.

Соединив руки подобно присягающим на верность Отечеству воинам — видел я фреску на эту тему в одном из храмов, — мы застыли над алтарем.

— А ну, давайте разом!

Мы медленно опустили руки вниз и прикоснулись к гладкой поверхности алтаря.

Показалось мне или, несмотря на утреннюю пору, небо потемнело? Ливня для полного счастья как раз и не хватало. В воздухе, высоко над головами, закружились чайки. — Разжимаем пальцы!

Я первый.

Потом раскрыла ладонь Мак Кехта.

Последней — Гелка.

Теплая древесина Пяты Силы — М'акэн Н'арт на старшей речи — соприкоснулась с холодным камнем алтаря...

И ничего.

Будто обычное полено возле печки про запас кинули.

А я-то навоображал себе.

Что раскроется камень и поглотит артефакт.

Что прогремит гром с ясного неба, провозглашающий нашу победу.

Что случится то или иное знамение.

Ну, хоть бы чайки перестали кричать!

Ничего...

Вот и задумаешься: может быть, все напрасно? Зря оставлены позади сотни лиг, зря мы рисковали жизнями, зря морочили головы достойным, уважаемым людям...

Или не зря?

Как узнать, как определить, что Болг был прав, мечтая возвратить М'акэн Н'арт на алтарь?

— Почему? — прошептала Гелка. — Почему ничего не случилось?

Я пожал плечами. Что тут скажешь, когда сам полон сомнений?

— Салэх эс амэд'эх агэс люэк'ред'! Люди глупы и легковерны! — медленно произнесла Мак Кехта. Помолчала и добавила. — Эг'ен ши ф'реешен эс амэд'эх агэс люэк'ред'. Некоторые сиды тоже глупы и легковерны. Эйан бех а б'хеанам руд ме. Эйан будет смеяться надо мной.

— Не будет, феанни, — возразил я.

— Почему? — горько усмехнулась сида.

— Потому что нельзя смеяться над чистыми намерениями! — с жаром воскликнула Гелка. — Нельзя смеяться над тем, кто накормит голодного, поможет раненому или больному, бросит грош нищему калеке...

— Люди действительно так думают? — осторожно поинтересовалась Мак Кехта.

— Ну, не все! — я развел руками. — Но твердо знаю — если бы не находилось таких, мы давно вымерли бы. Еще в Войну Обретения...

— ?

— Ну, в Войну Утраты, по-вашему. Скорее всего мы выжили благодаря плечу друга, поддержке соратников. А разве у перворожденных не так, а феанни?

Она не ответила. Вздохнула и, развернувшись, медленно пошла к тропинке, ведущей вниз, к бухте.

Делать нечего — миссия выполнена, спасения мира не получилось. Мы с Гелкой двинулись следом за ней.

Терциел лежал, укрытый заботливо подоткнутым под горло плащом, и смотрел в небо. Он, конечно, не мог знать, ради чего мы его оставили на время, но выглядел совершенно равнодушным. Или это часть его болезни?

Когда все занялись привычной работой по лагерю — я разводил костер, Гелка побежала за водой, Мак Кехта уселась с глубокомысленным видом созерцать мрачный горизонт, — жрец вдруг проговорил голосом слабым, но уверенным:

— Ветер затих.

Вначале я не обратил внимания на его замечание. .

Ветер! Северный ветер!

Не помня себя от возбуждения — так дрожат, наверное, рекруты перед первым сражением, ученые в ожидании необычайного открытия, грозящего поставить с ног на голову всю современную науку, скаковые кони перед заездом, — я частично взбежал, частично вскарабкался на четвереньках на огромный валун, испещренный по бокам зеленоватыми, блеклыми пятнами лишайников и белесыми потоками чаячьего помета. Наслюнявил указательный палец, поднял его повыше.

Верно!

Северный суховей, отравлявший жизнь всему живому на материке с прошлого березозола, иссяк. Кончился, как запас вина в кувшине заядлого пьяницы.

Неужели получилось?

— Вышло, Молчун?

— Получилось, Эшт?

Гелка и Мак Кехта стояли рядом со мной. При виде их разрумянившихся лиц мне стало смешно. Хотя, чего смеяться? Я, верно, выгляжу не лучше. Хорошо, борода половину физиономии скрывает — не так заметно.

Чтоб не сглазить нежданную удачу, я сплюнул на камень и трижды притопнул каблуком.

— Похоже, получилось!

— Я знала! Я знала! Я верила! — Гелка даже подпрыгнула пару раз на месте, хлопая в ладоши. Еще миг назад она казалось взрослой и серьезной, а тут вдруг прорвался наружу шаловливый ребенок.

— А я, признаться, не верила, — покачала головой Мак Кехта. — Но я рада, что получилось. Знаешь, Эшт, я теперь совсем по-другому увидела салэх... то есть, людей. И все благодаря тебе. Я очень хочу надеяться, что люди и перворожденные поймут друг друга и прекратят глупую вражду. Жаль, Байр не дожил...

Она развернулась и осторожно, но быстро, ступая, сбежала с валуна. Мне показалось, что глаза неистовой феанни как-то поособенному заблестели. Словно на них навернулись слезы. Обрадованные и обнадеженные, мы стали ждать возвращения Мария и его "Волчка". Сперва один день, потом второй...

На третий день я перестал ждать Мария. Да и остальные, пожалуй, тоже.

Теперь мы мечтали разглядеть промелькнувший среди виднеющихся вдалеке островов хоть какой-то парус. Или узкое, хищное тело пиратской фелюги. И плевать, что пиратской. Лишь бы судно, лишь бы люди. Пусть подплывут, снимут нас с пустынного острова, а там уж мы сумеем убедить их перевезти нас на берег. В конце концов, наша с Гелкой магия и оружие Мак Кехты, ее мечи с самострелом, что-то да значат.

Чтобы привлечь внимание проходящего невдалеке корабля, мы накопили огромную кучу смолистых веток, сухого стланика и мха. Сложили костер до смешного напомнивший мне треногу мастера Ойхона (Где он, интересно? Сумел ли добраться до Фан-Белла по нынешним неспокойным временам?), и зажгли его. Пусть горит и днем и ночью. Гелка и феанни присматривали за ним по очереди. В темное время суток в ход шли сосновые дрова, а в светлое — дающий много густого белого дыма сырой мох.

А я добывал пропитание. Хорошо, не выбросил за ненадобностью снасти — крючки, бечеву, поплавки, — припрятанные на дне моего мешка. Пробовал удить на мушку, скрученную из вырванного клока волос. Безрезультатно. Попытался накопать червей, да и в этом деле не преуспел. Земля бедная, желтая, наполовину с песком. Начиная отчаиваться, я вдруг подумал о ракушках. Ну, не может быть, чтоб не водились возле берега на скалах хоть какие-то улитки!

Пришлось окунуться в осеннюю воду. Удовольствие не из самых больших, испытанных мною в жизни. .

Да, не часто везет мне, а тут судьба улыбнулась. У нас такие раковины называли беззубками. Водились они по песчаным прибрежным отмелям спокойных рек. Могли попасться и в пруде. Почему беззубка? О том лишь Сущий Вовне ведает, да тот из людей, которому первому это название на ум пришло. Может и есть где-то зубатка, но я о ней не слыхал.

Беззубка достигает размера в пол-ладони. Когда больше, когда меньше. Две створки, серо-коричневые снаружи и перламутровые изнутри, между ними полупрозрачный скользкий "язычок" — тело ракушки.

Вот этот "язычок" я и выковырял, разжав створки лезвием ножа. С большим трудом, должен признаться. Беззубка, чуя близкую смерть, сопротивлялась отчаянно. Наживил кусочек на крючок и забросил подальше от берега, где озеро глубже. Удилища я загодя вырезал из двух молодых сосенок. Не самое подходящее дерево для рыбачьей снасти — все ладони в смоле изгваздаешь, пока хоть плотвичку вытянешь — да что поделать!

И снова судьба показала благостное расположение!

Или это возвращенный на алтарь артефакт начинает действовать? Дарит удачу и счастье всем живущим на земле.

Клюнуло.

Да как клюнуло!

Едва успел удилище подхватить. Рыбаком я никогда настоящим не был — если и приходилось удочку забрасывать, то только по крайней необходимости. А уж полностью обеспечить себя при помощи рыбной ловли я точно не смог бы. Не дано. Например, опытный рыбак по одному виду поклевки может определить, что за добыча у него на крючке. А потому и вываживать начинает поразному. Ведь у каждой рыбы свой норов.

Я такими тонкостями искусства не владел, а потому потянул попростому. Лишь бы под камни не ушла. Бечева крепкая — белорыбицу выдерживала. А белорыбица с Аен Махи это вам не красноперка. Одной рыбины четверым на два дня хватает.

Вытащил...

Карасик.

Да такой хорошенький! В две ладони. Бочка золотистые, спинка темно-коричневая, а плавники с изрядной розовинкой. Ну, просто чудо, а не карасик.

Я едва сдержался, чтобы не исполнить вокруг выловленной рыбки танец, какой наверняка выплясывали наши далекие предки, вступившие некогда с перворожденными в Войну Обретения. Но постеснялся, что Мак Кехта увидит. Скажет: "Ф'ян' салэх". То есть — "дикий человек".

К полудню я натягал около десятка карасей. Мы их потом зажарили на палочках. Если в костер добавить можжевеловых веток, рыба пропитывается ароматным дымком. Объедение просто. Даром, что без хлеба.

Так мы прожили еще два дня.

Погода баловала отсутствием дождей. Но я не обольщался. С началом порошника следовало ожидать если не снега с метелями — все-таки на юг забрались, — то затяжных дождей уж точно. Не ливней, а тягостной, постылой мороси, пропитывающей одежду и даже, кажется, саму душу человека.

Не худо, пока сухо, озаботиться строительством хорошего шалаша. Попросторнее, крытого двойным настилом соснового лапника. А лучше — землянки. И крышу закатать из бревен. И топор имеется. Вот только лопату взять не догадался. Не думал, что в землю зарываться придется, как чернохвостый суслик.

И все было бы ничего, но вот незадача — Терциелу стало хуже. Он не жаловался, не роптал. Смущенно улыбался, словно тяготился положением обузы. Со мной он так и не разговаривал. Я понимал — предубеждения, воспитанные в Храмовой Школе Соль-Эльрина против магов-дикарей слишком сильны. Запросто от них не избавишься. Зато для ухаживающей за ним Гелки жрец всегда находил словечко, другое ободрения. А уж Мак Кехту донимал расспросами столь навязчиво, что феанни даже убегать приходилось время от времени. И тут я понимал, и даже где-то разделял, заинтересованность уроженца Приозерной империи к народу сидов. У нас их раса известна лишь по легендам и мифам о предначальных временах.

Лечить его посредством волшебства я боялся — не тот уровень знаний. Что от самоучки ожидать? Еще убью ненароком.

К вечеру пятого дня дыхание чародея ослабело. Взгляд замутился, словно он смотрел, но не видел склонившееся над ним лицо. Удары сердца, которые я пытался прослушать по живчику на запястье, редкие и едва различимые, неоспоримо свидетельствовали о приближающейся развязке.

Видно, здесь его и похороним...

— Шоол!!! Парус!!! — донесся до меня крик Мак Кехты, несшей как раз вахту у костра. — Лоинге, Эшт! Корабль, Молчун!

— Аат' шоол, феанни?! Где парус, госпожа?! — вскинулся я, к стыду своему позабыв о больном Терциеле. Так бывает, насущные заботы о своей шкуре становятся дороже чьей-то жизни.

В ночном сумраке к острову шел корабль. От берега его отделяло не меньше двух тысяч шагов. Тем не менее я узнал строгую и величественную красоту судна. Три высокие мачты с "косыми", треугольными парусами, высокие надстройки на носу и корме с площадками для лучников, ряды раззолоченных щитов по бортам, на каждом из них изображен орел, сжимающий когтистыми лапами меч и кисть винограда.