Чтение 10–й страницы книги ~Младший конунг~

— Сейчас.

— Кто ты такой? — спросила она пленника, когда его подволокли поближе к костру. Тот зло зыркнул на женщину и ничего не ответил. — Не понимаешь или делаешь вид? — Нет ответа. Хильдрид перешла на язык Мерсии, который поневоле выучила, живя при дворе Адальстейна. — Не дури. Уж первый-то вопрос очевиден, ты и так можешь понять, о чем речь.

По лицу парня она видела — он, конечно, понимает, о чем речь, и весьма удивлен тем, что слышит слова саксонского наречия, но все равно молчит. Альв принес Гуннарсдоттер ее сумку — мокрую, как и все остальное. Она не нашла времени просушить ее вместе с содержимым, вынула и привела в порядок только кольчугу и шлем, а об остальном даже не подумала. Викинг, принесший ее вещи, так и остался голым по пояс, подставляя свету возродившегося костра заросшую рыжей шерстью грудь. Он сам вынул из котомки рубашку Хильдрид и развернул мокрую ткань перед огнем.

— Я просушу, — сказал он.

Она тонула в грязной серой рубахе Альва. Рукава пришлось подвернуть, а ворот то и дело кокетливо съезжал с плеча. Рывок пленника погнул фибулу на рубашке женщины, и мужскую рубашку она заколола на себе фибулой от плаща — огромной, больше, чем с пол-ладони.

— Так что, договариваться будем? — спросила она, прилаживая фибулу.

— Я вас ненавижу! Ублюдки, северные отродья, дети ночи... Убийцы! Что вам опять надо на нашей земле?

— Очень приятно познакомиться, — хладнокровно ответила она. — Дальше. Ты пикт? Скотт?

—...Стервятники, слуги Черного бога, бандиты и убийцы... Здесь вам ничего не получить, поняли?! Сдохнете все до единого!

— Мы уже познакомились, юноша. Только что ж ты так сурово о своих родичах? — парень посмотрел на нее оскорблено. — Дальше будем беседовать?

— Я о вас говорил, а не о нас.

— Тогда тебе нужно говорить более четко.

— Я ничего вам не скажу! Поняли?! И учти — за меня отомстят!

— Ты мог бы бояться не так громко? — она поморщилась.

Пленник набычился.

— Я не боюсь.

— Да что ты говоришь... У меня сложилось иное впечатление. Так что — это Скотланд? Или Пиктланд?

— Это север.

— Ясно. В вашем селении можно купить еду? У нас есть серебро.

— Ага, что я, дурак? Таких, как вы, только подпусти! Думаешь узнать, где селение? Не скажу.

— Если б я хотела узнать, где селение, ты бы мне сказал, — холодно ответила Хильдрид. Пленнику явно стало не по себе. — Не далее, как на рассвете. Но мне нужен только торг, ничего более.

— Думаешь, я тебе поверю?

— Тебе придется. Нам нужны припасы, и мы их возьмем. Мы готовы платить, но возьмем и силой. Тебе это надо?

Парень мрачно молчал.

— Мне доказать, что обойдемся без твоей помощи? — лениво произнес Хольгер. На саксонском он говорил медленно, подрыкивая на «р», но понятно. — Я найду твое село за час. По охотничьим засекам, по следам, по вырубке. Что, думаешь, это так трудно?

Пленник взглянул на него с ненавистью.

— Веди, — велела Хильдрид. — Веди по-хорошему. Иначе найдем деревню и заберем все, что есть, — она заметила, что парень колеблется, и кивнула своим. — Надевайте доспехи.

— Нет! — вскрикнул пленник. — Я покажу.

— Показывай.

До деревеньки оказалось далеко — почти полтора часа пути по лесу обычным походным шагом. По виду домишек, прячущихся между тощими яблоньками, нельзя было предположить, что тут есть, чем поживиться, но подобное впечатление, как правило, обманчиво. Домишки... Нет, уж скорей землянки со скошенными двускатными крышами, похожими на широкие и приземистые стожки. Где здесь жилище, где хлев, где рига или амбар — не разберешь. Селение было обнесено оградой, достаточно крепкой, чтоб сдержать стадо коров, решивших разбежаться, но против отряда викингов она вряд ли помогла бы.

Правда, викинги Хильдрид шли с ней только при оружии — без доспехов и шлемов, лишь кое у кого щиты в опущенной руке, и то они старались не выставлять их напоказ. Сама Гуннарсдоттер натянула свою влажную, пахнущую дымком сменную рубашку, она чувствовала себя очень усталой и истрепанной.

Уже рассвело, но в сельце только-только просыпались. Правда, при виде большой группы чужаков среди домов тут же появились мужчины, прихватившие по пути что попало — дроворубные топорики, вилы, косы — но они не успели даже собраться у ворот, когда Хильдрид и ее люди вошли в селение.

— Здесь у вас все знают сакское наречие? — спросила она пленника.

— Нет, — угрюмо ответил он.

— Тогда скажи им, что нам нужно мясо, сало, крупы, рыба. Мы заплатим, — она вынула из пояса погнутую серебряную фибулу, снятую со своей порванной рубашки. — Вот. Есть еще.

Парень перевел. Зло косясь на непрошеных гостей, селяне понесли из домов припасы. Когда протягивали мясо, сало и мешочки с зерном, вид у них был такой, будто они собирались не торговать, а зубами грызться за свою провизию. Гуннарсдоттер делала вид, что не обращает внимания на эти взгляды. Потом покосилась и на своих людей — они оглядывались весьма настороженно, хотя тоже прятали недоверие за маской равнодушия.

— Давайте, у кого из вас есть при себе серебро. Или золото, — сказала Хильдрид, намекая, разумеется, лишь на те ценности, которых «не так жалко».

Кто-то снял фибулу, кто-то браслет. Вещей набралось даже больше, чем надо. По лицам пиктов (а может, это скотты? Ведь мальчишка так ничего об этом и не сказал) было видно, что хоть вывали норманны тут перед ними сундук золота — их это не смягчит. А значит, переплачивать нет смысла. Ну, а недоплачивать не позволит гордость. Хильдрид прикинула нужную сумму на глаз, остальное вернула своим людям.

Плату она протянула тому из мужчин, который показался ей постарше, посолиднее. Он долго смотрел на драгоценности в ее ладони, прежде чем взял их. Женщина-ярл лишь усмехнулась. И без этой демонстративности она понимала, что здесь норманнов ненавидят до зубной боли, и предпочли бы не иметь с ними никаких дел. Если местные жители согласились торговать, то лишь оттого, что знали — если не продать провизию, норманны разорят селение и отберут все, и саму жизнь. Должно быть, их уже грабили. Оставалось лишь дивиться, что жители деревеньки все-таки продолжали жить в такой непосредственной близости к побережью.

— Не нравится мне, как они смотрят, — проворчал Альв. — Я бы к ним спиной не поворачивался.

— Уходим задом, — рассмеялся Харальд.

— Хватит шутить, — резковато одернула его Хильдрид. — Ты же видишь, на наш смех они смотрят совершенно дико.

— А надо было бы взять это сельцо, — сказал Торстейн, разглядывая одну из крестьянок, жмущуюся к мужу — грязную, одетую в бесформенное тряпье, но должно быть, чем-то необычную, раз она остановила на себе его взгляд. Или, может, две недели без женщины для Торстейна — слишком много?

— Я обещала, что этого не будет, — бесстрастно ответила Хильдрид.

— Да я так...

Глава 9

За время путешествия к Йорвику Хильдрид успела много раз пожалеть, что направила корабль в бурю. Теперь, говорили ей викинги, сами боги велели им все разузнать на месте. Когда драккар оказался в виду побережья Линдесса, близ устья Узы, с Хильдрид силой сорвали браслеты с женскими знаками и натянули на голову пахнущую козой старую шапку. Она стала почти неотличима от остальных мужчин на корабле, если не считать ее роста и слишком усталых для юноши глаз.

— У меня на лице написано, кто я такая, — сердито ворчала она, разглядывая себя в единственной на корабле глиняной миске, наполненной водой. — Похожа на тех безбородых немужчин, которых выводят на Юге. Как их там называют — евнухи...

— Брось. Ты просто бреющийся молодой парень.

— Ага. Щетину ты мне нарисуешь?

— Могу нарисовать, — Харальд выхватил из костра уголек. Вытащил нож с острым кончиком. — Могу так сделать, чтоб навсегда осталось. Приступим?

Женщина отмахнулась от него под общий смех. Причин отказаться от путешествия в Йорвик у нее было много, но ни одна из них не могла поколебать решимости ее людей. И ей осталось лишь согласиться.

— Что ж, значит, на какое-то время ярлом будешь ты, — сказала она Хольгеру. — Вернее, не ярлом, а херсиром.

— Разумно, — согласился он. — Хотя, предвижу, меня будут спрашивать, почему это я посадил к рулевому веслу мальчишку.

— Ты мне льстишь, — устало отозвалась она, проводя ладонью по лицу, уже далеко не такому свежему, как раньше. Хильдрид с трудом могла поверить, что в свои сорок четыре года еще способна сыграть роль молодого викинга, у которого пока не растет борода, однако, как ни странно, на юношу вполне потянула — это признали все ее люди.

Йорвик строили давно, и строили именно викинги. Скудные пашни Нордвегр издавна гнали сыновей небогатых бондов, которым неоткуда еще было взять свою собственную землю, в дальние и не очень дальние края. Ближе всех были Британские острова и Валланд. Но в Валланде, пусть недолго, правил Карл Великий, которого даже викинги называли Магнусом[33] — в знак признания его могущества. При нем еще удавалось грабить селения на побережье, и то не всегда, но селиться — уже нет.

Британские острова заполонили норманны, прибывавшие сюда с семьями и всем хозяйством. Конечно, сперва надо было отнять у местных жителей понравившуюся землю, но для таких отчаянных воинов, какими были северяне, это не составляло труда. И тогда в Англии появилось Денло, а вместе с ней разросся Йорвик. Это был в чем-то торговый город, в чем-то город-крепость. Во времена Рагнара Кожаные Штаны здесь держали оборону его сыновья, отсюда они жалили всю Среднюю Англию, и тогда же Область датского права едва не расползлась на все Британские острова. С ними не без труда, но удалось справиться. Но и теперь, когда «английские норманны» по большей части просто мирно жили, обрабатывали землю и вели торговлю с соседями, рука об руку с местными жителями, а мерсийские короли, называвшие себя «королями всей Британии», многозначительно поглядывали на этого сильного и опасного соседа, Йорк все еще оставался сильнейшим городом севера Англии. У него даже были каменные стены.

В многолюдном городе на высоком берегу реки Узы викинги Хильдрид затерялись совершенно. Выдать их мог разве что драккар, вернее, его вид. Но прежде, чем корабль вошел в устье реки, Гуннарсдоттер приказала снять с форштевня и уложить под палубу носовое украшение. Оскаленная рыбья морда пропала под досками, и корабль стал почти безлик. Конечно, опытный мореход различает корабли по тысячам мелких деталей, но вряд ли кто-то будет особо приглядываться в «Лососю». Хильдрид и ее люди никогда прежде не появлялись близ Йорка, и узнавать их было некому.

На этот раз предлог для появления близ торгового города был веский — докупить все то, что смыло бурей. Хольгер, которому отдали все серебро, имевшееся на корабле (а его было много, поскольку Хакон дал Хильдрид десять марок из собственных средств), обстоятельно приценивался к припасам, пеньковым веревкам, утвари, без которой на корабле трудно, громко спорил, ругался и важно надувал щеки. Хильдрид рядом с ним была попросту незаметна. Она по большей части молчала и слушала, задумчиво поглядывая на купцов.

Конечно, они все знали. И, перебирая на прилавке у одного из них луки и наконечники для стрел, дочь Гуннара узнала, что, оказывается, Эйрик здесь, в Йорвике — «вот там он живет!» — и с ним вся его семья, все его люди.

— А что — хотите его увидеть? Может, и на службу поступить? — спросил торговец.

Хильдрид бдительно взяла свои поступки и слова под контроль сознания и сдержанно развела руками.

— Это как херсир решит... Я слышал, Эйрик отдал брату Нордвегр.

— Ну, так и что? Зато получил Нортимбраланд[34]. Он навел такого страху на Адальстейна, что тот с радостью передал ему весь север Англии.

«Который, к тому же, ему не принадлежит, — подумала Гуннарсдоттер. — Ну-ну... »

— Правда, конечно, Кровавой Секире пришлось креститься, — продолжал торговец, довольный, что слушатель тут, до сих пор не убежал. — Ну, так и что за беда? Здесь, в Йорвике, думаю, немало найдется тех, кто и по пять раз крестился, и ничего.

«Эйрик — христианин, — подумала женщина и чуть не фыркнула. — Хотела бы я увидеть выражение его лица, когда он был вынужден признать себя рабом Божьим...» Но внешне постаралась ничем себя не выдать.

Купец продолжал болтать. За несколько минут он рассказал ей все, что только знал о старшем сыне Харальда, да еще передал гуляющие по Нортимбраланду слухи, а большего Хильдрид было не нужно. Она с трудом смогла отделаться от словоохотливого уроженца Денло, и то лишь тогда, когда ее позвал Хольгер.

— Ну, что-нибудь узнала? — спросил он потихоньку.

— Узнал, — предостерегающе ответила Хильдрид. — Да. На корабле расскажу.

— А я купил отличный котел. С плоским дном.

— Тебе только дай волю. Что мы, до Хельсингьяпорта без котла бы не добрели?

— И что, интересно, юнец себе позволяет? — удивился Хольгер. — Поучает херсира?

Хильдрид примирительно подняла ладонь. Улыбнулась, отворачиваясь.

Вечером в новом котле сделали кашу, сдобренную салом и кусками свежей свинины — заночевать решили на берегу, у корабля. Дочь Гуннара, помешивая в котле ложкой — единственный раз она согласилась готовить, обычно этим занимались Харальд или другой викинг в отряде, Эйнар — пересказала то, что услышала от купца. Речь торговца была сумбурной и долгой, но Хильдрид пересказывала ее очень недолго. По сути, все можно было свести к одной единственной фразе — Эйрик здесь, он теперь правит Нортимбраландом, а еще он принял христианство.

— Вот так так, — воскликнул Торстейн. — Он договорился с Адальстейном? Где это видано, чтоб Кровавая Секира думал?

Альв неодобрительно покосился на него, но промолчал.

— Иногда и ему приходится, — ответила Хильдрид. — Завтра же отправляемся на юг.

— Что нам делать на юге? Давай на север, Хиль, к Хакону. Пусть знает, что угрозы со стороны брата нет.

— Если б Эйрик набирал армию, стоило бы нестись в Нордвегр, предупреждать конунга. Но о чем его предупреждать сейчас? Что он может быть спокоен? Это подождет.

— Хакон хотел исполнить долг в отношении приемного отца, — прогудел Альв. — Сообщить ему, что он благополучен.

— Если Эйрик дал деру с Севера, думаю, подразумевается, что у Хакона все хорошо. Считаешь, конунг Британии умудрился договориться с Кровавой Секирой, не зная, что того турнули из Нордвегр?

— Оставь свое остроумие при себе, Харальд.

— А ты гуди потише, Альв, — вполголоса сказала дочь Гуннара. — Здесь, на берегу, немало людей Эйрика. Ни к чему им слышать имя конунга. Завтра снимаемся и идем на юг.

С ней больше никто не стал спорить. Здесь закон простой: не хочешь подчиняться вождю — уходи из дружины. В опасных ситуациях препирательства смерти подобны, это знал любой викинг.

Но к темноте на берегу Узы стало нервно не только Гуннарсдоттер. Остальные тоже скоро начали оглядываться, кто-то даже предложил сняться, на ночь глядя. Женщина отрицательно покачала головой и кивнула в сторону других кораблей, «ночевавших» на берегу — рядом с каждым горел один-два костра, там сидели воины и ели свой ужин.

— Согласись, если мы снимемся с места сейчас, это будет выглядеть очень странно. Внимания к себе лучше не привлекать.

Они спокойно переночевали под стенами Йорвика и наутро двинулись в путь — никто не попытался их задержать, никто не задавал вопросов. Хильдрид, сидевшая на корме, задумчиво рассматривала берега и селения, прячущиеся в густой зелени садов. Она прожила в южной Англии четыре полных года, видела немало саксонских сел, и могла сравнивать. Северные области казались куда уютнее и, пожалуй, именно потому, что селения в Денло и Нортимбраланде выглядели совсем как в Нордвегр. Здесь Гуннарсдоттер чувствовала себя как дома. Но жизнь вновь смотрела неласково — Нортимбраланд стал для нее так же опасен, как и Нордвегр в годы правления Эйрика.

Что ж... Не север Англии, так Нордвегр. Последнее, пожалуй, даже лучше. Едва шевеля рулевым веслом, женщина мечтательно смотрела в небо. Она думала о том, что теперь закончит порученное ей дело и вернется в Нордвегр вместе с сыном. Теперь, когда на севере правит Хакон, сын может вернуться и поселиться в родовом поместье, доставшемся от отца. А если вспомнить, что ему же будет принадлежать еще и соседнее поместье, Ранке[35], в котором отец Регнвальда, Бедвар, жил до того, как предъявил права на Ферверк, то Орму предстоит быть очень богатым человеком.

А она сможет поселиться с сыном. Или у дочери, которая вот-вот выйдет замуж за конунга. Или может ездить то туда, то сюда, пользуясь всеми возможностями комфортной жизни, и притом наслаждаться столь любимыми путешествиями по морю. Долго ли еще она сможет ходить на драккаре? Говорят, что женский век короток. Хильдрид усмехнулась, прикрывая лицо ладонью. А потом окликнула Харальда.

— Эй, весельчак! Может, сподобишься вернуть мне мои браслеты? Устье Узы уже из глаз скрылось.

— Слушай, ну зачем тебе браслеты? У тебя же таких много. А эти старые, потертые, — улыбался Харальд, ногой придвигая к себе сумку. — Оставь мне их на память, а?

— Чтоб тебе было легче рожать? — не принимая игры, хмуро ответила Хильдрид. — Давай возвращай, хитрец.

Викинги расхохотались. Скроив на лице недовольную физиономию, Харальд вернул Гуннарсдоттер ее украшения, и она с облегчением надела их на запястья.

Берег близ Хельсингьяпорта она встретила почти как старого знакомого. Своим домом его считать она не могла, и не собиралась, просто привыкла причаливать к этому берегу, подниматься к этим стенам, ночевать под этой крышей. Когда драккар ткнулся носом в гальку пляжа, и викинги перепрыгнули через планшир, подхватили корабль, она испытала облегчение. «Лосося» перенесли на руках на высокое место, и Хольгер подал Хильдрид руку, помогая спуститься на землю. Женщина с облегчением вздохнула.

На берегу, как всегда, работали люди — они собирали и тащили плавник, разгружали торговый корабль, судя по виду, пришедший откуда-то с юга, и на «Лосося», как всегда, покосились лишь вначале. Викинги были бичом Англии, их полосатые паруса наводили страх на все прибрежные селения. Но странно ожидать от северных воинов, что они на единственном корабле будут высаживаться с недобрыми намерениями близ одного из самых мощных бургов юга Британских островов. Раз высаживаются, значит, так надо.

Хильдрид полезла под палубу драккара и вытащила свои вещи. Порылась в сумке, но ни праздничной рубашки, ни красивого пояса не нашла. Покачала головой — привести себя в порядок перед встречей с конунгом Адальстейном никак не получалось. Женщина застегнула ремешки подкольчужника, натянула кольчугу и протянула руку за шлемом. Шлем, конечно, держал Альв — невыспавшийся и оттого хмурый больше, чем обычно.

Сперва отяжелевший от воды корабль подняли на камни повыше, а потом викинги Хильдрид, предводительствуемые женщиной-ярлом, стали подниматься по крутой тропке, громко именуемой дорогой. Они делали вид, что не обращают внимания на хмурые взгляды местных жителей, мнущихся на галечном пляже. К хмурым взглядам викинги привыкли, и сами не отдавали себе отчет в том, что под гнетом неприязни окружающих прижимались друг к другу плечами.

Хильдрид почувствовала себя свободнее, когда тропинка кончилась, перед глазами вместо камешков и пыльной земли развернулись щедрые луга, а в лицо ударил свежий ласковый ветер. Если бы не Нордвегр, родной Трандхейм и Хладир, в котором она выросла, близ которого училась ходить на кораблях, то, пожалуй, она искренне полюбила бы Хельсингьяпорт и области вокруг него. И сейчас, пожалуй, рада была вернуться туда, где провела несколько лет.

Но когда дочь Гуннара в сопровождении своих людей добралась до цитадели, ее ждала огромная неожиданность. Сперва ее изумили настороженные злые глаза стражников на воротах — воинов, которых она прекрасно знала, и которые должны были помнить ее, и молчание англичан во дворе. Все они стояли и смотрели на своих недавних соратников. В какой-то момент Хильдрид даже захотелось шагнуть назад, а может, даже броситься на берег, к своему кораблю, но на глазах у викингов это было просто невозможно.

И тогда по каменным ступеням донжона сбежал Орм в серой рубашке из небеленого холста и, подбежав, приобнял мать.

— Орм, где конунг? — спросила женщина, улыбнувшись ему. — Я должна передать ему несколько слов от Хакона.

— Конунг Ятмунд на охоте, — серьезно сказал Орм, незаметно погладив мать по плечу. — Но когда он вернется, разумеется, ты сможешь рассказать ему все о Хаконе. Все, что сочтешь нужным.

Хильдрид подняла бровь.

— Конунг Ятмунд? А Адальстейн?

Орм развел руками.

— Конунг Адальстейн умер. Так что конунгом теперь его брат.

— Что случилось с Адальстейном?

Дочь Гуннара обвела взглядом англичан, столпившихся вокруг. Они смотрели на нее кто как — хмуро, зло, равнодушно — но никто не смотрел с симпатией. Лица были когда знакомые, когда полузнакомые, а когда и новые — должно быть, брат покойного конунга привез с собой немало своих воинов. Хильдрид заметила, что Орм говорил на саксонском, причем куда чище, чем она сама, и на него поглядывали спокойно.

— Идем, матушка, — сказал он. — Идем со мной. А твоих людей устроит в замке Эвальд.

Сакс, на которого кивнул сын Хильдрид, был рослый и рыжебородый, совсем как скандинав. Он покосился на Хольгера без особой приязни, но без возражений отправился выполнять приказ. Хильдрид захотелось улыбнуться — она увидела вдруг в повадках сына манеру отца и его же дар. Регнвальд с первого же дня умел заставить других повиноваться ему.

Орм повел мать в донжон, на первый этаж, где на усыпанном соломой земляном полу стояли длинные столы. По стенам висели гобелены, а на той стене, что напротив входа — цветные щиты. Здесь конунг и его люди собирались по вечерам. На толстые деревянные столы слуги и рабы ставили огромные блюда, полные мяса, стопы лепешек и котлы с похлебкой — хватало на всех. Воины сидели на широких скамьях вдоль стен или столбов, подпирающих потолок.

Вечерами под деревянными сводами первого этажа донжона звучали крики, песни, смех и веселый гул. Веселья им прибавляла вкусная и обильная еда — мужчины становятся куда добрее, когда они сыты. Но сейчас, в неурочное время, здесь было тихо. Орм подвел мать к длинной скамье вдоль стены зала и посадил. Сел рядом.

— Расскажи мне о Хаконе, — сказал он.

— Сперва расскажи мне об Эйрике. Я слышала, будто Кровавая Секира договорился с конунгом Адальстейном и получил от него Нортимбраланд. Это — правда?

— Правда.

— Когда же он успел?

— Только это и успел, — Орм хмыкнул. — Конунга похоронили несколько дней назад.

— Кто его убил?

— Никто. Он заболел. Лекари ничего не смогли сделать. Они даже не поняли, что с ним случилось.

— Отравление?

— Матушка... Если бы было отравление, они бы поняли сразу.

Хильдрид встала и, глядя под ноги, прошлась по истоптанной соломе на полу от двери до почетного стола, стоявшего на дощатом возвышении. Подняла голову и посмотрела на щит Адальстейна, по-прежнему висевший на стене. Щит был большой, с начищенными до блеска скрепами, с широким умбоном, выкрашенный в красный свет, со следами зарубов, впрочем, старыми. Последние годы Адальстейн, некогда отличный воин, перестал выходить на поле боя, предпочитал следить за ходом сражения издалека, а то и доверял ведение войны кому-то из своих людей. За него войска водили его лучшие соратники. Ни один из них не ведал поражений — Адальстейн умел выбирать сподвижников.

«Вот и тебя нет на свете, друг мой, — подумала дочь Гуннара. — Идет время. Уходят из жизни люди...».

— Я слышала, Ятмунд не жалует скандинавов.

— Это не странно. Знаешь, что учинил Эйрик, как только появился в Англии?

— Что?

— Догадайся.

Хильдрид пожала плечами.

— И гадать не буду.

— Думаешь, стал обосновываться на новом месте? Ничуть не бывало. Начал разорять север Мерсии. Да еще позвал за собой всех жителей Денло, кто захотел последовать за ним.

— Да уж... Впрочем, он всегда был таким.

— Больше всего пострадали владения Ятмунда. Они и раньше страдали больше всех.

— Понятно. У него личный интерес.

— В какой-то степени. Видишь ли, когда Эйрик начал разорять север Мерсии, Адальстейну пришлись договориться с ним.

— И он отдал Кровавой Секире Нортимбраланд. Я об этом уже слышала.

— Ятмунд был категорически против. Он говорил о том, что позволять такому беспокойному херсиру, как Эйрик Кровавая Секира, вить свое гнездо поблизости — просто безумие. Мол, он не даст стране покоя, и гнать его надо поганой метлой. На что Адальстейн предложил Ятмунду отправиться и прогнать Эйрика, раз уж он так хочет.

Хильдрид рассмеялась.

— Сдается мне, я знаю, что он ответил.

— Он ничего не ответил. Промолчал. И Кровавая Секира получил Нортимбраланд. Правда, одновременно ему пришлось принять христианство.

— Об этом я тоже слышала. Ятмунда эта уступка с соседом не примирила?

— Нисколько. Он все время говорил, что как бы волк не прикидывался овечкой, он все равно остается волком.

— Что ж, я думаю, он прав. Боюсь, для Эйрика христианство является не более чем удобной маской.

— Ну что ж, в таком случае, он вряд ли может считаться христианином, — спокойно ответил Орм.

Что-то в его тоне показалось Хильдрид странным. Она оглянулась, посмотрела на сына — тот пересел с лавки на край стола и поглядывал на мать спокойно, почти безмятежно. Это был взгляд совершенно уверенного в себе и своей правоте человека.

У него был взгляд Регнвальда, который терпеливо слушал ее указания, зная, что все равно все сделает по-своему.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— То, что теперь, когда Ятмунд стал конунгом, он вышвырнет Эйрика из Англии. Или так, или иначе.