Чтение 59–й страницы книги ~Песня цветов аконита~

Вьюрок осмелился встать, на сей раз не дожидаясь позволения. И похож был на птицу, что защищает птенца.

— Он не предавал вас, Высокий. Он просто ошибся.

— Как трогательно! — впервые в голосе наместника прозвучали недобрые нотки. Актера словно голого бросили в снег, он заговорил сбивчиво, торопясь изложить все — пока не велели молчать.

Йири выслушал. Повел плечом:

— Где он?

— Простите мою дерзость, Высокий… я не скажу.

— Хочешь разделить его вину?

— Я и так уже…

Господин задумчиво произнес:

— Если скажешь сейчас — ты свободен. Я не стану тебя преследовать.

— Нет, — оказывается, так светло и легко бывает, когда нечего терять.

Наместник улыбнулся — удивительно мягко, по-доброму.

— Нетрудно будет его разыскать.

— Я знаю, шин… Но сделаю все, чтобы Айхо не нашли. А если найдут — не отдам.

— Что же ты сделаешь? — все так же мягко — и без насмешки.

— Уж лучше я сам… Все равно Айхо попробует вновь, если увидит вас. Сколько можно мучить его? Он создан для радости, а знал лишь игру в нее.

— Каждый получает то, для чего создан.

— Я не верю в эти слова! Почему человек, наделенный красотой и талантом, должен испытывать только боль — или смириться и стать игрушкой?!

Наместник молчал. Потом спросил:

— Значит, не отдашь его мне?

— Господин… если меня живым отпустят, не отдам!

— Что же… Спешить некуда. Пусть поразмыслит. Только знай — я сомневался. Но после твоих слов… Ты сам не понял, что сказал — и в этом твое счастье.
* * *

Лежал, облокотившись на руку — царапина на боку еще немного мешала. Смотрел на щегла в узорной клетке, скачущего, чистящего яркие перышки.

— Дай ему зерен!

— Довольно. Перекормишь, и сдохнет.

— Мы же не можем подарить ему иной радости — пусть хотя бы клюет вволю!

Старший актер засмеялся.

— Весь ты в этом. Даритель. Радости не бывает много, хоть утони в ней! Только я думаю иначе.

— Угу, — откликнулся Айхо. — А моя жизнь полнее была. Мне подаренное отдарками возвращалось.

— Такими, что лучше бы и не надо!

Айхо улегся на бок, положил голову на кулак, снизу вверх посмотрел на товарища.

— Люди… Мне их жаль. Почти все несчастны. Едят много — а все голодны, напиваются, чтобы забыться — а им только горше. Если бы я мог стать чем-то большим, просил бы Сущего — пусть сделает меня прозрачным камнем, в котором горит свет. И чтобы каждый, коснувшийся камня, становился хоть ненадолго счастливым…

— И это все, что ты способен сказать? — прищурил глаза Вьюрок.

— А что еще говорить? У меня нет волшебной силы…

— Ты соображаешь, что нам грозит, или совсем ум потерял?! — не выдержал Вьюрок.

— Не знаю. Я боюсь. Всего — и уйти, и остаться. Почему нас еще не нашли?

Вьюрок и сам боялся об этом думать. Играет, как кошка с мышью?

Вспомнил слова наместника, спросил неуверенно:

— Ты и в самом деле намеревался убить себя? Или же надеялся выжить?

Айхо серьезно вскинул глаза. Не менее серьезно сказал:

— Я не играл, Вьюрок. Но жить… хотел, конечно. Только сейчас я разве живу?

Дождь лил второй день. Вьюрок отлучился поговорить с хозяином домика, а вернулся — Айхо уже не было.

Глава 10. СТОЛИЦА

Шел очень долго и очень трудно. А его все не останавливали — вот уже и ступени дома, и коридор; поворот, и другой. На шелке змеятся золотом тканые стебли — а руки свободны. Только золотые цветы держат прочнее веревки.

На пороге не споткнулся — вошел легко и мягко, словно единственно так возможно, и простерся на полу.

— Хорошо, что пришел.

Айхо молчал и не двигался.

— Если хочешь что-то сказать — говори.

Ветер шевелил прядки волос, не схваченных лентой. О чем говорить? Разве только о другом человеке… просить за него.

— Вьюрок, он не виноват… он хотел, как лучше, — чуть шевельнулись губы.

— Все мы хотим, как лучше, Айхо. Он знает, что ты здесь?

— Нет, господин. Наверное, теперь думает, что меня забрали.

— Почему… зачем вы позволили нам уйти?

— Разве?

Йири откинулся к стене, прикрыл глаза.

— Так зачем ты пришел? Устал бояться?

— Потому что тогда сказал… это правда. — И чувствует неуместность этих слов. Будто прощение пытается вымолить.

— И что же мне делать с тобой?

— То, что должно. Только… прямо сейчас, пожалуйста, чтобы не до утра, — добавляет отчаянно и слышит негромкий, неестественный смех.

— Должно — не твое слово!

— Я принадлежу вам. Ваше — стало быть, и мое. Пусть я всего лишь кукла…

—Замолчи! Убирайся отсюда. В Окаэре можешь остаться, но чтобы в городе тебя не было через час!

Это милость или наоборот? Поднимает голову, сжавшись, словно зверек, в которого бросили камень и он ждет второго.

— А… потом?

— Как угодно. Всё.

Поднялся и отвернулся к окну.

— Если вы дарите мне жизнь, то не отнимайте ее в тот же миг… лучше умереть, чем снова — одному! — Руки вздрагивают — какое там смычок, он сейчас и подушку бы не удержал.

— Нет.

Поднялся и вышел стремительно, словно боясь еще хоть немного пробыть здесь.
* * *

Шинори понимал, почему Айхо отпустили — хоть и неприятно было, что преступник остался безнаказанным. Вор. Сколько стараний господин приложил, чтобы сделать из мальчишки хоть что-то достойное… и кому приятно, что все труды пошли прахом? Иные со злости разбивают неудачное творение. Но господин не какой-то ремесленник, не умеющий владеть собой, — он может позволить себе просто выбросить негодный материал и не печалиться о неудаче.

— Позвольте, я прослежу за тем, чтобы он покинул город?

Господин чуть наклонил голову — да.

Айхо стоял во дворе, щурясь от вечернего неяркого солнца — словно сто лет просидел в темноте, и даже неяркий свет бил теперь по глазам. Он пришел сюда умереть. И умер. Только, оказывается, смерть — это не только безжизненное тело и костер.

— Эй! — окликнул его человек со ступеней дома. — Иди на конюшню и жди там. И благодари Небо денно и нощно, что тебе повезло.

Пошел, ступая осторожно, словно канатоходец над головой толпы. Главное не ошибиться, а то упадешь.
* * *

— Позвольте сказать, — голос Ниро прозвенел за плечом. Юноша сейчас казался гораздо старше.

— Ну?

— Вы помните Найли?

Йири шел вперед, не оглядываясь. Прекрасно знал, что этот не отстанет, коли решился. Много он позволяет мальчишке… Спросил сам:

— Что же, и ты начнешь кричать и метаться, если я велю покинуть этот дом?

— Нет, господин. Хотя я привязан к вам и рад быть среди ваших слуг. Но Айхо, Найли и прочие…

— Они — куклы. Послушные сильному — или канону, какая разница.

— А вы?! — сорвалось с языка; весь напрягся, словно его ударить могли.

— И я. Доволен?

Йири искоса взглянул на юношу. Услышанное того потрясло. Но идет, брови нахмурены, голова наклонена, словно упрямый бычок — не поверил. Нет бы прощенья просить — он еще говорить собрался!

— Если — только игрушка, почему он жив, когда остальные расплачивались за меньшее?

— Чего ты от меня хочешь? — не выдержал Йири.

— Айхо — не кукла. И вы это знаете.

— Но он преступник, спорить не будешь?

— Дурак он! — зло и отчаянно произнес Ниро. — А вы… что-то и от него, и от себя хотите. Только чего, сами не знаете. Ведь я понимаю — иначе он был бы наказан, как полагается.

— Сейчас я хочу одного — оставь меня в покое, — Йири положил руку на дверной косяк. — И не забывайся, мальчик.

Ниро так же упрямо стоял со склоненной головой, губы кусал. Потом сорвался с места и убежал.

Да, это не Столица, где слуги послушны и бессловесны, подумал Высокий. И чуть улыбнулся.

Ниро примчался часа через два, бросил на мягкий шаварский ковер знакомый господину тоо — инструмент загудел жалобно.

— Это еще что такое? — отодвинул тушечницу, отложил кисть.

— Вот! И его, и рисунки ваши — в огонь, да? И тень свою, если бы можно было, — в огонь? Оказывать милость — можно, а прощать? Несовершенных, неправильных? Или это слишком сложно для вас, господин?! — почти прокричал Ниро и сел на ковер, потому что ноги отказали.

Йири задумчиво положил подбородок на руку.

— Если покинешь меня, разыщи человека по имени Аоки, с волосами цвета солнечного золота. Вы отлично поймете друг друга… Он был разбойником.

— Верните Айхо, — уже обессилено, но все еще упрямо пробормотал Ниро, глядя в пол. Господин не ответил, снова взялся за кисть. Когда Ниро потерял уже всякую надежду и окончательно понял неуместность своего присутствия здесь, господин вдруг произнес:

— Верну. Хорошо, что ты заботишься о друге.
* * *

— Хотя бы так, Айхо, — тихо говорил юноша актеру, когда ехал с ним рядом, стараясь не смотреть в сторону брата, конь которого шел сзади. — Хотя бы так.
* * *

Хоровод палых листьев. Ветер вздымает их над землей, и еле слышно гудят темные тан. Йири идет сквозь вихри сухой листвы, что шепчет голосами когда-то живших. На плечи падают листья, путаются в волосах — ломкие, разучившиеся дышать…

Опомнился — он и впрямь шел по саду, своему, не привидевшемуся, и листья вокруг обычные, желтые — они молчат.

По его указу восстановили храм вблизи города. Стены из розоватого камня, чудом сохранившаяся статуя Иями внутри — работе древнего мастера, наверное, полтысячи лет.

За восстановление святилища наместнику многие были благодарны — только сам он в храме ни разу не появился.

Что ж, насильно никто никого не гнал на поклон к Бестелесным, а высших — тем более.
* * *

Листья вздымались и опадали под ногами. Айхо поправил ворот осенней куртки с вышитыми на рукавах знаками онна.

Теперь он жил в доме наместника. Тот не обращал на актера никакого внимания, но и не прогонял.

— Это ведь ты упросил его оставить меня.

— Ты в самом деле считаешь, что господина можно уговорить? — фыркнул Ниро. — Если бы дело касалось только тебя! Остался в живых — вот уже невероятное везение! Я бы тебя сам за пределы города вывез.

Поддел ногой упавший сучок.

— Я и не думал, что у него такие картины… До тебя он не рисовал — так, баловство одно. А еще… Да ладно. Когда-нибудь сам поймешь. И Шинори поймет. И примет тебя.
* * *

На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал по парку, взбежал на террасу.

Наместник стремительно обернулся, увидел — на головной повязке веточка красной туи. Каждый сразу увидит — такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял, еще не спросив.

Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой. А тот словно окаменел — неподвижность мертвого тела, словно о нем — этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы держала заколка, словно и волосы неживые.

Стоял и смотрел. Шли минуты.

— Ступайте, — Те-Кири принял футляр-хэйга , кивком головы отослав гонца. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.

— В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом — самый глубокий траур. Вы сами знаете как…

— Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь…

— Ничего.

Впервые Те-Кири не видел легкости в его движениях. Но — мог только в спину смотреть.

Забыв про возраст, почти бегом пересек сад, громко крикнул:

— Ниро!

Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.

— Где ты болтаешься? Куда собрался?

— Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с севера…

Ухватил мальчишку за плечо, подтолкнул в сторону террасы: