Чтение 42–й страницы книги ~Поводыри на распутье~

Чудовище.

Железное.

«Пингвин!» — услужливо подсказала память.

И не было никаких сомнений в том, кого поджидал прячущийся за титанпластовой броней воин.

Ствол «ревуна» чуть шевельнулся и теперь был направлен прямо на Урзака.

Измученный Банум тяжело вздохнул и собрал в кулак последние силы.

Какое же все-таки счастье — чувствовать под ногами твердую поверхность. Не цепляться за соломинки рук или решеток, не размахивать в воздухе ногами, в тщетных попытках отыскать опору, а знать и ощущать под собой надежную твердь. Стоять, сидеть или, как сейчас, лежать на земле, отдыхая каждой клеточкой тела. И пусть роскошное платье испачкано и безнадежно испорчено, пусть правая рука оказалась в какой-то подозрительной луже — сил, чтобы отползти в сторону, у Пэт не было, — пусть. Главное — она жива. Она спаслась.

Какое счастье…

Послышавшееся справа шуршание все-таки заставило девушку открыть глаза и чуть повернуть голову. Слишком близко раздался звук.

— А, это ты…

Спасший Пэт дракончик царапал землю, пытаясь принять вертикальное положение.

— Ты куда собрался?

Девушка протянула к малышу руку, то ли хотела погладить, выразить свою благодарность ласковым жестом, то ли поддержать, помочь зверьку подняться… Не удалось ни то, ни другое. Дракон стремительно вытянул шею в боевом выпаде, и Пэт едва успела отдернуть руку, испугавшись не столько движения, сколько ненависти, вспыхнувшей в желтых глазах твари. Если бы не реакция девушки, дракон бы наверняка укусил ее.

— За что?

Спросила обиженно, удивленно, а через секунду поняла — за что. Поняла, увидев, как подпрыгивает усталый дракончик, пытаясь взлететь. И не сводит глаз с черной бездны колодца.

В котором, истекая кровью, из последних сил цеплялся за спасительную решетку Грязнов.

«Он хочет вытащить Кирилла!»

Дракончику удалось взлететь, но его полет мог вызвать кривую усмешку у любого наблюдателя. Редкие взмахи крыльев с трудом поддерживали тело в воздухе, его явно вело вправо. И ремень дракон не держал в когтях, а намотал на лапы, поняв, что иначе не сможет удержать груз. Однако решимость его не покидала. Решимость обреченного. Решимость того, кто готов спасти или умереть. Еще один неуверенный взмах, и дракончик камнем рухнул вниз, в провал колодца. То ли спикировал, то ли не удержался…

«Он хочет вытащить Кирилла!»

И все встало на свои места.

Грязнов приказал дракону спасти Пэт, спасти дочь. Тварь не могла ослушаться, помогла девушке, но поняла, что потеряла слишком много сил и может не успеть на помощь хозяину. Этим и объяснялся ненавидящий взгляд дракона — он счел, что Пэт помешала ему выполнить долг.

Долг!

Точно найденное слово размашисто резануло Пэт, заставило вздрогнуть.

Долг!

Урзак говорил, что у Кирилла есть только рабы. Но разве станут невольники с такой яростью защищать злого господина? Рисковать жизнью? Подставляться под удары и ненавидеть тех, кто мешает им исполнить свой долг? По отношению к тому, кого любишь, кому веришь.

И Олово, и дракон готовы были умереть за Кирилла.

А Урзак искал того, кто убьет вместо него.

«А я ударила его в спину!»

«Я ударила в спину отца!»

«Он мой отец?»

Пэт решила пока не думать о словах Урзака, заставила себя не думать. Она ждала, чем закончится отчаянная попытка дракона, и холодела от страха, представляя, что именно из-за нее, из-за ее удара Грязнов потеряет силы и сорвется вниз.

«Ведь он истекает кровью!!»

И радостно закричала, увидев появившегося дракона, а следом — ободранную руку, вцепившуюся в край колодца.

Как он мог ошибиться?

Отвлекся? Проморгал? На мгновение потерял сознание? Или противник оказался слишком быстр?

Слоновски искренне недоумевал. Только что он ловил в перекрестье прицела врага: высокого плечистого мужчину в черном костюме, которого следовало уничтожить любой ценой. И вот перед ним стоит…

— Стреляй, Грег! — заорал Щеглов. Он что, не видит?

— Стреляй!

— Ты сдурел? Это же шеф!

— Слоновски! — устало приказал вышедший из здания Кауфман. — Ко мне!

— Стреляй, придурок!

— Слоновски, приказываю немедленно арестовать Щеглова! Он предатель.

Кауфман сделал шаг вперед.

— Приказываю…

— Я взорву нас, Грег! Если ты позволишь ему приблизиться — взорву!

— Слоновски!

Урзак старался, очень старался, но он был слишком слаб, чтобы вытащить из головы Грега образы его родных. Чтобы предстать перед ним в облике тех, на кого Слоновски ни за что не нападет. И даже как следует наложить гипноз не смог. Вымотался.

И подвергшийся ментальной атаке Грег не смог забыть слова Мишеньки о грозящей его детям опасности.

И о висящей на спине бомбе.

И надавил на гашетку, расстреливая стоящего перед ним Кауфмана.

— Ты как? — едва слышно спросила Пэт.

— Нормально. — Сидящий на земле Грязнов пошарил вокруг, нащупал четки черного жемчуга и намотал их на левую руку. Затем повернулся и попросил: — Вытащи его.

Девушка закусила губу, подошла к Кириллу, чуть помедлила, но потом уверенно взялась за рукоять кинжала и выдернула клинок из спины.

— Спасибо.

К удивлению Пэт, кровь из раны не пошла.

И она удивилась тому, что опять может удивляться.

Грязнов же, с трудом поднявшись на ноги, подошел к одному из темных углов, наклонился, ухватился за что-то и, пятясь, вытащил из темноты Олово.

Пэт судорожно сглотнула:

— Он жив?

— Пока — да. Но надо торопиться.

Кирилл взвалил слугу на плечи и побрел к выходу.

— Не отставай!

Мишенька деактивировал взрыватель, отстегнул от спины Слоновски бомбу и небрежно бросил ее в салон вертолета. Достал пачку сигарет.

— Ты вроде не куришь, — заметил Грег.

— Сейчас можно. — Пальцы Щеглова слегка дрожали. — Будешь?

— Давай.

Слоновски, успевший снять шлем и перчатки, выглядел комично: из массивного «пингвина» растут кажущиеся такими тоненькими руки, торчит несообразная голова… Вот только смеяться мужчинам не хотелось.

Они закурили и некоторое время молча смотрели на горящее тело.

— Я ведь его пристрелил, — произнес Грег.

— Да, — подтвердил Мишенька. — Ты его пристрелил.

— Я вогнал в него четырнадцать снарядов, — продолжил Слоновски после короткой паузы. — Его должно было разорвать на куски, а он продолжал шевелиться.

Залитое из огнемета тело таяло густым черным дымом.

— Огонь все сделает, — пообещал Мишенька. — Больше эта сволочь не встанет. — Помолчал. — Его здорово из мотали внизу. Он устал. И огонь все сделает. Конец.

И развернулся к открывшейся двери.

Первой появилась девушка в грязном бальном платье.

«Патриция Грязнова», — машинально отметил Грег. И тут же сообразил: «Петра Кронцл!!»

Девушка остановилась, придерживая дверь, и на улицу вышел Кирилл, неся на плечах слугу.

«Все семейство в сборе».

— В «Пирамидом»! — отрывисто приказал антиквар. — Очень быстро!

— Конечно, господин Грязнов!

— Мишенька бросился к вертолету, а Грег поймал себя на мысли, что ничуть не удивлен таким поведением дознавателя.

Ну вот ни капельки не удивлен.

Его последним заданием на тот день было отвезти домой Патрицию. Почему он? Почему только ее? Слоновски не задавал вопросов, знал, что скоро ему все объяснят. Пришел в комнату, в которой, завернувшись в одеяло, сидела девушка, велел спуститься в гараж.

А сам задержался.

Кое-что Грег желал узнать немедленно.

Он отыскал Щеглова и коротко спросил:

— Ты бы взорвал?

В ответе не сомневался.

— Да.

А потому ударил Мишеньку еще до того, как тот закрыл рот. Ударил не очень сильно, но чувствительно. Ударил не потому, что хотел завязать драку, а потому что должен был ударить. Потому что сам хотел решать, когда, как и за что умереть.

Щеглов все понял. Потер скулу, на которой стремительно набухал синяк, и усмехнулся:

— Любой ценой, Грег, любой ценой.

Впервые Олово пришел в себя в вертолете. Раскрыл невидящие глаза, простонал что-то и вновь провалился в забытье.

Когда очнулся в следующий раз, то понял, что лежит на диване. Не на больничной койке в палате, а на обычном кожаном диване. Лежит, пачкая кровью дорогую обивку. Неподалеку, как раз в поле зрения Олово, находилось большое, в человеческий рост, зеркало в старинной бронзовой раме, возле которого стоял Кауфман.

Увидев, что раненый пришел в себя, Максимилиан усмехнулся и направился к дивану.

В голове Олово было ясно-ясно. И каждая деталька: пуговица на рубашке Кауфмана, бронзовые завитушки рамы, решетка вентиляции, горящие на настенном мониторедиоды, каждая мелочь — отчетливо. Олово понял, что умирает.

— Будет больно, — предупредил Макс и принялся стягивать перчатки.

— Я-а хочу покоя, — прошептал слуга.

— Покоя во тьме?

— Я-а хочу покоя.

— Раствориться в Вечном забвении?

— Я уста-ал. — Олово отвернулся. На его глазах блеснули слезы. — Я очень уста-ал, мастер. Я-а снова у черты. Вы помога-аете, но рискуете… Ва-м тяжело, мастер. Я-а тяну ва-ас за собой.

И приник взглядом к обнажившимся кистям Кауфмана.

— Вечное Забвение, Олово, — жестко напомнил Мертвый. — Ты ведь знаешь, что не просто умрешь — ты вернешься на алтарь. Пройдешь жертвоприношение до конца…

— Это мой Путь, — едва слышно прошептал Олово.

— Ты — последний из Гончих Псов, ты унесешь с собой всех братьев. Навсегда. Разве они заслужили этого?

Олово не ответил.

— Будет больно, — повторил Максимилиан и возложил руки на умирающего друга. — Будет очень больно, Пес.

Олово закричал.

ЭПИЛОГ

— Удивительное дело, — с легкой улыбкой произнес генерал Кравцов. — Ты опять совершила подвиг.

— Служу России! — по-уставному рявкнула капитан Го.

— Эмира, — мягко сказал Кравцов. — Зачем так официально? Присаживайся.

Девушка кивнула и расположилась в кресле.

— Так-то лучше.

Кравцов взял со стола бумагу, пробежал взглядом по строчкам. Пробежал быстро, по диагонали, было видно, что он прекрасно помнит, что написано в письме, но специально держит паузу.

— Московский филиал выражает тебе благодарность за неоценимую помощь, которую ты оказала сотрудникам СБА во время покушения на директора… — Генерал пристально посмотрел на девушку: — Ты была ранена?

— Участвовала в задержании преступника.

— Как самочувствие?

— Сказали, что нужна неделя для реабилитации.

— Получишь, — пообещал Кравцов. — А пока объясни, как ты оказалась на Стрелке? Входной билет тебе не по карману. Да и платье твое я видел — богатое платье.

— Все устроил Банум, — ответила Эмира, глядя Кравцову в глаза. — Это он оплатил и билет, и платье, и драгоценности.

Генерал вновь улыбнулся. Помолчал, после чего с прежней мягкостью обронил:

— Странное имя… Кто это?

Капитану не потребовалось много времени, чтобы понять изменившиеся правила игры

— Банум — мой любовник, господин генерал. Был моим любовником. К сожалению, его тоже ранили во время покушения, и врачи не успели…

— В таком случае не будем о нем говорить, — остановил девушку Кравцов. — Благодарю за службу, капитан.

— Служу России!

— В каждой Традиции есть люди, которым боги даруют больше сил, чем остальным. — Мамаша Даша с улыбкой посмотрела на сосредоточенных девушек. — Ты, Матильда, умеешь чувствовать. Твои руки останавливают кровь и даже заживляют раны…

— Не заживляют, — покачала головой девушка, припомнив, как пыталась помочь Эмире. — Капитан Го умерла бы на моих чудесных руках, не подоспей врачи…

— Не требуй слишком многого сразу. Ты научишься. — Гадалка помолчала. — В одних Традициях нас называют шаманами, в других — колдунами, в третьих — святыми. Где-то почитают. Где-то преследуют. Но, несмотря на различия в названиях и положении, мы были всегда и будем до тех пор, пока существует само понятие — Традиция. Мы неотъемлемая часть ее. Несем ли мы добро или зло, довольство или мор, приносим в жертву зерно или кровь, мы — свидетельство того, что Традиция жива. Ее проявление.

— А что смогу я? — хрипло спросила Пэт. — Тоже исцелять?

Мамаша Даша внимательно посмотрела на девушку.

К облегчению гадалки, Пэт достаточно спокойно восприняла известие о том, что Иржи Кронцл не был ее родным отцом. Видимо, чувствовала в глубине души, что бездарный и бестолковый чех не был способен породить столь яркую личность. И единственный вопрос, который ее мучил, являлся:

«Почему Кирилл скрывал от Деда свое отцовство?»

«Грязнов значительно старше твоей матери, Пэт. Роман ни за что бы не одобрил союз. Признание положило бы конец дружбе…»

Так объяснил Кирилл. Так объяснила Мамаша Даша.

— А что смогу я?

— Порой среди нас рождаются Избранные. Те, которым позволено говорить с богами. Те, которые способны встать рядом с богами. И даже… стать богами. Урзак разорвал вечное колесо, не позволил замкнуться кругу, и нам предстоит потрудиться, чтобы выправить ситуацию. Нам предстоит возродить Традицию. И ты, Патриция, тот самый человек, которому по плечу это сделать.

Мамаша Даша положила ладонь на руку девушки, вздохнула. Теперь старуха окончательно поняла, что имел в виду Кирилл, говоря, что у него еще нет Петры. Всего несколько дней назад они были чужими. Жили рядом. Ели вместе. Но оставались на расстоянии. Теперь же девушка верила. Кириллу верила. В Кирилла верила. Стояла рядом с ним.

Грязнов поставил на карту все, рискнул всеми жизнями, за которые отвечал, рискнул — и выиграл.

Я не слышу никаких голосов, — угрюмо произнесла Пэт. — Я не чувствую никакой сверхъестественной силы.

— Ничего удивительного, Патриция, — тихо ответила гадалка. — Ведь наши боги мертвы. — И после короткой паузы добавила: — В этом мире им не возродиться.

* * *

— Будем говорить только о том, о чем можно? — хмуро поинтересовался Илья.

— Нет, — усмехнулся Корнелиус. — Будем говорить обо всем.

— Нас слушают.

Ежов вздохнул, вытащил из кармана блестящую коробочку и продемонстрировал Дементьеву зеленый диод:

— Видишь?