Ира Аллор

Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

Аннотация

Назгулы… Безликий ужас Средиземья, рабы Кольца. Можно ли сказать это о тех, кто был великими воителями и королями? Девятого из кольценосцев такое положение не устраивает, но путь к избавлению один – уничтожить Кольцо.

Ира АЛЛОР
ДЕВЯТОЕ КОЛЬЦО, ИЛИ ПЕСТРАЯ КНИГА АРДЫ

Не могу не поблагодарить:

Hashberry – за набор, корректуру и помощь в редактуре,

П. Шуваева – за помощь в редактуре,

матушку – за моральную поддержку, ради которой она мужественно вникла в философскокосмогонические тонкости толкиеновского фэндома,

мою сестру и друзей, сакраментальным вопросом «А что дальше было?» заставивших меня довести начатое до конца,

Дэнну – за помощь в развитии сюжета в первом приближении,

Элхэ Ниэннах (Наталью Васильеву) и Иллет (Наталью Некрасову) – за «Черную книгу Арды» и Элхэ отдельно – за песни, две из которых («Исповедь» и «Дом») я использовала в моей книге,

строителей культурного бэкграунда – за построение оного,

а также Джуда – за создание сайта www.allor.ramot.ru.

...Однако ужас смерти все более затемнял их сердца и они, как могли, отдаляли его... живые... все более страстно предавались наслаждению, выдумывая все новые роскошества и забавы...

...АрГамильзор... совершенно запретил говорить поэльфийски и наказывал тех, кто встречал корабли с Эрессеа...

...Но АрФаразон еще не был обманут, и пришла ему в голову мысль, что ради прочности ленной клятвы разумно было бы доставить Саурона в Нуменор, и пусть он живет там заложником за себя и за всех своих прислужников в Средиземье...

...Но коварен был Саурон, и говорят, что среди тех, кого поработил он Девятью кольцами, были могучие витязинуменорцы...

Акаллабет

Девять колец он подарил смертным. Это были величественные и гордые короли... С тех пор они в ловушке. Много веков назад подпали они под власть Кольца и стали призраками, тенями во мраке, самыми ужасными слугами Саурона...

Властелин колец, кн. I, гл. 2

КОЛЬЦА – БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ
НЕЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЕВЯТОГО НАЗГУЛА

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

Костер медленно догорал в предрассветных сумерках.

День обещал быть тревожным – к вечеру путники должны были выбраться к Бруиненскому броду. Чувство опасности сгущалось.

– Чем ближе к реке, тем опасней, – молвил Глорфиндейл, – чует мое сердце: нас настигают сзади, а впереди – засада.

Все невольно сжались, ощущая, как тьма обволакивает их, стискивая в железных объятиях. Внезапно возникло ощущение безотчетного страха, уже знакомого хоббитам.

– Как тогда, на Заветери, – прошептал Фродо еле слышно и…

Словно по мановению чьейто руки, все посмотрели в направлении Брода и застыли на месте от леденящего ужаса – перед ними, поблескивая кольчугой в свете костра, возвышалась черная тень.

Даже Глорфиндейл и Арагорн оцепенели на мгновение, – а изпод капюшона, скрывающего лицо жуткого пришельца, раздался глухой, бесплотный голос:

– Я не причиню вам зла. Даже… Хранителю.

– Сделай же чтонибудь, Колоброд! – взмолился полуживой от страха Мерри.

– Это ловушка!

– Нет, – прошелестело в ответ, – это еще не ловушка. Вас ждут к вечеру, за поворотом у Брода. Советую добраться засветло – мы, улайар, не в ладах с солнцем. Главное, Хранителя через реку переправьте – она его защитит. – Призрачная фигура слилась с сумерками. Раздался свист, топот копыт приблизился и стал удаляться.

– До встречи – может быть, – долетело до костра, подобно шелесту ветра в сухих травах.

Эльф, человек и хоббиты оторопело уставились друг на друга.

– Что это было? – внезапно севшим голосом пробормотал Пиппин.

– Не знаю. Все это странно до крайности, хотя похоже на правду, но…

– Правда – от…? – Арагорн запнулся, не желая произносить проклятое слово. – Да это же ближайшие помощники Темного Властелина – Рабы Колец и… Кольца!

– Не знаю, как объяснить, – подал голос Фродо, – но у меня не возникло желания надеть кольцо, и я не ощутил приказа отдать его…

На горизонте появились первые лучи солнца – пора было трогаться в путь.

* * *

Черные Всадники испустили жуткий вой – Фродо уже слышал его в лесах Восточной Чети, – и снова, как тогда, им ответили. Впереди, слева, изза скал вылетели еще четыре Черных Всадника – на равнине они разделились: двое бросились наперерез Фродо, а двое неслись стремительным галопом к Броду – наперехват, чтобы встретить его у воды. Надежды было мало. «Главное, Хранителя через реку переправьте», – вспомнились ему слова страшного посетителя, – только бы успеть, но как… В этот момент один из Всадников, скакавших ему наперерез, както слишком приблизил своего коня к коню собрата, стремена сцепились – это продолжалось недолго, но преследователи слегка отстали, и этого хватило, чтобы проскользнуть к реке.

Асфалот ринулся в воду, и вскоре Брод остался позади. Оглянувшись, Фродо увидел на другом берегу Всадников. «Остановись! Вернись!» – раздался в сознании приказ, ослушаться которого у хоббита уже не было сил.

Черный Всадник, крайний в ряду, двинулся к воде – тут же, словно не желая уступить первенство, опережая его, направил коня вброд Предводитель – за ним последовали еще двое.

Ближайший Черный Всадник преодолел уже две трети реки, когда до слуха Фродо донесся яростный рев и тяжкий рокот.

ИСПОВЕДЬ КОЛЬЦЕНОСЦА

Маг прикрыл глаза рукой и долго глядел на восток, словно пытаясь разглядеть чтото за далью.

– Кольца нам уже не достать, хорошо хоть от этого искушения мы свободны. Мы встретились вовремя. Вы идете со мной?

– Конечно, – ответил Арагорн, – мы с тобой и за тобой. Ты попрежнему ведешь отряд. У Темного Владыки его Девять Черных Всадников, у нас – только один Белый, но он стоит девятерых. Мы пойдем за тобой, куда бы ты нас ни повел…

– Ну что, хранители, как успехи? – донесся до их слуха свистящий полушепот; повеяло холодом, и на опушке появилась закутанная в черный плащ фигура.

Гэндальф припомнил странный рассказ Арагорна о встрече у Брода.

– Кто ты такой и почему помог нам? – воскликнул он, держа на всякий случай перед собой посох как клинок.

– Потому что Саурона и его власть я ненавижу еще сильнее. – Тень стояла перед ними, прислонившись к древесному стволу в небрежной, не лишенной, однако, изящества позе. – Свет я не люблю, ибо он мне чужд, а Темного Владыку – потому что он помог мне стать чуждым свету.

– Право, для нас была неожиданной помощь от…

– Раба Кольца.

– Ну… да, это както не укладывается… – Арагорн замешкался, подыскивая подходящие слова.

– В ваши представления о таких, как я. Вполне естественно. Вижу, вам хотелось бы знать больше – у вас появятся основания для доверия, и картина мира пребудет в целости и сохранности. Что же, возможно, моя история развлечет вас. Жаль, гн Сумникс отсутствует – не мешало бы ему побольше про колечко знать, но, думаю, он образумился, да и не до чужих мемуаров ему сейчас.

– А нам бы действительно хотелось понять хоть чтото, – сказал Гэндальф, присев на камень.

Призрак расправил плащ и чуть откинул капюшон – возникло высохшее, мертвеннобледное лицо, на котором зеленоватым тусклым огнем светились холодные, неподвижные, как у змеи, глаза.

Все невольно отшатнулись, и узкая щель, служившая пришельцу ртом, искривилась в невеселой усмешке.

– Давно не смотрелся в зеркала – я там не отражаюсь. Но не буду отвлекаться.

Итак, я – один из девяти владельцев колец, данных Сауроном людям.

Мое имя вряд ли чтото скажет вам, да это теперь и не имеет значения. От моего некогда роскошного замка в Нуменоре не осталось – по известным причинам – даже руин. А когдато мой двор отличался великолепием, и талантливые посетители съезжались туда отовсюду.

Я не настолько интересовался воинскими искусствами или магией – хотя они и занимали немалое место в моей жизни, как и у всякого представителя моего круга, а среди моих гостей были поклонники как первого, так и второго; скорее прекрасным – поэзия, знаете ли, музыка или чтото иное.

Мои залы были задуманы эльфийскими зодчими и украшены мастерамигномами, там творили известные менестрели.

Я не выношу уродства до сих пор – может быть, поэтому не свыкся с орками, троллями и прочими обитателями Мордора?

Но уже тогда появились зачатки моей гордыни – я все больше любил созданное мной и для меня и все больше презирал мир вокруг (впрочем, до некоторой степени он этого заслуживал).

Вот тутто и объявился взятый в заложники АрФаразоном Саурон – и был мне представлен. Красавец и блестящий собеседник – неотразимое сочетание. Общение с ним доставляло мне эстетическое и интеллектуальное удовольствие, ибо познаниями он обладал исключительными. Он стал моим частым гостем. Его советы отличались точностью, формулировки – изяществом, а утверждение, что красота выше добра и зла, нашло отклик в моем сердце – тогда оно еще у меня было, знаете ли.

Да… Постепенно моя любовь к прекрасному превращалась в ненависть ко всему, что не соответствовало идеалу и казалось примитивным. Уродство могло восхитить меня – но доведенное до степени исключительности.

Впрочем, это неважно. Достаточно сказать, что мои развлечения и творческие изыскания становились подчас жестоки.

В один из вечеров Саурон и преподнес мне кольцо, сопровождая дар комплиментами, составленными достаточно разумно, чтобы не перейти границу, отличающую хороший тон от дурновкусия, в адрес моей блистательной персоны, светоча культуры Средиземья и арбитра изящества, – рассказчик ухмыльнулся, – и я, с подобающими месту и времени выражениями благодарности, принял подарок. В то время уже ходили слухи о страшных черных всадниках, но в чем дело, не знал толком никто.

Когда я впервые надел Кольцо, казалось, мир стал ярче, звуки – четче, все вокруг обрело какойто дополнительный смысл, в сознании возникли связи времен и явлений, прежде, видимо, неявные и не замеченные.

Я ощущал в себе небывалую силу и вдохновение, казалось, власть моя безгранична и я могу творить блистающие миры мановением руки.

И понеслось: грандиозные замыслы, претворявшиеся в жизнь любыми методами, игнорирование и изгнание всего, что, как мне думалось, стояло между мной и совершенством.

Увеселения становились все более извращенными, в средствах я был все более неразборчив.

Жажда нового, еще более удивительного и оригинального становилась все непомерней, но вместе с тем появилось и росло ощущение скуки и равнодушия. Мир вокруг выцветал, и приходилось подстегивать себя все более острыми ощущениями и переживаниями.

Както возникла мысль снять Кольцо. Я сделал это – и словно вся тяжесть Арды обрушилась на мои плечи. Холод, озноб, все звуки – как сквозь войлочную завесу. Из зеркала на меня глянул смертельно усталый человек с потухшими глазами и порочным лицом. Мне стало страшно, и я решил не касаться больше Сауронова подношения, но тут ужас последнего года открылся мне во всей своей уже отнюдь не эстетичной правде. Возможно, я бы еще смог справиться с этим, но… мне предстоял очень важный прием, а в голове – ни одной мысли, какоето оцепенение… Последний раз, решил я, только проведу его – и все. Этот раз действительно был последним – еще раз расстаться с Кольцом у меня не хватило ни сил, ни духа.

Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, – многие из тех, кто был когдато рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. – Назгул усмехнулся невесело.

– Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.

В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова – в последний раз, как оказалось – и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели – как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.

– Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? – спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. – Как здоровье, ничто не беспокоит?

– Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, – холодно произнес я, – но я и в самом деле не могу дать какоелибо определение моему состоянию, и оно меня не радует.

Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним – как будто ктото громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.

– Не радует!

– Разумеется, милейший, вас уже вряд ли чтото порадует. Вам и жить осталось не так долго.

– Что со мной?! – попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.

– Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти – заодно – тоже.

– Будь оно проклято! – прошептал я.

– Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина – желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира – ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…

Я молчал, хотя его наглость бесила меня.

– Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет – став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.

От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.

Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо – простое на вид, без камня, – но оно как будто горело изнутри.

Кольценосцы схватили было меня, но он остановил их:

– Не надо. Ты наглец, но меня это даже забавляет. Я же знаю тебя, твои тщеславие и жестокость – во имя красоты, разумеется. Так что рабом моим ты будешь все равно. Смотри же!

Кольцо на его пальце засветилось ярче, и я почувствовал, как мое же кольцо тянет меня вниз – я хотел снять его – и не смог. Под страшным давлением я упал на колени, а потом – распластался ниц у ног ухмыляющегося Саурона – ни одна самая ничтожная часть моего исчезающего тела не слушалась меня…

Рассказчика передернуло, а глаза превратились в горящие щели. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

Саурон наступил на кисть руки – той, что нанесла удар, и под его сапогом она рассыпалась в прах. Я не успел почувствовать боли, так как ее перекрыла мука куда более сильная: кольцо, скатившись со сломанного пальца, покинуло меля и покатилось по полу. Я даже не пытался поймать его: плоть распадалась со страшной болью.

Саурон заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок:

– Ну? Рабство или: будет еще хуже – ТАМ… Мужество оставило меня – я не смог умереть тогда и проклят теперь – навсегда. Я стал рабом Кольца.

Мое он вытянул из угла, куда оно закатилось, и вложил в уцелевшую руку.

– Развлекайтесь, ваше высочество, пока на службу не призвали.

Потом я получил новую плоть, уподобившись остальным. Каковы были их пути… Разные, насколько мне известно, но это уже не моя тайна.

Итак… Мы выполняли приказы Владыки – самого разного свойства. С падением Нуменора дивный облик он утратил и манеры у него испортились окончательно – и впрямь, зачем и для кого стараться?

Я не пользовался у него особым доверием – ему достаточно было поймать мой взгляд, чтобы оценить степень собственной развоплощенности, а заявления вроде «на себя посмотри» утешением служили слабым. Впрочем, оказалось, что мое нормальное зрение осталось почти неизменным и людей я лучше чувствую и понимаю – со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Так что в некоторых деликатных ситуациях я был незаменим.

А потом я стал забывать – и былую жизнь, и оскорбление Саурона, и внешний мир. У нас была общая жизнь и одна судьба. Проклятые должны держаться вместе, не так ли? Подобное к подобному, а, Митрандир? – Призрак повернулся к Гэндальфу.

Я стал находить особую прелесть в насилии и жестокости, получать удовольствие, видя, как ужас сковывает сердца живущих в Средиземье при одном моем появлении. Я уже плохо представлял себе, что можно существовать както подругому.

Так продолжалось немало лет. А потом со мной произошла странная вещь – я полюбил – если вообще на это способны души, лишенные надежды. Вряд ли я даже имею право называть это так…

Мы носились по Средиземью в поисках новых рабов для Мордора – а я должен был подыскать и отобрать наиболее миловидных и кротких, чтобы меньше возни было с приручением, ибо Саурон желал окружить себя наилучшими экземплярами человеческой ли, эльфийской ли породы…

– Так вот как пропадали прекрасные эльфийские девы! – вскричал, не в силах сдержать гнев, Леголас, хватаясь за кинжал.

– Да, именно так, – прищурился назгул. – Что же, ударьте, любезный Леголас, ваш клинок, кажется, эльфийской стали? О, если бы можно было таким образом обрести подлинную свободу, я бы давно уже решил эту проблему с помощью вам подобных. Впрочем, я к вашим услугам.

– Не время сейчас, – дернул эльфа за рукав Гимли. – Лучше пусть дорасскажет, – вот уж не думал, что у Всадников с Сауроном свои счеты.

– Я говорю в данном случае только о себе, почтенный наугрим…

– Нет, правда, чем он вам еще досадил? – не унимался гном.

– Досадил… Да… Ладно. Почему бы и не выговориться? Скрывать, пожалуй, нечего, да и болтать вам ни к чему – похоже, сплетни не относятся к вашим излюбленным развлечениям.

Тогда дальше. На чем я остановился? А, конечно… Я впервые увидел ее среди скал, поросших вереском, в наступающих сумерках – отличный образец человеческой породы, – подумалось мне. Мысленно приказав ей не двигаться, я приблизился – и не увидел страха в ее глазах, только интерес, возможно любопытство. Это, конечно, задело меня, хотя скорее позабавило: то ли не понимает, с кем дело имеет, то ли дурочка (ну последнее – не беда, для Мордора сойдет). А она продолжала разглядывать меня – словно мумака в цирке. Я почти смутился – когда подобие плоти имеет исключительно функциональное применение, о красе ногтей както не заботятся. Когдато я отнюдь не был обделен женским вниманием, да и впоследствии столь важная персона при дворе Темного Властелина не встречала отказа, но вот так изучать, без боязни и отвращения…

«Ну долго в гляделки играть будем? – спросил я себя. – Бери цыпленка под крылышко – и домой, к папочке».

Тут она сделала шаг вперед и спросила:

– Это вы – посланник Темного Владыки из Мордора?

Я даже опешил: задавать вопросы – мне?

– А как ты думаешь? – довольно ехидно поинтересовался я.

– Я слышала много легенд о вас…

– А теперь видишь наяву – рада? (О Валар, зачем я с ней разговариваю?!) Пойдем со мной – будешь первой придворной дамой БарадДура.