Чтение 32–й страницы книги ~Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды~

– Никакое знание не выходит из Садов Лориэна, буде в этом не возникнет особой необходимости и важности для судеб Арды, – отчеканил Айо. – К тому же, Эонвэ, мне ведомо такое понятие, как честь целителя. – Вышло очень напыщенно, но Мастер Иллюзий начал закипать, и, хотя предосторожность Эонвэ была понятна, он с трудом сдерживался.

– Я понимаю, – ответил герольд Манвэ, – просто… ты много знаешь. Ты ведь, наверное, и тогда рядом был – когда я полгода назад здесь объявился? И все слышал? – Он нахмурился.

– Да, слышал! И видел! И еще много чего слышал, видел и чувствовал за все эти эпохи! У Ирмо уже давно сил нет в одиночку справляться со всем этим бредом! Кто его после вытаскивает?! Эстэ?! Какое там – она тело исцеляет, не душу. Или Мелиан, которую, когда не в запое, так хоть саму в забвение погружай?! Наелся уже этих мороков аж досюда! – Айо провел наотмашь указательным пальцем по горлу. – Ладно, иди уж, а то еще и впрямь на Варду нарвешься, – бросил он уже другим тоном.

Эонвэ встал, направился к выходу. Обернулся на краю поляны – Айо сидел, подобрав под себя моги, мрачно перебирая опавшие звезды цветов.

– Если я увижу Златоокого… прежнего… чтонибудь передать ему?

– Спасибо, наверное, ничего не надо. Разве только, что я здесь. Ну и… – Айо, наклонившись, сорвал белозвездный цветок. – Еще это: все же памятка.

– Что это за цветок? – тихо спросил Эонвэ.

– В Эндорэ росли.

Эонвэ осторожно взял цветок. Потом, не оглядываясь, широко и решительно зашагал прочь.

* * *

Эстэ пробудилась у тихих густопрозрачных вод Лореллина – сон был не самым удачным и оставил смутное ощущение беспокойства. Ей почемуто захотелось, чтобы ктото погладил по голове и успокоил. Но Ирмо рядом не было, и, может, к лучшему – ее возлюбленному и так волнений хватает. Он последнее время словно истончается, сгорает изнутри, и каждый новый бред выпивает из него силы. А бреда все больше и больше, напряжение, усталость, безнадежность висят в слепящем воздухе Валмара, и в Лориэн уже вползают отголоски разрушения и тления. Задыхается хрупкий, обособленный мир…

Эстэ вздохнула, привычно ополоснула лицо водой Лореллина и огляделась. Недалеко от нее, на ложе из пушистых трав, укрытая невесомым, словно сотканным из росы покрывалом, спала Варда. Годы Арды оказались тяжелы и для нее, хранительницы Замысла, не знающей по определению боли и усталости. По крайней мере, в глазах всего Валинора…

Владычица Амана спала, золотые волосы струились в траве, руки свободно и расслабленно лежали вдоль тела – ослепительно красивая статуя. Веки слегка дрожали, и почти неуловимая улыбка, словно скачущий по волнам солнечный блик, скользила по лицу.

Лориэн лечил, утешал, баюкал то, давнее…

* * *

Приближаясь к Отцу, она чуть не столкнулась с Мелькором, огорченным и взволнованным. Испуганно посторонившись, она продолжила свой путь и предстала перед огненным взором, казалось, видящим ее насквозь. И чтото в нем еще было, то ли тревога, то ли горечь. Что опечалило Единого? Видимо, отлучки первого из Айнур… Както Мелькор начал рассказывать ей об увиденном, и все ее существо наполнилось тоской о невидимом и недостижимом, но желанном…

Она попыталась увидеть. С отчаянной решимостью предпринимала попытку за попыткой проникнуть за пределы светящихся чертогов, пока, рванувшись из всех сил, поглощенная одним желанием – услышать и увидеть ту, иную музыку, не оказалась – вне. На краю бесконечности, невозможно, невыносимо величественной и столь же подавляюще прекрасной. Бесчисленные миры, как искры и капли прозрачного света, кружились в такт Музыке – показавшейся щемяще, до боли знакомой – словно она слышала ее всегда. Ей захотелось самой лететь в удивительном танце, отдавшись на волю мелодии, но она только робко потянулась к мерцающим огням и выдохнула пришедшее откудато слово, которое было – всем этим: Эа!

Радость узнавания захватила Айни, словно она вернулась домой. Какое чудо… И им обязательно надо поделиться – с тем, воздушнохрупким, насмешливым и задумчивым, непредсказуемым, – когда они рядом, казалось, все вокруг стихает и блекнет, боясь отвлечь, и становится до неясной боли светло – кажется, не выдержать невозможного, невыносимого счастья, не вместить…

Взглянув еще раз на искрящийся мир, она повернула назад. Путь ее пролегал через Чертоги Творца, и она решила рассказать – может, Мелькор объяснил както не так? Да и не было у нее никаких тайн от Сотворившего – наоборот, с кем еще посоветоваться, уловить очередную крупицу великой мудрости и вечного Света?

* * *

Взгляд Творца, обращенный к ней, был печален, но она вся сжалась от ощущения непреклонной Воли, исходящей от Него.

– Ты ходила по путям Мелькора, дочь Моя… – медленно проговорил Он.

– Да, Отец. И я видела то же, что и он, и… это действительно красиво, – прибавила она, робея, – то есть… мне показалось прекрасным… – еще тише произнесла она, смешавшись под пристальным и уже явно неодобрительным взором Эру. Впрочем, недовольство исчезло, осталось лишь знакомое сожаление, если не огорчение.

– Чтото не так, о Единый? Что огорчило Тебя в моих словах?

– Та красота, что ты видела, – обманчива. Во Тьме нет жизни – ибо она, жизнь, лишь во Мне. Мелькор не понимает этого, будучи одержим гордыней и нетерпением, и он принес оттуда Зло. И принесет еще, если не одумается. Но говорить с ним сейчас бесполезно, ибо ожесточил он сердце свое, и самонадеянность ослепила его. И не видит он ничего, кроме Тьмы. Но больно Мне, что, будучи Первым из Сотворенных и обладая силой и многими Дарами, прельстит он остальных Айнур, и все погибнет, и вы обретете лишь Пустоту – ибо ничего другого дать он не может… И обратитесь в ничто, пойдя по его пути, ибо Ничто и Я – несовместимы, а Пустота враждебна Мне, и лишь Мной вы живы…

Айни Варда испуганно внимала печалыюласковому голосу, за мягкостью которого читалась неумолимая Сила. Любовь и даже сочувствие к Сотворившему, столь искренне обеспокоенному судьбой своих творений, мешались со страхом, еще полуосознанным, но проникшим во все ее существо…

– Если пожелаешь, Эру, я не буду видеть, – повинуясь возникшему внезапно порыву, прошептала она. – Если это воистину Зло и это огорчает Тебя – я больше не буду.

– Вижу Я, что ты понимаешь Меня и тебе открыта Моя Воля, – милостиво прозвучал голос Творца, – посему Я прошу тебя помочь Мне… – Айни задохнулась от удивления – ее, сотворенную, просит о помощи сам Эру! – Ты должна помочь Мне противостоять лжи Мелькора. Я не теряю надежды, что когданибудь он исправится… – бесконечное терпение и всепрощение исходили от сияющего лика, – …но, пока не осознает он Истину, может немало бед сотворить… Ты будешь Моей помощницей, возлюбленная дочь Моя, – и дам Я тебе власть убеждать других, что нет ничего доброго во Тьме – вообще ничего там нет, и да не увидит никто того, что видели вы, ибо Мелькор уже сильно поражен Тьмой, и тебя коснулась ее разрушающая сила, но сила души твоей поборола соблазн. «Ничто» обманчиво принимает прекрасные образы, но гибельно оно для всего Живого.

А потому, дабы сохранить Жизнь и Красоту, которые суть Свет, Зло и Тьму должно уничтожить, – и да погибнут предавшиеся ей. Я вижу великую борьбу, и на тебя Моя надежда – ты и те, кто с тобой, охранят Замысел от Искажения, и с вами пребудет Милость Моя. И вне ее не сможет существовать никто и ничто, ибо Я – Единый, Начало и Конец, и нет ничего, что существовало бы без Меня…

Варда слушала, исполняясь благоговения, и в то же время чтото больно укололо душу – не рассказать – никому? Не поделиться пережитым – пусть это и дурной опыт – с ним, с тем, от кого у нее нет тайн? Их души открыты друг другу, они делятся всеми мыслями – и вдруг между ними встанет… ложь? – Она испугалась этого слова, поспешно даже в мыслях заменив его на «тайну», но легче не стало.

– Мне ведомы сомнения твои, дитя Мое, и они огорчают Меня, еще раз показывая, что Зло коснулось твоей души и оставило в ней след, от которого, надеюсь, у тебя хватит сил исцелиться… Ты никому не должна говорить о том, что видела, ибо Злу достаточно лишь упоминания. И тем более тому, кого нарек Я – Манвэ, «благословенный», ибо Я сотворил его братом Отступнику, но в душе его нет места Пустоте и Тьме, она открыта Слову Моему, и величием превзойдет он своего нерадивого брата – если не оступится… Великое зло произойдет, если его коснется своим нечистым дыханием Ничто, и гибелью обернется для него, если прельстит, ибо он горд и силен, и гибельно будет для иных его падение. Но надеюсь, что Зло не пристанет к нему, ибо он – совершенное Мое творение и нет в нем изъяна. И все же Тьма всюду ищет лазейку, и его необходимо охранить от нее – чистому все чисто, и он может не распознать Зла под прекрасной личиной, и погибнет прежде, чем поймет, что встал на неверный путь. Ты ведь любишь его, дитя Мое? А любовь, величайшее ее проявление – это жертва. И власть и величие, что Я дам вам, сделав Владыками Того, Что Будет, утешат тебя, и счастье ваше будет безмерно. И еще большей будет радость твоя от знания, что в тебе – его спасение и благодать. Поверь мне, Варда, – малая тайна между любящими лишь усиливает пламя любви, и ты обретешь еще большее обаяние в глазах его, и прилепится душа его к тебе – навсегда, и любовь ваша согреет все сущее. Хорошо ли ты поняла Меня, дочь Моя?

– Да, Отец. Я исполню Волю Твою, и я поняла, что ничего нет выше любви и превыше любви – верность, хранящая любовь. Да будет по слову Твоему… – И Айни Варда покинула блистающий чертог.

На пути ее возник Мелькор, радость мелькнула в его глазах, он спросил:

– Ну как, ты видела? – И остановился, натолкнувшись, как на стену, на ее взгляд.

– Это наваждение, Мелькор, – ровно произнесла Варда. – Ты обманут лживыми образами, которыми прельстило тебя Ничто. Обратись, воззови к Отцу нашему, дабы исцелил Он тебя от порчи.

Он отшатнулся, словно его ударили. Глаза потухли, взгляд стал горьким, отчаянномолящим:

– Ты не веришь себе, своим глазам, своей душе? Ты можешь заставить себя не видеть?!

– Не только себя, но и других, дабы их не коснулось Зло, ибо такова Воля Творца. Он доверил мне защитить всех от гибели. – Она помолчала. – Покайся, Мелькор, обратись, пока не поздно, Отец благ, Он поймет, простит…

– Нет, не поймет, – неожиданно жестко сказал Мелькор. – Он не поймет и не простит того, кто выбирает сам. Кто хочет и может творить – сам, а не по указке. Не потерпит… – Айну вздохнул, потом горячо зашептал: – Подумай еще, Варда! Ты же лишаешь всех свободы выбора, ты…

– Я – выбрала. Я выбрала Свет и Любовь. И Жизнь. Ты тоже еще можешь выбрать. Пока.

– Я тоже – выбрал. И я не собираюсь отрекаться от себя – никогда.

– Ты погибнешь…

– Это мой путь – и будь что будет… А ты… делай, что должно, – бросил он и, резко развернувшись, направился прочь – чернозвездным вихрем.

– Одумайся! – крикнула она ему вслед, но он не оглянулся. – Да будет по слову твоему, – прошептала Айни Варда. – Да будет так.

Выбор был сделан…

* * *

Целебный, чуть влажный воздух Лориэна смягчал беспощадную четкость воспоминаний. В сотканном из видений мире все было хорошо: меньше было грязи и крови, да и то, что было, виделось отстраненным, нереальным. Или зыбкие кружева грез уводили в мир, населенный цветом, формой и музыкой – неясными и нежнолукавыми… Порой же просто не было ничего, и теплая, густая вода, неспешно покачивая, уносила кудато, все равно куда, и плыть можно было бесконечно.

Так было и сейчас, пока в какойто момент вода не показалась вязкой и липкой; она душила, стискивала, подобно кольцам огромной змеи, и из разом посеревшего воздуха повеяло кошмаром. Воды превратились в слизистый студень, и он начал распадаться в кровоточащие клочья – глаза заволокла кровавая муть, голова раскалывалась от пронзительной боли. Откудато пришло ощущение гнева, вспышками вскипающего под веками, пополам с бессилием и похожим на ржавую тупую иглу чувством унижения. Горло словно забил песок – Варда заметалась, надо было выбраться – во что бы то ни стало…

* * *

Эстэ резко обернулась, услышав за спиной сдавленный стоп, переходящий в задыхающийся хрип. Варда судорожно ловила воздух, ее колотила крупная дрожь. Целителышца поспешно наклонилась к ней, попыталась привести в сознание. Судорожно дернувшись, Королева с такой силой отшвырнула не ожидавшую этого Эстэ, что та едва не свалилась в воды сонного озера, а сама снова заметалась, как вытащенная па берег рыба. Набрав в пригоршню воды, ВалиэЦелительница, изловчившись, плеснула в лицо Варды. Та замотала головой, дыхание с трудом вырывалось из горла. Эстэ услышала несколько слов, слетевших с изломанных непонятно откуда взявшейся мукой губ.

– Не надо, – прошептала Королева. – Манвэ… Нет!!! – вскрикнула она отчаянно, вскинув руки в жесте почти безнадежной мольбы. – Пощади… – Она зажмурилась.

Эстэ робко, но настойчиво встряхнула Варду за плечи, голова Королевы бессильно запрокинулась. Подтащив Владычицу Звезд поближе к воде, Эстэ смочила свой шарф и приложила ко лбу терзаемой мороком Варды. Та слабо дернулась и обмякла. Приоткрылись сияющие звездным льдом глаза. И в них был – страх. И отчаяние. Внезапно, осознав, где она находится, Королева Амана подалась вперед, пытаясь вскочить. Глаза горели мертвым светом падающих звезд… – Они впились в лицо Эстэ.

– Варда, что случилось? Что с тобой? – проговорила, слегка дрожа, хозяйка Лориэна.

– Это я спрашиваю: что случилось? – прошипела, тяжело дыша, Варда, садясь в высокой траве.

– О чем ты? – растерянно пробормотала Эстэ.

– Я же видела… – прошептала Варда и умолкла. – Я чтонибудь говорила? – жестко поинтересовалась она, поправляя сползшее с безупречного плеча платье.

Целительница смущенно развела руками.

– Что?! Не молчи!

Эстэ неловко пересказала услышанное. Варда стиснула пальцами виски:

– Значит, так… Нет, не может быть…

Она вскочила на ноги, пошатнувшись, оперлась о ствол нависшей над водой задумчивой ивы. Глубоко вдохнула прохладный воздух, медленно выдохнула, собираясь с силами. Легкими движениями привела волосы и одежду в порядок, лицо ее вновь засияло невозмутимой красотой, подобно искусно ограненному бриллианту, – и твердостью подобна ему была Королева Арды.

– Мне пора, – сообщила она оторопело взирающей на нее Эстэ. – Не придавай значения тому, что видела и слышала, и постарайся забыть это.

– Подожди! – протянула та руки к Королеве. – Я не могу отпустить тебя – такую…

– Какую? Я вполне готова, – отрезала Варда.

– Ты в Лориэне, Варда. – Эстэ нахмурилась. – Кто Целительница – ты или я? Подожди хоть минутку, успокойся. Что ты увидела? Ты так меня напугала… – Она поежилась.

– Неважно. Наверное, это просто морок – бывает… – процедила Варда, прищурясь и глядя на Эстэ.

– Этого еще ни разу не было. Ирмо не мог ошибиться, – парировала Целительница. – Подожди, я сейчас попробую его позвать, он должен вернуться вотвот. Он разберется, морок это или…

– Я сама разберусь, – проговорила Королева, подбирая с травы темносинюю переливчатую накидку и набрасывая ее поверх платья.

– Ну, может, Ирмо знает, что происходит, и вообще… – Эстэ беспомощно развела руками. – Вот он, я чувствую, он близко… Подожди, пожалуйста… – По правде говоря, Целительница побаивалась отпускать Варду вот так сразу – ей хотелось убедиться, что нечто подобное не постигнет Королеву по дороге. Хорошо, хоть Ирмо уже неподалеку.

– Знает, говоришь? – усмехнулась Варда. Похоже, не мешало чутьчуть разведать обстановку, прежде чем нестись в Ильмарин, – хотя ее неудержимо тянуло туда, она более всего хотела оказаться сейчас рядом – с ним. Но Элберет умела ждать. Умела взять себя в руки, трезво просчитывая ситуацию. Морок наводил ужас, заставляя сжаться в комок и безудержно рыдать, прося пощады. Но надо было собраться с мыслями. И Лориэн в этом поможет ей, Варде. Увидев Ирмо, она приветственно подняла руку.

* * *

Расспросив Ирмо о последних событиях, Варда направилась на Ойлоссэ. Значит, ее видение не было мороком – и, следовательно, время было дорого.

Огромная белая птица плавно несла ВардуЭлберет в ее чертоги – спасать… – если можно… Если…

* * *

Они пришли на Арду, плененные – Песней. Тринадцать Вершителей и Один – сам по себе… Ткался, становясь видимым, чудный, хрупкий, еще беспомощный, отчаянно светлый мир. Они хранили Музыку. Ту, что слышали. Она слышала и Иную. Кляла себя за то, что не может забыть, что слишком слаба, чтобы противостоять Злу, зреющему в ней. И больно было порой смотреть в сияющие любовью глаза, видеть, как мелькают в них тревога, сочувствие.

– Что с тобой, песня моя?

Она не могла забыть. Запрещала себе – помнить. Не могла не любить – и ненавидела, все больше – Бытие не терпит Пустоты…

Единый говорил с ее возлюбленным – и, казалось, сияние заливает его глаза, слепя – да не увидит ничего, кроме Света. Изза ей лишь ведомой слепоты он виделся болезненно хрупким, какимто беззащитным. Щемило гдето глубоко внутри…

Ладно еще, что дел много. Им было хорошо вместе – создателям. Творящим. Возлюбленным детям Творца.

Манвэ говорил с Единым – весело, радостно, легко – ей казалось, что он просто недоступен для Зла, а она – она навсегда отравлена Тьмой и никогда не обретет светлой свободы… А он – носился по вновь созданному миру – он был всюду, был – его дыханием. И Песней. А она – хранила.

Арда обретала облик. Они развлекались: он лепил – легко, как делал все, за что брался, – причудливые облака, сплетал нити дождя, жемчуг и хрусталь града и капель, их танец в пушистых кристаллах высоких небес – просто чтобы ее позабавить. Ему казалось, что она, как и он, тоскует без Света…

– Что это в воздухе, – прошептал однажды он, – или… кто это? Нет, откуда… – И грусть мелькнула в голосе.

А пока возникли горы. Деревья. Моря – и еще чтото – что, они еще сами не понимали, но гдето – видели, откудато – знали. Они пробовали – вкус, цвет, звук, запах… Они искали. Она – наблюдала. И боялась…

* * *

Почему у него такое отрешенное лицо, в утонченных чертах – какаято застывшая жесткость, а глаза – почему они такие потерянные, в них – страх?

– Так вот что иногда мелькает в твоих глазах, Варда! Это – страх? Ты – знала?

– О чем ты, любовь моя, песня моя?

– О наказании, – мерно, неестественно ровно. – За нарушение Замысла. Ничто не должно нарушить его… Больше ни с кем так не будет…

– Но кто?.. Что случилось?

– Ауле… Он больше не будет. Если Единый так карает за нарушения, значит, они воистину – Зло, и такого быть не должно. Никогда. Ведь Он – благ и любит… нас, Арду. Любовь – хранящая. Отречься от любви – ради любви… Жертва…

Его глаза горели синим огнем – и показались безумными.

– За что?

– За нарушение… Значит, так надо. Значит, никто больше не посмеет – я не допущу.

Его власть росла. Никто и ничто не могли возразить ему. Как можно: он беседовал с Единым… И становился все жестче. Чтото хищное появилось в точеных чертах. Попрежнему насмешлив и любопытен – но глаза словно льдом затянуло.

Они сотворили майар. Часть себя, души, мыслей – желание, суть, «тектомы». Первый – открыл золотые глаза, хрупкий, тонкий, легкий – живая Песня. Они не обсуждали, каким ему быть, – просто создали. Словно увидели – им уже такими не быть. И снова чтото кольнуло. Сходство – болезненное, надрывное – и обреченность. Разве такое может быть? Все же будет хорошо…

Не думать – быть. Они собирались в Лориэне и пели, плясали, смеялись. Почему ей все казалось – исступленным? Почему они – будто спешат спеть… успеть… допеть… «Манвэ, чего ты боишься?» – «Что ты разлюбишь меня, – с усмешкой. – На самом деле, – уже серьезно, – нет… ничего… сам не знаю… Все так ломко…»

* * *

Рухнули столпы. Мелькор. Она понимала, почему. Не могла позволить понять это – остальным.

Могла дать – увидеть – то, что знали он и она. Отступник и Хранительница.

– Надо сделать чтото, не привязанное к земле. Свет должен быть с неба. Такой, что ничто и никто не потушит…

Лицо Манвэ было задумчивым, отрешенным, мечтательным какимто. Страх сжал душу цепкими холодными когтями – он… догадывается? Узнает? Спросит… Как объяснить умолчание? Разве он потерпит – ложь?

Она воззвала – в ужасе близкой потери:

– Я же ничего не говорила. Клянусь… любовью…

– Будь осторожна. Подумай, что делать. Я верю, что ты придумаешь правильно.

– Но… можно, я создам… похожее на То… и дам чутьчуть увидеть…

– Ты правильно поняла Меня! Похожее оградит от поиска образца. Ты защитишь подобием, созданным тобой, от того, что запретно. Тогда никто не поверит Отступнику. Это станет твоим Творением. Щитом Арды. Помни, ты – Хранительница Мира.

* * *

Счастливоизумленные глаза:

– Как это прекрасно… Я так и представлял это… почти. Ты удивительная – кто создал бы такое? О Элентари, моя Звездная Королева…

– Я рада, что тебе понравилось, любимый… А это – для тебя. Мой венок…

Потом это назвали – Валакиркой.

Больно – каждый раз видеть восхищение в любимых глазах – и лгать…

«Поделилась» – крошечным кусочком, подделкой – словно дитяти неразумному игрушку подсунула. Ему, Слагающему Песни…

Все исступленней и горше – любовь… Все реже – бесшабашные полеты…

И потерялась в Эндорэ их Песня…

Все жестче становилась хватка, подобная хватке орлиных когтей, – «никто больше…».

Владыка, не знающий слабостей.

Владычица, не знающая сомнений.

Властители Арды, Хранители Замысла.

* * *

Открыв глаза, Златоокий увидел два склонившихся к нему лица, казавшиеся совсем схожими в тусклом освещении покоя.

– Зачем ты… опять усыпил? – обратился он к одному из них.

– Чтобы ты еще во чтонибудь не влез хотя бы в ближайшие пару часов, – ответил другой, тряхнув полуседыми волосами.

– Так нечего будить было. Ну хоть сейчас – и на том спасибо. А то спать, когда такое творится… – Златоокий уселся на ложе, кутаясь в плащ, оставленный Манвэ, и подобрав под себя ноги.

– Ах, как интересно! – прошипел Манвэ, закуривая.

– Ну почему я должен оставаться в стороне?

– А что ты можешь сделать? – развел руками Мелькор. – Ты же видишь, что происходит. И не только видишь – тебе мало?

– Тем более, – мотнул головой майа. – Если я уже «засветился», так куда я денусь?