Чтение 2–й страницы книги ~Птицы и камень. Исконный Шамбалы~

— А что случилось? — всполошился Костюшкин.

— В милиции же не всегда спят по ночам, иногда там еще и работают, — съязвил старлей. — Чё уставился? Выполняй приказ!

Он связался с опергруппой и объяснил ситуацию.

— Я что, один здесь останусь?! — наконец-то дошло до Костюшкина, и глаза его округлились. — Это не положено!

— Ну почему же один? Вон сколько у тебя собеседников! — зло кивнул Чмиль на «обезьянник», накидывая куртку. — Один другого лучше.

— Это по уставу не положено! — пытался в истерике прикрыть свой страх Костюшкин.

— Слушай, ты, хлюпик! — Чмиль схватил сержанта за грудки и хорошенько встряхнул. — Заладил: «Не положено, не положено». Считай, чрезвычайная ситуация. Ты понял?! Мы с Ребровым сейчас вернемся. Посидишь, ничего с тобой не случится. Ты что боишься как баба?!

Последняя фраза подействовала на Костюшкина отрезвляюще. В это время появился одетый Ребров.

— Так, пошли, — скомандовал он, проверяя на ходу табельное оружие. — Костюшкин, закрой за нами.

— Может мне начальству позвонить, если чрезвычайная ситуация? — в растерянности пробормотал сержант.

— Я тебе позвоню! — пригрозил Чмиль. — Чего людей зря беспокоить в полчетвертого утра? Может там все в порядке, люди ослышались... Мы глянем и вернемся. Все ясно?!

— Все, — обреченно пробормотал Костюшкин.
— Не слышу?
— Так точно, — отрапортовал тот.

— Во, другое дело, — удовлетворенно заявил Чмиль.

— Да брось ты ерундой заниматься! Пошли быстрей, — поторопил старшего лейтенанта Ребров.

* * *

На улице было довольно холодно. Дул колючий северный ветер. Землю слегка приморозило. Вокруг ни души. Ребров и Чмиль бежали по спящему кварталу серых девятиэтажек. Их топот гулко расходился по округе, однако вряд ли кто его слышал. В окнах давно уже был погашен свет, и население мирно дремало в предрассветный час в теплых постелях, наслаждаясь картинкой сладких сновидений.

Чмиль мчался впереди и еще умудрялся вести беседу с майором.

— Да не переживай ты так! Может, бабке этой послышалось. Или молодежь гуляет, петарды запустили. Я ж сам молодой был, через это прошел.

— Угу.., тоже мне... «старик» нашелся, — с одышкой произнес майор.

Ребров несколько поотстал. Он старался бежать быстро, насколько это было возможным. Тело разваливалось на части от жуткой боли, и каждая встряска отдавала обжигающей резью в печени. Ноги казались ватными. В ушах стоял гул. В голове — какой-то туман. И все же Ребров продолжал этот трудный для себя бег как будто преодолевал не два квартала, а дистанцию, равную его жизни.

Чмиль оглянулся. Глядя на Реброва, сколько усилий прилагал этот человек, чтобы преодолеть данную дистанцию, сердце его сжалось. Старлей сбавил ход и побежал рядом с майором.

— Слушай, чего мы летим как на пожар?! Давай пешком пройдемся. Там, может, бабке кошмар приснился, а мы, как идиоты, в полчетвертого утра к ней на свидание несемся! — и шутливым тоном добавил: — Чё мы с тобой, геронтофилы какие-нибудь, что ли? Я, лично, традиционной сексуальной ориентации.
— Вперед!.. — прохрипел Ребров.

—

Вперед так вперед... Я ж не возражаю, — и не без иронии в голосе Чмиль продолжал: — Эх, так уж и быть! Говорят же, в жизни все надо попробовать... Слушай, а может, я один к этой бабке сбегаю? Разузнаю чё да как. А ты в райотделе подождешь, пока мы с ней отношения выясним...

—

Не все ж... коту... масленица... — попытался так же шуткой ответить Ребров, задыхаясь от быстрого бега.

Наконец, квартал девятиэтажек остался позади. Начались запутанные лабиринты частного сектора.

— Ты куда, Чмиль? — окликнул старлея Ребров.
— Так улица в той стороне! — кивнул тот.

— Нет... туда, — махнул майор и побежал первым, показывая дорогу.

Разбуженные от топота ног собаки подняли неугомонный лай по всей округе. Вот уже и нужная улица, необходимый последний угловой дом, расположенный на перекрестке дорог. Ребров подбежал к калитке и, остановившись, почти повис на ней, пытаясь отдышаться. Чмиль тоже сложился пополам, опираясь руками в колени и восстанавливая дыхание.

—

За тобой... прямо не угнаться, — произнес он, тяжело дыша.

Чмиль поднял глаза на подозрительно затихшего майора. Ребров стоял как вкопанный, затаив дыхание и уставившись куда-то во двор. И если бы он не поднял руку, показывая жестом «Внимание!», Чмиль бы подумал, что тот умер. В боковом и переднем окнах дома, очевидно одной и той же комнаты горел свет. За шторкой мелькали чьи-то тени.

Ребров тихо открыл калитку и вместе с Чмилем вошел во двор. Недалеко лежала мертвая собака в небольшой темной лужице. Чмиль присел на корточки и попробовал пальцем липкую жидкость. «Кровь», — утвердительно кивнул он.

— Зайди слева, — шепнул майор, указывая на боковое окно.

Чмиль вновь кивнул. Пригибаясь, короткими перебежками вдоль хозпристроек, он в два счета достиг заборчика, отделявшего двор от небольшого цветника возле дома, куда выходило боковое окно. Несмотря на свою внушительную фигуру, старший лейтенант почти бесшумно сиганул через забор и скрылся в темноте.

Ребров вытер пот со лба. Достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя и подошел к двери. Сердце стучало в груди, гулко отзываясь во всем теле. Дыхание было учащенным. Руки дрожали от быстрого бега и сильного перенапряжения. В горле пересохло. Он взялся за ручку двери и слегка потянул ее на себя. Та легко поддалась — дверь оказалась незапертой. Ребров как можно аккуратнее приоткрыл ее и тихо вошел в дом. Продвигаясь в темноте практически на ощупь, он наткнулся на что-то мягкое и осторожно присел. В слабом луче света, пробивающегося из-под двери следующей комнаты, он разглядел руку пожилой женщины. Прощупал пульс. Он отсутствовал, однако тело было еще теплым. «Очевидно, женщина приняла первый удар на себя, — промелькнуло в голове Реброва. — Причем совсем недавно...» Майор переступил через труп, крепче сжимая рукоять пистолета, и стал бесшумно продвигаться в сторону полоски света.

Дойдя до следующей двери, он снова медленно приоткрыл ее на себя. Эта комната была проходной. Слева, в соседнем помещении, горел свет. Именно оттуда доносился детский плач. Мужские голоса грубо требовали деньги. Слышались приглушенные удары и стон. Ребров присел у дверного проема и осторожно выглянул. Двое вооруженных бандитов в черных масках избивали связанного, лежащего на полу хозяина дома, требуя указать место, где лежат деньги. У одного из них висел через плечо автомат, другой сжимал в руке пистолет. Третий налетчик стоял слева с топором и наблюдал за действиями своих подельников. За ним находился мальчик, привязанный к батарее сбоку от окна. Он жалобно плакал, зажмурив от страха глаза. Справа на диване лежала женщина, связанная бельевой веревкой, с кляпом во рту.

Ребров лихорадочно пытался сообразить, как действовать дальше. Но тут один из налетчиков, что был с автоматом, схватил хозяина за волосы и, тыча пальцем в ребенка, крикнул: «Ну, сука, смотри!» Он кивнул своему подельнику. И тот замахнулся топором над хрупким тельцем ребёнка. Мальчик оглушительно заверещал...

Реброва точно разрядило. Не раздумывая, он рванул с места, выкрикивая какие-то стандартные фразы и не слыша даже собственного голоса. Единственная мысль, которая неистово пульсировала в его голове, — любой ценой спасти ребенка. В это мгновение он почувствовал, словно какой-то яркий, обжигающий луч пронзил его сзади в области затылка. Он точно взорвался в его теле, порождая множество мурашек, как после мощного разряда электрического тока. С этого момента для Реброва изменилась вся картина восприятия. Мысли исчезли. Наступила ясность и абсолютный покой. Время точно замедлило ход.

Он увидел направленное на себя дуло пистолета, но страх отсутствовал. Была лишь ясность и холодный расчет. Зрение необычно сконцентрировалось и отчетливо зафиксировало, как пуля вылетела из ствола бандита. Ребров машинально отклонил голову, увернувшись от траектории полета пули. И только потом увидел огонь, вылетающий из черного круглого отверстия.

Взгляд упал на правое плечо противника. Странно, но Ребров не видел ни одежды, ни даже кожи, а лишь разрывающийся от пули, плечевой сустав. Он машинально нажал на курок. И в следующее мгновение пуля пронзила противника точно в заданную глазами цель. Действуя почти автоматически, Ребров подлетел в невероятном для его возраста прыжке к бандиту с топором и врезал ему в грудь левой ногой так, словно всю жизнь только и занимался восточными единоборствами. Тот с силой ударился об стену. Потом, как мячик отскочил от нее, рухнув на пол и выронив из рук топор.

Ребров слегка повернул голову вправо. Третий налетчик, выпустив волосы мужчины, уже приподнимался, направляя на майора ствол автомата. Ребров действовал быстро, легко и слаженно, как будто годами нарабатывал до автоматизма эти движения. Правой ногой он отбил в сторону и вниз оружие, прижав его ногой к полу. Продолжая движение, полуприсев, с разворота нанес всем корпусом мощный удар левым локтем за ухо бандиту. Тот свалился без чувств, упав прямо на хозяина. Ребров переложил пистолет в левую руку, а правой стал поднимать автомат. В это мгновение он зафиксировал боковым зрением нечто странное.

Майор повернул голову. В глубине проходной комнаты возле дверного проема, где еще секунду назад стоял сам, он увидел прозрачный сияющий силуэт. Его черты становились все четче и яснее, и, наконец, проявился облик прекрасного лица. Его взор беспрепятственно проникал в душу, озаряя своим светом самые потаенные ее глубины. Ребров чувствовал, что не сможет выдержать силу этого взгляда, но и оторваться от его восхитительно приятного и доброго притяжения, радующего сердце, было невозможно.

Однако через секунду, к несказанному изумлению Реброва, его периферийное зрение сработало так, словно он смотрел в упор на происходящие сбоку события. Ребров разглядел в мельчайших подробностях, как разлетается на множество осколков стекло, как в комнату влетает кусок бревна, выбивая раму, а следом вламывается мощная фигура старшего лейтенанта Чмиля. Удивившись такому необычному свойству зрения, майор с трудом оторвал взгляд от сияющего лика и посмотрел на окно, которое, как ни странно, оказалось целым. Но в ту же секунду стекло вдребезги разбилось, и картинка, запечатленная мозгом Реброва, точь-в-точь повторилась наяву. Чмиль влетел в комнату как ураган. Но, увидев живого и невредимого майора, а также лежащих вокруг него преступников, он остановился, слегка опешив. Быстро выйдя из своего оцепенения, старший лейтенант принялся связывать руки бандитам.

Ребров сохранял все то же состояние абсолютного спокойствия. Он вновь глянул в сторону проходной комнаты, которая больше всего привлекала его взор. Но комната была уже пуста, зияя своей поглощающей тьмой. Лишь легкий рассеивающий свет плавно удалялся, отсвечивая из коридора. Ребров, не раздумывая, двинулся за ним.

С каждым шагом мир все сильнее менял свои очертания. Чем дальше удалялся от яркого света Ребров, тем больше фокусировалось и сжималось пространство вокруг него. Войдя во тьму коридора, он точно погрузился в медленно вращающийся тоннель. Круглые «стены» и «пол» находились в каком-то аморфном состоянии. Вернее, «стены» и «пол» были понятиями из прошлого Реброва. Сейчас он видел нечто вроде различных по конфигурации и тусклому свету скоплений атомов и молекул, которые словно живые изменяли свою форму, повторяя отпечаток его шага. Рука Реброва свободно проникала в «стенки» этой массы. Хотя и рука стала вовсе не рукой, а каким-то струившимся потоком разноцветных энергий, заключенных в оболочку таких же мельчайших частиц, как у «стены» и у «пола».

Впереди он увидел необычно сгруппированные атомы и молекулы вперемешку с рассеивающим светом угасающих энергий. «Старушка», — мелькнуло у него в голове. Легкое свечение окружало тело. В области головы, в самом центре, пульсировала золотисто-красноватым светом маленькая студенистая масса. Над телом завис небольшой ослепительно яркий сгусток. Каким-то образом Ребров понимал, что этот сгусток энергий и пульсирующий студенистый комок — одно целое, составляющее суть человека, пребывающего в телесной оболочке. Ему показалось, что столь маленькое сияющее Нечто — самое что ни на есть живое, извечное существо. Он почувствовал на себе его невидимый взгляд, напряжение и какую-то щемящую душу тоску. И он понял его, понял без слов. «Живы все, живы», — мысленно произнес майор. Существо точно восприняло его мысли. Оно засияло мягкими, невероятно теплыми переливами, дублируя эти оттенки на студенистом комочке и оставляя в душе Реброва аналогичное успокаивающе-умиротворяющее ощущение. И тут Реброва озарило. Он ясно понял — смерти, как таковой, не существует!

Это открытие поразило его, распахнув двери в неведомый доселе более чем реальный мир, мир вечности, наполняя жизнь совершенно новым смыслом существования. Очутившись на улице, Ребров попал вроде бы в знакомый, но в то же время совершенно другой мир. Потоки заряженных частиц омывали его тело порывом вполне ощутимой живой силы под человеческим названием «ветер». Эти частицы проникали в телесную оболочку и насыщали другие частицы своей энергией, которые по цепочке передавали свою силу остальным, порождая ощущение бодрости и свежести во всем организме.

Мир был отнюдь не в темных тонах. Он играл причудливым светом жизни, которого Ребров раньше абсолютно не замечал. Все вокруг сияло разноцветными красками. И не было здесь разделения на живые и неживые объекты. Все по-своему было живое: перемещалось, соединялось, получая неповторимую гамму переливов, разъединялось на отдельные пульсирующие оттенки, необычно преобразовывало свои состояния...

Потрясенный увиденным, Ребров присел на краешек крыльца. И только сейчас заметил, что видеть стал каким-то необычным способом, точно хамелеон. Его зрительный кругозор значительно расширился. Он созерцал, не поворачивая головы, практически все, что находилось вверху, внизу, сзади, с боков. Лишь небольшая полоска сзади внизу оставалась невидимой. Для обозрения этого участка пространства необходимо было слегка повернуть голову. Ребров не мог понять, что случилось с его зрением. Он закрыл глаза, прикрыв их рукой. Однако, несмотря на то что веки оставались сомкнутыми, Ребров, как ни странно, видел собственную руку, свои пальцы, наложенные на веки. Более того, он видел все, что происходило вокруг него, словно и не было вовсе никакой преграды.

Ребров в шоке отнял руку от лица и посмотрел на нее. Но тут он открыл другие удивительные способности своего зрения. Чем сильнее сосредоточивал внимание на кончике пальца, тем глубже проникал его взор, увеличивая видимый объем во много раз, как под увеличительным стеклом. Хотя в это же время Ребров чувствовал, что удерживает руку на том же расстоянии от глаз. Он увидел до мельчайших подробностей узорчатый рисунок своих пальцев в виде причудливых лабиринтов. Они напоминали петляющую местность, изрезанную неровными канавами и плоскими холмами. Под этим загадочным рельефом скрывался другой невидимый мир. Розовая масса окутывала разветвленные устья гибких синеватых трубок. Они интенсивно пульсировали, толкая по своим замысловатым ходам под огромным внутренним давлением бурные потоки красной жидкости. Но и в этом, невероятно живом мире существовал еще более утонченный мир. От такого углубленного сосредоточения Реброва даже немного затошнило. Он машинально оторвал свой взгляд от пальца, и зрение вновь стало расфокусированным, возвращая его палец в пределы привычных форм.

Пытаясь прийти немного в себя, Ребров сместил свое внимание на звуки. Но и здесь столкнулся с уникальным явлением. Он не слышал звуки как обычно, а реально ощущал их всем телом. С нескрываемым любопытством майор стал исследовать новые возможности своего организма. Сначала он почувствовал лай собак. Эти волны были точно живой, самостоятельной силой, с собственным запасом энергии. Рождаясь и проходя очень короткий жизненный путь, они своими колебаниями изменяли окружающее пространство. Ребров ощущал, как упругие волны ударяются о его тело, будто накатившиеся одна за другой волны морского простора, как они омывают его, словно стремительное течение подводный камень. Он почувствовал другие, более тонкие шумы и жизненную силу этих энергий.

Ребров с увлечением стал сосредоточиваться на разных ощущениях. И здесь ему открылась совершенно потрясающая картина мироздания. Все эти красочные оттенки окружающего пространства оказались не чем иным, как различными энергиями разнообразных волн. Более того, все живые и неживые объекты представляли собой именно энергетические частицы, порождающие специфические волны. Впечатляло их многообразие и взаимодействие. Волны были носителями разной силы и энергии, двигались со своими индивидуальными скоростями, усиливали друг друга, встречаясь в пространстве, отражались, поглощались, превращаясь в другую энергию. Наблюдая за всем этим великолепием, Ребров неожиданно сделал для себя еще одно потрясающее открытие: эта жизнь не прекращалась! В ней не существовало понятия «смерти». Энергии, которые и составляли суть жизни, лишь переходили из одного состояния в другое, меняя формы. Они существовали вечно!

От таких открытий у Реброва захватило дух. Бурным потоком нахлынула небывалая радость, безграничная любовь ко всему сущему. Хотелось обнять душой весь мир и целиком раствориться в его поразительной гармонии. От охватившего его вдохновения Ребров восхищенно посмотрел на огромное пространство ночного неба, сверкавшего ослепительными звездами. Он ощутил доносившиеся оттуда шумы, которых раньше никогда не слышал. Вернее, это были даже не шумы, а какая-то симфония, которая то складывала все звуки в прелестную мелодию, то услаждала слух отдельным звучанием великолепного соло. Эта музыка зачаровывала своими нежными переливами, своей необычной внутренней красотой.

Ребров наслаждался гармоничным звучанием Космоса. Он явно ощущал какую-то внутреннюю неразрывную связь между собой и всем этим изумительным мирозданием. Было такое чувство, что он точно знал, где и что находится: где раскаленная звезда, где планета, где просто свет от давно видоизмененной энергии угасшей формы. А в некоторых темных местах Космоса явно ощутил существование невидимых глазу галактик и их планет с вполне реальным, схожим прототипом жизни. Ребров почувствовал не просто единение с Космосом, а какую-то необъяснимую связь каждого атома его тела с каждым электроном небесных тел. На неведомом уровне своего сознания он понимал, что если еще немного побудет в этом потрясающем состоянии глубинного проникновения в тайны мироздания, то ему откроется нечто запредельное. Но в это мгновение ему стало по-настоящему дурно. Казалось — еще чуть-чуть и он потеряет сознание. Ребров опустил взгляд на землю, пытаясь прийти в себя.

Подъехала опергруппа. В дверях стали сновать туда-сюда люди. В ноздри Реброва остро ударил запах крови, пороха, бензина, смеси мужских парфюмов с едким запахом дежурной части и еще дюжина каких-то специфических запахов здешнего дома. Подъехали машины из прокуратуры, ОБОПа, «скорой помощи». Во дворе началось интенсивное движение.

Ребров отрешенно наблюдал за суетящимися людьми. Они были похожи на мощные источники исходящих от них различных волн. Своими энергетическими колебаниями эти волны быстро заполняли пространство вокруг дома. Майор впервые увидел, что человек занимает гораздо больший объем, нежели он себе представлял. С виду тело напоминало рой очень мелких пчел, двигающихся разными группами в своих направлениях. Этот рой атомов и молекул вперемешку с внутренними энергиями был окружен плотным туманом сантиметров на двадцать. А сверху его на полметра покрывало необычное свечение. И весь этот кокон интенсивно излучал какие-то энергии, которые и заполняли окружающее пространство с невероятной быстротой.

Реброва похлопывали по плечу, что-то спрашивали, он что-то отвечал, не отвлекая внутреннего взора от созерцания происходящего процесса. Подошел доктор, стал интересоваться, не ранен ли он. И тут майор обернулся и обратил внимание на этого человека. Он понял вопрос гораздо быстрей, чем тот успел произнести его до конца. Но одновременно Ребров воспринял и другие, более сильные мысленные волны, словно в докторе говорили разные люди о совершенно противоречивых вещах с явным перевесом негатива. Причем майор настолько явно чувствовал мысли врача, как будто все это происходило в его собственном мозгу.

Наконец суета сует закончилась. По распоряжению начальства Реброва отправили домой. Он сел в милицейский «бобик» вместе с другими сотрудниками, которые вызвались его сопроводить. Едва взревел мотор, майор переключился на другое восприятие. Его внимание привлек работающий двигатель. Как ни странно, но Ребров узрел то, что происходило внутри. Он ясно видел, как вспрыскивается переливающийся разными оттенками бензин и смешивается с воздухом. Как искра воспламеняет эту смесь, как происходит взрыв. Сила взрыва отталкивает поршень. Этот поршень передает энергию на коленчатый вал. Через коленвал она уходит на колеса. И колеса вращаются, цепляясь за асфальт. И вроде бы преобразующаяся энергия, движущая их, должна приближать Реброва к дому. Но, как ни странно, вместо этого он почему-то ощутил, что дом приближается к нему.

Майор смотрел на весь этот загадочный мир с нескрываемым удивлением. Он точно раздвоился. С одной стороны, это было для него в новинку. А с другой стороны, он чувствовал, что все это когда-то уже видел: и Космос, и атомы, и волны. Он знал этот мир!!!

Из предосторожности Ребров не стал ничего сообщать коллегам о своих потрясающих ощущениях, дабы не прослыть сумасшедшим. Хотя, глядя на всю эту реальную окружающую красоту изменившегося мира, он осознавал на каком-то глубинном уровне, что безумен как раз людской мир со всей его эмоциональной грязью и потребностями животного.

Добравшись до дома, Ребров тихонько вошел в квартиру, чтобы не разбудить близких. Он даже не стал включать свет, поскольку прекрасно видел в темноте. По сути и не было темноты как таковой. Мир переливался разнообразной световой гаммой. Каждый шаг майора и прикосновение к чему-либо порождало новый всплеск волновых колебаний и их взаимодействие.

Ребров постелил себе на диване и улегся. Вернее сказать, погрузился как начинка в слоеный пирог в такую же необычную среду атомов и молекул, движущихся по разным траекториям. Он ощутил блаженное состояние расслабления и попытался закрыть глаза. Однако, даже прикрыв веки, по-прежнему видел все ту же объемную картинку помещения со всем его жизненным движением «недвижимого имущества». Ребров усмехнулся про себя: «Как же теперь спать-то?» Не представляя как быть, он стал рассматривать эту чудную самостоятельную жизнь его квартиры. Потом в голове сами собой стали прокручиваться в обратном порядке все события прошедшей ночи. И когда мысль дошла до потрясающего проницательного взгляда светлого лика, перед глазами Реброва вспыхнула яркая ослепительная вспышка и он провалился в глубокий сон.

* * *

Майор проснулся, когда на улице был уже полдень. Зрение стало обычным, как и прежде. Однако Ребров чувствовал себя совершенно другим человеком, точно внутри него произошел глобальный позитивный переворот. Тело, как ни странно, вообще не болело. Наоборот, оно было полно сил, словно к нему вернулась вторая молодость. Весь организм стал легким и подтянутым.

Дома никого не было. Дочь ушла в институт, жена, очевидно, на рынок. Ребров, насвистывая веселую мелодию, сделал зарядку, чего давно уже не делал. Потягал запылившиеся гантели. И в бодром настроении отправился в душ. Помывшись, он привычным движением выдавил из тюбика крем для бритья и стал наносить его помазком на двухдневную щетину, не переставая напевать себе под нос. И тут, взглянув на себя в зеркало, Ребров замер. Его волосы, пятнадцать лет назад начавшие седеть, превратились в темно-коричневые. Мелкая сетка морщин на лице пропала. Исчезли мешки под глазами и желтизна кожи. Лицо каким-то непонятным образом восстановило свой естественный здоровый цвет. Но самое главное — глаза. Они стали не только насыщенно-карими, но и отражали такую силу и блеск, какие были не свойственны Реброву даже в молодости. Майор присел на краешек ванны. А затем снова вскочил, вглядываясь в собственное отражение. Он пытался осмыслить: какие метаморфозы произошли с его организмом? Но потом перестал себя мучить подобными «пустяками». Ведь это было всего лишь тело.

Закончив утренние процедуры, Ребров пошел на кухню. Заварил себе, как обычно, чай. Сделав глоток, он впервые, как ни странно, почувствовал настоящий аромат и вкус этой насыщенной воды. В нем проснулся здоровый аппетит. Пошарив в почти пустом холодильнике, он вытащил остатки продуктов и, сотворив из них бутерброды, с удовольствием стал их есть. Впервые за многие годы Ребров с наслаждением позавтракал. Напевая все ту же веселую мелодию, он оделся и отправился в РОВД отписываться за свой «несанкционированный героизм».

Ступая привычной дорогой, которой ходил уже столько лет, Ребров все больше убеждался в том, что вокруг него, оказывается, существует потрясающий мир, и он сам — частица этого природного чуда. Ребров шел и не чувствовал веса собственного тела. Краски стали намного ярче, насыщеннее, точно с глаз спала некая мутная пелена. Он видел подлинную, живую, окружающую красоту. Слышал, как в действительности поют птицы. Даже в чириканье воробьев уловил некий незатейливый спор. Он стал понимать этот мир на каком-то невербальном уровне.

Ребров подошел к остановке. Дожидаясь автобуса, он впервые за многие годы обратил внимание на кору дерева, находящегося неподалеку. Тонкие изящные изгибы чередовались с толстыми выпуклыми частями, завораживающе играя светотенью каждой прожилки. А все вместе выглядело великолепным загадочным рисунком, похожим на таинственный лабиринт, прочерченный невидимой рукой от корней до самой верхушки. Целая жизнь внутри, целая судьба снаружи... Сколько всяких событий произошло возле этого дерева и благодаря ему у других существ...

Майор подумал: «Да, каждому определено свое место в этой жизни. И каждый в этой жизни — многократно судьбоносный элемент... Странно... Поразительно... Почему же эти тайны бытия открылись именно мне?» Этот вопрос не выходил у него из головы.

В это время подъехал автобус, и перед ним распахнулись двери. «Докажи» — услышал Ребров позади себя неестественно громкий, задорный девичий голос. Майор оглянулся, почему-то подумав, что это адресовано именно ему. Но, увидев обнимающуюся молодую пару, которая, не обращая ни на кого внимания, наслаждалась своим счастьем, слегка смутился и вошел в автобус.

Ребров с трудом протиснулся внутрь, чтобы не заслонять другим проход к выходу, и встал возле сидящих старушек, мирно болтающих друг с другом. В голове эхом повторялось слово незнакомой девушки. И тут одна из старушек с такой же необычной интонацией, как показалось Реброву, произнесла между разговором фразу: «Богу, что...» Майора несколько удивили эти совпадающие звуковые частоты. Слова запали в душу. Сколько он потом ни прислушивался к их разговору, больше ничего подобного так и не услышал.

Ребров озадаченно вышел на своей остановке. В голове сами собой складывались слова, произнесенные разными людьми: «Докажи Богу, что...» Проходя мимо театра, майор привычно скользнул глазами по афишам и тут же вновь возвратился к ним. Среди всей галиматьи слов необычно была написана фраза «ты Человек». Ребров для эксперимента отвернулся. Потом снова взглянул на пестрящую рубрику афиши. И снова его взгляд сразу безошибочно попал на эти слова, точно сейчас это была для Реброва самая важная информация. Он встряхнул головой, слегка опешив от своих открытий, и продолжил свой путь.

До РОВД оставалось совсем немного, буквально двести метров. Дорога пролегала через парк. Ребров шел не спеша, прогулочным шагом, раздумывая над необычной составленной фразой. «Докажи Богу, что ты Человек... Докажи Богу, что ты Человек», — прокручивалось в его голове. Неожиданно где-то совсем рядом звонкий детский голосок громко произнес: «...и Бог поверит в тебя». Майор вздрогнул и от удивления даже обернулся.

— Правильно, бабуль? — счастливо улыбаясь, лепетал пятилетний малыш, теребя за руку свою пожилую бабушку, сидящую на лавочке.

— Правильно, правильно, мой хороший, — ответила умиленная старушка и поцеловала внука в лоб.

Эта сцена и главное эти слова просто потрясли Реброва до глубины души. В голове моментально сложилось готовое предложение: «Докажи Богу, что ты Человек, и Бог поверит в тебя». Нечто Сущее общалось с ним, как вполне реальное живое существо. Оно давало в знаках ответ на волнующий его вопрос. Неожиданно Реброва осенило. Это же было всегда! Это Сущее не появилось из ниоткуда и никуда не исчезало, оно постоянно присутствовало рядом с ним в течение всей его жизни. Только он, словно слепец, не замечал такой поддержки, этих знаков, которыми щедро осыпала его Судьба. Как же все просто, мудро и ясно... «Докажи Богу, что ты Человек, и Бог поверит в тебя...»

* * *

Ребров зашел в райотдел и удивился сам себе, своим новым открытиям и наблюдениям. Люди, говоря о его вчерашних действиях, словно примеряли это «покрывало» на себя. Одни смотрели на все сквозь пелену зависти. Другие гордились за себя, что работают с человеком, который всегда придет на помощь. Третьи радовались за показатели и за ту награду, которая их ожидает за такого подчиненного. Четвертые тайно посмеивались, считая его «простофилей» и «дурачком», добровольно «подставившим свою задницу под пули ради семьи какого-то торгаша». И лишь единицы, его настоящие друзья, искренне были просто рады, что все обошлось и их друг остался жив и невредим. Ребров точно чувствовал людей изнутри. Каким-то непонятным образом он ощущал, что на самом деле они думают. Оказывается, из ста процентов всех высказанных поздравительных слов лишь десять соответствовали искренним чистым помыслам. Остальные девяносто процентов — точно от лукавого. Эх, люди, люди... Однако Реброва это обстоятельство, вместо того чтобы разозлить, изрядно рассмешило. Ведь каждый из сотрудников наивно полагал, что он один такой тайнодум своего «великого величества Мнения». Но в этом-то Ребров и узрел глобальный обман, поскольку вокруг находились такие же штампованные клоны легиона Эго, и мало кто из них был действительно по-настоящему индивидуален в блеске истины своего душевного мира.

Ребров взглянул на жизнь будто под другим углом зрения. Проходя мимо «обезьянника», он подумал: а чем отличались по внутренней сути сотрудники от задержанных? Ничем, такие же люди. Раньше задержанные являлись для Реброва потенциальными преступниками, грязью людского общества. Сейчас он впервые смотрел на них человеческими глазами. Это были те же люди, со своей душой, внутренним миром, своими хорошими и плохими мыслями, недостатками, слабостями. И внешнее отличие было всего лишь в том, что однажды они поддались на провокацию своего Негатива, не замедлившего поглотить их порожденными обстоятельствами. Но от этого ведь никто по большому счету не застрахован, в том числе и сотрудники, поскольку данная проблема является поприщем внутреннего глобального сражения между силами добра и зла в каждом человеке.

Удивительно, но люди с крайне злобным складом ума в этот день как-то сторонились Реброва, как будто боялись выбелиться чем-то светлым и добрым и пошатнуть свою избранную некогда позицию. Но таких внутренних злыдней выявилось в стенах РОВД немного, впрочем как и искренне добрых. В основном люди показались Реброву стоящими на пограничной полосе между добром и злом. Куда их прельстит мысль, туда и клонило, словно пьяных штормило то в одну крайность, то в другую. Но они упорно карабкались на нейтральную полосу, будто боялись потерять из виду этот важный для них жизненный ориентир. Но люди не видели одного — объемной картины, всего того, что сразу бросилось в глаза Реброву. Ползали-то они по кругу.

Майор засел в дежурке писать рапорт, но его постоянно отвлекали поздравлениями, так что отписывался он практически до вечера. То один заглянет поговорить по душам, то другой... Люди словно не могли с ним наговориться. Они рассказывали разные жизненные случаи, анекдоты, всякие пустяки, лишь бы растянуть время и задержаться возле Реброва подольше. К вечеру, когда ушло начальство, в дежурке вообще собралась большая гогочущая компания. И если раньше сотрудники бежали после работы поскорее домой, то сегодня никто и не думал расходиться. Все смеялись, шутили, подбадривали майора, «благословляя» на новые подвиги. Люди заражали друг друга веселым смехом, отдыхая душой. Но, пожалуй, самым невероятным было то, что никто в этот вечер не только не пил, но даже и не вспомнил о водке. Как говорится, когда поет душа, тело всецело наслаждается.

Домой Ребров пришел далеко за полночь. Даже ложась спать, он никак не мог отойти от своих впечатлений насыщенного дня. Мир менялся вокруг него с поразительной быстротой. И он менялся вместе с ним, хотя и не успевал все осмыслить до конца и объяснить привычной логикой. Теперь он просто доверял своей интуиции. Ребров был уверен — она знала о мире практически всё. Сегодня, когда он писал рапорт, интуиция подсказала ему, что это будут последние его отчетные бумаги в РОВД, хотя логика утверждала скорее обратное. «Ну что ж, — подумал он про себя, — поживем — увидим».

* * *

На следующий день Ребров должен был идти к своему другу-врачу на очередной осмотр. Он чувствовал себя вполне здоровым. Но остатки старого сознания требовали доказательств, каких-то подтверждений того, что его тело действительно в полном порядке.

Увидев посвежевшего, резко изменившегося майора, друг несказанно удивился. Он осмотрел его, пропальпировал печень, измерил давление... И в растерянности пожал плечами. Не веря собственным глазам, врач направил Реброва на повторные анализы. Попросил сделать УЗИ и часика два погулять.

Все эти два часа майор волновался, как студент на экзамене. Вернее, волновалось внешнее, какое-то поверхностное «я», с которым было связано его старое привычное мышление. Но новое большое «Я», набиравшее внутри него невероятную силу, от которой и исходила эта самая интуиция, оставалось спокойным. Поэтому и Ребров, размышляя, то ходил взад и вперед, со страхом ломая голову над неопределенным будущим, то проникался таким спокойствием, перед которым любые страхи таяли, как снег под теплыми лучами яркого солнца.

Еле дождавшись назначенного срока, майор поспешил в поликлинику. Подойдя к двери врача, он в нерешительности остановился. Перед глазами всплыла серая дверь того частного дома, за которой недавно ночью его ждала пугающая неизвестность. Но это видение длилось буквально секунду. Ребров на удивление легко справился со своим временным испугом. Что-то хорошее вновь охватило майора изнутри. И именно оно давало возможность увидеть мир в светлых тонах, настраивая сознание на исключительно положительную волну. Ребров уверенно открыл дверь и шагнул навстречу своей судьбе.
Его друг выглядел несколько озадаченным.

—

Заходи... Только что принесли твои результаты. Присаживайся...

Некоторое время врач рассматривал бумаги, сверяясь с прошлыми записями. Ребров сидел молча. Следуя наработанной годами привычке опера, он исподтишка наблюдал за мимикой доктора. Тот тер лоб, поправлял очки, удивленно взмахивал бровями, с интересом что-то сравнивал. Пациент понял еще до разговора, что самое страшное для него уже позади.

— Слушай, ничего не пойму... Вроде все нормально, все в норме... Здоров ты, паря, как бык. Ну-ка, колись, чем там лечился?

— Да ничем, — пожал плечами Ребров и добавил: — Так, к знахарке одной съездил...

— К знахарке, говоришь?! Наверное, молоденькая да смазливая? — хмыкнул доктор. — А меня не познакомишь?
— Пожалуйста! Вот только адрес дома оставил...

— Если дома, не беда, я терпеливый, умею ждать... Ну, что я могу еще сказать о тебе... — кивнул он на результаты медицинского обследования. — Как говорят в народе, если человек по-настоящему хочет жить, медицина здесь бессильна.

Они рассмеялись. Решив все вопросы, майор поспешил распрощаться.

— Так адресок не забудь! — напомнил ему врач напоследок.

— Постараюсь, — ответил Ребров, прекрасно понимая, что эту просьбу ему вряд ли удастся когда-нибудь исполнить.

* * *

На третьи сутки Ребров несколько адаптировался в новом для себя состоянии необычного видения мира. Все вроде оставалось прежним, но воспринимал он все иначе. Точно сознание преодолело какую-то грань и за ней полноводной рекой бурлила жизненная сила, с помощью которой Добро и Любовь переполняли душу и изливались на мир своей изумительной внутренней Свободой. Ребров больше чувствовал это состояние, чем понимал. В нем пробудилась какая-то неутолимая жажда познания. Как будто он голодал веками, а сейчас перед ним распахнулись двери в мир, полный сочных плодов. Ему хотелось все попробовать, оценить разнообразный вкус, цвет, их красоту, напиться из живительного источника. В общем, насытиться вдоволь тем, чего он был так долго лишен.

Ребров искренне жалел людей, не видевших всего этого великолепия, существовавшего прямо у них под носом. Они, точно мумии, ходили, обмотанные в пелене каких-то нескончаемых забот. И, несмотря на то, что страдали от этого, в действительности не желали избавиться от своих повязок, отчуждающих их от настоящего мира, потому что боялись потерять свои надуманные устои, раствориться в неизведанной среде. Но Ребров отлично понимал, что все эти страхи на самом деле — иллюзия, обман, порожденный для своих рабов ненасытным Эго. В основном люди были лишены красоты из-за животной прихоти, ибо не ведали о самой главной своей силе — истинной Свободы Души.

В этот день майора вызвали в РОВД, хотя у него был выходной. Требовалось уладить кое-какие формальности по поводу того незабываемого дежурства. Сегодня он ощущал себя как-то по-особенному. Помимо удивительного состояния сознания, в котором Ребров пребывал уже несколько дней, он явно ощущал еще и чье-то стимулирующее присутствие рядом с собой. Это потрясающее ощущение силы добра, какой-то могучей, до боли родной души, вновь и вновь возвращало его мысленный взор к прекрасному лику, запомнившемуся в ту судьбоносную ночь. Сегодня эти подсознательные чувства почему-то особенно усилились. Это придало Реброву необъяснимую уверенность в своем будущем.

На подходе к РОВД, возле трассы, он столкнулся нос к носу с бомжом, тем самым Васькой, который постоянно дежурил в их «обезьяннике». Того, очевидно, выпустили, отметив перед начальством все свои «галочки». Увидев майора, бомж засиял в своей щербатой улыбке, словно встретил своего друга.
— Здравствуй, Ребров!

Майор улыбнулся. Впервые в жизни этот бомж произнес его фамилию полностью, с буквой «р».

— Здорово, Иннокентий Петрович! Ну что, выпустили?

— Да зачем я им теперь нужен! — махнул тот рукой. — Там появилась публика гораздо интересней.
— Понятно.

— Сигаретки у вас не найдется? — вежливо осведомился бомж.

Ребров поискал по карманам. Вытащил пачку и протянул своему случайному собеседнику.
—

На, держи.

Тот с подчеркнутой аккуратностью взял одну сигарету.
— Да можешь забрать всю! Я бросил курить.

— Благодарствую... Это хорошо, что бросили, — пробормотал бомж, хищно пряча пачку в замусоленный карман. — А огоньку не найдется?
Ребров достал зажигалку и с улыбкой сказал:
— Дарю.

— Благодарствую, — довольным голосом произнес Иннокентий Петрович и, наигранно вздохнув, добавил: — Эх, мне бы вашу железную волю...

— Да кто ж тебе мешает ее иметь? — усмехнулся Ребров.
— Обстоятельства-с.
Майор с улыбкой покачал головой.

—

Да, да, да, — затараторил бомж. — Не извольте-с сомневаться. Именно обстоятельства-с: отсутствие жилья, необходимых средств...

— Ерунда! Знаешь такое выражение: «Тот, кто хочет, достигает большего, чем тот, кто может».

— Так-то оно так... Да только поздно мне чего-то добиваться. Моя персона, знаете ли, не востребована-с на этом празднике жизни.

— Ну, почему же... Все могут найти место под солнцем. Было бы желание.

— Эх, да кабы солнце лишь растило... Оно ведь еще и разлагает.

— Да, Иннокентий Петрович, философствовать ты мастак, — усмехнулся Ребров, собираясь распрощаться с этим «индивидуумом».

Однако бомжа точно заклинило в неудержимой болтовне.

— Да я что... Была бы у меня подходящая работа... Да я бы горы свернул... Да хоть какая-нибудь крыша над головой...

— Так устройся дворником или сторожем: и крыша, и заработок, — предложил Ребров, посматривая в сторону РОВД.

— Ученая степень-с не позволяет спускаться до таких низов.

Майор с удивлением уставился на бомжа и, еле сдерживая накативший комок смеха, спросил:
— Какая такая степень?

— Ученая-с... Вы не ослышались... Я ведь бомжем не всю жизнь был, вот последние десять лет... А раньше на Севере работал. Геохимик я... Занимался изучением распределения процессов миграции химических элементов в земной коре...

Смех у Реброва мгновенно пропал, уступая место неподдельному интересу.
— А что же ты раньше об этом молчал?

— А-а, — махнул тот рукой. — Какой смысл-то об этом рассказывать? Людей смешить? Целый кандидат и бомжует.

Реброву стало как-то не по себе. Столько лет общался с этим человеком и, по сути, совершенно его не знал.

—

Да, да, — продолжал бомж, польщенный таким вниманием со стороны майора. — Было дело... Когда-то штудировал труды Вернадского, Ферсмана, Гольдшмидта... Кандидатскую даже защитил. А тут на тебе, развал Союза! Наше объединение и закрыли. Сразу никто никому не нужен стал. Эх, думаю, куда же теперь? Вот и поехал домой. Родители у меня в селе живут, тут недалеко. Ну, помаялся, поскитался, да и в город подался. У своей знакомой стал жить, вроде как в гражданском браке. Только с работой беда. Сунулся в одно место — не берут. В другое — то же самое. В третьем сказали месяца через три подойти, может быть
освободится должность младшего научного сотрудника. Представляете, мне, кандидату наук, предлагают, как подачку, должность младшего научного сотрудника и то с приставкой «может быть»! — ткнул он себя в грудь. — Такая меня тогда злость взяла!.. Ну, я и послал их всех к такой-то матери. Получается, мои знания на хрен никому не нужны стали! Обиделся я на весь свет. Все эта власть виновата, развалила такую страну...

— Подожди, подожди... У тебя же было жилье, документы...

— Было да сплыло, — недовольно буркнул бомж, досадуя, что его прервали на самом любимом месте. — С горя-то я к водочке малость пристрастился. И сожительница моя меня и выставила вместе с чемоданом за порог. Ну и пошло-поехало... Вещи свои пропил, документы украли... Стал по вокзалам да чердакам ночевать. Сначала страшновато было, потом ничего, привык.
— А родители живы?