Впрочем, через несколько минут я наткнулся на дверь с табличкой — ужасно заляпанной и истершейся, но я все же смог разобрать, что это лаборатория генетических исследований и что для входа необходим допуск уровня «3-Г». Допуска у меня, конечно же, нет, но я и не собираюсь входить. Хотя это крайне любопытно: неужели правительство не только занималось исследованием мист-веществ, но и их влиянием на биологические организмы? Это просто сенсационная информация — если бы она стала известна, все закончилось бы международным скандалом.
Впрочем, известной она не станет — это предопределено. Видимо, именно поэтому правительство и проводило такие исследования — точно знало, что никто никогда об этом не узнает. Непонятно только зачем. Ведь в любом случае такие исследования ничего не изменят — это тоже предопределено. Вероятно, правительство просто не может отрешиться от старых шаблонов поведения, выработанных еще до открытия путешествий во времени.
Вообще, вся политическая система моего времени — нонсенс. Все события, важные для общества в целом, можно найти в Сети. Причем найти очень легко, гораздо легче, чем информацию по конкретному человеку, с этим может справиться каждый школьник.
А это значит, что заранее известны все решения, которые примет правительство. Следовательно, оно и не нужно, поскольку ничего не решает. Ни для кого и не секрет, что правительство само не создает никаких нормативных актов — все законы, постановления и указы берутся из Сети.
То есть несколько тысяч чиновников высших уровней делают ту же работу, которую легко сделает школьник. Таким образом, все правительства мира находятся в том же положении, в котором до открытия перемещений во времени находилась лишь английская королева.
Но совсем избавиться от правительства нельзя — ведь сохранилась абсолютно однозначная информация о том, что все нормативные акты принимаются именно правительством.
И самое смешное, что, хотя во всех демократических странах формально выборы на высшие должности в государстве сохранились, фактически они уже давно ничего не решают. Каждый может войти в Сеть и узнать результаты всех будущих выборов. Одно радует: из политики исчезло такое явление, как подтасовка данных голосования — в самом деле, зачем что-то делать, если результаты выборов все равно никак не изменишь.
Впрочем, сейчас меня посетили сомнения в оправданности бесчисленных фельетонов и юморесок, осмеивающих абсолютное бессилие правительства.
Если гипотеза плавающего будущего верна, то кое-что правительство действительно не может изменить. На ключевые события, о которых в Сети сохранилась информация, действительно нельзя повлиять. Но правительство может принимать секретные решения, о которых никогда не подивится информация в Сети.
Конечно, это ничего не изменит для страны в целом. Чтобы правительство ни делало, оно не сможет изменить уровень жизни, или демографическую ситуацию, или уровень инфляции — по всем подобным данным имеется статистика в Сети на годы вперед.
Однако эти решения могут влиять на судьбы отдельных людей, изменять те мелочи, которые просто не могут быть зафиксированы в Сети. А ведь именно из таких мелочей и состоит жизнь.
Конечно, эти влияния будут иметь в основном случайный характер: как можно прогнозировать события, которые даже нельзя зафиксировать? Однако только на такие события и можно повлиять. Настроение человека, его мысли, мечты, устремления и желания — все это нельзя зафиксировать, информацию об этом нельзя найти в Сети. Но на все это можно повлиять.
И влияет на это не только правительство, а каждый из нас. В общественном транспорте, на работе, дома мы постоянно общаемся с людьми. И от того, как мы себя поведем, зависит так много! Может быть, если бы люди задумались об этом, мы стали бы лучше относиться друг к другу?
Впрочем, сейчас для меня не слишком важно, можем ли мы на самом деле что-то изменить. Я точно знаю: я — могу. И это большая ответственность, мне необходимо полностью сосредоточиться.
Я отогнал от себя бесполезные сейчас размышления, сконцентрировался на том, чтобы дойти до информационного центра. И услышал шаги.
Шаги отчетливые, хотя и невероятно тихие, осторожные — похоже, тот, кто идет следом за мной, мастер в бесшумном передвижении.
Через несколько секунд я понял, что за мной следует не один человек — по шагам это хорошо слышно. Но я так и не разобрал, двое их или целая толпа. Хотя толпа-то быть не может, они бы производили гораздо больше шума. Впрочем, чтобы узнать это, есть верный способ. Я остановился, присел и принялся «завязывать шнурки». Голова наклонена вниз, из такого положения очень легко посмотреть назад. Правда, сенсоры очков не могут вращаться, подобно глазам,— чтобы направить камеры на объект, необходимо двигать головой. А обычное зрение тут не поможет — не могу же я, «завязывая шнурки», направить фонарик за спину — преследователи сразу поймут, что я обнаружил хвост.
Мне удалось исхитриться и вывернуть шею так, чтобы это было не слишком подозрительно, но и преследователи попали бы в объективы сенсоров.
Их оказалось трое.
Стоят, прижавшись к стенам,— вероятно, заняли эти полиции, когда я остановился. Очень правильная тактика — если бы я оказался полным придурком и, услышав шаги, просто оглянулся, то вряд ли увидел бы что-либо. Обычным зрением. Но на мне очки, которые четко очертили красным три теплых силуэта на фоне черно-синего марева холодной стены.
«Завязав шнурки», я встал и собирался направиться дальше, на ходу решая, что мне делать с хвостом. Однако хвост что-то заподозрил и крикнул:
— Эй ты, стой!
Вероятно, поняли, что раскрыты, и решили, что дальнейшая игра в прятки бессмысленна. Вот только ума не приложу, чем я себя выдал. Похоже, я имею дело с профессионалами. Впрочем, это было понятно еще раньше, по шагам и тем позам, в которых они замерли вдоль стен,— так могут стоять только люди, у которых за плечами долгие годы упорных тренировок.
У меня два варианта поведения — пуститься наутек или послушаться. Убегать опасно — если у преследователей есть оружие, то мне может не поздоровиться.
С другой стороны, я же не знаю, чего они от меня хотят. Может, у них мирные намерения.
В любом случае убегать нельзя. Лучше всего сейчас повернуться к ним, быстро оценить ситуацию, а по результатам оценки выбирать конкретный вариант поведения.
Я обернулся, на всякий случай отдав чипу приказ активизировать программу, которую я использовал во время чемпионата по вирт-игре, да так и забыл стереть. Мозг отозвался ноющей болью — все-таки он еще недостаточно восстановился после невероятной нагрузки во время турнира.
Луч фонаря метнулся в преследователей, ослепив их. Это я сделал нарочно. Со стороны выглядит вполне естественно — человек, державший перед собой фонарь, обернулся, забыв его опустить. А у меня будет несколько лишних мгновений, в течение которых я буду видеть преследователей, а они меня — нет.
Однако они совсем не выглядят ослепленными. Смотрят прямо на меня, даже не зажмуриваются. Один из них вперил в меня дуло бластера.
— Иди сюда.
Человек с бластером — единственный из троих, кто может сейчас говорить. У остальных на лицах дыхательные маски, такие же, как и на мне. У главного — а я решил, что парень с бластером является главным,— маска тоже есть, но она болтается на шее. Похоже, он снял ее всего несколько секунд назад.
Делать нечего, придется подходить — выхватить свой бластер не успею, убежать тоже. Я вяло зашлепал по полу.
— Не такой уж ты и крутой, как про тебя говорят,— усмехнулся главный.
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался я, снимая дыхательную маску.
— А сам не догадался? Так ты еще и тупой.— Он усмехнулся еще раз.— Ты вчера обидел одного очень уважаемого человека. А теперь пришел час расплаты.
Ага, значит, эту троицу послал тот быкоподобный мужик, которого я вчера отправил в полет над столами. Он, оказывается, уважаемый человек. Никогда бы не подумал, что такого можно за что-то уважать.
Подойдя ближе, я понял, почему эти трое не зажмурились, когда я направил на них фонарь. У каждого из них глаза заменены парой универсальных широкоспектровых сенсоров — таких же, как и у меня в очках, только еще мощнее.
Я также заметил, что в их ушные раковины имплантированы высокочувствительные микрофоны. А одежда при ближайшем рассмотрении оказалась не просто комбинезонами, а десантными комбинезонами-хамелеонами.
— И чего же вы от меня теперь хотите? — спросил я.
— Да ничего особенного. Сейчас мы пальнем в тебя из этой штучки,— парень достал станер,— ты заснешь. А когда проснешься, то будешь связан, а рядом будет стоять человек, которого ты вчера обидел. Уж он с тобой поразвлечется.
— Эй, парни, я не такой ориентации!
Шуткой я попытался затянуть разговор, а сам в это время принялся соображать, как мне выпутаться.
— А мне плевать, какой ты ориентации. Мне вообще все равно, что мой клиент с тобой делать будет. Но почему-то мне кажется, насиловать тебя он не будет — он тоже не такой ориентации. Скорее уж это будет похоже на садомазо вечеринку.
— Вечеринку? Это здорово! Надеюсь, закуски там будут приличные.
— Ага. Ты и будешь закуской. А, может быть, наш клиент ласт тебе закусить одной из твоих частей тела.
После этих слов я резко метнулся в его сторону. Не потому, что обиделся на его тупую шутку — я на дураков не обижаюсь. Просто этот момент мне показался наиболее удачным.
Все время, пока мы разговаривали, я пытался найти выход. Убегать нельзя. Конечно, я могу преодолеть несколько метров, прежде чем они что-либо сообразят,— сейчас мой мозг, разогнанный чипом, работает с огромной скоростью, а вирусы-симбионты наполняют клетки энергией.
Если бы я сделал это, то стайером меня уже не зацепили бы — он работает лишь на очень коротких дистанциях. Бластер не имеет таких ограничений, однако этим парням нужно получит меня живым.
Таким образом, вариант казался оптимальным. Однако я не могу знать наверняка, что они не используют бластер. Во-первых, может быть, им заказали доставить меня в любом виде — просто за живого цена выше, вот они и стараются. Но, увидев, что их деньги уходят, вполне могут удовольствоваться и меньшей суммой. Во-вторых, даже если и обязательно нужен им живым, то можно стрелять по ногам — уверен, что их подготовка достаточно хороша, чтобы сжечь мне коленный сустав без угрозы для моей жизни. В-третьих, один из них может просто не выдержать и открыть огонь — от неожиданности.
Таким образом, убегать нельзя. Покорно ждать, пока меня парализуют,— тоже. Глупо надеяться, что обиженный вчера мужик немножко меня побьет, а потом отпустит.
Значит, единственно верный вариант — напасть первым. Оставалось только выбрать подходящий момент, когда я буду достаточно близко и когда эти трое меньше всего будут ожидать нападения.
Последняя шутка главного так понравилась ему самому, что на мгновение он потерял бдительность. В это самое мгновенье я и прыгнул. Что ж, буду надеяться, что его шутка была действительно последней.
Я вцепился в его руку, держащую станер, повернул ее в сторону второго. Главарь рефлекторно дернулся, палец на спусковом крючке дрогнул.
В голове слегка помутилось. Хотя я и стоял в стороне от парализующего луча, но небольшая часть энергии всегда рассеивается в стороны. По-настоящему защищен лишь тот, кто стреляет,— назад рассеивания не происходит.
Впрочем, эффект совсем легкий и продлился лишь долю секунды. Тот, кто оказался прямо под действием луча, упал без сознания. Другой, стоявший позади него и чуть в стороне, тоже шмякнулся, но остался в сознании и даже сохранил контроль над мимическими и жевательными мышцами — сейчас он пытается бормотать какие-то проклятия. Двое выведены из строя, остался один противник. Но зато какой!
На меня обрушивается град ударов обеими ногами и левой рукой — правую, с зажатым в ней стайером, я все еще крепко сжимаю. Часть ударов я блокирую, от других просто уворачиваюсь.
Не переставая обмениваться ударами, мы пытаемся отнять друг у друга станер или хотя бы направить его дуло в сторону противника. В какой-то момент главарю троицы это почти удается, он высвобождает стиснутую мной руку. Однако, чтобы совершить это, ему пришлось ослабить свою кисть на ручке станера.
Я понимал, что если ничего не сделаю, то через несколько секунд буду лежать без сознания. Тогда я просто ударил его по руке снизу. Так как в этот момент он почти не держал станер, оружие вылетело из его руки и шмякнулось в нескольких метрах от нас.
Каждый из нас понимает, что завладеть стайером уже не удастся — если броситься к нему, то противник нападет прежде, чем удастся поднять парализатор.
У меня на поясе болтается бластер, у главаря троицы — тоже, он подвесил его туда, когда разговаривал со мной, чтобы освободить руки для станера. Однако воспользоваться этим видом оружия мы тоже не можем — гораздо быстрее дотянуться до горла противника, чем до своего пояса, поэтому мы и не пытаемся.
Постояв друг напротив друга, мы расходимся к разным стенам коридора. Теперь между нами метра три.
— Зря ты это сделал,— сказал главарь троицы.— Похоже, ты не совсем представляешь себе, на кого вякаешь. Ты хоть знаешь, кто мы такие?
— А ты знаешь, кто я такой? Сам не знаешь, с кем связался. Например, вчера я убил больше сотни людей.
Он рассмеялся, в его неживых глазах запрыгали блики от валяющегося на полу фонарика. Похоже, он решил, что я шучу. А зря, ведь я абсолютно серьезен.
Резкий рывок, я несусь на него. Но он готов к этому — смех был лишь уловкой, чтобы я поверил, будто он потерял бдительность.
Неужели он думает, будто я настолько глуп, чтобы не понять этого? Серию ударов руками он отражает легко, поскольку к нападению готов. А вот к удару ногой в колено — нет, он же не знает, что я разгадал его хитрость.
К сожалению, эта хитрость не производит эффекта, на который я рассчитывал,— похоже, его коленный сустав заменен прочным протезом. Скорее всего, остальные суставы тоже искусственные.
Другой ногой бью в пах, вкладывая всю силу. Удар заставляет его дернуться, однако он по-прежнему может продолжать бой. Похоже, в его организме удалено все, что не нужно для работы, а то, что нужно, заменено имплантатами.
Это открытие меня несколько ошеломило, так что я пропустил мощный удар рукой. В последний миг осознаю, что увернуться уже не успеваю, блокировать — тоже. Удар меня наверняка выведет из строя на те несколько мгновений, которые необходимы противнику, чтобы окончательно добить меня.
Решение приходит само — я просто отскакиваю назад. Жаль, с этого расстояния я не могу воспользоваться тем, что противник открылся, нанося удар. Но все же его атака прошла впустую — рука лишь слегка чиркнула меня по плечу.
Я понимаю, что мне вряд ли удастся победить его, просто обмениваясь с ним ударами. У парня наверняка защищены все точки, по которым достаточно нанести лишь один удар. А долго и нудно избивать его я не могу — выдохнусь прежде, чем нанесу ему хоть сколько-нибудь серьезные повреждения.
Я представил себе поток времени. Я не плыву в нем, я стою на месте и пропускаю его сквозь себя. Я могу контролировать его скорость. Я могу замедлить реальность, проносимую сквозь меня этим потоком.
Все вокруг стало невероятно отчетливым.
Все вокруг перестало быть просто плоскими картинками на сетчатке глаза, предметы обрели объем, я вижу каждый из них изнутри.
В сознание врываются тысячи шорохов, до этого неслышимые. Я не просто могу вычленить каждый из них из общего звукового фона и определить направление до него, я вижу место каждого звука в общей картине, я ощущаю пространство посредством этих шорохов.
Отчетливо слышу свое сердцебиение. А вот мои противники не имеют этого пульсирующего звука — вместо них три потока ровного жужжания. Их сердца заменены искусственными насосами.
Главарь троицы метнулся ко мне, я отчетливо вижу, как его тело медленно наплывает на меня. Он выбрасывает вперед руки парой смертоносных плетей.
Я отчетливо вижу строение каждого его измененного сустава. Да, против него действительно неприменимы большинство известных мне приемов. Значит, надо отрешиться от заготовленных движений, от шаблонных ударов.
Легко проскальзываю между его рук, которые с огромной скоростью медленно пролетают мимо. Каждое его стремительное движение неимоверно растянуто. И мне не составляет труда уворачиваться.
Мои пальцы цепко держат его правую руку, начинают уводить ее на меня. Я почти физически ощущаю, как в его локтевом суставе нарастает напряжение.
Может быть, его руку и нельзя сломать обычными приемами. Но каждая кость — настоящая или искусственная — всегда является рычагом. А значит, приложив силу в нужных точках, можно легким движением создать огромное усилие.
Если это усилие по направлению совпадает с движением тела, то совсем нетрудно вывести его из равновесия.
Почувствовав, что падает, мой враг попытался выровняться. Но изменить положение корпуса он не может — как бы хороши ни были искусственные суставы, но даже они не могут поворачиваться во все стороны. Всегда существуют какие-то «мертвые» направления. А я держу его руку именно так, что для выравнивания корпуса ему необходимо повернуть плечевой сустав именно в таком, абсолютно невозможном направлении.
Так что единственное, что осталось ему, чтобы не упасть — семенить ногами. Однако моя нога легко вплелась между ними. Его нелепый танец прервался, он полетел вниз.
Я не выпускаю его руку, обрушиваю на нее весь свой вес, всю свою силу. Нехотя рука поддается, с громким хрустом искусственный сустав сгибается в направлении, не предусмотренном конструкторами.
Инерция швыряет меня вниз, но я все-таки исхитряюсь упасть не прямо на тело врага, выставляю вперед руки. Перекатываюсь в сторону и, сдернув с пояса бластер, разворачиваюсь к противнику.
Воздух расцвечивается синим светом зарядов, стены озаряют отблески вспышек. В развороченной выстрелом груди что-то искрится, однако противник еще жив — даже без притока крови его мозг сможет работать какое-то время.
Левая рука тоже не пострадала и уже тянется к бластеру на поясе. Еще серия зарядов разносит металлопластовый череп в клочья. Тело еще двигается, но это всего лишь агония — спинной мозг, лишенный контроля, принялся бессистемно напрягать и расслаблять мышцы.
Я обернулся к парализованной парочке. Тот, которому досталось меньше, умудрился слегка приподняться, упираясь в пол левым локтем. Ноги его все еще не действуют. А вот правая рука тянется к бластеру на поясе. Целенаправленно, хотя и безуспешно — кое-как шевелить рукой он может, но вот мелкая моторика все еще не восстановилась. Кисть руки вообще висит безжизненной плетью. И как он намеревался в таком состоянии стрелять?
Однако медлить нельзя — его пальцы уже слегка подрагивают. Да и точность движений крупных мышц восстанавливается — кисть руки уже легла на рукоятку, хотя ухватить ее он все еще не может.
Интересно, какие переделки в их организме привели к столь невероятной устойчивости к парализации? Даже примерно предположить не могу. Я бы после такого пятнадцать минут без сознания провалялся бы. А ведь с того момента, как парализовало этого парня, не прошло и минуты.
Да и второй уже приходит в себя, хотя получил парализующий заряд в упор!
— Ребята, вы извините, но по-другому нельзя. Ведь если я вас в живых оставлю, вы от меня не отстанете.
Я поднял бластер. Тот, которому досталось меньше, судорожно задвигал рукой. Ему все-таки удалось обхватить пальцами рукоять бластера. Он попытался поднять оружие, я понял, что ждать дальше нельзя, и пальнул. Потом перевел бластер на второго и еще раз выстрелил — торопливо, пока еще в состоянии выстрелить в беспомощного.
А что я еще мог сделать? Это сейчас он беспомощен, а через несколько минут будет представлять вполне реальную угрозу.
Я отдал чипу команду прекратить «разгон» мозга. Едва он послушался, как в глазах потемнело. Чтобы не потерять сознание, я был вынужден сесть.
ГЛАВА 17
Через несколько минут звон в голове утих, зрение вернулось в норму. И все же встал с пола я с трудом. А ведь мне еще нужно взгромоздить на себя неподъемный рюкзак.
Болтающуюся на шее дыхательную маску я надел вновь. Постепенно я пришел в себя. Однако мысли вялые и безжизненные, как мухи осенью. Надеюсь, что мозг сможет хотя бы немного восстановиться до того, как мне снова м.надобятся все его ресурсы. Хотя еще больше я надеюсь на то, что таких ситуаций в ближайшее время не возникнет. По это уже из области беспочвенных фантазий.
Дойдя до конца коридора, я уперся в лифт. Он не работает — все-таки здесь уже сотни лет обесточены все системы.
Однако вниз можно попасть и другими способами. Например, через служебную дверь рядом с шахтой лифта.
Войдя в нее, я немного поплутал по узким искривленным коридорчикам — этот этап пути Фома описал недостаточно подробно.
Но все же через несколько минут я наткнулся на люк в полу. Туда можно и просто спрыгнуть — так поступил Фома. А обратно выбраться по скобам в стене шахты. Но я предпочел привязать к идущей вдоль стены трубе веревку и спуститься по ней. Не зря же я тащил все это снаряжение! Да и пол внизу мокрый — не уверен, что, спрыгнув туда, я не поскользнусь.
Спускаться пришлось в темноте — руки заняты, а в зубах фонарик категорически не захотел помещаться. Правда, я сначала пробовал закрепить его на поясе. Но в такой позиции он освещал только пол внизу, а с каждым моим движением луч света дергался настолько резко, что даже обработанное чипом изображение содержало лишь невнятное мельтешение. Подобная стробоскопичность сильно отвлекает, а польза от такого освещения — нулевая. Пришлось отклочить фонарик совсем.
На том этаже, куда я спустился, когда-то шли ожесточенные бои — пластик стен местами обуглился, некоторые двери выбиты, а на других замки прострелены.
Здесь явно применялось и дистортионное оружие — огромные участки пола, стен и потолка украшены характерными концентрическими трещинами. Самые большие из таких участков имеют в центре отверстие. Одна из дыр в полу оказалась достаточно велика, чтобы через нее протиснуться — что я и сделал.
Тот коридор, в который я попал теперь, почти не пострадал — лишь на потолке следы боя, проходившего уровнем выше. Из этого туннеля спускаться дальше можно было только на лифте — все, что ниже, слишком секретно, туда не ведут никакие служебные помещения.
Когда-то для этого нужна была специальная карта из фрактального пластика — возле дверей лифта видна характерная горизонтальная щель, куда полагалось помещать карту. Однако теперь в шахту лифта может проникнуть каждый, кто обладает соответствующим снаряжением и толикой безрассудства — и того и другого у меня в избытке. Двери лифта раздвинуты. Похоже, кто-то очень постарался — на сверхпрочном металлопласте дверей остались глубокие вмятины. Фома говорил, что, когда он сюда добрался, двери были уже раскрыты.
Я просунул между створками голову, заглянул вниз. Абсолютно не представляю себе, как Фома спускался сюда без снаряжения. Хотя, с другой стороны, чего только не сделаешь на спор.
Минут двадцать я потратил на то, чтобы как следует закрепить трос. И не только потому, что был слишком неопытным в этом деле. Просто возле шахты лифта веревку было не за что цеплять.
По стенам проходят трубы, но они слишком испорчены временем, некоторые рассыпались в крошку, едва я попробовал завязать на них трос. Одна уцелела, но, когда я дернул веревку, чтобы проверить крепость узла, на ее конце остался болтаться кусок трубы.
И все же я справился с этой проблемой. Пришлось взять нанобластовый резак и прожечь дырку в дверях. Подождав, пока раскаленный металлопласт остынет, я пропустил веревку сквозь него и тщательно завязал.
Сначала я отправил вниз рюкзак — закрепил его на конце троса и потихоньку опустил вниз. Когда он глухо стукнулся о кабину лифта, стоящую в самом низу шахты, я спустился следом.
Ступив на крышу лифта, я посветил себе под ноги. Лифт остановился не прямо напротив дверей, а чуть ниже. Таким образом, между крышей кабины и верхом дверного проема осталась достаточно широкая щель. Я смог пробраться в нее, почти не поцарапавшись.
Дальше, если верить Фоме, особое снаряжение не требуется — нужно просто идти по коридору, за третьей дверью справа и расположен главный терминал информационного центра.
За указанной дверью оказалось небольшое помещение. Вдоль стен стоят диванчики. В углу — кадка, в которой раньше, вероятно, росло нечто декоративное. Но теперь в ней только земля, покрытая слоем плесени. Это, наверное, просто курилка. А сам терминал дальше, за дверью на противоположной стене комнатенки.
Там действительно оказался зал, наполненный вычислительной техникой. Стена, в которой расположена дверь, уставлена силовым оборудованием. Неудивительно, что его так много — представляю, сколько энергии потребляет это помещение.
Как известно, мощность кваркотронных схем можно наращивать двумя способами. Либо увеличением размера и сложности самой схемы, либо увеличением потребляемого количества энергии. Наиболее оправдано совмещение обоих путей — в этом случае соотношение производительности и затрат оптимально.
Кваркотронная техника такого размера должна потреблять прорву энергии для достижения огромной скорости вычисления — иначе приобретать столь дорогое оборудование невыгодно.
Стены справа и слева уставлены большими шкафами и какими-то непонятного вида цилиндрами размером с человека. Стена напротив пестрит множеством экранчиков и устройств ввода, а по центру ее украшает гигантская холлопанель.
В центре комнаты расположен проекционный пульт в форме полукольца. В его геометрическом центре стоит вращающееся кресло оператора.
Я подошел ближе к правой стене, чтобы полюбоваться столь мощной техникой — подобной мне не приходилось видеть ни разу. Даже если бы мне сказали, что такое существует, я не поверил бы.
Больше всего мое внимание привлекли большие цилиндры. Я долго не мог понять, что это такое, а когда понял то не мог поверить. Чтобы убедиться, я открыл ремонтную панель.
Сомнений быть не может — это капсулы с брэйн-гелем! Хотя правильнее их назвать не капсулами, а цистернами. Я попытался хотя бы примерно представить себе, сколько нейроидов может содержаться в одной такой капсуле. Даже примерные прикидки показывают астрономическое число, хотя я уверен, что и это число меньше реального — здесь наверняка компоновка нейроидов плотнее, чем в стандартном брэйн-геле.
Но, как бы все это ни было удивительно, пришел я сюда ради другого. Нужно скорее узнать то, что мне нужно, и убираться прочь. Тем более что у меня снова появилось нехорошее предчувствие.
Сначала нужно включить питание — сейчас ни один из генераторов не функционирует. Особых трудностей с этим не возникло — генераторы на джат-гейтах тем и хороши, что просты в обращении, ломаются невероятно редко и абсолютно автономны — для их работы не требуется никакого сырья. Вот только стоит каждый генератор как целая электростанция.
После того как проблема с энергией была устранена, я проследовал к полукруглому пульту и уселся в кресло. Жаль, что здесь нет интерфейс-перчаток,— я терпеть не могу общаться с компьютером через чип и в последние дни делал это только потому, что выбора нет.
Все знакомые мне люди, обладающие чипом-нейроконтроллером, удивляются такой странной привязанности. Они считают, что интерфейс-перчатки, да и вообще все остальные периферийные средства предназначены для «непрочипированных».
Да, взаимодействие через чип открывает гораздо больше возможностей, это удобнее и занимает меньше времени. Однако мне всегда нравилось все, что проводит границу между мной и компьютером. Это позволяет дистанцироваться, не уйти целиком в то, чем ты занимаешься, смотреть на все это как бы со стороны.
Впрочем, сейчас мне опять придется подключаться напрямую — перчаток-то нет. Конечно, проекционный пульт позволяет обойтись и без них — просто води руками над его поверхностью. Однако здесь есть своя специфика, нужны хотя бы минимальные навыки —без них полет сквозь Инсайд превратится в неторопливый заплыв.
Едва я сел в кресло, над пультом прямо передо мной появилась светящаяся голубоватая пирамидка — главное меню.
Я прикоснулся к ней — нужно настроить подключение через чип. Пальцы неумело забегали по пирамидке. Раскрылось вложенное меню, затем еще одно — более низкого уровня. Потом я сбился — никогда не приходилось работать с проекционными пультами. Все меню закрылись, пришлось начинать сначала.
Наконец я добрался до нужной диалоговой формы. Выяснилось, что удаленного соединения в этом пульте не предусмотрено. Пришлось перерыть рюкзак в поисках кабеля.
Наконец мой коммуникатор и пульт соединены проводом, система провела тестирование совместимости. Теперь я могу управлять всей информационной мощью этой комнаты одной лишь силой мысли.
Откидываюсь на спинку кресла, прикрываю глаза. Отдаю чипу команду, черное поле второго визуального слоя покрывается цветными прямоугольниками.
Инсайд.
Ухватываю один из блоков. Он стоит особняком, к нему не идут линии информационных связей. Он — не часть глобальной Сети, за ним скрывается содержимое суперкомпьютера, к которому я сейчас подключен.
Отдаю чипу команду идти в глубь этого прямоугольника. Он растягивается на все поле зрения, распадается на отдельные секторы. Ожидаю несколько секунд — это огромное по компьютерным меркам время уходит только на то, чтобы отобразить структуру содержащихся здесь данных. Похоже, здесь хранятся просто невероятные объемы информации.
Наконец возникает изображение тысяч блоков, связанных миллионами информационных нитей. Я отдаю чипу команду провести фильтрацию данных — с теми объемами информации, которые изображены сейчас, человеческий мозг работать не в состоянии.
Чип выдает сообщение: «Выполнение фильтрации займет приблизительно шестьдесят два часа. Продолжить?»
Подобное заявление меня сначала озадачило: как можно работать с информацией, если даже первичная фильтрация займет несколько суток? Но тут меня осенила идея столь же гениальная, сколь и простая — пусть здешний суперкомпьютер сам выполняет все операции, а чип будет только передавать ему мои приказы и отображать готовую картинку.
На самом деле вся обработка информации действительно должна производиться средствами самого суперкомпьютера, без участия всяких посторонних чипов. Просто мне редко приходилось подключаться к компьютеру через чип. Всегда, когда я использовал чип при работе через Инсайд, он сам выполнял все операции, так что такой режим работы установлен по умолчанию.
Суперкомпьютеру понадобилось несколько секунд на то, что чип мог выполнить только за шестьдесят два часа. Теперь количество прямоугольников и линий перед глазами стало значительно меньше, остались только те, которые в процессе фильтрации были признаны наиболее существенными.
С этим уже можно работать, мозг автоматически вычленил из общей массы те блоки, с которых стоит начать. Сознание привычно ринулось вперед, раскрывая информацию, подтягивая к себе линии информационных связей, открывая аналитические модули.
Но уже через несколько секунд я понял, что захлебываюсь в океане информации. Это и не удивительно — я не учел специфику данного информационного пространства, начал работать так, как привык раньше. В Сети нужную информацию приходится по крупицам добывать среди гор ненужного мусора.
Здесь же собраны огромные массивы данных исключительно по интересующим меня вопросам. Раньше я классифицировал всю информацию на две группы: та, которая совсем не нужна, и та, которая может пригодиться, чтобы найти нужные ответы. В данном случае вся информация относится ко второй группе.
Нужно группировать информацию по другому признаку— та, которая дает прямые ответы на мои вопросы, и та, которая лишь имеет отношение к этим вопросам, может дать зацепку. И все, что относится ко второй группе, нужно безжалостно отметать, хотя раньше я и привык работать только с такими данными.
Пришлось продолжить работу с учетом этой специфики. Несколько раз я, правда, сбивался на старый стиль работы, снова оказывался засыпанным лавиной ненужных фактов. Но через несколько минут приспособился.
Несмотря на непривычность, работать так оказалось гораздо проще, чем пробиваться сквозь мусор Сети. Не нужно искать мельчайшие зацепки, пытаться найти ответы там, где их нет, перебирать гору пустой породы. Не нужно изо всех сил напрягать интуицию, которая от такого насилия лишь забивается еще глубже.
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Флинт Эрик
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий