Сергей Крускоп

Ночь дракона

Дракон #2
Если ночь застигла тебя в дороге – отчего бы не заглянуть на огонек к гостеприимному троллю, чем ночевать под открытым небом? Когда в печи жарко пылает огонь, а кружки полны до краев, скоротать время помогут воспоминания о былых странствиях и опасных приключениях. Тем более что волкодлаку Сиверу и магу Ивоне Визентской есть о чем вспомнить: о принцессе, похищенной драконом и о прекрасной колдунье, решившей отомстить за свою поруганную любовь, о кровожадных оборотнях и плотоядных лошадях, о незадачливых чародеях и коварных алхимиках, о злобной нежити и морском змее…
Сергей Крускоп
Ночь дракона
…Что касается виверн, драконов и прочих подобных существ, то наивные представления о них, бытующие среди невежественных селян, простительны и могут вызвать лишь снисходительную улыбку; заблуждения же людей образованных и даже иных ученых мужей заслуживают всяческого порицания.
М.К. Достой, «Введение в общую драконологию»
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Крошечные белые звездочки кружились в холодном воздухе, оседая меховым ковром небывалой белизны на холмистую местность, на чей-то покосившийся забор, на придорожные кусты, пригибающиеся к земле под этой драгоценной ношей, на малолетние елочки, которые в снеговом уборе напоминали удивительных многоухих зайцев. Снег ложился и на плотно утоптанную дорогу, погребая все предыдущие слои, спрессованные ногами людей, гномов, троллей, лошадей и полозьями саней. Еще недавно, месяц назад, здесь наверняка плескалась в колеях холодная глиняная жижа, со смачным хлюпаньем вылетавшая из-под копыт очередного ездового или тяглового существа. Теперь же глина смерзлась и заснеженная дорога имела вид необычайно, непривычно чистый и опрятный, словно каждый, кто ступал на нее, старательно вытирал перед этим сапоги или копыта. К утру снегопад придаст тракту еще более респектабельный вид, но, к сожалению, дорога станет менее проезжей.
Снежинки, начав свой полет где-то в невероятной вышине темнеющего неба (там, где в такую погоду не решились бы летать даже драконы), кувыркаясь, спускались к земле, не оставляя своим вниманием и двух всадников, неторопливо ехавших вечерним трактом. Ледяные звездочки скапливались на их меховых шапках, образуя миниатюрные сугробики, а те, что падали на теплые бока коней, тут же становились невидимыми облачками пара. Куда более заметный пар вылетал из конских ноздрей, заставляя попавшиеся на пути снежинки метаться в безумном танце и разлетаться прочь.
Одним из всадников был я.
Пару слов о себе. Имя мое – Сивер. Родом я из простой, хотя и небедной селянской семьи, никаких благородных кровей во мне пока что обнаружить не удалось. Стараниями отца – человека, мыслящего по-своему прогрессивно, выучился когда-то читать и писать. После чего я был сдан со всеми потрохами в услужение к удалившемуся на покой столичному магу, где и получил в высшей степени бессистемное образование. Ну, то есть читал первые подвернувшиеся под руку книги, когда хозяин не видел. А затем волею судеб (а на самом деле – повинуясь собственному желанию мир посмотреть и себя показать) стал наемником. Слава богам, сколько бы их ни было, на мой век не пришлось никаких сколько-нибудь серьезных войн, чему я отчасти обязан более или менее полным комплектом рук, ног и прочих частей тела. А с некоторого момента у меня вообще появилась возможность встревать только в те предприятия, в какие мне самому хотелось бы, – но это отдельная история.
Существо, на спине которого я сидел, звалось Аконитом. Аконит, что бы там ни говорили злые языки, являл собою самого настоящего коня. Формально его масть называется караковой. Но обычно лошадь такой масти выглядит слегка «проржавевшей» под мышками и в паху. При взгляде же на Аконита можно было предположить, что среди его предков были не только лошади, но и ротвейлеры. Это подтверждается и тем, что конь мой агрессивен, кусач и нетерпим к чужакам, кем бы они ни были. Оные свойства его характера иногда полезны, а иногда – нет, но что меня несомненно радует, так это спокойное отношение Аконита к сменам моих ипостасей. Ах, да, забыл сказать: я – волкодлак. Не следует путать с вервольфом: у того превращение в зверя – следствие болезни, а для меня это одно из нормальных состояний, к тому же контролируемое, а не зависящее от фаз луны. Ну и, наконец, я всегда был убежден, что зверушка, в которую я обращаюсь, гораздо приятнее внешне, чем звериная ипостась вервольфа.
– Вечереет, Сивер, – констатировал очевидное женский голос, прозвучавший у меня за спиной, – надо бы найти ночлег. Это, конечно, очень романтично – переночевать в лесу у костра, вдали от суеты трактов и толкотни города, но я предпочитаю делать это только в теплое время года.
– Найдем, – отозвался я, – в мире полно добрых людей, хотя некоторым из них помогает проявлять доброту лишь взведенный арбалет.
Мимо просвистело что-то.
– Ты снежком кинула или пульсаром? – поинтересовался я у своей спутницы.
– Это я помогаю тебе проявить доброту и отзывчивость и быстренько придумать ночлег.
– Придумать-то я его придумал – еще днем. Однако добрались мы до него только сейчас. Вот этот дом, на отшибе. Принадлежит одному моему старому приятелю. И нечего было в меня кидаться огненными шарами, попасть ведь могла!
– Это был снежок, – сказала спутница, подъезжая поближе.
Спутницу звали Ивона Визентская. С этой девицей я был знаком несколько лет, периодически либо принимая участие в ее авантюрах или же вовлекая ее в свои. Ивона – маг Жизни, или, как говорят эльфы, Охотница. Это означает, что она умеет забирать и преобразовывать магическую энергию, накопленную живыми существами, в частности, драконами, к чему способны очень и очень немногие. Ивона наполовину человек, а на другую половину – гремучая смесь рас, что время от времени проявляется как в ее способностях, так и в поведении. Внешне же она напоминает эльфа, только маленького и коротко подстриженного. Сейчас шапка из редкой, платиновой лисицы скрывала заостренные ушки Ивоны (по крайней мере – большую их часть), а выбивающиеся серебристые прядки ее волос сливались с мехом зверя.
Дом был не очень велик, но добротен. Его явно строили для жилья, не слишком упирая при этом на эстетическую сторону дела. Во всяком случае, ни резными наличниками, ни затейливым коньком, ни фигурными столбами крыльца дом похвастаться не мог. Зато стены были ровными и как следует проконопаченными; нижние венцы, вероятно, подгнившие, недавно заменены свежими; а над кирпичной трубой, взмывая навстречу армии снежинок, курился дымок. Перед крыльцом, в шапках из свежего снега, стыли два идола, вырубленные из полуторасаженных бревен, демонстрируя, что владелец дома не относится к сторонникам наиболее распространенной в Берроне религии.
– А кто он, твой знакомый? – спросила Ивона.
– Когда-то был воином-наемником, участвовал в Предпоследней войне и еще в парочке мелких стычек. В каком-то смысле он даже мог бы считаться моим учителем, хотя имя таковым – легион. А теперь он отошел от дел (ну или почти отошел) и живет здесь на правах… своего рода добровольного лесничего.
От дороги к дому вела узкая тропа, вызвавшая у наших коней неудовольствие, но перед крыльцом кто-то явно расчищал площадку незадолго до нынешнего снегопада. Здесь мы и спешились.
– Да, твой знакомый явно дома, – сказала девушка, прислушавшись.
Из глубин строения доносились треньканье лютни и чье-то пение. Впрочем, разобрать ни мелодии, ни тем более слов песни было нельзя.
– Он хороший лютнист? – спросила Ивона с некоторой опаской (зная меня достаточно давно, она, видимо, не предполагала, что среди моих близких друзей может затесаться хоть сколько-нибудь достойный музыкант).
– Приличный, – ответил я, – и не только лютнист. На моей памяти, он пытался играть на всем, что походило на струны. Правда, как-то раз это была веревка, на которой сохли наши портянки. Надо сказать, суп в тот раз имел своеобразный привкус… А в другой раз, под влиянием алкогольных паров, Одд принял за струны усы ручного махайра.
– Что сказал махайр? – смеясь в голос, спросила Ивона.
– Тебе дословно воспроизвести или в переводе? Перестань хохотать. Тебе же, кажется, хотелось поскорее оказаться в тепле и под крышей?
– А теперь еще больше хочется познакомиться с человеком, который дергал махайра за усы и при этом остался цел!
– А он и не человек, – ответил я, стуча кулаком в сосновую дверь.
Звуки лютни замерли, и секунд через пять дверь приоткрылась, выпустив в морозный воздух облачко пара. В дверном проеме обозначилась громадная, чуть ссутуленная фигура.
– Кого несет это на ночь глядя? – проревела фигура таким голосом, что сразу стало понятно, почему саблезубый кот удержался от возражений, когда его дергали за усы.
– Здорово, Одд, – ответил я, – давно не виделись!
– Сивер! – рявкнул тролль. – Песья твоя душа! Где ты шлялся столько времени?
Обмениваться с троллями что рукопожатиями, что дружескими объятиями и похлопываниями по спине – занятие утомительное.
– Леший, Одд, чуть руку мне не оторвал! Похоже, ты за последние годы не ослабел.
– Оторвешь тебе, как же. Ну, может, вывихнул чуть-чуть, пару косточек сломал – что тебе за беда? Перекинешься туда-сюда и опять как новый. Но ты не прав насчет меня – я и постарел, и обленился, и ослабел. А ты, я погляжу, с дамой, – понимающе подмигнул тролль.
– С дамой, – не стал отпираться я: Ивона стояла у меня за спиной и, скажи я, что она не дама, запросто могла дать по уху. – Это моя старая… ох, нет, очень молодая и красивая знакомая – Ивона Визентская: маг, охотница на все и вся, и далее в том же духе.
Одд очень церемонно поклонился Ивоне и пожал ее руку заметно бережнее, чем мою. Ивона очаровательно улыбнулась в ответ на это приветствие.
– Лошадей наших надо бы поставить, – повернул я разговор в другое русло.
– Минутку. – Одд вернулся в сени, где вынул из-под лавки валенки.
О-о, это были всем валенкам валенки, на базаре таких не купишь. У меня нога не самая маленькая, но я, пожалуй, легко смог бы надеть их поверх сапог, и даже поверх стремян. Не слишком крупные мыши могли бы долгие годы квартировать в стенках этих обувок, оставаясь незамеченными хозяином. Тролль сунул ножищи в валенки-гиганты и, выйдя из избы, притворил за собой дверь.
– Пошли, – сказал он, топая по свежему снежку впереди нас.
– Тролль-лютнист? – шепнула мне Ивона. – Никогда б не поверила!
– Внешность бывает обманчива, – философски заметил я. – Он только снаружи похож на помесь медведя, соснового выворотня и вашего университетского завхоза, а внутри он белый и пушистый.
Тролль между тем осматривал наших скакунов.
– А, старина Аконит! – проговорил он, похлопав черно-подпалого жеребца по шее. – Как живешь? Не загонял тебя хозяин?
Аконит, словно сказочный дракон, выпустил из ноздрей облачка пара, а затем приветливо заржал. Память у чертового коняки – капкан: если уж он кого-то признал за своего, то помнит об этом и годы спустя. Конь Ивоны, довольно рослый и удивительно мохнатый, с мощными ногами и широкими копытами, почувствовав, что его собрат признал в этом огромном существе друга, подошел поближе. Тролль оценивающе его оглядел.
– Хорош, – вынес он свой вердикт, – особо для зимы.
– Ага, – ответил я, – Ивона ведь аристократка, имеет возможность менять коней в зависимости от времени года. Это Аконит всепогодный.
Ивона скривилась.
– Ну и правильно, – отозвался тролль. – Ежели есть лошадки, то почему бы на каждой по очереди не ездить?
Полчаса спустя оба коня, расседланные и обтертые пучком соломы, были устроены в конюшне, такой же добротной, как и дом.
– Это надо бы куда-нибудь на холодок пристроить, чтоб не испортилось и никто до утра не погрыз, – сказала Ивона, с усилием извлекая из кучи брошенных на пол потников, седел и переметных сум нечто, напоминающее охапку белых меховых воротников, из которой торчало четыре комплекта загнутых черных когтей.
– Вендиг! – восхитился Одд. – Нечасто они сюда захаживают!
– И слава богам! – откликнулась Ивона. – Этот успел убить четверых и одну лошадь.
Тролль без усилий поднял одной рукой белоснежного зверя, чем-то похожего на громадную, размером с матерого волка, куницу.
– Твоя работа, Сивер? – спросил он.
– Да нет, – ответил я, – это Ивона его уделала, я на подхвате стоял.
– Разумеется, – сказала девушка, – ты бы его всего издырявил и окровавил – отмывай потом шкуру!
– Уважаю, – добродушно усмехнулся тролль, помахивая в задумчивости покойным вендигом и размышляя, куда бы его определить. – Ладно, подвешу снаружи на конюшню, никто до утра точно не тронет. Идите-ка пока в дом, отогревайтесь.
* * *
В доме было тепло и пахло жильем, что особенно остро ощущалось после холодного ночного воздуха, почти полностью лишенного запахов. Одд стянул гигантские валенки и, сунув ноги в шлепанцы, деловито протопал в комнату. Скидывая куртки и шапки, на которых быстро дотаивали остатки снега, мы слышали, как хозяин дома чем-то грюкает, звякает и грохочет, изредка ругаясь вполголоса.
Обстановка в доме была… троллья. Иначе не скажешь: все основательное, крепко сколоченное, хоть и без изысков, но зато способное выдержать внимание (иной раз деструктивное) такого владельца, как Одд. Стены были украшены громадными оленьими рогами, черепом рыси на обрывке бронзовой цепи, какими-то сухими грибами и травами. На деревянном диване, застеленном медвежьей шкурой, в уголке притулилась лютня. Одд хозяйничал у стола, гремя посудой.
– У нас сегодня какой-то праздник? – осведомилась Ивона. – Вроде до Солнцеворота еще больше недели.
– Ну да, – осклабился тролль, расставляя на столе разномастные миски-кружки. – Снежный дед Чубаф-Колотун еще только запрягает своих росомах. Но к его приезду надо же подготовиться, поупражняться. А встреча старых друзей – чем не повод? Или вот, к примеру, усекновение вендига? А кроме того, по тролльим поверьям, как и по мнению гномов и северных равнинных орков, сегодня – Ночь Дракона.
– Чья ночь? – удивился я (драконы – все-таки рептилии и что ночь, что зима, вступившая уже в свои права, – в равной степени не их время).
– Не знаешь ты фольклора, – укоризненно проговорил Одд. – А казалось бы, не первый год со мной знаком. Это же – аккурат за десять дней до Солнцеворота, последняя ночь, когда Ниддогр…
– Кто? – переспросила Ивона, неожиданно поморщившись.
– Ниддогр, Великий Дракон, охраняющий мир от Хаоса и холода. Так вот, это последняя ночь перед тем, как он ляжет в спячку и начнется настоящая зима. После этого до самой весны миром распоряжается Снежный дед.
– Одд, – поинтересовался я, – ты, когда нас встречал, по сторонам смотрел? Какой уж Дракон, там все от края и до края замело!
– Ну, может, легенда возникла в более теплые времена, – пожал плечами тролль, – когда зима позже наступала. Но что же, от праздника из-за этого отказываться, что ли?
– Ух ты! – восхитилась Ивона, когда на столе появилась бутылка с вычурными эльфийскими рунами на этикетке. – Откуда это у тебя, Одд?
– Да уж и не помню, завалялась с каких-то пор. Это для дам, то есть для тебя. А мы, грубое и неотесанное мужичье, будем пить что попроще, – с этими словами он выставил на стол большую кривоватую бутыль, заполненную кроваво-красной прозрачной жидкостью.
– Калина? – уточнил я с надеждой в голосе. – Твоя особая, на меду?
– Она! – Одд разлил содержимое бутыли по двум большим глиняным кружкам.
– Э-э, – Ивона принюхалась, – а дамам это можно? Или все это предназначается исключительно грубым мужикам, дабы их неотесанность не снизилась ненароком? Ну ладно, что вы на меня так смотрите, плесните капельку попробовать, не жадничайте.
– Вообще-то ты не прогадала, – сказал я, когда тролль щедрой рукой наполнил кружку Ивоны до половины, – эльфийскими винами тебя и отец угостит. Или кузен. А настоечки Одда – это своего рода произведения искусства, таких больше нигде не попробуешь.
– Ну, – прогремел Одд, поднимая свою кружку, – за встречу!
Я откинулся на спинку стула, с наслаждением ощущая, как сладкая терпкая жидкость прокладывает огненную дорожку к моему желудку. Было хорошо, тепло и спокойно. Конский пот, брызги крови на снегу и блестящие клыки в оскаленной пасти остались где-то далеко-далеко, потеряв свою пугающую четкость, расплываясь и уползая в область приятных воспоминаний о не зря прожитых днях. И зима перестала быть просто снегом и морозом, она теперь была причиной того, что я сижу здесь, в теплой комнате, где пахнет деревом, чуть-чуть дымом из печки и травами, висящими на вбитых в стены гвоздях. Я отпил еще немного настойки, поставил кружку на стол и подцепил из большой миски маринованный подосиновик. Жизнь, определенно, удалась.
– Слушай, – спросил Одд, – а чем ты ныне занимаешься? Ты, помнится, наемником был, охранял чего попросят. Или не охранял.
– Ну, – ответил я, протягивая руку за следующим грибком, – примерно этим я и сейчас занимаюсь. Только стал разборчивее в заказах – старость, наверно.
Ивона тихонько фыркнула, делая себе бутерброд с копченой рыбой. Одд извлек из своих закромов весьма неплохие яства. Он вообще был рукастым мужиком, хотя кухарил, конечно, очень своеобразно. Я однажды наблюдал этот процесс, и воспоминание о нем прочно засело в моей памяти: Одд, шинкуюший капустные кочаны для щей при помощи тесака (длиной немного уступающего моему мечу) на разделочной доске, сделанной из цельного спила столетнего бука. Это зрелище могло бы повергнуть в состояние шока многих домохозяек.
– Какая, к лешему, старость? – возмутился тролль. – Наемничество и так-то не слишком доходное дело, а уж чтобы привередничать!
– Ну ладно, расскажу. В общем, с некоторых пор у меня появилось немножечко денег. Совсем чуть-чуть, но мне хватает. Ты знаешь, я человек не слишком привередливый. Ив, не смейся, подавишься. Так вот, – я сделал еще глоток настойки, окончательно придя в соответствующее настроение, – это случилось, собственно, после того, как мы с тобой, дружище Одд, как следует посидели в городке, именуемом Фиерон.
– Просто посидели? – подозрительно прищурясь, спросила Ивона.
– Нет, посидели довольно замысловато, – задумчиво ответил Одд, – по крайней мере, всех подробностей я так и не вспомнил.
Я согласно кивнул и добавил:
– Зато я очень хорошо помню, что было следующим утром…
ДРАКОН
Маленький замок с высоты птичьего полета мог бы показаться аккуратным игрушечным домиком. Впрочем, у него было все, что полагается замкам: конические башенки с вымпелами; высокие стрельчатые окна в бальном зале; дымящаяся каменная труба кухни (для кого-то, возможно, именно это главное в замке – в сочетании, разумеется, с ароматами жаркого, пряных соусов, печеных яблок и тому подобного); зубчатая стена с мощными дубовыми воротами и ров с подъемным мостом. В ров впадала небольшая быстрая речка, обрамленная камышами и ивами, она же вытекала из него с другой стороны, скрываясь в лесу. Лес в это время года, еще только-только собираясь сбросить одеяние листвы, клубился зеленовато-золотистым дымом со всех сторон замка, прорезанный лишь подъездной дорогой (последнюю сотню саженей даже мощенной камнем) и многочисленными тропинками. Фиерон – лесное королевство, и лес – это его, так сказать, визитная карточка. Пусть он и не такой роскошный, как у эльфов, но все же.
Вообще маленький Фиерон старался не ударить в грязь лицом и не отставать ни в чем, что положено приличному королевству, включая не только торговлю и династические браки, но и легенды о страшных чудовищах и великих подвигах.
Но легенды из ничего не возникают, каждой легенде предшествует какая-нибудь история…
Из ворот замка верхом на рыжей породистой кобыле выехала девушка и приветливо кивнула стражникам, скучавшим возле распахнутых створок. Стражники заулыбались в ответ, торопливо принимая вид бравых и неусыпных блюстителей порядка. Девушка перекинулась с ними парой фраз и въехала на мост. Со времен подписания мира его поднимали только один раз – смазать подъемный механизм и заменить сгнившие доски и брусья. Судя по скрипу настила под копытами лошади, мост вновь нуждался в ремонте.
Комок тьмы, облепивший одну из замковых башен, зашевелился, расправляя затекшие лапы. Дракон выпростал голову и длинную шею и несколько мгновений изучал окрестности, а затем плавно, почти бесшумно, распахнул огромные полотнища крыльев. Солнце, поднявшееся над горизонтом и только начавшее раскрашивать крыши и шпили башенок в дневные цвета, отразилось холодным огнем в тысячах чешуек, просветило насквозь тонкие перепонки и заиграло на медно-красном приподнятом гребне.
Стражников, только было вновь задремавших, вывело из дремы царапанье когтей по крыше – ища удобное положение для взлета, дракон немного съехал вниз по покатой конической кровле. Но прежде чем они успели проорать хотя бы первую букву его названия, ящер метнулся вниз, набирая скорость. Поднятый его крыльями ветер разметал все незакрепленные предметы по двору замка, а сам дракон, в последний момент полусвернув свои «плоскости», промчался над головами опешивших хранителей врат, ловко вписавшись в эти самые врата. Когтистые лапы, ранее прижатые к телу, метнулись вперед, выхватив из седла девушку, как раз обернувшуюся на шум.
Стражники наконец обрели голос, да и другие обитатели замка заметили ящера. Кто-то забегал, заголосил, на надвратной башне начали бодро разворачивать застоявшийся без дела огромный крепостной арбалет. Дракон, не выпуская ношу, заложил вираж, постепенно набирая высоту. Он пронесся над замком, едва не чиркнув хвостом по стене, и, резко взмахнув крыльями, поднялся еще саженей на десять. Вслед ему полетели несколько болтов из обычных арбалетов и тяжелый гарпун из крепостного, а затем – крик кого-то более сообразительного: «Не стреляйте, вы же в нее попадете!»
Девушка тем временем взмывала все выше над замком, крепко, но аккуратно обхваченная двумя когтистыми лапами. Полуторасаженный гарпун с гудением пронесся мимо и исчез в лесу. Дракон на мгновение опустил голову и покосился на пленницу.
– Запомни на будущее, – прошелестел он. – Никогда не следует стрелять в дракона заговоренным оружием.
Пленница если и отреагировала как-либо на данное заявление, то совершенно незаметно. Она беспомощно висела в когтях набравшего высоту ящера, не имея возможности жестикулировать и, вероятно, не испытывая желания говорить. Но, надо полагать, дракон и не ожидал ответа, а просто размышлял вслух, как иные люди, занимаясь делом, разговаривают с неодушевленными предметами или бессловесными существами. Он размеренно махал крыльями, и замок с башенками и шпилями постепенно удалялся, сливаясь с лесом.
Просыпаться наутро после обильных вечерних возлияний (переходящих в ночные) и так-то не слишком приятно. А уж тем более не доставляет удовольствия, если просыпаться приходится от настойчивого стука в дверь. Причем это было не вежливое постукивание – по доскам лупили не то оголовьем меча, не то кованым сапогом.
Я было попробовал оторвать голову от подушки (при этом, хоть убей, не помнил, как я ее туда положил), но организм достойно сопротивлялся. Поэтому вместо бодрого вскакивания мне удалось лишь приподняться на локте и открыть один глаз; второй почему-то пока бастовал. Поняв, что в ближайшую пару минут мой организм не способен ни на что более героическое, я утвердился в этой позе и как можно вежливее вопросил:
– Кто?
Кажется, эта необычайная по сложности реплика неплохо мне удалась. По крайней мере, стук немедленно прекратился.
– Здесь проживает наемник, известный как Сивер? – спросили из-за двери.
– Здесь, – подтвердил я. Никаких предосудительных дел я за собой не помнил, тем более что по всей Берроне действует негласное правило – судить за любые преступления только наемников, пойманных с поличным. Так что никаких оснований замалчивать правду я не видел: – Вы с ним и говорите. А вы кто?
– Господин Сивер, – голос за дверью не снизошел до представления, – вас хочет видеть Его Величество король Ингвар Третий. И, по возможности, немедленно.
– Королям никогда не отказывал. – Я окончательно проснулся и поискал взглядом сапоги. – По крайней мере, в том, чтобы посетить их по их же просьбе. И уж особенно, если за их же деньги. Подождите пару минут или расскажите, как пройти, – я сам загляну.
За дверью установилась тишина, излучающая почти осязаемое сомнение. В ожидании ответа я успел натянуть второй сапог и поплескать на лицо водой из лохани.
– Ну так ведь замок королевский отсюда виден, не ошибетесь, – проговорил наконец мой невидимый собеседник.
– Поздно, – сказал я, появляясь наконец в дверях. Собеседником оказался молодой белобрысый субъект, судя по одежде – королевский стражник, только без шлема. В дверь он стучал, видимо, рукоятью не слишком удобного казенного меча и с уважением, смешанным с завистью, покосился на мой клинок, который я как раз заправлял в ножны.
– Что – поздно? – спросил он.
– Я уже встал и собрался, – пояснил я. – Поэтому тебе придется проводить меня лично.
В замке царил явный переполох, причина которого была мне непонятна. Стражники казались какими-то зашуганными; они нервно натачивали мечи и проверяли (или делали вид, что проверяют) боеспособность арбалетов. Но размещение стражи в сочетании с распахнутыми воротами не наводило на мысль об осадном положении замка.
Во внутренних помещениях мне несколько раз попались слуги, всем своим видом напоминавшие котов, попавшихся на краже сметаны и теперь ожидающих положенной экзекуции. Полной противоположностью им выглядел молодой рыцарь в начищенных доспехах, с которым я разминулся у входа в тронный зал: он подчеркнуто изображал независимость и непричастность ко всему происходящему.
– Да мне ПЛЕВАТЬ на ваши кодексы! – Его Величество явно был не в духе. Он бросил гневный взгляд в спину рыцарю, но тот только фыркнул и вышел. Король чуть не переломил скипетр о резной подлокотник трона, но вовремя вспомнил, что это символ его королевской власти и просто запустил им через весь зал.
Я огляделся. Похоже, здесь присутствовала вся королевская семья. Король оказался лысеющим мужчиной лет пятидесяти. Судя по всему, когда-то он и сам был не прочь помахать мечом и столь же не прочь за это выпить. Но сейчас его, в общем-то, добродушное лицо было искажено переживаниями, причину которых мне еще предстояло выяснить. Рядом, в кресле с высокой спинкой, в котором полагалось бы сидеть королеве, возлежала (и решительно игнорировала происходящее) собака редкой заморской породы: с голой кожей цвета свинца и пушистыми белыми «тапочками» на лапах, кисточкой на хвосте и чубом на голове. Сама же венценосная супруга Ингвара Третьего, высокая статная женщина с очень правильными чертами лица, прохаживалась поодаль. Видно было, что она тоже переживает, но ломать вещи пока не собирается. Сбоку от монарших кресел топтались три девицы – вероятно, принцессы. Я обратил внимание, что две из них принимали в общих волнениях скорее пассивное участие – их лица явно выражали опасение: «Как бы нам под горячую руку не…» Третья же, что постарше, волновалась всерьез.
– Это кто? – осведомился король, заметив, наконец, меня. – Вы кто, любезный?
– Сивер, – отозвался я, поборов желание фыркнуть. Вчерашний алкоголь еще блуждал в моем мозгу, побуждая, в частности, к вежливому тону, граничащему с издевательским. – Наемник, сир, если так будет угодно Вашему Величеству.
– Будет угодно, – согласился король, не заметив издевки в моем тоне. – Вот что, я нанимаю тебя для выполнения этого дела. Поскольку ты – наемник, то никаких проблем с кодексами и традициями быть не должно. Так что нам угодно, чтобы ты отправился немедленно.
– Два вопроса, Ваше Величество. (Король удивленно приподнял бровь.) Первый: а в чем, собственно, проблема?
– Как, вам не рассказали? – Ингвар от волнения перешел со мной на «вы». – Так вот, слушайте!
– Я весь внимание…
– Сегодня утром, едва наша младшая дочь отправилась… отправилась… отправилась совершить конную прогулку, ее схватил чудовищный дракон и унес в неизвестном направлении. То есть, я хочу сказать, – в известном… Тьфу. В общем, известно, где примерно находится берлога этого ящера. И это при всем народе, при множестве стражи!!!
– Правильно ли я понимаю, что вы хотите послать меня против дракона, который не испугался – и, судя по всему, правильно сделал – всей стражи замка?
– Ну, примерно так, – монарх потупился. – Но, я полагаю, там все-таки была не вся стража. А у дракона было преимущество за счет эффекта неожиданности.
– То есть ваша стража проглядела приближение ящера размером с добрую лошадь, не считая хвоста и крыльев?
– Ну, примерно так, – вновь потупился король.
– Странно, – сказал я, постукивая пальцем по рукояти меча. – Мне всегда казалось, что борьба с расшалившимися ящерами – прерогатива рыцарей, желательно одетых в жаростойкие доспехи. Разве у вас на службе нет таких рыцарей? Или ни один из ваших соседей не бросится спасать принцессу, дабы получить ее руку? При чем тут наемник, собственно?
– У нас есть под рукой такой рыцарь, уважаемый Сивер, – вступила в разговор королева. – Вы даже с ним виделись. Он сын нашего хорошего друга, но по каким-то непонятным для меня причинам отказывается участвовать в этой миссии, приводя множество предлогов и отговорок. Насколько я понимаю, ваш кодекс наемников велит выполнять любую работу, за которую вам платят.
– И это подводит нас ко второму вопросу, – улыбнулся я. – Сколько?
– Сто, – сказал король.
– Сто – чего?
– Сто золотых монет.
– Вы хотите, чтобы я лез в пекло – в прямом смысле слова – за какую-то сотню? Вы очень правильно напомнили: я – наемник и работаю за то, что можно реально положить в карман.
– Там же должна быть куча сокровищ! Убьете ящера – так наверняка обогатитесь.
– Я надеюсь, Ваше Величество не полагает, что моя задача – убить дракона? Я не хочу сказать ничего плохого о вашей дочери, но, поверьте мне на слово, дракон будет защищать свою сокровищницу гораздо яростнее, чем принцессу. Так что я мог бы – теоретически – попробовать ее освободить, но даже и думать не хочу о кладовой старого ящера.
– Сто пятьдесят, – сказал Ингвар.
Я покачал головой.
– Пятьсот, в берронских золотых фиммах, – спокойно произнесла королева. Я отвесил ей благодарный поклон.
– Но, дорогая, – король переводил взгляд с супруги на старшую дочь и обратно, – мы не можем позволить себе таких расходов! В преддверии свадьбы…
– Иначе свадьба вообще может не состояться! – отрезала королева. – Будь я на двадцать лет моложе, я, вероятно, попыталась бы сама… Сивер, я плачу вам пять сотен. Это окончательная сумма и, насколько мне известно, весьма внушительная для наемника.
– Плюс возможность подобрать вооружение из ваших арсеналов – и я согласен.
– Но, – король удивленно приподнял бровь, – я полагал, у наемника всегда есть запас необходимого снаряжения…
– Это правда. Но не для похода против дракона – как я уже, кажется, заметил, для меня это не слишком привычное и частое занятие.
– Хорошо, – сказала королева, – вы сможете получить все необходимое. Я сама прослежу. Идите за мной.