Чтение 15–й страницы книги ~Запах страха~

– Получается, наших обработали зеленые?
– Преступники могли специально разрядить на месте драки «батарейку» с энергией Колодца, чтобы замести следы.
– Могли, – кивнул Гуго. – Кстати, какие заклинания они использовали?
– Неизвестно.
– Что?!
Опытный маг – а возле «Кружки» работали самые лучшие дознаватели Ордена, – способен с высокой долей вероятности определить, какие именно арканы применялись на месте магической схватки – остаточные признаки заклинаний сохранялись достаточно долго. Распознать арканы не получалось только в двух случаях: когда использовались неизвестные заклинания или следы тщательно стерли.
Бамбарда развел руками:
– Наши маги не способны назвать аркан.
– Черт! – Гуго выругался, но через пару секунд сменил тон: – Извини, что сорвался.
– Ерунда.
Де Лаэрт, несмотря на то, что занимал второй по значимости в Ордене пост, вел себя вежливо, как старый, но при этом молодой друг Рика. Официально Бамбарда был всего лишь лейтенантом, однако считался в гвардии кем-то вроде дядьки и обладал непререкаемым авторитетом среди чудов.
– Все на нервах.
– Это точно.
Гуго заложил руки в карманы брюк, качнулся с пятки на носок, внимательно посмотрел на Рика.
– И все-таки я думаю, что виноваты люды. Наняли Красных Шапок, чтобы те затеяли ссору, выманили наших на улицу, а потом избили.
– С какой целью?
Де Лаэрт пожал плечами:
– Либо провокация, либо заурядная ссора. Например, не поделили девчонку.
– Гм… – Бамбарда набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул его, сопровождая каждую порцию протяжным: «тра-па-па…», после чего кивнул: – С одной стороны, похоже.
– Только люды способны нанести нашим парням такие повреждения, – торопливо добавил Гуго.
Иногда, в разговорах с великим магистром или Бамбардой молодой мастер войны отчаянно напоминал школьника. В общении с другими чудами капитан гвардии себе такого не позволял.
– За очень короткий промежуток времени, – добавил Рик. – Очевидцы утверждают, что ребят измолотили за несколько секунд.
– Разумеется, людов было много, – проворчал Гуго. – Не меньше пяти.
– Но люды не способны к магии. Откуда взялся повышенный фон?
– Использовали увеличивающие силу или скорость артефакты.
Судя по всему, де Лаэрт подготовил ответ заранее. Тем не менее Бамбарду не оставляли сомнения.
– В их возрасте стычка из-за женщины должна была обернуться заурядным мордобоем. А ребят, можно сказать, убивали.
– К чему ты клонишь?
– Если в деле замешаны люды, то это провокация. Или укол. «Тиградком» не удержался от искушения выставить нас на посмешище. Сейчас весь Тайный Город судачит о том, что Красные Шапки _опять_ отметелили рыцарей.
Когда-то объединившиеся кланы дикарей сумели прорваться в Замок и разграбить несколько нижних этажей главной башни. О том, что вел дикарей могущественный колдун, широкая публика не знала, а потому, несмотря на прошедшие годы, вредные репортеры не упускали случая кольнуть гордых рыцарей старой историей.
– Но зачем это понадобилось Зеленому Дому? Напомнить о себе?
Де Лаэрт пожал плечами:
– Большая война никому не нужна. Нет ни повода, ни желания, ни, говоря откровенно, возможностей. Или мы что-то упустили, и у зеленых появился повод.
– Или в стаде королевы Всеславы завелись горячие головы. – Было видно, что Бамбарда не очень-то согласен с выводами своего молодого начальника, однако понимает, что мастер войны обязан предполагать самое худшее и в первую очередь рассматривать инцидент с точки зрения возможности провокации. – Нужно найти Красных Шапок. Как ни крути, они единственные свидетели.
– Только аккуратно. – Гуго внимательно посмотрел на Рика. – Мы должны постоянно подчеркивать, что ищем свидетелей. И даже мысли не допускаем, что это дикари избили наших парней. Иначе «Тиградком» смешает нас с драконьим навозом.
– Я сделаю, – пообещал Бамбарда. – Все будет в порядке.
* * *
_Муниципальный_жилой_дом_
_Москва,_улица_Крылатские_Холмы,_
_26_сентября,_вторник,_10:02_
Брать расследование убийства Лужного на себя Корнилов не стал – его отдел занимался крупной рыбой, и интерес к заурядному убийству мог показаться руководству подозрительным и вообще ненужным. Какое, скажите на милость, дело лучшему специалисту по организованной преступности до гибели профессора истории? Имеет отношение к преступным разборкам? Докажите, пожалуйста. Не можете? Тогда оставьте расследование коллегам с «земли».
А поскольку ни объяснять свой интерес, ни доказывать кому-либо что-либо Корнилов не собирался, то в понедельник он делом Лужного не занимался, сосредоточившись на собственных проблемах. Зато на следующий день, выкроив свободную минутку, велел шоферу везти себя в Крылатское – слово Сантьяги, конечно, хорошо, но нужно получить и собственное представление о происходящем.
– Другой отдел? С чего бы вдруг?
Женщина сначала внимательно изучила жетон, а затем так посмотрела на Корнилова, что майор мгновенно почувствовал себя школяром, которого директор поймал во дворе с сигаретой.
Почувствовал и не удержался:
– Вы учительница?
– Заслуженный педагог СССР, – с законной гордостью ответила женщина. – Я двадцать пять лет работала завучем в очень сильной школе.
– Ощутил. – Корнилов обаятельно улыбнулся. – Курить я начал после школы, а учился хорошо.
– Не сомневаюсь, что вы были отличником, – кивнула женщина. – Золотой жетон зарабатывается головой, а не кулаками, не так ли, Андрей Кириллович?
– Узнали?
– Телевизор – верный спутник любого пенсионера.
Успехи Корнилова на полицейском поприще были отмечены на самом высоком уровне – золотой полицейский жетон № 1 ему вручал лично президент, и церемонию, разумеется, показывали в новостях.
– Проходите, Андрей Кириллович.
– Извините, а ваше имя-отчество?
– Екатерина Ильинична.
– Очень приятно.
– Мне тоже.
Квартира у заслуженного педагога СССР оказалась трехкомнатной и очень ухоженной. Салфеточки, занавесочки, скатерки… Кружева, кружева, кружева… Екатерина Ильинична оказалась рукодельницей, в ее доме было как-то по-старинному уютно.
– Кофе?
– Не откажусь.
– Подождете?
– Можно я с вами на кухню? У меня не очень много времени.
– Пойдемте.
Кухня соответствовала квартире: уютная и чистая. Сидящая на подоконнике кошка одарила полицейского безразличным взглядом, зевнула и отвернулась.
– Что заставило лучшего полицейского страны заняться убийством скромного профессора? – осведомилась хозяйка, колдуя над кофеваркой.
– У Рудольфа Васильевича были друзья из высоких кабинетов, – без запинки соврал Корнилов. – Меня попросили проконтролировать ход расследования. А поскольку официально делом занимается местное управление, я прошу сохранить мой визит в тайне.
– Договорились, – кивнула Екатерина Ильинична. – Приятно оказать столь незначительную услугу хорошему человеку.
– Почему вы думаете, что я хороший?
– А разве не так? – Женщина в упор посмотрела на Корнилова.
– Я разный, – спокойно ответил майор. – С разными людьми.
– Вам когда-нибудь было стыдно?
– В том, что касается служебных дел, – ни разу.
– Значит, вы хороший. Ну, насколько это возможно. – Екатерина Ильинична налила кофе, выставила чашки, сахарницу, вазочку с конфетами и присела напротив: – Так о чем вы хотите поговорить?
– Для начала о самом профессоре. – Корнилов медленно помешал ложечкой сахар. – Он был горячим? Эмоциональным?
– Напротив, очень спокойным. Даже чересчур спокойным. Такой, знаете, книжный червь. Хотя, нет… – Женщина прищурилась. – Вы можете меня неправильно понять. Рудольф Васильевич не был, как говорится, не от мира сего. Он был умным, достаточно пробивным мужиком. Но при этом – спокойным. Умел добиваться своего без крика.
– Понимаю, – кивнул майор. Людей он повидал немало, а потому краткая характеристика Екатерины Ильиничны сказала Корнилову о многом. – Вы знали, что у Рудольфа Васильевича есть пистолет?
– Нет.
– А насколько близко вы были знакомы?
– Мы дружили с Валюшей… это его жена. Покойная. Раньше я часто у них бывала. А в последние годы, сами понимаете, реже. После смерти Валюши Рудольф Васильевич стал замкнутым.
– Вы ни разу не видели пистолет и не слышали о нем?
Екатерина Ильинична нахмурилась:
– Почему столько внимания пистолету?
Она пыталась понять ход мыслей Корнилова. То ли по привычке, то ли от скуки.
Майор улыбнулся:
– Вчера вечером к профессору пришел гость. Званый или незваный, мы не знаем. Но, судя по всему, Рудольф Васильевич встретил его с заряженным пистолетом в руке. То есть он знал о готовящемся нападении или предполагал его. Вы говорите, профессор был спокойным и выдержанным человеком, что он никогда не хвастал оружием, значит, он бы не стал его доставать без веской причины. А это, согласитесь, уже интересный факт.
– Ваши коллеги таких вопросов не задавали, – обронила женщина.
– Поэтому мы с ними занимаемся разными делами, – с достоинством ответил Корнилов.
– Знаете себе цену?
– А как же.
– Это хорошо.
Они помолчали, сделав по глотку кофе, после чего полицейский продолжил:
– Когда умерла жена Рудольфа Васильевича?
– Давно, десять лет назад. – Екатерина Ильинична вздохнула. – Всего на три года сына пережила.
– Единственный ребенок?
– Да.
– Что с ним случилось?
– Автокатастрофа.
«Жены нет, детей нет…»
– У профессора бывали гостьи? Я имею в виду женщин.
– Я ни разу не видела Рудольфа Васильевича с женщиной, которую можно было бы принять за его подругу, – спокойно ответила Екатерина Ильинична.
Мимо. А жаль – ревность прекрасно вписалась бы в картину преступления.
Но Корнилов не унывал:
– В таком случае давайте поговорим о друзьях профессора.
– Пытаетесь найти убийцу среди знакомых?
Похоже, ей не очень понравилась эта идея.
– Я просто пытаюсь найти убийцу, – веско ответил майор. – И мне абсолютно все равно, окажется ли он знакомым профессора или обыкновенным грабителем. – Корнилов помолчал, предоставляя женщине возможность осознать смысл своих слов. – Но, как показывает опыт, Екатерина Ильинична, в подобных делах чаще всего убийцами оказываются знакомые или родственники. Рудольф Васильевич не был бандитом, не занимался бизнесом, не мог заполучить смертельных врагов на работе… – «Точнее, эту версию прорабатывает Сантьяга». – Поэтому…
– Остается личное, – вздохнула женщина.
– Совершенно верно. – Полицейский допил кофе. – К тому же друзья Рудольфа Васильевича могут помочь информацией. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то слышал. Или догадывается.
– Но друзей, как я понимаю, будут прорабатывать ваши коллеги из местного управления?
– Одно другому не мешает. – Корнилов улыбнулся. – Кого знаете вы?
– Начальника его знаю. – Екатерина Ильинична задумалась. – Знаю двух сослуживцев. И еще к Рудольфу Васильевичу частенько заходил один мальчик, Сережа. Он с Костей, сыном Рудольфа Васильевича, вместе учился. И потом нередко наведывался. Вы с ним еще не говорили?
– Нет. – Майор почуял след. – А как фамилия мальчика?
– Да он и не называл ее ни разу. Сережа и все. Но Рудольф Васильевич к нему очень хорошо относился.
– Описать мальчика сможете?
– Да он уже мужчина. – Екатерина Ильинична улыбнулась. – Описать-то я вам его опишу, вот только вряд ли это он убил. Сережа Рудольфа Васильевича считал за отца.
* * *
_Ближнее_Подмосковье,_
_26_сентября,_вторник,_10:13_
Одно из китайских проклятий звучит так: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».
В эпоху отсутствия эпох.
На стыке. На изломе. Когда страну выворачивает наизнанку, когда ломается привычный жизненный уклад, исчезают проверенные маяки, черное становится белым, а белое – черным. Когда легко потерять смысл самой жизни. Когда утром ты просыпаешься с ощущением того, что летишь в пропасть, а все на свете цвета становятся серыми.
Китайцы знали, как пожелать настоящую гадость. Осознали, на своем ли, или чужом опыте, каково это – оказаться в безвременье.
Сергей Мурзин сумел пережить распад коммунистической империи. Да, он потерял будущее, к которому стремился, в котором видел смысл жизни. Забросил занятие, которое доставляло ему удовольствие и радость. Он не стал серьезным ученым. И миллионером тоже не стал, не научился поднимать деньги буквально из-под ног, как это получалось у некоторых его знакомых. Но при этом Сергей сумел найти свое место. И пусть его дело было незаконным, зато оно требовало от него профессиональных знаний и приносило деньги, которые позволили Мурзину приобрести скромную квартиру на окраине Москвы и даже сформировать небольшой пенсионный фонд. Можно сказать, что Сергей проскочил девяностые. Пережил безвременье.
В отличие от своих родителей.
Далеко не во всех бывших колониях «подъем национального самосознания» проходил мирно. В некоторых республиках казавшегося вечным Союза власти сумели удержаться от плясок на костях и этнических чисток. Самые «цивилизованные» из них воспользовались опытом гитлеровской Германии, разделив население по национальному принципу и объявив «пришлых» негражданами. Международные правозащитники поддержали дискриминацию радостным улюлюканьем и с удовольствием приезжали на открытие памятников эсэсовским карателям.
А вот родителям Мурзина не повезло. Двадцать пять лет они честно отработали на крупном комбинате в одной из южных республик и, выйдя на пенсию, решили остаться на обжитой, ставшей родной земле. Отец инженер. Мать бухгалтер. Они так и не поняли, за что их стали называть «оккупантами» и плевать в спину. Почему принялись рычать соседи. Почему отворачивались продавщицы в магазинах и кидались камнями дети.
У них не укладывалось в голове, что убить можно только за то, что ты – русский.
Они долго не могли понять, что стали никому не нужны, что их никто не защитит и пришло время бежать.
Мурзины уезжали из ставшего чужим города на автобусе, вместе с другими такими же бедолагами, в одночасье превратившимися из граждан в «русскоговорящее население». Уезжали, оставив «национальным самоосознанцам» дома и нажитое добро, заплатив огромные деньги водителю старенького «Пазика», потому что иначе он отказывался помогать «оккупантам». Уезжали в никуда.
Что произошло потом, достоверно неизвестно. Одни говорили, что автобус упал в пропасть, другие – что подорвался на мине, третьи – что его расстреляли из гранатометов. Но все сходились на том, что сначала пассажиров ограбили. Сергей, опоздавший всего на один день, так и не выяснил правды. Да никто и не собирался расследовать происшествие: подумаешь, автобус со стариками-оккупантами в овраг свалился. Кому они интересны?
Мурза побывал на месте трагедии, помолчал там, положив на обгоревший автобус цветы, и уехал.
И никогда никому ничего не рассказывал. Даже Лужному, отговорившись угрюмым: «никаких следов». Но однажды признался себе, что если бы не та поездка, он, наверное, не смог бы никого убить.
Мурзе не нужно было считать шаги или ориентироваться по приметам. Он прекрасно помнил пень, под которым устроил тайник. Свой собственный тайник на самый крайний случай. Делать схроны Мурзу научил Глыба, который не зря два года топтал десантные бутсы. Показал, как правильно закладывать «товар», как маскировать место, как уходить, не оставляя следов. Глыба любит «партизанить».
Поправка – любил.
Теперь Глыба стал прошлым.
Сергей раскопал землю саперной лопаткой, вытащил жестяную коробку, раскрыл, развернул промасленную тряпицу, угрюмо посмотрел на «макаров» и вздохнул.
– Что делать, раз уж так получилось?
Пистолет не ответил. Даже не блеснул. Лежал спокойный, холодный, терпеливо ожидая, когда придет его время.
– Придет, – пообещал Мурза. – Уже пришло.
Вновь заморосил дождь.
Сергей торопливо убрал оружие в наплечную кобуру, застегнул куртку и положил две пачки патронов в барсетку. На случай полицейской проверки у него была лицензия на оружие самообороны, по которой Мурза в свое время купил смахивающий на боевой пистолет «макарыч». Сергей прекрасно понимал, что серьезную проверку не пройдет, но надеялся на человеческий фактор. Полицейские ведь тоже люди – увидят, что лицензия у приличного мужчины в порядке, бросят взгляд на торчащую из кобуры рукоять и вряд ли потребуют показать оружие. Пятьдесят на пятьдесят, как говорится.
Мурза зашвырнул лопатку в кусты и быстрым шагом направился к станции.
* * *
_Зеленый_Дом,_штаб-квартира_
_Великого_Дома_Людь_
_Москва,_Лосиный_Остров,_
_26_сентября,_вторник,_10:30_
Ночь барон Мечеслав провел неспокойно, ибо снился ему разрыв с Всеславой во всей своей чудовищной красе. В видениях несчастного разрыв представлял собой не пропасть, как можно было подумать, а гигантских размеров айсберг, похожий на тот, что на экранах кинотеатров угробил «Титаник». Белый, неприступный и холодный. Точь-в-точь Всеслава. Причем, несмотря на идущую от айсберга морозную волну, проснулся барон в поту. И, разумеется, в самом что ни на есть прескверном расположении духа.
Он сломал зубную щетку, порезался при бритье, опрокинул бокал с апельсиновым соком и обругал слугу за недостаточно крепкий кофе.
Но айсберг не остался во сне, а продолжал надвигаться.