Противостояние сторон было прервано отошедшими от шока арбалетчиками. Они дали залп, и болты с пронзительным свистом устремились в цели: пронзали кожу тварей и застревали в буграх толстых мышц или с глухим треском ломались о крепкую лобовую кость хищников. Псы вновь не издали ни звука, лишь замотали головами и судорожно подергивали мышцами, пытаясь избавиться от застрявших в плоти инородных предметов. Затем стая перегруппировалась и кинулась в бой. Шестеро напали на отряд в лоб, раскидывая в стороны сильными боковыми ударами передних лап наставленные на них копья, а остальные низко прижались к земле и почти одновременно взмыли в воздух. Приземлившись позади отряда, они мгновенно развернулись, как будто вывернулись наизнанку, и тут же напали на отряд сзади.
Маневр хищников застал гномов врасплох. Они не предполагали, что твари настолько разумны и за считанные секунды смогут найти самый эффективный вариант совместных действий.
Хуже пришлось тем, кто находился в заднем ряду. Несколько десятков гномов даже не успели повернуться, как были уже разорваны мощными ударами острых когтей. Всего лишь за один краткий миг отряд перестал существовать как единое целое и разбился на мелкие кучки пытающихся спастись бойцов. Разгром был полным, солдаты гибли десятками, начиналась паника.
Пархавиэль пытался вонзить копье в туловище повернувшейся к нему боком твари, когда получил сильный удар сзади. Коготь хищника застрял в доспехах, увяз в толстом и вязком слое кунгута. "Вот что значит тщательная и правильная промазка!" - успел подумать гном перед тем, как взмыл в воздух. Животное подняло лапу и быстро затрясло ею, пытаясь высвободить застрявший в броне гнома коготь.
Пархавиэлю было дурно, его болтало из стороны в сторону, то поднимало вверх, то резко опускало вниз. Голова кружилась, и он чувствовал, как ком тошноты поднимался к горлу. Несмотря на безнадежность положения, Зингершульцо повезло: во-первых, пасть и другая лапа пса были заняты отражением атаки доброго десятка караванщиков, а во-вторых, доспехи наконец-то порвались, и гном свалился на землю в самой нижней точке вертикального движения лапы, то есть с весьма низкой высоты.
Больно ударившись грудью о камни, Пархавиэль инстинктивно откатился в сторону и быстро вскочил на ноги. Расстегнув ремни разорванных доспехов, гном выхватил из-за спины двуручный топор и, обезумев от ярости, кинулся на ближайшее чудовище.
Приступ гнева моментально прошел, как только солдат вновь вступил в бой. Сработали сформированные упорными тренировками рефлексы, они заставили гнома подавить эмоции и действовать хладнокровно.
Спасительная идея пришла в его голову внезапно, видимо, хорошая встряска ускорила мыслительные процессы и направила их в нужное русло. Осторожно подкравшись к хищнику сзади, гном перевернул топор лезвием вверх и сильным косым ударом снизу разрубил более тонкие, чем на остальном теле, мышцы живота. Пес замер и высоко поднял вверх окровавленную морду. Из широко раскрытой пасти донесся тяжелый вздох, а лапы задергались в конвульсиях. Не дожидаясь, подохнет тварь или нет, Пархавиэль навалился всем телом на длинную рукоять и начал проворачивать топор, расширяя и углубляя рану, добираясь острой сталью до жизненно важных органов. Всего через пару секунд мышцы животного ослабли, и его туша под восторженные крики находившихся поблизости караванщиков бессильно завалилась на бок.
Потерявшие надежду выжить солдаты воспрянули духом и с удвоенной силой кинулись на врага. Теперь они знали, как следовало с ним бороться, и были готовы либо победить, либо дорого продать свои жизни. Потери были огромными, среди перевернутых телег валялись груды бесформенных, растерзанных тел. Камни пещеры, казалось, пропитались кровью, но гномы не сдавались. Караванщики стояли до конца. Из двухсот пятидесяти солдат отряда никто не бросил товарищей и не пытался спастись бегством.
ГЛАВА 4
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Пархавиэль проснулся от удушья и страшной боли, разрывающей его череп на тысячу мелких частей. Поселившиеся у него в голове джинны били по вискам и затылку кузнечными молотами, а их дикое пение создавало монотонный, сводящий с ума звон в ушах. Смрадные запахи и спертый воздух тесного помещения не только усиливали головную боль, но также вызывали приступы тошноты и способствовали естественному желанию прервать муки, покончив с собой.
Гном открыл глаза. Слабые лучи света, пробивающиеся сквозь узкие прорези бойниц внутрь саркана, осветили невзрачную картину одной из самых отвратительных сторон солдатской жизни. Чудо военной техники, неприступная крепость на колесах превратилась то ли в походный лазарет, то ли в душный склеп. Вокруг Пархавиэля были раненые, много раненых, двадцать, а может быть, тридцать сложенных вплотную друг к другу, наспех перевязанных грязными тряпками тел. Большинство были в тяжелом состоянии и не подавали признаков жизни. Те же несчастные, кто не мог погрузиться в спасительное забытье, тихо стонали.
Теперь Пархавиэль понял, что было источником царившего здесь смрада, едва не заставившего его опорожнить желудок. Зловоние исходило не от какого-то отдельного предмета, оно было комбинацией многих омерзительных запахов - спутников бедствий и войн: крови, загнивающих ран, спирта, лекарств и начинающегося трупного разложения.
"Коль в бою не погиб, неужели от удушья сдохну?" - с отвращением подумал гном и попытался подняться на ноги. Острая боль тут же пронзила грудную клетку и спину, заставив гнома повалиться обратно и впредь соизмерять свои желания с физическими возможностями организма.
Пархавиэль не помнил, что с ним произошло. Атака "псов", эпизоды побоища, гибель товарищей и совсем незнакомых гномов смешались в калейдоскопе быстро чередующихся и не связанных друг с другом хронологической последовательностью действий. Память восстанавливала события постепенно, шаг за шагом, пока не добралась до того момента, как он потерял сознание во время боя. "Был сильный толчок справа, меня подкинуло в воздух и ударило о скалу..." - с трудом вспомнил гном.
Ко второй попытке встать на ноги Пархавиэль отнесся намного ответственнее. Вначале он медленно приподнял голову и осмотрел, в порядке ли руки и ноги. Не увидев на этих частях своего многострадального тела окровавленных бинтов, он вздохнул с облегчением и попытался сесть. Грудная клетка разрывалась на части, а позвоночник предательски похрустывал, но хауптмейстер упорно продолжал медленно, но верно перемещаться в вертикальное положение. Наконец-то организму надоело посылать своему глупому хозяину болевые сигналы о повреждениях, и грудь перестала ныть. Посидев немного, гном перешел к третьей, заключительной фазе выкарабкивания на свежий воздух: сел на четвереньки и осторожно, пытаясь ненароком не задеть раненых, пополз к выходу.
Дверь оказалась запертой. Тяжело дыша и мобилизуя остатки сил, чтобы не потерять сознание, Зингершульцо принялся стучать кулаком по обшитой железом двери, выкрикивая непристойности, смысл которых сводился к весьма банальному и правомерному требованию: "Дверь откройте, дурни, дышать нечем!"
Кто ищет, тот всегда найдет, кто требует, тот свое получит! Пархавиэлю удалось "достучаться" до разума ближних своих. Снаружи послышались быстрые шаги и скрип тяжелого засова. Дверь резко распахнулась, обдав Пархавиэля сногсшибательным в буквальном смысле этого слова потоком свежего воздуха. Голова солдата закружилась, мышцы ослабли, и он бессильно рухнул в заботливо подхватившие его руки товарищей.
– Что-то с тобой в последнее время слишком часто обмороки да припадки случаться стали. Стареешь, что ли, на покой пора?! - лукаво усмехнулся Зигер, приветствуя в весьма распространенной среди караванщиков манере дружеской издевки слегка приоткрывшего глаза Пархавиэля.
– Нет, просто становлюсь бесхребетным пацифистом, боящимся вида крови, - прохрипел в ответ гном, в горле которого до сих пор стоял сухой ком тошноты и изжоги.
Еще ощущая остаточные явления ранений и легкое недомогание, гном, кряхтя, сел и осмотрелся по сторонам. Он вместе с Зигером и Гифером находился возле угасающего костра. Друзья перенесли его сюда от саркана и аккуратно положили на мешки с провизией, укрыв теплым одеялом. Неподалеку горело еще три костра, и шесть огней мерцало по другую сторону дороги. Шагах в пятидесяти отсюда, у обочины, виднелись смутные очертания поставленных подальше от костров телег. Не слышно было ни оживленных голосов, ни взрывов дружного хохота, непременных атрибутов походного становья отряда. В этот раз гномы даже не стали ставить палаток, солдаты сидели возле огня либо на мешках, либо прямо на холодных камнях, подстелив под себя лишь тонкие походные плащи.
Покончив с беглым осмотром лагеря, Пархавиэль недовольно нахмурил брови и приступил к допросу свидетеля, то есть Зигера, знавшего, что произошло с отрядом за время его "отдыха".
– Где группа? - задал Зингершульцо первый вопрос, вместо ответа на который получил открытую флягу с вином.
– Горло промочи сначала, а уж потом с вопросами лезь, - тихо проворчал Зигер, отвернувшись в сторону, - группа перед тобой... все, кто выжил...
Очередной удар судьбы чуть вновь не лишил Пархавиэля чувств. Его боевые товарищи, друзья, с которыми он жил одной дружной семьей в течение многих сотен смен, умерли в одночасье, оставив на этом свете двух больше никому не нужных сирот: его и ворчуна Зигера.
– Гифер, тебе очень повезло! - внезапно обратился Пархавиэль к удивленному и не знающему, как правильно реагировать на подобные заявления командира, новичку. - В твой первый по-настоящему боевой поход случилось такое... а ты уцелел. Это счастье, давай выпьем за твое везение! - прошептал хауптмейстер, смотря остекленевшими глазами куда-то вдаль и изо всех сил борясь с приступом горючих слез.
Гномы почти одновременно опрокинули в рот содержимое походных фляг и какое-то время сидели молча. Никто не решался первым начать разговор.
– Скрипун, старина, не томи душу, расскажи, что произошло! - наконец-то прервал затянувшееся молчание Зингершульцо.
Гномам удалось выжить, они выиграли сражение, однако отряд понес самые большие потери за всю историю караванного дела. В живых осталось не более сотни, причем могли твердо стоять на ногах всего пятьдесят три бойца. В основном пережили бойню арбалетчики, просидевшие в сарканах большую часть времени и пришедшие на помощь лишь в самом конце битвы.
Наверное, впервые за многовековую историю гномьих войн и походов караванщики не стали собирать амуницию после сражения. К чему бродить по долине, перетаскивая оружие и уцелевшие части доспехов, если потом ( все равно не сможешь их увезти? I
Смерть товарищей не только отравила сладкие мину ты победы, но и лишила отряд основной тягловой силы. На четырнадцать уцелевших телег и три саркана теперь приходилось всего сорок два способных выполнять тяжелую работу возчих солдата.
Мысль бросить часть груза и двигаться налегке была настолько противоестественной для гномьего представления о долге и чести, что даже не возникла в качестве одного из вариантов дальнейших действий. Отвезти товары обратно к Воротам также не представлялось удачным решением. Конвой уже прошел две трети пути, и дорога на, зад заняла бы в два раза больше времени.
Конечно, можно было бы разбить отряд на две части, отправить за подмогой дюжину гномов с сарканами, в которых находились раненые, а остальным остаться на месте, охранять телеги до подхода подкрепления, однако этот план тоже был не идеален. Во-первых, в конечной точке маршрута караванщиков не было, а люди побоялись бы спускаться в неизвестный и пугающий их мир пещер. Во-вторых, Гильдия смогла бы собрать резервный отряд и выслать его на помощь застрявшему в пути каравану в лучшем случае лишь через дюжину долгих смен. Никому из выживших не хотелось оставаться в долине так долго. Кто знает, не бродила ли поблизости еще одна стая пещерных "псов"? Кроме того, гномы просто боялись делить отряд. Если случится еще одно нападение, то каждый топор, каждое копье будет на счету. У остатков отряда был шанс выжить, только держась вместе.
Наспех похоронив убитых, перевязав раненых и уложив их в сарканы, караван продолжил путь. Темп передвижения был крайне низким, работающие за троих возчие быстро уставали, и приходилось устраивать привалы через каждые два часа. К середине второй смены движения караван бросил на дороге один из сарканов. Многие раненые умерли, а еще живых можно было разместить и в одном.
– Вот такие вот у нас радостные дела, - подвел черту под своим печальным рассказом Зигер. - По подсчетам командира, если будем двигаться так же медленно, то до пункта назначения еще пара смен пути.
– Не кисни, все не так уж и плохо, - неожиданно заявил Пархавиэль, пытаясь подбодрить заразившегося упадническими настроениями товарища. Конечно, погибших жаль, но давай не будем преждевременно хоронить и остальных!
Сидевшие у костра с искренним удивлением уставились на хауптмейстера. Им показалось, что он не смог перенести печальных известий и начал сходить с ума. Однако Пархавиэль тут же рассеял их тяжкие предположения.
– Скрипун, будь оптимистом! Все плохо, положение отряда ужасно, но не настолько, чтобы вешать нос и молиться за упокой наших грешных душ. Нам повезло, мы пережили страшную бойню и все еще тащимся по маршруту. "Псы" так подчистили долину, что за две смены пути не было ни одного нападения. Мне кажется, все будет спокойно и впредь.
– Почему? - воодушевленно спросил Зигер, настроение которого явно начало улучшаться.
– А ты рассуди сам, старина, - усмехнулся Пархавиэль. - Уцелевшие хищники напуганы, забились по самым глубоким пещерам и еще долго будут бояться высунуть из них свои уродливые морды. Число бандитов на маршруте тоже основательно уменьшилось, может быть, их вообще нет. У нас хорошие шансы дойти без потерь. Жаль только, что из раненых мало кого живьем довезем. Вы бы их хоть из саркана на свежий воздух выносили, а то еще задохнутся...
– Командир не велел, - поморщившись, произнесу Зигер, - говорит, что тяжелораненых лучше не трогать. Перевязал, уложил, дескать, да отойди, коль в лекарском деле ничего не смыслишь. А у нас, как назло, все санитары погибли. Раны обработать и то толком некому, на каждой стоянке по паре раненых, да хороним...
– Ну ладно, вы отдыхайте тут, а я пойду с Карлом пообщаюсь, - решил Пархавизль вовремя прервать раз, говор, в котором снова начали появляться печальные нотки, как правило, приводящие к упадку боевого духа и деморализации бойцов, - надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.
Морщась от боли в крепко стянутой бинтами груди, Зингершульцо встал, накинул на плечи легкий походный, плащ и собирался уйти, как его внезапно остановили жестокие слова Зигера:
– Парх, Железного Карла больше нет, отрядом командует Бонер.
К счастью, Пархавиэль успел повернуться спиной к теперь уже единственным членам своей группы. Ни Зигер, ни новичок Гифер не видели, как исказилось от боли и побледнело лицо хауптмейстера, а по его щекам потекли ручейки слез. Смерть друга ранит больше, чем самый острый клык.
Время не шло, оно тянулось нудно и медленно, а порой, казалось, совсем останавливалось, не желая окончания мучительного похода. Многие гномы спали, сняв доспехи и удобно устроившись на плащах. Кто-то готовил еду или чистил оружие, а Пархавиэль с Зигером нашли куда более достойное занятие, чтобы скоротать долгие минуты ожидания. Они сидели возле мешков с товарами, снятых с одной из телег, и резались в карты. Вначале игра доставляла им удовольствие, но через пару часов, когда толпа болельщиков рассосалась, а вино закончилось, и тому, и другому стало неинтересно шельмовать. Азартное действо по обману партнера превратилось в механическое перекладывание колоды из рук в руки, стало лишь нудным времяпрепровождением, пока Бонер и пара солдат не вернутся с поверхности и не дадут "добро" на начало погрузки товаров в старенький скрипучий лифт.
Наконец-то из шахты донесся скрежет, и стальные тросы подъемника пришли в движение. Через пару минут перед глазами гномов возникла медленно опускающаяся вниз цельнометаллическая платформа. Озабоченное лицо седобородого Бонера, не так давно взвалившего на свои стариковские плечи бремя командования, не предвещало ничего хорошего.
– Разбиваем лагерь, и всем отдыхать до дальнейших распоряжений! Юзерос, выстави караул, пятерых хватит! Панрий, возьми своих ребят, подгоните телеги ближе к проходу и загородите вход в пещеру сарканами! Раненых, кто еще жив, положите на мешки! - прозвучали строгие команды ветерана, как только он сошел с платформы лифта и решительной походкой направился к картежникам. Парх, давай бросай карты, и в сторонку отойдем, поговорить надо!
В желании Бонера поговорить с Зингершульцо с глазу на глаз не было ничего необычного, по крайней мере оно не вызвало удивления среди остальных караванщиков. Новый командир и Пархавиэль были единственными выжившими хауптмейстерами и представляли весьма поредевшие ряды командного состава отряда.
– Пархавиэль, у нас беда, - тихо прошептал Бонер, как только они остановились за одной из телег, - чрезвычайная ситуация!
– У нас вся жизнь чрезвычайная, так что уж привыкнуть пора, равнодушно отреагировал на известие Пархавиэль, внимательно изучая начинающуюся отрываться подошву левого сапога. - Ты не тяни, Бонер, говори, в чем дело, может быть, вдвоем покумекаем и решение найдем!
– Завидую твоему спокойствию, но на этот раз дела наши действительно плохи, - нервничая, произнес ветеран, которого к тому же очень беспокоило появившееся в последнее время чересчур спокойное отношение Зингершульцо к происходящим вокруг неординарным событиям. - Наверху никого нет: ни телег, ни встречающих. По близости от пещеры тоже никого!!
– Ну и чего тут странного? - буркнул Пархавиэль не отрываясь от высокоинтеллектуального занятия по разглядыванию порванных сапог. - Мы задержались на целых пять смен, глупо было бы ожидать, что люди разобьют лагерь у входа и будут терпеливо медитировать на шахту лифта. Как мне рассказывал один знакомый бандит, люди вообще народ импульсивный, ждать совсем не умеют...
– Ты что, с бандитами якшаешься... - выкрикнул Бонер, испуганно уставившись на товарища, - да как ты мог?!
– Успокойся, - все так же невозмутимо продолжил Пархавиэль, - в позапрошлом походе тебя с отрядом не было, так вот, мы вдвоем с Бифом бандюгу одного живьем взяли. Он Карлу много чего интересного тогда рассказал, но дело не в этом. У них в шайке несколько людей было, беглых каторжников из рудников, так что какое-то представление об этом народце у меня есть. Суматошные они чересчур, нетерпеливые. Пришли, увидели, что конвоя нет, подождали пару часов, ну, может быть, смену и обратно ушли.
– Куда ушли, - произнес Бонер, недоуменно разводя руками в стороны, - а как же поставка?!
– Ну а я откуда знаю?! - наконец-то дал волю эмоциям Пархавиэль. Наверное, по домам разошлись, а потом заявились в наше наземное представительство и сказали, что так, мол, и так: "Ваши тупоголовые пещерные собратья не сумели доставить груз в срок, посему мы умываем руки, а вы, достопочтенные купцы, возитесь с грузом сами, доставьте его туда-то и туда-то и причем не позднее такого-то числа!"
– Понятно, - недовольно буркнул Бонер, хмуря морщинистый лоб. - Что делать-то будем?
– А я почем знаю? Ты командир, ты и решай! Наверное, до торгового представительства надо добраться, сообщить купцам, что груз пришел. А они уж, толстосумы, пускай и решают, как поступить.
– Точно, - обрадованно поддакнул Бонер, - у тебя в группе двое осталось, бери их, и дуйте наверх. Сообщите купцам, что груз на месте. Пускай присылают грузчиков и охраны побольше, да еще про лекарей не забудь!
– Постой-ка! - недовольно пробасил Пархавиэль, не на шутку испуганный поставленной перед ним сложной задачей. - А почему именно я?! Я же на поверхности был всего пару раз, да и дальше ста шагов от шахты не отходил, куда идти, не знаю...
– А кто знает? - ответил вопросом на вопрос Бонер. - Ни я, ни кто другой из отряда представления не имеет, куда идти и где купцов искать. "Был бы Биф, пошел бы он, а так не обессудь, тебе придется. Ты хоть что-то о людях знаешь, да и с разведчиками часто на задания ходил.
– Но...
– Не пререкайся, Парх, выхода другого нет. Кому-то из нас двоих идти придется. Хочешь остаться здесь и взять на себя командование?!
Пархавиэль отрицательно замотал головой. Он был морально не готов нести ответственность за груз и жизни уцелевших бойцов. К тому же гнома мучило алогичное и иррациональное ощущение, что фортуна отвернулась от него и специально заставляет проходить через все новые и новые испытания. Командир без удачи - мучение для солдат. "Уж лучше в разведку, там хоть и опаснее, но зато потом никто не обвинит, что из-за моих неумелых действий погибли солдаты или что-то произошло с грузом", - поразмыслив, пришел к неутешительному заключению Зингершульцо.
Известие о предстоящих поисках на поверхности было воспринято соратниками Пархавиэля неоднозначно. Хауптмейстер подозревал, что ворчливый и вечно недовольный жизнью Зигер, так же как и он, лелеял в глубине души мечту еще раз очутиться наверху и насладиться краткими минутами пребывания в загадочном "внешнем" мире. Однако одно дело недолго постоять около входа в пещеру, где можно скрыться при возникновении малейшей опасности, и совершенно другое - втроем отправиться путешествовать по бескрайним просторам чужого мира, искать помощи неизвестно где и от кого.
Природная любознательность гномов вступила в борьбу с инстинктом самосохранения, подсказывающим, что опасно отрываться от основной части отряда, а также подсознательной боязнью всего неизвестного.
Внешне солдаты отреагировали на новость по-разному. Гифер на какое-то время потерял дар речи и испуган; но таращился на командира. Комично выпученные глаза и широко открытый от удивления рот привлекли внимание окружающих. Сидевшие по соседству гномы повернули головы в сторону троицы и напрягли слух, пытаясь разобрать слова тихого шепота Пархавиэля. До них долетали только отдельные обрывки фраз, из которых никак не удавалось понять, о чем же шла речь, но караванщики инстинктивно почувствовали, что разговор был не из приятных.
Зигер был более сдержан и не выставлял напоказ своих чувств. На протяжении всей беседы он оставался невозмутимым и спокойным, а под конец, что случалось с ним крайне редко, даже воздержался от бурного негодования по поводу глупого, с его точки зрения, решения командира отряда. Лишь после того, как Пархавиэль закончил говорить и пошел собираться в дорогу, на усталом лице бывалого солдата был отчетливо виден риторический вопрос, заданный самому себе: "Ну почему все гадости в этом проклятом мире случаются именно со мной?"
Сборы были недолгими, да и что брать солдатам в путь, кроме оружия и походных харчей? Доверху набив мешки провизией, разведчики не спеша направились к платформе лифта. И тут произошло событие, заставившее весь отряд изумленно замереть...
Пархавиэль начал раздеваться. Сначала он расстегнул тугие ремни кожанки, отвязал наручи и наколенники, а затем, под удивленными взглядами окружающих, стянул с ног высокие армейские сапоги. Неприличное действо сопровождалось кряхтением, охами и почесыванием различных частей волосатого тела.
– Ну, чего рты-то раззявили, скидывайте манатки, живо! - прикрикнул Пархавиэль на опешивших сослуживцев.
– Зачем это? - испуганно промямлил Гифер, сильно покраснев и еще больше вытаращив глаза.
– Инструкция 147Р пп. 5 - 8, зачитываю, - невозмутимо принялся объяснять Зингершульцо, подпоясывая своим любимым ремнем обнаженный волосатый живот. - "Кунгутная смола относится к стратегически важным материалам Махаканского Общества. Необходимо хранить рецепт ее приготовления в строжайшей тайне и препятствовать всеми доступными средствами передаче сведений о приготовлении смеси, запасов смолы, а также покрытых ею частей брони и прочей одежды в руки представителей "внешнего" мира. Разглашение секрета или передача образцов кунгута карается смертной казнью..." Дальше продолжать или и так все понятно? - закончил прочтение когда-то заученного наизусть положения гном и для пущей убедительности резким движением заткнул за пояс одноручный топор.
Зигер с Гифером недовольно поморщились, переглянулись и начали медленно раздеваться. Настроение у солдат было преотвратным. Им пришлось не только краснеть со стыда, раздеваясь почти догола на глазах у сослуживцев, но и предстояло отправиться навстречу опасностям в одних лишь тонких холщовых кальсонах. И перепуганный новичок Гифер, и опытный караванщик Зигер чувствовали себя незащищенными и слабыми агнцами, отправляемыми на убой.
Текст всесильной Инструкции, сумевшей предусмотреть даже такой неординарный случай, был длинным и благозвучным. Патриотически-возвышенные и строгие канцелярские слова сливались в изысканные обороты речи и заставляли караванщиков проникнуться мыслью о необходимости строжайших мер безопасности при общении с представителями "внешнего" мира. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Применительно к реально сложившейся походной ситуации смысл красноречивых изысков столичных клерков сводился к следующему: "Лучше разоружить нескольких гномов и послать их на верную смерть, чем раскрыть чужакам секрет приготовления кунгута".
По пояс голые и босые разведчики взошли на платформу грузового лифта. Холодный металл обжигал ноги и заставлял трястись в ознобе. Гробовое молчание караванщиков, смотревших на разведчиков с сочувствием и печалью, а также свист ветра в шахте лифта навевали Пархавиэлю странное ощущение обреченности. В тот миг ему казалось, что он навсегда покидает суровый, но привычный и милый сердцу подземный мир.
Один поворот рычага, и тяжелая платформа начала рывками подниматься наверх. Разведчики тряслись от холода и молча наблюдали, как маленькие фигурки столпившихся у шахты гномов медленно уплывали вдаль, становились все меньше и меньше, пока совсем не растворились в бездонном мраке подземелья.
ГЛАВА 5
ВЫГОДНЫЙ КОНТРАКТ
Люди любят праздники не потому, что они беспечны по натуре своей и терпеть не могут работать, а из-за особой волшебной атмосферы, сопровождающей любое торжество и начинающей волновать сердца обывателей еще за несколько дней до накрытия праздничных столов. Юбилеи, церемонии, свадьбы и прочие "круглые даты" скрашивают своей разноцветной мишурой и радостным ожиданием чуда серые будни однообразного существования, дают силы бороться с невзгодами жизни и надеяться на лучшее. Праздник - это не просто застолье и танцы до упада, торжественные речи и невнятное бормотание перепивших гуляк, коллективные драки и песнопения; это бальзам для души, уставшей от повседневных забот.
Тальберт любил веселиться, особенно ему нравились карнавалы и народные гулянья, когда на время забывшие о формальностях этикета и строгих нормах приличия степенные горожане перестают делить себя на классы, ранги, сословия и превращаются просто в людей, умеющих пить и веселиться, пускаться в безудержный пляс и заводить легкие любовные интрижки.
Бывший капитан имперской гвардии Тальберт Арканс подкинул поленья в костер и, передернувшись от порыва холодного ночного ветра, поднял выше воротник форменной куртки. Пляшущие языки пламени успокаивали его и помогали подавить бушевавший внутри гнев. Сегодня он был зол и крайне раздражителен. Виновником плохого настроения солдата являлся его новый хозяин, главный казначей имперского двора герцог Лоранто.
"И зачем я только согласился уйти из армии? Деньги, уважение, слава конечно, хорошо, но ребята сейчас гуляют, а я торчу пес знает где! - ругал себя Тальберт за то, что месяц назад согласился на перевод в Казначейство. Ночь, темнота, не видно ни зги, да еще заброшенное кладбище под боком, а в столице сейчас карнавал!"
Жизненный путь сорокадвухлетнего солдата был тяжелым, полным случайностей, невзгод и комичных парадоксов. Ровно двадцать лет назад седьмому сыну мелкопоместного герканского дворянина Тальберту Аркансу не оставалось ничего другого, как записаться в армию и тяжелым двуручным мечом завоевывать себе место под солнцем.
Герканская армия той поры представляла собой нечто среднее между народным ополчением и сборищем батраков, корпящих денно и нощно на плантациях именитых генералов, бывших к тому же и крупными землевладельцами. Солдаты работали много, а платили им плохо и нерегулярно. Быстро сообразив, что с полководцами-плантаторами ему не по пути, Тальберт дезертировал и покинул родину, встав на скользкий и опасный путь наемника.
Вначале фортуна была к нему благосклонна. За первые пять лет своей блестящей карьеры он участвовал во многих кампаниях, причем на стороне разных королевств. Двадцатисемилетний воин достиг всего, о чем только можно было мечтать: полковничьи эполеты, деньги, слава и толпы бегающих за ним высокопоставленных вербовщиков из армий почти всех известных ему королевств. Но тут он совершил ошибку и в одночасье потерял все. В тот самый год разразилась война между Наполисом и Герка-нией. Приблизительно за месяц до начала боевых действий Тальберт получил выгодные предложения от обеих враждующих сторон. Не понаслышке зная, что собой представляла армия его родного королевства, наемник встал во главе полка легкой кавалерии Наполиса. Ну кто же мог знать, что когда войска Геркании будут уже разбиты, а жители столицы, древнего города Форна, будут готовы открыть городские ворота перед победителями, на арене боевых действий появится еще один и к тому же очень сильный противник.
Два имперских экспедиционных корпуса появились в тылу наступающей армии внезапно и всего за два дня отрезали ее от основных баз снабжения. Армия Наполиса сдалась, даже не приняв сражения, а Тальберт попал в плен к своим бывшим соотечественникам.
Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.
Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.
Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.
С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.
Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.
Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом "бывший наемник и дезертир" получит хорошую должность при дворе.
И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое...
Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.
Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.
И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.
Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.
Тальберт, возьми семерых лучших людей и карету! В конюшне вас ждет кучер, он знает, куда ехать. Встретьте ожидающую вас в условленном месте персону и отвезите ее ко мне в загородный особняк. В кабинет пройдите через черный ход. Лица персоны никто не должен видеть.
"Ну вот, опять любовные похождения под усиленным конвоем, - проворчал Тальберт, недовольный, что мучения выпали не дежурившему в ту ночь Хорну, а именно на его долю. - И что у вельмож все не как у людей? Даже тени своей, и то боятся".
Однако вскоре Арканс изменил свое мнение. Предстоящее свидание было явно не любовным. Немногословный седой кучер привез их не к дому какой-нибудь молодой аристократки и даже не к женскому монастырю. Кругом простирался лес, до ближайшего села было не менее пяти верст, а на краю опушки виднелись поваленная, наполовину сгнившая изгородь и заросшие мхом могильные плиты.
"То ли кучер спьяну перепутал, то ли герцог пошутил", - мелькнула в голове шальная мысль, как только он приоткрыл дверцу кареты. Но, как известно, приказы не обсуждаются, а выполняются дословно, какими бы абсурдными они ни казались. Охранники развели костер и привязали к дереву нервничающих из-за близости мертвецов лошадей. Троих Тальберт выставил в караул, охранять подходы к стоянке; одного солдата посадил на козлы к кучеру, а остальным разрешил немного вздремнуть у костра.
Потянулись долгие минуты ожидания. Близилось к полуночи, а загадочная персона так и не появлялась. "Ждем еще пару часов и уходим, не век же здесь торчать!" - только подумал Арканс, как вдруг у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Тальберт поднял с земли арбалет и быстро оглянулся, готовый мгновенно нажать на спусковой механизм.
Незнакомец стоял, вальяжно облокотившись о дерево, буквально в трех шагах от костра и задумчиво рассматривал храпевших во сне стражей. Его высокая фигура была закутана в длинный плащ с глухим капюшоном. Таинственная личность не шелохнулась даже при виде нацеленного ей в голову арбалета.
"Кто он, человек или призрак? - пытался сообразить Тальберт, чувствуя, как начинают трястись от страха руки, а немеющий палец может в любой момент нажать на спусковой крючок. - Появился так внезапно, да еще в таком месте... и как он, черт подери, сумел пройти незамеченным через посты?!"
"Персиваль и Торбен", - прозвучал хриплый голос, заставивший опустить оружие. "Кем бы он ни был, а пароль назвал правильно", - подумал Тальберт, жестом приглашая таинственного незнакомца сесть в карету. В эту минуту охранник был не в состоянии говорить.
– Далеко не уходи, Тальберт, ты можешь мне еще понадобиться. Последи, чтобы никого не было у дверей кабинета! - отдал лаконичный приказ герцог Лоранто, даже не удостоив своего слугу мимолетным взглядом или одобрительным кивком.
Как большинство сильных мира сего, главный казначей Империи был сдержан в проявлении чувств и считал верхом легкомыслия баловать прислугу знаками внимания и благодарностями. Тальберту еще повезло, что хозяин обратился к нему по имени, а не как ко всем остальным стражникам: "Эй, поди сюда!"
Дверь кабинета бесшумно закрылась, и Лоранто остался один на один с загадочной личностью в черном плаще. Несколько минут мужчины молчали, внимательно изучая друг друга и пытаясь правильно сформировать основную линию своего поведения во время предстоящего разговора.
"Это он, точно он, ошибки быть не может, - думал Лоранто, прикусив от нервного напряжения нижнюю губу и крепко сжав под столом костяшки пальцев. Но если его подослал Корвий, то мне будет худо, в лучшем случае ссылка. Нет, ерунда, это точно он. Себастьян не мог
II II ошибиться и выйти не на того человека, тем более шпиона, которых он чует за версту. К тому же только Мортас может позволить себе неслыханную наглость, стоять передо мной и даже не откинуть этот чертов капюшон. У других просто не хватило бы духу..."
"Выше среднего роста, ухожен и, видать, не глуп. Когда-то был крепкого телосложения, возможно, начинал карьеру в армии, но годы и светский образ жизни взяли свое... - размышлял незнакомец, пришедший в конце концов к успокоившему его выводу: - Очень выгодный клиент: заплатит любую сумму и не предаст".
– Вы Мортас? - наконец-то прервал Лоранто дуэль многозначительных взглядов и бесстрастных выражений лиц.
Незнакомец ответил легким кивком и небрежным, но быстрым движением рук сбросил на пол плащ. То, что скрывалось под объемистым балдахином, превзошло все ожидания герцога. Лоранто слышал много легенд о непобедимом Мортасе, покорителе драконов и грозе банд Северного Катара, но лично встретиться с ним довелось впервые.
Наемник был высок, не очень широк в плечах, но жилист и вынослив. Вместо стальных доспехов тело Мортаса плотно облегала легкая кожаная броня, обшитая маленькими коричневыми пластинами, чешуей дракона. На вид знаменитому драконоборцу было около пятидесяти лет, но уродливые, рваные шрамы от когтей, идущие по всему лицу и рассекающие даже горло, набавляли к его возрасту добрый десяток лет и делали похожим на старого бездомного кота, не знавшего в жизни ничего, кроме лазанья по помойкам и драк. Коротко подстриженные седые волосы и угловатые скулы завершали портрет типичного представителя "Гильдии наемных клинков", или как чаще всего называли в народе людей старой как мир профессии - "рыцарей кинжала и удавки".
Лоранто был богат, он мог нанять десятки, нет, сотни головорезов, создать из них целую армию и отправить ее на завоевание какого-нибудь маленького королевства. Но Мортас был уникален, герцогу был нужен только он.
– А я думал, ты побоишься показать мне лицо, - усмехнулся Лоранто и жестом указал наемнику на стоящее возле камина кресло. - Вроде бы у людей твоей профессии есть по этому поводу определенные предрассудки.
– Одни дураки пишут правила, а другие их придерживаются, - прохрипел в ответ Мортас, оставаясь неподвижно стоять посреди кабинета и осторожно положив кисть левой руки на широкую гарду абордажной сабли. - Привычка, не обращайте внимания, ваша светлость, - пояснил свой странный поступок наемник, увидев выражение недоумения и недовольства на перекосившемся лице герцога.
– Меня предупреждали, что ты большой оригинал, - хмыкнул казначей, наливая себе вина в украшенный изумрудами золотой кубок. - Не боишься, что кто-нибудь из твоих работодателей...
– Нет, - резко оборвал слова герцога Мортас, - среди моих клиентов нет лиц, уставших от жизни.
– Это угроза?! - воскликнул Лоранто, придавая своему лощеному лицу пожилого аристократа самое суровое выражение.
– Констатация факта, - надменно усмехнулся в ответ Мортас. - Можете позвать охрану и проверить, но я предлагаю оставить в стороне детские шалости и перейти к делу, тем более что ваши люди искали меня несколько месяцев явно по другому поводу.
– Ты прав, - согласился Лоранто, вернувшись к кубку с вином, и флегматично продолжил: - У меня к тебе действительно важное дело, ради которого я даже прощаю твою неслыханную дерзость. Выполнишь поручение, будешь купаться в золоте. Если провалишь или донесешь на меня, то я не пожалею ни денег, ни сил... - Лицо герцога вновь стало суровым, а его голос был на удивление тих и спокоен. - Тебя поймают, разрежут на мелкие части и будут торговать ими как сувенирами на всех базарных площадях Империи и прилегающих королевств!
Видимо, высокопоставленный столичный чиновник был не первым, кто расписывал наемнику "радужные" перспективы его будущих мучений. Эффектная речь казначея не привела к желаемому результату. Мортас лишь усмехнулся краешком губ, едва слышно хмыкнул и невозмутимо произнес:
– Понял, перейдем к делу!
– Открой шкатулку на столе, - скорее попросил, чем приказал Лоранто, решив изменить тактику поведения.
Герцог понял, что его пронзительный взгляд из-под нахмуренных бровей и угрозы не воспринимаются всерьез, выглядят пошло и банально, как бурчание пьяного таможенника или отборная брань базарной торговки. "Слишком много времени ?провожу при дворе, отрываюсь от действительности. Со свободолюбивыми, закаленными в боях наемниками надо обращаться по-другому, чем с обычным сбродом, - размышлял про себя Лоранто. - То, что ввергает обывателей в пучину страха и заставляет раболепно выполнять приказы, у этой породы людей вызывает лишь приступы истеричного смеха. А Мортас молодец, выдержка хоть куда1 "
Наемник подошел к заваленному бумагами столу и неторопливо открыл стоявшую на самом краю шкатулку. Внутри оказалось всего четыре предмета: три маленьких портрета и кошелек, туго набитый деньгами. К чему слова и сложные объяснения, когда вещи говорят сами за себя.
– Не пойдет, - спокойно произнес Мортас, положив портреты обратно в шкатулку и закрыв крышку. - Сложная работа, тройное убийство высокопоставленных особ, а в кошельке не более тысячи сонитов. За эти деньги я готов заткнуть рот слишком разговорчивой любовнице, а о серьезном деле и речи быть не может.
– Ты не понял, - прошептал герцог, поднимаясь с кресла и подходя вплотную к наемнику. - Это не вся сумма и даже не аванс, а компенсация накладных расходов...
Мортас опустил голову. Он боялся, что не сможет выдержать взгляд Лоранто и покажет заказчику, как он обрадован баснословно огромной суммой, которая вот-вот должна свалиться на него как манна небесная. Сердце сильно билось в груди, голова внезапно закружилась, а руки начинали предательски трястись в предчувствии больших денег. "Успокоиться, надо успокоиться, иначе я все испорчу! - крутилась в голове единственная здравая мысль, тонущая в море только портящих дело преждевременных радостных эмоций. - Сколько он хочет мне предложить: десять, двадцать тысяч? О боже, это же целое состояние! Это мой шанс, главное не продешевить!"
Лицо Лоранто озарила улыбка победителя. Он понял, что сумел вывести оппонента из состояния равновесия, задеть за живое, найти самую звонкую струну его души. Теперь герцог знал, Мортас возьмется за заказ и троица обречена. А деньги - это пыль, ничто, тем более когда платишь не из своего кармана, а из государственной казны, что в принципе лично для него одно и то же...
– Избавь меня от них, Мортас, - тихо прошептали губы Лоранто, почти вплотную прижатые к уху собеседника, - и я тебя отблагодарю, щедро, очень щедро...
– Сколько? - произнес старавшийся изо всех сил сохранить спокойствие воин. Ему уже удалось очнуться от оцепенения и вернуть затуманенной мечтами голове способность трезво рассуждать.
– Достаточно много, чтобы бросить грязное занятие наемного убийцы и занять подобающее таким сильным людям, как ты, место в обществе, - ответил герцог, вернувшись в мягкое кресло.
– Сколько? - настойчиво переспросил Мортас.
– Ты получишь баронский титул и маленькое поместье в какой-нибудь из удаленных провинций: Виланьеза, Сардок, где тебе больше нравится?
Живая легенда наемного дела печально улыбнулся. Мортас понял, в чем был подвох, и мгновенно потерял доверие к именитому заказчику. Каким бы щедрым и заинтересованным в деле ни был клиент, а оплата подобных услуг никогда не переходит строго определенных границ разумного и допустимого. Герцог ему врал, заманивал лестными обещаниями и уже, наверное, отдал своим людям приказ избавиться от него, как только будет выполнен заказ.
– Я предпочитаю деньги! - не повышая голоса, произнес Мортас, быстрым, едва заметным глазу движением выхватив саблю и приставив ее острие к горлу Лоранто. - Решили надуть меня, ваша светлость?! Хотели, чтобы я сделал за вас грязную работу бесплатно, за обещание сладкой жизни?! Я не полный идиот, я не поверю, что когда-нибудь "грязный наемный убийца", как я, может превратиться в вельможу! Баронский титул, поместье - бред для наивных новичков! Думаешь, я никогда не наталкивался на таких именитых прощелыг, как ты?!
– Убери саблю и садись! - прозвучал невозмутимый голос казначея, который, казалось, предвидел такой поворот событий.
Светло-голубые, почти бесцветные глаза герцога смотрели на наемника властно и жестко. Может быть, в эту минуту Лоранто и испытывал страх, но Мортасу так не показалось.
– Убери саблю, дурак, и продолжим! - повторил герцог, пронизывая наемника насквозь своим холодным, жестоким взглядом.
Мортас засомневался, уж больно спокоен и невозмутим был вельможа, находясь всего на волосок от смерти. Неизвестно, поверил наемник казначею или нет, но сабля вернулась в ножны.
– Я могу понять твою вспышку гнева и недоверие к моим словам, продолжил разговор Лоранто, поправляя съехавший набок воротник. - Если хочешь денег, то в том сундуке у камина твой аванс, тридцать тысяч сони-тов. Еще столько же получишь, когда работа будет сделана. Теперь ты мне веришь?
– Зачем тогда было разыгрывать глупый спектакль с баронством?! спросил Мортас, еще не успевший прийти в себя после услышанной цифры.
– Это не спектакль. Видишь ли, мне как казначею императора так гораздо проще расплатиться с тобой. Не нужно платить "живыми" деньгами, прикажу кое-кому немного подправить некоторые документы... - хитро улыбнулся герцог. - Кроме того, мне хотелось бы быть уверенным, что ты никому и никогда не расскажешь об этом деле. Конечно, тебя можно убить, но...
Елманов Валерий
Распопов Дмитрий
Андреев Николай
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Ильин Андрей