– Ух ты, совсем упарился, – радостно заявил бродяга, взирая на лекаря глазами счастливого экспериментатора, только что воплотившего в жизнь плод своих непосильных трудов и вполне удовлетворенного достигнутым результатом. – Вот так вот, дружище, красавица наша часиков так десять поспит, если не больше…Что скажешь? Вишь, не только лекари зелья умеют варить, но и мы, бродячая шантрапа, кой на что сгодимся!
– Раствор, конечно, интересен…– Юноша опять превратился в ученого сухаря, мерявшего жизнь нормами строгих догматов. – Но бесполезен. Процесс приготовления чрезвычайно опасен, велика возможность случайного инфицирования, необоснованно высокие затраты, да и практическое применение – нуль.
– Как это нуль? – удивился Шак, пораженный услышанным. – Девица-то что, не заснула, что ль?
– Заснуть-то заснула, – хмыкнул Семиун, бросив взгляд на расплывшееся в блаженной улыбке лицо спящей красавицы, – да только есть куда более эффективные способы лишения чувств, например удавка, главное, только не перетянуть, или дубиной по голове…
– Ну уж извиняйте, господин ученый зануда! – зажестикулировал Шак, оскорбленный таким подходом к оценке его трудов. – Женщину по голове палкой дубасить как-то не обучен, воспитаньице у меня не то, не костоправское. Это у вас лучшее успокоительное да обезболивающее по темечку молотком вдарить, а я так не могу…слюнтяй-с мы!
– Не важно это уже, что сделано, то сделано, – произнес Семиун, не желая спорить и отстаивать свою правоту. – Что с красавицей-то делать будем: свяжем и с собой заберем иль здесь оставим?
– Здесь оставим…вместе с каретой, – ответил шарлатан, тоже не видя смысла в продолжении спора. – Лошадей возьмем, а карета нам уже ни к чему.
– А как же барахло, да и ты говорил? – Семиун перестал понимать своего компаньона, еще недавно доказывавшего, что им для скрытности передвижения необходим экипаж, а теперь готового вновь пересесть в седло.
– Что говорил, от того не отрекаюсь, привычки такой дурной не имею, – в голосе Шака все еще слышалась обида. Его изобретение не оценили, плюнули в ранимую душу, а это трудно простить. – Но ситуация немного изменилась. Мы ехали в карете, а девица нас все равно нашла, да и рожи наши уже многим примелькались…
– Не хочешь ли рожу сменить? – пошутил лекарь, но почему-то его слова не вызвали раздражения.
– Угадал, только не рожу, а рожи, и начну я с тебя, – произнес шарлатан совершенно серьезно.
– Совсем сбрендил? – испугался Семиун, понявший по выражению лица компаньона, что это не шутка.
– Мне уговаривать некогда. Иль марш к луже и харю свою отмой…– приказал Шак, уставившись на юношу исподлобья суровым взглядом, – …ль пшел вон отсюда, лекаришка, чтоб я тя больше ни разу в жизни не видел!
Умываться в придорожной грязи – удовольствие сомнительное, но Семиуну пойти на это все же пришлось. Дело было даже не в том, что компаньон, задумавший перейти все грани разумного и поэкспериментировать над его внешностью, был на голову выше ростом, шире в плечах и сильнее. Шак не стал бы заставлять его, но в то же время и решения своего не изменил бы. В силу определенных причин, Семиун не мог разорвать странный союз, да и к бродяге он как-то уже привязался…К тому же не хотелось бросать начатого, когда до конечного пункта их маршрута оставалось всего ничего, какие-то жалкие часы пути.
– Ну-ка, ну-ка, какое безобразие мы тут имеем, – произнес Шак, беря подошедшего к экипажу юношу за подбородок и внимательно рассматривая каждую ямочку, каждую морщинку на его лице. – Довольно сносно. Не долее четверти часа промучу!
Слово «промучу» вызвало у Семиуна дрожь в коленях. Слишком свежи были воспоминания о сыром подвале и обворожительной чаровнице с ее водянистыми ручками, доставившими юноше множество незабываемых впечатлений. Однако среди разложенных Шаком на сиденье кареты вещей: флакончиков, скляночек, помазков да кистей – не было ни скальпеля, ни зажимов, ни пилок по кости, ни ужасающих одним только своим видом шлифовальных инструментов, одним словом, ничего, что могло бы причинить хоть какую-то боль.
Сначала бродяга обмазал верх головы, лицо и шею лекаря какой-то вязкой мазью, пахнущей яблоками и репой, затем осторожно надавил на брови и прошелся по ним другим составом, чуть-чуть пощипывающим, но все же терпимым. После того как мази были удалены с головы юноши влажной тряпкой, Шак улыбнулся, видимо, довольный результатом, и приказал ему закрыть глаза. Что было потом, Семиун не запомнил, но его компаньон обмазал стянувшуюся кожу лица целым десятком различных по запаху и вязкости смесей и чуть было вусмерть не защекотал кисточками. Как и было обещано, мучения лекаря продлились всего четверть часа, ну, может быть, чуть долее.
– Глазища открой и ступай к луже, – дал последнее наставление Шак и стал выкидывать из кареты опустевшие баночки с редкими смесями, полностью израсходованными на товарища. – Только от счастья в лужу не грохнись, всю красоту попортишь.
Семиун усмехнулся, покачал головой, не веря, что его лик хоть чуть-чуть изменился, и побрел к поросшему тростником и осокой болотцу, в котором он совсем недавно смыл дорожную грязь. Присев на бережку, юноша опустил взгляд и…обомлел, чуть ли не шлепнувшись в грязь, как и предсказывал Шак. На него смотрел совсем другой человек, немного старше и с маленьким шрамом на нижней губе, жгучий брюнет с утонченными чертами лица и довольно красивый, хотя и мужественный, одним словом, тот самый типаж знойного мужчины, который так нравится распутным женщинам.
«Не может быть…этого просто не может быть! – металась в голове юноши неприкаянная мысль, так и не находящая объяснения. – Это магия, это чертово колдовство!»
– Все правильно, – рассмеялся Шак, как будто услышавший мысли попутчика. – Притом магия эльфийская и очень-очень дорогая, а в королевстве нашем славном вообще не встречающаяся, как, впрочем, и сами эльфы. Теперь тебе понятно, как нашему знакомцу-колдуну удавалось менять лики и уходить от погони. К счастью, я этим арсеналом чудесных штучек уже пару разков в жизни пользовался, а препараты…так ведь я у гробовщика скляночки позаимствовал. Вообще возрадуйся, Семиун ученый и в чудеса неверующий, не стал я делать из тебя урода, хоть, признаюсь, очень уж хотелось…
– Но как же мое лицо? Неужели я навеки…
– Угу, навеки, пока еще раз не умоешься, – хмыкнул Шак и принялся протирать перед новым применением кисточки. – Все это фальшивое…и волосы тоже, хоть как настоящие даже на ощупь. Ты поосторожней, мазей-то у нас больше нет, только на меня осталось; испортишь личину смазливую, так уродцем ходить и придется.
– Но это все равно…это невозможно, невероятно…нонсенс! – вдруг закидался учеными словами лекарь, осмысливший разумом, но так и не принявший душой происшедшего.
– То ли еще будет, то ли еще увидишь! – предупредил Шак, забираясь внутрь кареты и плотно закрывая за собой дверцу. – Когда я появлюсь, лучше всего сиди, обморок не гарантирован, но вполне вероятен.
Глава 13 Святость границ
Был прекрасный вечер, один из тех немногих вечеров, когда накопившиеся за день тревоги с бедами куда-то отступают и даже самому большому неудачнику хочется жить, надеяться на лучшее и верить, что рано или поздно затянувшаяся череда невзгод останется позади. Ярко-красное солнце неуклонно клонилось к горизонту, но скрыться за его линией, потонуть в тихой, спокойной глади Удмиры должно было еще не скоро, часа примерно через два. Легкий ветерок приятно обдувал щеки дежуривших на стенах форта «Авиота» солдат. Он охлаждал после дневной жары и готовил успешней любой колыбельной к предстоявшему сну. Близилась смена постов. Часовым предстояло еще недолго утихомиривать позывы урчащих животов да с завистью поглядывать на своих сослуживцев, лениво расхаживающих внизу: сытых, довольных, мечтавших со скуки лишь о приятной потехе перед тем, как завалиться на боковую и отойти ко сну, сотрясая стены казармы дружным храпом в две с половиной сотни глоток.
В мирное время да еще в провинциальной глуши, вдали от городов, солдатам тошно всегда. Хоть их комендант, гвер-капитан Кобар, и считал, что строгость нравов не является залогом дисциплины, а лучший путь к сердцу солдата всегда пролегает через сытый желудок, полную вина глотку и пышные телеса куртизанок, но все же служба здешняя была чересчур скучна. Еда была сытной, с десяток услужливых девиц в форте водилось, однако одни лишь плотские развлечения не могли заполнить образовавшуюся пустоту. Стрелкам было легче, арбалетчики с лучниками часто оттачивали свое мастерство, стреляя по воронам и чайкам, кружившимся над крышами башен. Близость реки давала о себе знать как в дурном, так и в хорошем смысле. Вот, к примеру, вчера из далеких стран прибыла барка столичного купца. Небольшому суденышку дня три-четыре назад хорошенько досталось. Возле морского побережья бушевал шторм, и коварные ветра не только разметали паруса и сорвали снасти, но чуть не разбили о прибрежные скалы утлый, перегруженный всякой заморской всячиной корабль. Сошедшие на берег моряки были необычайно словоохотливы и, поглощая ведрами вино, которым их потчевали гостеприимные солдаты, расплачивались за угощение удивительными байками о жизни в далеких странах. Но сегодня после полудня барка отчалила, подняла паруса и отправилась в глубь страны. В пограничном форте снова воцарились сводящее с ума однообразие и разлагающая мозг скука.
Даже в самом тихом царстве нет-нет да появится одна неугомонная душа. В этот вечер ею был среднего роста мужчина в распахнутой настежь рубахе без рукавов. Он то бегал по крепостным стенам, то появлялся в конюшне или среди иных хозяйственных построек форта. Где бы ни возникал его атлетический торс и неровный ежик коротко остриженных волос, там тут же начинался крик, возникал жуткий гомон и неестественная на фоне общей спячки суета. Лениво щурившиеся, объевшиеся и в буквальном смысле засыпающие солдаты давно бы успокоили басовитого крикуна, мешавшего им умиротворенно дремать, да вот только загвоздка в том, что нарушитель общественного спокойствия был офицером, пусть даже не дежурным, но все же имевшим право возникать, где захочет, и раздавать указания, требуя немедленного их выполнения.
Отчитав конюхов и кладовщика, обругав нерасторопного повара на чем свет стоит и пнув пару раз стражника возле ворот, вздумавшего припрятать под шлемом флягу, бузотер в чине аж конгар-лейтенанта изволил посетить площадку для катапульт, где, к счастью для многих, и остался на долгое время. Неугомонный мужчина уселся между зубцами крепостной стены и стал рассматривать неподвижную гладь Удмиры, переливающуюся различными цветами, играющую отблесками ярко-красного солнца.
В голове у ненаходившего себе места офицера бесновались сомнения и страхи. Во многих из них он боялся признаться даже себе самому, не то что другим. Его мучили предчувствия, незримые вестники нависшей над фортом беды. Что-то витало в воздухе, что-то было не так в этой спокойной с виду воде, чересчур ярко светило и заходящее солнце. Говорят, умудренные опытом ветераны заранее чуют день своей кончины, вот и у конгар-лейтенанта возникло подобное ощущение, как будто сама смерть благородно предупреждала его о своем скором появлении.
– Да что с тобой сегодня такое? Сам носишься как угорелый и солдат уж задергал! Ты в полдень с дежурства сменился, иди отдыхай! – прозвучал голос не в воспаленной голове, а за спиной у офицера.
В форте «Авиота» служило всего двое людей, умевших двигаться настолько бесшумно, чтобы незаметно подкрасться сзади к бывшему когда-то армейским разведчиком конгар-лейтенанту Далу Масото. Один бы так никогда поступать не стал, поскольку прослужил под началом Масото более десяти лет и прекрасно знал, чем могла бы закончиться подобная, мягко говоря, неумная затея. Неверный шаг, едва различимый шорох, и шутника ждала бы верная смерть в виде острого кинжала, мгновенно вынырнувшего из-за голенища сапога. В случае же удачи участь доказавшего свое мастерство лазутчика была бы менее суровой, но все равно незавидной. Две недели чистки конюшни и казарменного нужника – такую лютую пытку выдержит не каждый, от такого можно и с ума сойти, если, конечно, прежде не задохнешься или не потеряешь аппетит месяца так на два. Второму претенденту было нипочем наказание, он сам мог кого угодно послать на любые работы, поскольку был комендантом, а о реакции гвер-капитана Кобара ходили легенды по всему королевскому войску. Подошедшим был капитан, это его голос так неожиданно прозвучал за спиной и буквально вырвал Дала из плена одолевших его мыслей.
– Не могу, не спится, – прошептал офицер, не только не встав, но и не обернувшись при обращении к нему командира.
Субординация вещь полезная лишь при воспитании самоуверенных новичков, но она ни к чему, когда говоришь с тем, с кем бок о бок прошел несколько кровопролитных кампаний.
– Что с тобой? – настойчиво повторил свой вопрос комендант, зайдя сбоку и прислонившись плечом к зубцу. – Ты даже кирасу с сапогами сегодня почистил, а такого уж месяца два как не бывало. Неужели визит той гвардейской красотки…
– Нет, – односложно ответил Дал, а затем все же вспомнил об уставе и повернулся к командиру лицом: – У меня дурное предчувствие, о-о-о-очень дурное! Удвой ночную смену, нет, лучше утрой. Все сегодня не так, разве ты не чувствуешь в воздухе напряжения…будто затишье перед грозой?!
– Послушай, дружище, – комендант не стал отвечать на вопрос, возможно, для того, чтоб не врать и не нагнетать атмосферу ожидания неминуемой беды. Ему тоже с утра было как-то не по себе. – Надо держать себя в руках, даже если ты очень-очень устал. Сивер снова пыхтит и на тебя щеки надувает. Сейчас его черед дежурить, а ты ходишь по постам и указания раздаешь, не дело это…
– Потерпит, – огрызнулся конгар-лейтенант, явно испытывающий к дежурившему сейчас офицеру особые чувства. – Мне плевать, пусть злобу на меня затаит. Это все мелочи, а вот это нет, это серьезно! – Дал ткнул указательным пальцем в порез на щеке. – Ты знаешь, я редко бреюсь, почти никогда, если поблизости важных чинов нет. А тут вдруг с утрянки приспичило…
– Ах боже ты мой! – пользуясь отсутствием поблизости солдат, позволил себе громко рассмеяться Кобар. – Грязнуля Масото кирасу начистил, грязнуля Масото побрился, уж точно, не миновать беде! Нет, это точно знак Небес…знак к большой беде, но только к другой…к женитьбе!
– А если в рожу? – проворчал конгар-лейтенант, тоже предварительно оглядевшись и убедившись, что солдат рядом нет.
– Не дури! – смех коменданта внезапно оборвался, а голос стал снова серьезным. – Знаю я, что тебя гложет. Бредней купца наслушался, вот и бегаешь рысью, на всех огрызаешься. Давай здраво мыслить и не паниковать. Оснований для тревоги нет, в округе все спокойно, как никогда не бывало. Есть только слухи и опасения, притом торгаша, человека по натуре своей пужливого и не в меру болтливого…Ему ж за каждым кустом по ворюге да душегубу мерещится. Видишь ли, во время шторма он увидел корабли, видишь ли, потом, уже на Удмире, мачты забрезжили в тумане…Что с того? На реке тихо, вон глянь, никаких кораблей нет!
Горизонт был действительно чист, только водная гладь, тихая и безмятежная, на которой не было видно даже парусов рыбацких лодчонок, иногда появлявшихся в пограничных водах.
– Черт с ним, с купцом! Торгаш, он и есть торгаш, что с него взять? Но ты караулы все-таки удвой. Нутром чую, что-то случится…– прошептал Дал Масото, упорно не хотевший признавать, что для беспокойства нет никаких причин. – У меня интуиция…Она еще никогда не подводила…
– Ваши аргументы, конгар-лейтенант, факты, прошу вас, факты! – отчаявшись убедить подчиненного, избрал официальный тон гвер-капитан.
– Факты, ну что ж…факты так факты. Почиститься сегодня приспичило, это раз, – презрительно хмыкнув, Дал стал загибать пальцы на руке. – Два, я порезался, а уж этого отродясь не бывало. В-третьих, гвардеец-юбочник поутру заявился точно в срок, значит, быть беде…
– Слушай мой приказ, – комендант больше был не в силах спорить. – Поднимайся и дуй к себе! Нажрись, напейся и к бабам сходи, чтоб дурь из башки выветрилась! Нечего те по стенам бегать да солдат будоражить. Все, исполнять, обсуждению не подлежит!
Поскольку конгар-лейтенант по-прежнему неподвижно сидел и только что-то невнятно бормотал себе под нос, комендант решил силой добиться выполнения приказа, то есть попросту поднять старого боевого товарища за шкирку и, не слушая его невразумительной болтовни, довести до самой главной башни, где ярусом ниже его апартаментов находились комнаты офицеров. Однако Кобару не удалось опробовать себя в роли конвоира. На безлюдной площадке для катапульт вдруг появилась фигурка солдата, спешившего прямо к ним.
– Господин комендант, там…там…– промямлил запыхавшийся новобранец, прибывший с последним отрядом солдат и поэтому еще не известный офицерам по имени.
– Чего «там», рожа потная?! – по-отечески добро и заботливо выругался комендант. – Четче рапортуй, четче!
– Господин комендант, главный конюх вас на конюшню просит, – стал излагать немного отдышавшийся посыльный. – Говорит, дело срочное, говорит, лошади запаршивели…все…разом…
– Передай, щас буду. Ступай! – приказал Кобар и только после того, как солдат скрылся из виду, обратился к Далу: – Чо лыбишься победоносно, вещун– каркун проклятый?! Ты мне тут про бритье да мытье свое все трепал, а о гнили конской ни слова не молвил! Глупости из башки выбрось, да пойдем коняг смотреть…чего они там, твари копытные, нажрались…
* * *
Опытный ратник каждый день затачивает свой клинок, как будто готовясь к бою. Лучник перетягивает тетиву и осматривает стрелы гораздо чаще, чем моется. Кавалерист проводит в обществе лошадей намного больше времени, чем среди людей, а уж если и пьет с товарищами за костром, то говорит в основном лишь о копытах, хвостах да холках. Такова уж правда бытия: род занятий накладывает отпечаток и на тебя, и на твой круг общения. Если бы в форте «Авиота» стоял конный отряд, то известие о конском недуге учинило бы настоящий переполох, но поскольку пограничный гарнизон состоял из пехоты, стрелков да обслуги осадных орудий, то известие привлекло внимание лишь нескольких человек, так или иначе связанных с конюшней.
Лошадей было мало, не более десятка, и использовались они только для подвозки зарядов к орудиям да если из ближайшей деревни нужно было привезти зерно, фураж, местное пойло, почему-то называемое вином, и прочую мелкую всячину. Одним словом, конное хозяйство находилось в самом дальнем закутке форта, и о нем вспоминали лишь в случае необходимости. Именно по этой причине главный конюх ожидал увидеть возле стойл коменданта не ранее чем следующим утром и был весьма удивлен его появлению через каких-то четверть часа, да еще в сопровождении конгар-лейтенанта Масото.
Не тратя времени на выслушивание объяснений, которые все равно не раскроют суть дела и обычно больше походят на оправдания, офицеры прошествовали к лошадям. Увиденное озадачило, болезнь не походила ни на что, с чем ветеранам приходилось сталкиваться раньше. И уж точно причина таинственного недуга не крылась ни в плохом корме, ни в ненадлежащем уходе. Внешне лошади выглядели вполне здоровыми, да вот только их копыта потрескались, крошились и покрылись каким-то желто-зеленым налетом, до которого, естественно, никто не осмелился дотронуться рукой. Пол конюшни был усеян отвалившимися подковами, оставалось непонятным, как вообще испуганно таращившиеся на людей животные умудрялись стоять на ногах.
Комендант был озадачен, в его голове возник лишь один вопрос, который он тут же и озвучил трусливо прятавшемуся за спиной Дала конюху:
– Человек, в болячках лошадиных разбирающийся, в округе есть?
– Так все мужики в деревне вроде бы…того…разбираются, но с такой хворью…
– Ясно, – не стал дальше слушать комендант сбивчивую речь еле шевелившего языком лошадника. – От лошадей избавиться, туши за фортом в овраге сжечь. И смотри, передай повару, чтоб не смел их на колбасу пускать! Узнаю, что солдат обкормил иль кому чужому продал, вздерну на воротах…обоих вздерну!
Угроза коменданта была воспринята всерьез. Дал был уверен, что ухаживающий за лошадьми мужик, сколь бы жадным и глупым он ни был, не осмеет ослушаться. Во-первых, потому, что народ суеверен и боится всякой новой заразы, а во-вторых, каждый в форте знал: гвер-капитан Кобар привык выполнять свои обещания без всяких поблажек и исключений – раз сказал, что вздернет, значит, вздернет…
– Ну, вот видишь, вот и сбылось твое дурное предчувствие, – произнес комендант, как только офицеры покинули конный двор. – Мор из деревень возле замка до нас докатился…Лошадок, конечно, жалко, но могло бы быть и хуже…
– Не то, это не то, я чую, – заговорщически прошептал конгар-лейтенант на ухо коменданту. – Удвой на ночь посты, да и у орудий пару десятков парней оставь. Если мы ночь…
– Послушай, ты!.. – гневно прошипел комендант, до хруста в суставе сжав локоть Дала. – Хватит зудеть, хватить пугать! Не смей панику сеять!
Не вытерпевший Кобар еще многое хотел сказать своему излишне беспокойному офицеру и товарищу, но в это время из-за угла столярной мастерской появилась неуклюжая фигурка того же самого посыльного, как нетрудно догадаться, опять спешившего к коменданту.
– Господин гвер-капитан! – Новичок хорошо усвоил недавний урок, рапортовал четко и, добежав, тут же вытянулся по стойке смирно. – Наблюдатель на смотровой башне сообщает. На горизонте появились корабли. Класс пока еще определить не удалось, количество тоже. Направляются в нашу сторону.
Офицеры молча переглянулись, а рука коменданта перестала терзать локоть подчиненного. «А что я тебе говорил, вот оно и началось… – можно было прочесть в суровом взгляде конгар-лейтенанта.
– Пусть тревогу трубят! Часовые на местах, обслуга к орудиям, всем остальным в укрытия! Масото, отдай своим людям распоряжения, а затем ко мне, – приказал комендант и быстрым шагом, почти бегом, направился к смотровой башне, находившейся рядом с орудийной площадкой.
* * *
За час до заката сонный мир ожил и пришел в движение. Завыли рожки и трубы, солдаты забегали, поспешно облачаясь в доспехи, а на стенах форта появились стрелки. В воздух взмыло несколько струек черного дыма. Расчеты четырех катапульт и шести баллист поспешно варили смолу и подтаскивали вручную тяжелые камни-снаряды, готовясь к предстоящему бою. Кто-то заразил лошадей неизвестной болезнью, кто-то хотел затруднить им задачу защитить пограничный рубеж, но этот кто-то не учел одного обстоятельства. Гвер-лейтенант Антоне, щупленький молодой человек с манерами дворцового прихвостня, а не солдата, и добрая половина его людей были теми самыми героями, которые в битве при Фортеро отбили в рукопашной натиск прорвавшегося к осадным орудиям рыцарского отряда. Тогда в бою полегли многие, немалые потери ждали их и сейчас, но обнаженные по пояс солдаты, покрываясь потом, подкатывали к боевым машинам огромные валуны и были готовы сделать все для победы над коварным врагом, которого, кстати, еще и не было видно. Однако раз наблюдатель со смотровой башни сказал, значит, оно действительно так, в их сторону плывет эскадра. Никто не ожидал, что корабли вдруг развернутся и лягут на обратный курс. Кто-то, чей флаг пока не удалось разглядеть, вряд ли бы захотел в последний момент поменять свои коварные планы.
– Вы меня поняли, Антоне. Ступайте к орудиям, – скомандовал комендант, на миг оторвавшись от окуляра подзорной трубы.
Старенькая громоздкая конструкция на расшатанной треноге была трофеем, добытым с потопленного одиннадцать лет назад пиратского корабля. Хоть стекла были плохо отшлифованными и оцарапанными, а металл трубы местами проржавел, но в целом прибор был все же лучше того барахла, что им прислали королевские интенданты. В отличие от тылового ворья, морские разбойники не экономили на оснащении, ведь это могло стоить им жизни. Хоть пиратов и корят за то, что они сорят деньгами по кабакам, но за точную трубу и исправную баллисту капитан любого разбойничьего фрегата или брига, не задумываясь, отдаст последний грош, снимет последние штаны не только с себя, но и со всей команды, кстати, при ее единодушном согласии.
– Твои пехотинцы, Дал, пока в резерве, пусть отдыхают. Думаю, им работка этой ночью еще найдется, – произнес Кобар, а затем обратился к парочке застывших возле него посыльных: – Лучники Сивера на западной стене, арбалетчики Монфа пусть встанут на восточной. Люди Лока и Пирва на севере…возле ворот. Пусть жгут костры и немедленно докладывают о любых мелочах. Передайте интенданту Самелу мой приказ: его бездельники поступают в распоряжение гвер-лейтенанта Антоне. Да, пусть соберет всех поваров и конюхов, нечего мужикам бездельничать, работа у орудий всем найдется.
Когда вестовые скрылись за дверью, а каблуки их сапог отгрохотали по винтовой лестнице, Кобар отошел от подзорной трубы и жестом приказал единственному оставшемуся при нем офицеру, то есть Масото, взглянуть на приближающегося к форту врага. Облаченный в до блеска начищенные доспехи конгар– лейтенант не заставил командира повторять дважды. Он подошел, наклонился, припал лицом к мутному окуляру и тихо, но жестко выругался.
Вражеских кораблей было более двух десятков. Они не плыли, а стояли под спущенными парусами милях в пяти от форта, выстроившись в линию точно посередине реки и находясь не только вне зоны обстрела, но и вне видимости невооруженным глазом. Флотилия в основном состояла из больших военных кораблей, хотя было и несколько невзрачных с виду вспомогательных суденышек, таких же утлых и неповоротливых, как купеческие барки. Флагов на мачтах не было, как, впрочем, и матросов на палубах. Казалось, командующий экспедицией отдал приказ хорошенько выспаться перед предстоящим боем.
– Интересно, кому наш молокосос Альтурий не угодил, что на него такой армадой поперли? – завел крамольную речь комендант, явно не чтивший недавно взошедшего на престол короля.
– Да уж, это не пираты, – согласился с предположением командира Дал. – Морским бродягам подобную эскадру не набрать, в самой крупной их своре кораблей пять, не более, и то не таких. Полноценной войной дело попахивает…
– Угу, – кивнул головой в знак согласия комендант и вернулся от смотрового окна к столу.
– Я вот только понять не могу, чего это они ночи удумали ждать? – высказал свое сомнение Дал и тоже подошел к столу. – Ночью по реке передвигаться труднее, тем более таким махинам. Удмира, конечно, глубока, но только посередине. Здесь точно по курсу идти нужно, один поворот руля вправо иль влево, и сядешь на мель, да и орудия ночью…
– Ошибаешься, они как раз поступили очень умно, – возразил ему командир. – На штурм форта отправятся лишь пара бригов, четыре шхуны и один корвет, они как раз впереди стоят. Остальные будут ждать результата. В темноте управлять кораблем трудно, но и точность наших выстрелов будет небольшой. Не видно ни зги. Костры им жечь, конечно, придется, а нашим ребяткам суждено почти вслепую стрелять…по малюсеньким огонькам. Попробуй тут попади! К тому же нападения стоит ожидать не только с реки. Неспроста, ох неспроста сегодня поутру к нам девица заявилась.
– Думаешь, шпионка?
– Я думаю, – произнес комендант, наливая себе и боевому товарищу вина, – что это не вылазка, не налет, а хорошо продуманная военная операция. Сначала под смехотворным предлогом и с фальшивыми бумагами засылается шпионка. Она не только узнает внутреннее расположение форта, но и травит коней. Все выгоды налицо: и о нас им теперь почти все известно, и к орудиям снаряды трудно подкатывать, да и за помощью не пошлешь…
– Но ведь ты же послал?
– Послал, – кивнул комендант, выпивая кружку залпом, – да только пеших, и проку от этого мало. Когда в Тарвелисе, в замке Лотара, узнают о нападении, от нас и головешки не останется. Думаю, они уже десант высадили, и как только ночь наступит, стоит ждать из леса гостей.
– Но ведь берег слуги Лотара охраняют, они бы дали нам знать…
Конгар-лейтенант осекся под усталым взглядом умных глаз коменданта. Продолжать разговор было бессмысленно, оба ветерана многократно убеждались на собственном опыте, что во время войны между «должен» и «сделал» умещалось несказанное множество различных причин, начиная от легкомысленной беспечности и заканчивая коварным сговором с врагом. Близился закат, а с ним приближалось и начало боя, быть может, последнего в их жизни. Возможно, они уже больше никогда не увидят лучей солнца, начавшего скрываться за горизонтом. Не сговариваясь, оба товарища решили молча насладиться приятным моментом и только затем снова стать командирами обреченного форта.
* * *
Предчувствия, как и предсказания оракулов, порою обманывают, порою нет, но никогда не дают четкого ответа, а что, собственно, произойдет. Ночь опустилась над фортом, ночь, ставшая ужасным продолжением, казалось бы, вполне сносного дня. Естественно, никто не спал, лишь чуточку кемарили разместившиеся в казарме пехотинцы Масото. Лучники на стенах жгли костры и с тревогой вглядывались в царившую внизу темноту, прислушивались к каждому шороху и даже переговаривались шепотом, боясь пропустить тот момент, когда к стенам подкрадется враг. Немного утешало служивых лишь то, что тусклый свет луны был настолько слаб, что враг, сколь бы зорок и опытен он ни был, тоже должен был зажечь факелы, а иначе ему не приблизиться к крепостной стене, не пробраться через ров, заполненный водой и утыканный острыми кольями. Ночь немного уравняла шансы сторон, хотя нападающий всегда в выигрыше, поскольку только ему решать, когда пойти на штурм, где и какую тактику применить.
– Эй, Силб, я думаю, мне кажется, я что-то слышал, – дрожащим голосом прошептал молодой лучник, перегнувшись через стену и пытаясь осветить факелом грязную воду рва.
– Ох, когда ж ты думать-то, дурак, прекратишь, – недовольно покачал головой другой лучник, изрядно уставший от странной манеры говорить веснушчатого паренька.
Новобранец был родом из дальних земель, вырос в северной части королевства и поэтому изъяснялся порой весьма странно. Его чудаковатый говор часто смешил солдат, но в эту ночь служивым было не до веселья, и то, что обычно вызывало лишь улыбки на лицах и несколько колких, но, по большому счету, безобидных шуточек, теперь ужасно бесило.
– Эй, Силб, там вода пузырьками шевелится, кочевряжится вся аки в поварском котелке над огнем, – продолжал донимать старшего товарища паренек.
– Коли щас пасть не закроешь, я так над тобой покочевряжусь, что век вспоминать будешь! – огрызнулся в ответ солдат.
Ни Силб, к которому обращался юноша, ни стоявшие рядом стрелки не восприняли слова новичка всерьез, а зря, очень зря…Перегнувшийся через стену лучник вдруг выронил факел, задергался и, интенсивно размахивая в воздухе ногами, полетел вниз, в находившийся под стеною ров. Только это обстоятельство заставило стрелков насторожиться и натянуть тетиву луков. Первым к зубцам подошел Силб, он приблизился тихо, на цыпочках, и держа наготове меч, однако осторожность его не спасла. Что-то тонкое, быстрое, проворное, как змея, выскользнуло из темноты и обвилось вокруг горла солдата. Оно душило его и не позволяло издать крик. Ветеран пытался ударить мечом, но вдруг рука перестала слушаться, а сам он полетел вниз, точнее, это ему показалось в последний миг перед тем, как мир померк. Ведь отправилось в ров не все его тело, а лишь голова, так быстро отделенная от шеи, что сознание прекратило воспринимать окружающее не сразу, а через пару секунд.
Трое лучников, удивленно разинув рты, таращились на то, как бился в конвульсиях обезглавленный товарищ, из ровно отрезанной шеи которого фонтаном хлестала красная жидкость, как тело плясало, словно пыталось удержаться на ногах, и как хватали воздух ищущие голову руки. Тем временем между зубцов появилось щупальце, а затем и его хозяин, скользкий, противный, ужасно смердящий урод о двух ногах, лишь отдаленно напоминавший человека. Массивный череп чудовища был обтянут прозрачной кожей, вместо зубов изо рта выпирали кривые клыки, прямо посередине лба виднелась огромная пустая глазница, а больше на лице двухметровой твари, грозно пыхтевшей и обдающей защитников форта зловонием, не было ничего: ни носа, ни ушей.
Один из троих обомлевших стрелков все-таки подавил свой страх и выстрелил, целясь чудовищу прямо в глазницу. Однако все то же окровавленное щупальце, которое оторвало голову Силбу, перехватило стрелу в полете и разломило пополам, затем тварь нанесла ответный удар, быстрый и резкий, так что смельчак не успел сообразить, как его разорванное на части тело оказалось под стеной и куда делись ноги вместе с животом и половиной грудной клетки.
Дальнейшее напоминало кошмар, сопровождаемый топотом, ревом, фонтанами крови и душераздирающими криками. Из темноты по ту сторону стены появились десятки, сотни всевозможных чудовищ, то склизких и вонючих, то огромных, клыкастых и обросших с ног до головы острыми иголками или волосами. Лишь нескольким бойцам удалось выстрелить, перед тем как их загрызли, разорвали на части или сбросили вниз отвратительные твари, взявшиеся неизвестно откуда. В первую же минуту боя погибла большая часть защитников пограничного форта, а участь выживших была не менее тяжкой. Дольше всего сопротивлялись копейщики у ворот, и то только потому, что обычно выставляемая против конницы пехота привыкла биться вместе и держать строй. Солдатам даже как-то удалось насадить на острия копий нескольких тварей перед тем, как их самих чудовища превратили в поздний ужин.
Приготовленные к бою катапульты форта «Авиота» так и не выстрелили – некому было подносить снаряды и нажимать на рычаги. Тем временем на стоявших милях в пяти от форта кораблях поднялись паруса, и они медленно, не зажигая огней, поплыли к беззащитному причалу. Чудищам ни к чему разводить костры: одни из них прекрасно видят во тьме, другие находят жертвы по запаху.
* * *
– А матушка-природа забавница, столько всяких тварей насоздавала…век живи, век дивись! – нервно рассмеялся Дал Масото, выдергивая меч из груди только что поверженного им чудовища.
Это была третья и последняя из тех тварей, что ворвались внутрь башни и, сорвав дверь с петель, накинулись на командиров. Хоть воины и испугались, не ожидая увидеть подобное, но, в отличие от большинства их солдат, страх не парализовал тела ветеранов, а, наоборот, только придал силы бороться за свою жизнь. Кобар был слегка оглушен ударом по шлему когтистой лапы, но, в общем, не пострадал. На Масото тоже не было ни одной царапины, правда, он в ходе короткого боя покрылся потом и валился с ног от усталости, однако настоящий боец никогда не обращает внимания на подобные мелочи: сел, отдышался и снова в бой…
– Природа здесь ни при чем, это дело колдовских рук. Вон, погляди, что творится, – возразил комендант, брезгливо тыча кончиком меча в растворяющееся и растекающееся по полу тело. – Нежить, она и есть нежить, распадается прям на глазах…
– Ладно, уговорил, – кивнул Дал. – Будем считать, что кто-то украл у природы лекала и на свой лад этих уродов переделал. Что делать-то будем, комендант?
Кобар выглянул в широкое смотровое окно. Прямо под ними находилась площадка для катапульт. Краткий бой уже отшумел, и теперь внизу бушевало пожарище. Напав на обслугу орудий, неразумные хищные твари перевернули чаны со смолой, и когда в вязкую, черную жидкость попало одно из горевших поленьев, полыхнуло так, что в радиусе ста шагов не осталось ничего не объятого пламенем. Как известно, огонь обладает поразительной силой, он уничтожает все, что попадается ему на пути, будь то хоть живое, хоть неживое.
– Выбираться нужно, – произнес комендант. – Пламя все бушует и не утихнет, пока смола не прогорит. Боюсь, что на башню огонь перекинется, перекрытия и лестницы в ней деревянные…Ох, мерзавцы строители, пожалели деньжат, чтобы из камня все сделать…
– Ага, прямиком тварям в пасть прикажешь идти. – Дал снял с плеча искореженный паундор, наполовину сорванный мощным ударом звериной лапы и теперь болтавшийся лишь на одном ремешке, который вот-вот лопнет. – Хорошо еще, не приказал форт до последнего издыхания защищать.
– И приказал бы, – как ни в чем не бывало ответил комендант, – да только проку от этого мало. Если б противник другой был бы, то приказа к отступлению никогда не отдал бы.
– Хоть дал, хоть не дал…– хмыкнул Масото, небрежно вытирая меч о собственный плащ, разорванный во многих местах и мотавшийся на нем, как нищенские обноски. – Вдвоем мы остались: кто не погиб, тот разбежался…и правильно, кстати, сделал. С такими врагами вообще не мы, а священники воевать должны да рыцари храма. За четверть часа весь гарнизон изничтожили. А щас-то они чем заняты? Глянь, из оконца не видно?
– Нет, огонь кругом да дым, не разглядеть, – замотал головой бывший комендант бывшего форта и, наверное, уже бывший гвер-капитан. В штабе не любили потерпевших поражение и при этом случайно выживших командиров.
– Паршиво. Ладно, пошли! Пробиваться так пробиваться, погибнуть так погибнуть…Мы народ бывалый, нам не впервой…
Конгар-лейтенант со злости пнул еще не успевший окончательно разложиться труп чудовища и, раскидав ногами обломки дубовой двери, перешагнул через порог. Комендант последовал за ним, но остановился. Именно в этот момент снизу послышались оглушительный звериный рев, тонущий в шуме пожарища, дружный боевой клич нескольких голосов и ставший уже давно привычным лязг стали. Не сговариваясь, офицеры кинулись по лестнице вниз. На самом нижнем ярусе башни еще кипел бой. Ни тот ни другой не могли отсиживаться наверху, когда внизу гибли сражавшиеся до конца солдаты.
Сердце Масото радостно забилось в груди, когда он увидел своих людей. Жалкие остатки его отряда, всего человек пятнадцать, не более, но все-таки они были живы, все-таки они еще боролись, притом успешно, хоть и находились в плачевном положении. Дал не знал точно, каким ветром занесло его ребят в смотровую башню. Возможно, случайно, а возможно, они специально пришли на выручку своему командиру.
Бой шел в самом проходе. Держась плечом к плечу, тяжелые пехотинцы отражали натиск пытавшихся прорваться внутрь чудовищ. Деревянный пол яруса был скользким от крови и той отвратительной слизи, в которую превращалось поверженное зверье. Возле лестницы виднелось несколько изуродованных человеческих тел и пара-другая останков нежити. Видимо, уже раз ночным гостям удалось прорваться внутрь строения, но хорошо вышколенные солдаты отбросили их назад, хоть и сражались без своего командира.
Внезапное, почти волшебное появление любимого командира да еще вместе с обожаемым комендантом придало новых сил уставшим, но не павшим духом бойцам. Испытал необычайный душевный подъем и Масото.
– Расс-с-с-тупись, я прише-е-ел! – взревел мгновенно вошедший в боевой раж конгар-лейтенант и, высоко подняв над головой двуручный меч, устремился сквозь строй поспешно расступавшихся солдат на полчища настырно лезущих в дверь тварей.
Острое лезвие мгновенно отсекло летевшую к его голове лапу чудовища. Еще до того, как зверюга успела взвыть от боли, она упала с отсеченной головой, а его сосед, менее крупный, но столь же уродливый зверь – с распоротой вдоль брюшиной. Дал ловко крутил мечом, вкладывая в удары всю силу и не думая о защите. Он хотел убивать, потрошить животы омерзительных тварей, интуитивно чувствуя, что именно в бешеной агрессии, а не в осторожности, кроется успешный исход этого боя. В конце концов, за его спиной более дюжины верных ему солдат, а это очень многое значило…
Почти одновременно накинувшихся на рыцаря с боку то ли оборотней, то ли иных созданий, покрытых густой шерстью, разрубили на мелкие части, превратили буквально в фарш мечи да топоры солдат, прикрывавших своего озверевшего командира. Ряды алчущего крови и плоти зверья вдруг стали откатываться, но их бегству мешала огненная преграда. Основная масса тварей, хоть и грозно рычала по ту сторону объятой пламенем орудийной площадки, но не могла добраться до пошедших на прорыв людей.
Вскоре бойня была окончена, предпоследний враг упал, разрубленный на части, а последний неудачно вступил в огонь и в считаные секунды прогорел до кости. Кто-то из солдат предложил обойти по узкой кромке стены охвативший площадку огонь и напасть на остальных чудищ, но не потерявший здравости рассудка комендант охладил воинственный пыл смельчака метким словом, хоть и крайне обидным, но справедливым по отношению к забывшему о страхе чудаку.
Перед остатками гарнизона снова встал выбор: или до рассвета отсидеться в башне, до которой постепенно затухавшее пожарище уже точно не добралось бы, или бежать к реке. Кратко посовещавшись, командиры решили в пользу последнего, ведь хоть чудовища и напали ночью, но никто точно не знал, исчезнут ли они с первыми лучами солнца. В легендах и сказках было вроде бы так, но жизнь – не красивое приключение с моралью о Добре и Зле, она весьма суровая штука, и даже маленькие ошибки стоят в ней очень дорого.
По пути к докам, где находилась маленькая, кое-как державшаяся на плаву барка, отряду смельчаков встретилось еще около двух десятков рыщущих по берегу тварей. На палубу вступило лишь семеро прорвавшихся сквозь окружение многочисленного врага бойцов, израненных и очень уставших. Среди них не было ни гвер-капитана, ни конгар-лейтенанта, они остались на берегу, прикрывая отступление своих солдат. Последнее, что увидели их глаза, были плывущая в глубь королевства барка и несколько больших кораблей, медленно приближающихся к объятому пламенем форту. Палубы величественных фрегатов да корветов были уже не пусты, на них копошились сотни, тысячи жаждущих плоти и крови тварей.
Глава 14 Преображение
_Белые_паруса,_множество_белых-пребелых_парусов,_хлопающих_на_ветру_и_озаряемых_заревом_пожарища._Сотни_страшных_чудовищ,_ждущих_на_палубах_своего_часа,_часа,_когда_они_смогут_ступить_на_причал_разрушенного_форта_и_вторгнуться_на_земли_графства._Маленький_кораблик,_плывущий_отдельно_от_огромной_флотилии,_и_ночь,_темная–_претемная_ночь,_пугающая,_страшащая_многоголосым_ревом_необычной_команды._
_Черная_земля_с_поднимающимися_над_нею_ядовито-зелеными_клубами_пара,_черная_вода_за_бортом_захваченных_кораблей,_черное_одеяние_одиноко_бредущего_по_дороге_человека,_до_которого,_сколько_Шак_ни_старался,_так_и_не_смог_докричаться,_которого_не_смог_догнать._Мертвые_люди,_сотни_и_тысячи_рассеченных_мертвых_тел,_лежащих_возле_крепостной_стены,_объятой_пожарищем…_
Вновь пришедшее внезапно видение на этот раз не расстроило бродягу, а, наоборот, несказанно обрадовало. Во-первых, потому что удачно выбрало время и не оторвало его от важных дел, а во-вторых, он наконец-то сумел собрать воедино все не связанные друг с другом картинки и понять, что же они означали. Это было как загадка-мозаика. Из отдельных фрагментов нужно собрать рисунок, но вот только мозг скитальца вздумал с ним пошутить: выдал сразу всего пару кусочков, еще несколько предоставил лишь по ходу кропотливой сборки, а основную часть фрагментов заставил добыть самому. Действительно, когда Шак объединил всю ту галиматью, что ему привиделась, с теми событиями, что с ним произошли за последние десять-двенадцать дней, то общая картина стала ясной, как прекрасный солнечный день. У Шака уже не возникало вопроса, а что же творится в округе, он это точно знал, но вот над тем, как исправить плачевное положение дел, стоило основательно поразмыслить.
Сейчас же Шак был твердо уверен лишь в одном: бродяжке-голодранцу с этой задачей не справиться даже при помощи вполне преданного и разумного лекаря. Обстоятельства изменились, а значит, следовало изменить и себя, выйти из роли, в которую вжился и которую, к величайшему прискорбию любителя жить жизнями других, не удалось доиграть до конца. Примерно так же чувствует себя музыкант, которому не дали довести до последнего такта струившуюся из самого сердца мелодию.
Трудное решение было принято. Сильные пальцы с хрустом переломили пополам уже бесполезную кисточку, которой он несколько мгновений назад хотел подвести брови. Стоявшая на сиденьи крынка с мутным раствором для изменения цвета кожи, склянки с эльфийскими мазями и прочий антураж лицедея были уже не нужны, как мышеловка без сыра. Одним легким движением руки Шак отправил все дорогие препараты на пол и беспощадно растоптал их сапогами. Затем все еще бродяга разделся догола и неподвижно замер, крепко зажмурив глаза. Он ожидал того момента, который вот-вот должен был наступить. Сложные, непостижимые разумом обычного человека процессы уже начали выстраиваться в единую цепочку превращения. Шарлатану оставалось лишь немного подождать, пока он перестанет быть шарлатаном и станет совсем другим, таким, каким он себя не видел уже более полувека, с тех пор, как тайно покинул столицу далекой Филании…
Все еще разглядывавший свое отражение в мутной воде болотца, Семиун удивленно присвистнул и выругался, когда дверца открылась, и из кареты появился изменивший свою внешность компаньон. До этого юноша искренне считал, что его новое лицо – неподражаемое творение, самое искусное из всех перевоплощений, вершина мастерства маскировки. Однако каким-то чудом, и только чудом Шаку удалось доказать ошибочность этого предположения. Работая над собой, мастер превзошел сам себя, добился того, что ему не удавалось сделать с другими. Он как будто немного уменьшился в росте, стал уже в плечах, и самое главное, всего за четверть часа сбросил эдак десять– пятнадцать годков.
Широкая, скуластая образина, обрамленная грязной порослью сбившейся клоками бороды, вдруг превратилась в гладко выбритое лицо тридцатилетнего мужчины. На этом лице больше не было ни одного уродливого шрама, ни единой неровности или морщинки. Губы стали заметно тоньше, глаза увеличились, стали миндалевидными, большими и, казалось, даже подобрели. Неровные линии ранее сгорбленного носа теперь могли послужить идеалом мужской красоты. На месте торчащего во все стороны ежика давно немытых волос теперь виднелись длинные, блестящие локоны, ниспадающие до самых плеч.
Кроме разительных изменений, произошедших с лицом спутника, Семиуна поразила и его новая одежда, ни разу в жизни лекарем не виданная, и уж точно очень-очень дорогая. Такие доспехи не только отличались чарующей взгляд красотой, но и наверняка были очень прочными. Их могли позволить себе лишь короли, и то не все, а самые богатые из венценосных особ. Юноше трудно было сказать, сколько точно стоило такое рыцарское облачение, да и вряд ли кто-то другой смог бы дать точный ответ: несколько замков, городов, а может, и полкоролевства, которое обычно обещают в придачу за дурнушек-принцесс.
Мускулистое тело компаньона, которого уже нельзя было назвать бродягой, плотно облегали цельные чешуйчатые доспехи темно-коричневого цвета, переливающиеся множеством оттенков в зависимости от того, как на них падал солнечный свет. Пока Шак шел от кареты до изумленно таращившегося на него Семиуна, плечи и широкая грудь шарлатана становились то зелено-, то желто-коричневыми. Такие же цветовые изменения происходили и с другими частями тела, разве что переливы на них были менее заметны глазу. Доспехи были полными, прикрывавшими и руки, и шею, и ноги, только голова обновленного Шака оставалась без чешуйчатой защиты. На руках были обшитые такими же пластинами перчатки, а на ногах – сапоги до колен, немного более темные, чем нагрудник. К широкому черному поясу был прикреплен не меч, а абордажная сабля со сплошной круглой гардой. Таким оружием обычно пользуются не рыцари, а морские разбойники или вольные моряки, порой не гнушающиеся отправить на дно парочку-другую купеческих кораблей.
– Чего пасть раззявил? Я ж предупреждал, – невзначай бросил преобразившийся бродяга, прошествовав мимо обомлевшего компаньона к воде.
За четверть часа заметно изменилась не только внешность, но и голос напарника. Семиун был поражен, услышав мелодичные переливы красивого баритона вместо обычного приглушенного баса с хрипотцой.
– А водичкой маскировку подразмыть не боишься? – не найдясь что еще сказать, спросил Семиун, увидев, как его беспечный спутник умывается, хотя сам его предупреждал, что этого делать не стоит.
– Не-а, не боюсь, – ответил Шак, умывавшийся, даже не сняв перчаток. – Тебе полоскаться нельзя, а для себя я смеси другие использовал, супротив них вода ничего не сделает…не размоет.
– Значит, на мне подэкономил, схалтурил! – обиженно заявил Семиун.
– Послушай, ты парень молодой, тебе харю лишний раз всякой гадостью мазать не след…прыщи пойдут или еще чего, личико твое юное да невинное портящее.
– А броньку такую ты у кого стянул? Неужто у гробовщика?
– Во, странный ты тип! А у кого ж еще, дурья башка? – рассмеялся Шак, используя вместо полотенца огромный лопух. – Я ж, кроме особняка лесного, нигде больше барахло не воровал.
– Что он сам в ней не ходит?
– А почем мне знать? Встретишь, спроси, – пожал плечами поднявшийся на ноги Шак и медленно прошествовал к козлам кареты. – Покрасовалась, девица, дай и другим шмоточку поистрепать!
Пребывавший в завидном расположении духа скиталец забрал у находившейся все еще без сознания Олы черный дорожный плащ и накинул его себе на плечи.
– Так оно получше будет, не столь приметно, – пояснил свой поступок Шак. – Бронька, она, конечно, отменная, но уж слишком хороша для здешней глуши. Я другую б взял, да не было…
– А чего это ты рыцарем обрядился? – Семиун нутром чуял, что компаньон что-то утаивает, и не переставал задавать вопросы.
– Потом, по дороге расскажу, – ответил Шак, которого нисколько не смутила подозрительность товарища. – Поверь, оно так сподручней будет.
Бродяга ловко вскочил на коня Олы и приказал лекарю отвязать лошадей, запряженных в карету. Ездить без седла Семиун умел. Многие простолюдины и оруженосцы не очень богатых рыцарей ездили в ту пору без седел. Парочка продолжила путь, оставив отдыхать на козлах кареты мирно спящую красавицу, и даже весьма непрактично, но зато галантно, не стала уводить с собой лишнюю лошадь. Семиун пытался облагоразумить Шака, объяснял, что как только девица проснется, так тут же кинется за ними в погоню, поэтому лучше прихватить кобылку с собой, тем более что в дороге лишние копыта не помеха, но загадочно улыбавшийся Шак лишь качал головой. Он знал, что к тому времени, когда девушка-рыцарь, состоящая на службе у графа Лотара, проснется, ситуация изменится настолько, что им уже будет не до глупых игр в ищеек и воров, в преследователей и преследуемых.
* * *
Примерно через полчаса довольно быстрой езды всадники выехали из леса. Дальше дорога шла полем, огромным, поросшим сорняками участком земли, тянувшимся, по словам бывавшего в этих краях Семиуна, до самого Гажерье, одной из деревень, где бушевал мор. Неугомонный юноша продолжал мучить Шака расспросами, хотя тот ему все подробно объяснил и рассказал. Из всего барахла, найденного в особняке, выбор бродяги пал на странного вида доспехи далеко не случайно. Во-первых, как уже показало их путешествие, в дороге всегда найдется множество людей, по различным причинам, но чаще всего ради наживы, желающих полоснуть одиноких путников ножичком по горлу или дать лопатой под дых, поэтому разумней быть защищенным броней, нежели щеголять с голым пузом. Во-вторых, пластинчатое одеяние было явно дорогим, и Шак его прихватил в надежде, что потом, когда и если их скитания благополучно закончатся, он сможет продать доспехи и таким образом изрядно поживиться. В-третьих, и это важнее всего, притворяясь рыцарем и слугой, путники могли избежать многих бед, которые непременно обрушились бы на голову странствующего купца или того же самого бродяги. На вооруженных всадников редко нападают разбойники, ведь с них нечего взять, кроме оружия да доспехов, из которых любителей побренчать острой сталью нужно вначале умудриться как-то вытрясти, притом с немалым риском для собственной жизни. Странствующих рыцарей не досматривают патрули, благородные воины свободно проезжают мимо дорожных постов и караулов, в то время как ретиво исполняющие свой долг солдаты охотно потрошат повозки купцов и сумы путешественников.
– А ежели все-таки остановят, то кем ты представишься, какое имя рыцарское назовешь? – скрупулезно искал слабые стороны опасной задумки дотошный и чуточку перетрусивший Семиун.
– Первое попавшееся, что на ум придет, – хмыкнул Шак и тряхнул головой, отправляя назад длинные локоны, к которым еще не привык. – Например, Ферико Кровожадный из Манверо, маркиз Турбонсо Гарфоло Диварнг из Келиорса…Мало ли, лишь бы длиннее имя, тогда его уж точно никто не запомнит.
Махров Алексей
Маккарти Кормак
Акунин Борис
Андреев Николай
Никитин Юрий
Юрьев Сергей