Чтение 22–й страницы книги ~Кровавая клятва~

- Тогда зачем притворяться, что они были убиты и погребены здесь, в
Сен-Лоране?

- Для того, чтобы отвлечь внимание от действительного хода событий.

- Каких таких ?событий??

Симона просто посмотрела на него. Монсар стал что-то спрашивать. Хьюстон
просто не обратил на него внимание.

- Харон, - сказал он. - Нечто белое. Верлен. Симона оборвала свои
объяснения отцу на середине фразы и развернулась лицом к Питу.

- Что?

- Я забыл. Вчера, перед самой смертью, этот мужчина сказал: ?Найдите
Верлена?. Все бессмысленно. Кто такой этот Верлен? И каким, черт побери,
образом мы сможем его отыскать?

- Не его. А это. - Кошмарный взгляд ее глаз потряс Хьюстона.

- Ты его знаешь?

- Неужели не помнишь? Еще тогда в Ронсево. Беллэй. Ну, когда сидели в
офисе. Эти полицейские на заднем плане, которые все время названивали по
телефону...

Хьюстон безуспешно старался вспомнить.

- Он говорил с ними.

- И они сказали, что этот блок офисных зданий...

- ...снимал один агент.

- А агент...

- ...ответил, что здание снято ?Верлен Энтерпрайзис?. - Хьюстона
передернуло.

- Так что не ?он?. А оно. Этот мужчина имел в виду ?Верлен Энтерпрайзис?.

Хьюстон мгновенно поднялся на ноги.

- Одевайся. Мы уезжаем.

- Куда?

- В Ронсево.

Монсар твердо произнес:

- Нон.

В комнате все затихло. Хьюстон удивленно повернулся к старику.

Подчеркивая свои слова жестами, Монсар заговорил горячо.

- В чем дело? - спросил Хьюстон.

- Отец понимает твои намерения. Но хочет, чтобы ты остался. Говорит, что
тебе нужно отдохнуть, поесть.

- Времени нет.

- Он говорит, что одна ночь погоды не сделает. Я считаю, что он прав. Мы
приедем в город уже после полуночи. И что станем делать? Беллэя в офисе не
будет.

- Мы его разбудим.

- И напичкаем своими предположениями... Сонный человек будет враждебно
настроен.

Хьюстон крепче обхватил подлокотники кресла. Срочность и неотложность
дела звала в дорогу, но разум подсказывал, что лучше принять совет Монсара.

- Отец за нас беспокоится. Он считает, что мы должны скрываться.

- И жить в страхе, пока нас не обнаружат? Сейчас, по крайней мере, если
нам и жутко, мы все же кое-что делаем.

- Ты можешь вернуться в Штаты.

- Тебе именно этого хочется?

- Я ведь только перевожу, что говорит отец. Он считает, что если ты
вернешься домой, они почувствуют себя в безопасности и прекратят нас
преследовать.

- Но ведь ты останешься. И в опасности.

- Нет, отец считает, что без тебя мне ничто не грозит.

Хьюстон зло уставился на Симону. Он почувствовал, как боль и смятение
раздирают его на части.

- Я не могу уехать. Есть неоплаченный должок. Жена. Словно поняв его
тираду, старик глубоко вздохнул. И заговорил снова. Симона перевела.

- Он просит тебя пойти на компромисс.

- На какой?

- Предлагает гостеприимство на единственную и последнюю ночь. А затем
просит, чтобы ты уважил его отцовские чувства. То есть уехал, оставил меня в
покое и искал бы собственной смерти, но не моей.

- Симона, тебе ведь хорошо известно, что я не желаю твоей смерти.

- Я только перевела.

- Но ты-то, что скажешь? Скажи, чего хочешь? Я все сделаю. Если тебе
будет удобнее, я сейчас уйду.

- Этот вчерашний мужчина. Отец говорит...

Кто-то стукнул в дверь кулаком. Грохот словно встряхнул всю комнату.
Симона в страхе прервала фразу на середине.

- Ну, скажи же, - настаивал Хьюстон. Отец не дал ей сказать.

- Антре!

Дверь распахнулась. Молоденький официант в курточке без единого пятнышка
вкатил в комнату столик. Из-под серебряных крышек просачивались вкуснейшие
ароматы. В корзиночке, накрытая белой салфеткой, лежала французская булка. В
бутылке поблескивало красное вино.

- Я не голоден, - сказал Хьюстон. И зарыдал.

Глава 26

Он смотрел вниз из комнаты, находящейся на последнем этаже. ?Затея
Монсара?, - думал Хьюстон. Он был уверен в том, что отец лично выбрал этот
номер, чтобы держать Симону как можно дальше от него. Монсар с ними
поужинал, делая все возможное, чтобы роль обеспокоенного отца была всем
понятна. Возможности поговорить наедине не было. Через пятнадцать секунд
после того, как Хьюстону показали комнату, они с Симоной ретировались, и
Хьюстон больше ее не видел.

С тех пор прошло три часа. Сейчас был час ночи, и Хьюстон, хмурясь, стоял
у окна, глядя на парк, раскинувшийся внизу, и на туман, который плыл между
деревьями. Фонари прожектора вокруг гостиницы отключили. Пит не зажигал
свет, - так было меньше шансов оказаться подстреленным. Но хмурился он вовсе
не оттого, что чувствовал себя в опасности. А оттого, что не понимал, никак
не мог понять Симону: почему она его бросила, почему изменила свое
отношение. Пит даже не осознавал, насколько он стал зависеть от нее.

И теперь эта зависимость ему страшно мешала: он чувствовал себя одиноким.
Снова. И неизвестное будущее придется встречать лицом к лицу. Одному.
Возможна смерть. Он оперся о раму и напомнил себе о том, что в конце концов
Симона была права. Нет никакого смысла рисковать жизнью и ей тоже.

"Неужели я настолько эгоистичен, что захочу принудить Симону к тому,
чтобы она разделила со мной поджидающую опасность, только бы не чувствовать
себя одиноким? - думал он. - Пусть постарается спасти свою жизнь. Она
заслужила свою безопасность?.

Он почувствовал себя опустошенным. ?Может быть, то, что сказал старик,
действительно верно? Нужно уехать. Я должен отправиться обратно домой,
заняться снова своим делом и благодарить Господа за то, что остался в
живых?.

Но ведь и это дело его касалось, как бы на него не смотреть, - выбор все
равно был единственным. Необходимо найти человека, убившего его жену. И
поэтому завтра он начнет все сначала. В одиночку.

Пит пошатнулся и только тогда сообразил, что задремал у оконной рамы.
Светящиеся стрелки часов показывали два часа ночи. Внизу стояла тихая,
мирная, схожая во всем с идиллической картиной деревни, тьма. Хьюстон даже
поперхнулся от подобного юмора. Он достаточно долго стоял не шевелясь у окна
и заметил проскользнувшего сквозь туман между деревьев мужчину. Того самого,
что проходил мимо Пита как-то вечером. Того, от которого несло лилейным
тальком. И снова он был одет крайне официально и снова поздно возвращался.
На сей раз мужчина вовсе не казался пьяным, и Хьюстону стало любопытно:
откуда же он так поздно возвращается? Но, несмотря на восемнадцатичасовой
сон, он почувствовал усталость и поэтому позволил незнакомцу спокойно
исчезнуть из своего сознания. Пошатываясь и заплетая ногами, Пит поплелся к
кровати.

Простыни были прохладными и хрустящими. Выскользнув из одежды, Хьюстон
заполз под одеяло. Голова рухнула в подушку, и он скорчился на приветливом,
мягком, но не провисающем матрасе, совершенно непохожем на стул, в котором
Пит ночевал два дня назад. Воспоминание неприятно засело в сознании. Вновь
возвратилась боль от принятого Симоной решения, от одиночества, которое он
сейчас ощущал. Он начал считать обратно к нулю от сотни, но до семидесяти
пяти так и не добрался.

Он неожиданно проснулся, дурное предчувствие овладело им. В темноте Пит
заморгал глазами. Ему снился человек, пахнущий лилейным тальком, а разбудил
его - Пит это сразу понял - какой-то шум.

Царапанье. Металлом о металл. Хьюстон не шевелился. Из своего положения
он вглядывался в царящую в номере темноту.

Сначала дверь. Он ее запер. Может быть, кто-нибудь старается ее открыть?
Нет, неверно. Звук исходил из другого места. Убийца не станет рисковать
шкурой, открывая выходящую в общий коридор дверь. Конечно, большинство
гостей уже спят, но один-то - человек с лилейным тальком - вернулся поздно и
мог начать задавать вопросы.

Мужчина с лилейным тальком. Хьюстон принялся лихорадочно соображать. Этот
человек появлялся всякий раз, когда случалось что-нибудь жуткое.

Хьюстон сел в кровати и уставился на окно. Но балкона за стеклом не было.
Поребрика, подходящего прямиком к окну - тоже. Тогда откуда? Откуда, черт
побери, несется этот проклятый скрежещущий звук?!

Желудок сократился. Руки начали трястись. Только тогда до него наконец-то
дошло: дверь, смежная дверь между его номером и соседним! И не одна дверь!
Две! С этой стороны дверь можно было преспокойно открыть. Но Хьюстон запер
ее, и вот теперь кто-то в соседней комнате старается ее отворить со своей
стороны. Ни один возвратившийся поздно постоялец ничего не заметит и не
станет задавать вопросы. У убийцы - сколько угодно времени, и никто ему не